4. Королевич Владислав. Поляки в Москве. Патриарх Гермоген. После свержения Шуйского в Москве наступило междуцарствие. Во главе правительства оказалась боярская дума - «князь Ф. И. Мстиславский с товарищи» (так называемая «семибоярщина»). Однако это боярское правление не могло быть длительным и прочным. Приближение Тушинского вора, за которым шел призрак социального переворота и анархии, пугало всех бояр и всех «лучших людей». Чтобы избавиться от Вора и его притязаний бояре решили избрать на московский престол польского королевича Владислава[1]. [170]
После того как Жолкевский принял предложенные Владиславу условия, Москва 27 августа торжественно присягнула королевичу «Владиславу Жигимонтовичу» как своему будущему государю, с условием, однако, что «ему, государю, быть в нашей православной христианской вере Греческого закона». На последнем условии категорически настаивал патриарх Гермоген, который не допускал возможности занятия московского престола неправославным.
Лжедмитрий был прогнан от Москвы и снова бежал в Калугу с Мариной и казачьим атаманом Заруцким. К королю Сигизмунду под Смоленск было послано великое посольство, во главе которого стояли митрополит Филарет и князь Вас. Голицын; посольству было поручено настаивать, чтобы королевич Владислав принял православие и без промедления ехал в Москву, а король со своим войском вышел бы из пределов Московского государства. Однако планы Сигизмунда были иные: он не хотел отпускать молодого сына в Москву, тем более не хотел позволить ему принять православие; он намеревался сам занять московский престол, но пока не открывал своих планов. Поэтому русское посольство под Смоленском было принуждено вести длительные и бесплодные переговоры, в которыx король, со своей стороны, настаивал, чтобы после побудили смоленских «сидельцев» к сдаче.
Между тем Москва в сентябре 1610 г. была, с согласия бояp, занята польским войском Жолкевского, который скоро уехал оттуда, передав команду Гонсевскому. Во главе а «панского правительства стали боярин Михаил Салтыков и «торговый мужик» Федор Андронов, которые и управляли (точнее, пытались управлять) страной от имени «государя царя Владислава Жигимонтовича всея Руси», Новгород Великий был в июле 1611 г. занят шведами[2]. [171]
Польская оккупация Москвы затягивалась, Владислав не принимал православия и не ехал в Россию, правление поляков и польских клевретов в Москве возбуждало против себя все большее неудовольствие, но его терпели как меньшее зло, ибо присутствие польского гарнизона в столице делало ее недоступной для Тушинского (теперь Калужского) вора. Но в декабре 1610 г. Вор был убит в Калуге, и это событие послужило поворотным пунктом в истории Смуты. Теперь и у служилых людей, и у «земских» людей вообще, и у тех казаков, у которых жило национальное сознание и религиозное чувство, оставался один враг, тот, который занимал русскую столицу иноземными войсками и угрожал национальному русскому государству и православной русской вере.
Во главе национально-религиозной оппозиции в этот время становится патриарх Гермоген. Он твердо заявляет, что если королевич не примет православия, а «литовские люди» не уйдут из Русской земли, то Владислав нам не государь[3]. Когда его словесные доводы и увещания не оказали действия на поведение противной стороны, Гермоген стал обращаться к русским людям с прямыми призывами к восстанию на защиту церкви и отечества[4].
[1] В августе 1610 г. московскими боярами был заключен с гетманом Жолкевским договор об условиях, на которых Владислав будет принят на царство. Прежде всего он должен обещать охранять православную веру, «чтоб наша святая православная вера греческого закона имела свою целость и красоту по прежнему». Он должен «прежних обычаев и чинов, которые в Московском государстве, не переменяти, и московских княжеских и боярских родов приезжими иноземцы в отечестве и в чести не теснити и не понижати». - «На Москве и по городам суду быти и совершатись по-прежнему обычаю и по судебнику Российского государства; а будет похотят чем пополнити для укрепления судов, и Государю на то поволити с думою бояр и всей Земли, чтоб было все праведно». - «а не сыскав вины и не осудивши судом всеми бояры, никого не казнити и чести ни у кого не отъимати, и в заточение не засылати, поместий и вотчин и дворов не отъимати». Таким образом, московское боярство хотело иметь формальные гарантии своих прав и общего правопорядка для защиты от царского произвола, который одинаково проявляли как прежние «природные» цари, так и последние «наскакатели» на царский престол. Однако относительно крестьян договор подтверждал, что «крестьянам выходу не быти»...
[2] Новгородская летопись рисует печальную картину общего морального упадка и разложения, на фоне которой ярко выделяется героизм маленькой кучки казаков: «в воеводах не бысть радения, а ратным людям с посадскими людьми не бяше совету; иные же воеводы пияху беспрестани, а воевода Василий Бутурлин с немецкими людьми ссылашеся» - поэтому «немцы» (т. е. шведы) могли занять город без сопротивления: «той же Василий Бутурлин с ратными людьми на Торговой стороне выграбив лавки и дворы, пойде из города вон; против же немец никто не противляшеся. Единии же помроша мученическою смертию, биюшеся за православную веру христианскую: голова стрелецкой Василий Голютин, да дьяк Афиноген Голенищев, да атаман казачий Тимофей Шаров, да с ними же сорок человек казаков, те помроша вкупе, многою статьею (т. е. многими способами) их немцы прельщаху, чтобы они сдалися, они же не сдашася, все помроша за православную веру».
[3] По словам современника, «великий же он столп и твердый и адамант и крепкий воин Христов», «непоколебимо стоит посреди нашея великия земли», «стоит и крепится» и «всех нас крепит и учит» и «близ реши, что все великое наше Российское государство держит».
[4] Впоследствии, когда патриарх был подвергнут заключению, его дело продолжали монастыри. Троице-Сергиев и Кирилло-Белозерский, рассылавшие по городам свои грамоты с призывами к соединению и «крепкому стоянию» против врагов за святую православную веру и за свое отечество.