7. Культурный перелом и необходимость реформ. Царь Федор Алексеевич (1676-1682). XVII век был для Москвы временем кризиса и шатания всех традиционных устоев, всего привычного строя жизни и национального сознания. Смута в начале столетия была тяжелым потрясением социально-политического строя. В церковном расколе проявился столь же тяжелый кризис церковного и национального сознания. Москва, единственное православное царство и хранительница истинного благочестия, «третий Рим», богоизбранный «новый Израиль», - вдруг сознавалась в своих заблуждениях, в своем невежестве и неразумии и призывала к себе церковных учителей со стороны - греков и западнорусских монахов. Церковный собор 1666 г. постановляет, что московская старина была полна ошибок и погрешностей и что на Стоглавом соборе 1550 г. митрополит Макарий и бывшие с ним «мудрствовали невежеством своим безрассудно». Конечно, старые церковные учителя восстают против церковной реформы, против еретической «латинской» новизны, которую принесли к нам греки и киевляне, но новизна - при поддержке светской власти - торжествует победу.
С другой стороны, военные столкновения с Западом обнаруживают полную несостоятельность военно-технического строя Московского государства. Уже при Михаиле Федоровиче московское правительство видит себя вынужденным нанимать иностранных офицеров для обучения русских ратных людей иноземному строю и для организации - на время войны полков солдатских, драгунских и рейтарских.
Для усиления технических средств государства приглашаются иностранные предприниматели (Виниус, Марселис) для устройства оружейного завода близ Тулы и железоделательных заводов на р. Ваге, Костроме, Шексне. В Москву на службу и для торговли толпами едут иноземцы - офицеры, купцы, техники, ремесленники, доктора, аптекари и т. д. Духовенство, испуганное наплывом иноверных пришельцев, протестует против их поселения среди русских, опасаясь религиозных соблазнов, но правительство не может отказаться от их услуг. Находится компромиссное решение: приезжим иноземцам запрещается селиться в самой Москве, но для их поселения отводится место на р. Яузе, под Москвой, и здесь в середине XVII в. возникает обширная Немецкая [199] слобода, уголок Западной Европы в самом сердце Московии. «Немцы» живут здесь в обстановке европейского комфорта и европейских обычаев и развлечений, привлекая любопытные взоры москвичей и вызывая стремление к подражанию.
Целый ряд сотрудников царя Алексея (Ртищев, Opдин-Нащокин, Матвеев) проявляют интерес к Западу и говорят о необходимости сближения с ним. Матвеев, в доме которого воспитывалась вторая жена царя Алексея, Наталия Нарышкина, устроил весь свой дом на «немецкий манер» и развлекал царя «заморскими» новинками и театральными представлениями. «Немецкие» моды и «манеры» стали входить в обычай среди москвичей - до такой степени, что это испугало благочестивого московского царя, и незадолго до своей смерти он издал особый указ (в августе 1675 г.), запрещающий носить платье и прически по иноземному обычаю; и велено было сказать государев указ служилым людям, «чтоб они иноземских немецких и иных извычаев не перенимали» (П. С. 3., т. 1, № 607).
По смерти царя Алексея на престол вступил его юный сын Федор (1676 - 1682), воспитанник западнорусского ученого монаха и писателя Симеона Полоцкого. При Федоре Алексеевиче в Москве сильно сказывалось польское культурное влияние и даже царский синклит, по выражению современника, польского языка «не гнушался», читал «книги и истории ляцкие в сладость».
При Федоре было подготовлено в Москве открытие высшей богословской школы (Славяно-греко-латинской академии), а из государственных мероприятий наиболее замечательным было уничтожение «богоненавистного, враждотворного и братоненавистного местничества» (в январе 1682 г.)[1]. [200]
[1] Местничеством называлось расположение высшей служебной аристократии по некоторой иерархической лестнице соответственно «oтечеству», т. е. знатности происхождения. Высшая знать, собравшаяся в Москве из разных областей русской земли, разместилась на этой лестнице таким образом, что потомки бывших областных великих князей стояли выше потомков удельных князей, потомки последних стояли выше простых бояр, старые московские великокняжеские бояре считались выше удельных бояр. При назначении на высшие должности по военному и гражданскому управлению государь должен был считаться с происхождением назначаемых и не мог назначить «худородного» начальником над «великородным». Назначения записывались в «разрядные» книги и служили потом прецедентами для будущих назначений членов «родословных» фамилий. Если назначаемый считал предлагаемое ему назначение недостаточно почетным для своего рода, он бил челом царю, что ему «невместно» быть «меньше» (ниже) такого-то, тогда царь с боярами должен был разбирать спор. Местничество, стесняя царя в праве выбора высших должностных лиц, вносило в то же время соперничество, зависть, споры и ссоры в среду боярства.