Имя Василия Уса стало известно на Руси раньше, чем имя самого Разина. Иногда Уса отождествляют с другим повстанческим атаманом - Чертоусом, но это неверно: Иван Чертоус и Василий Ус - разные люди, хотя Василия злобствующие на него дворяне нередко называли и Чертов Ус.
Ус не сразу сформировался в мятежного атамана. Командуя казачьим отрядом во время войны с Польшей, он сталкивался с несправедливостью царских воевод. Длительное пребывание на войне закалило Уса, обогатило его жизненный опыт, помогло увидеть всю меру безысходной нужды крестьян и уверовать в силу вооруженного народа. И не случайно, когда ранней весной 1666 г. на Дону в верховских городках разразился голод и люди бродили по дорогам «наги, боси и голодни», жившие по рекам Хопру, Иловле и Столбовой казаки выбрали своим атаманом этого бывалого донца. Как только спало половодье и потеплело, «после Николина дни вскоре» (9 мая), они направились на север, держа путь на Воронеж.
Вслед за первыми 500 казаками к Усу присоединились двигавшиеся на судах 200-300 человек пеших воинов и 20 человек пришли с Хопра. Если учесть, что, по официальным документам, на Дону (без притоков) в 27 городках жило 1245 казаков (не считая трех городков, в которых жило казаков «много»), то эта цифра окажется значительной. При этом следует иметь в виду, что в отряде Уса, очевидно, находилось много людей, бежавших на Дон недавно, т. е. некоренных казаков.
10 июня 1666 г. донцы подошли к Воронежу.
Основанная еще в 1586 г. Воронежская крепость стояла на обрывистом, высоком берегу реки Воронеж. [112] С ее деревянных башен на много верст кругом были видны донские дали. Крепость состояла из двух концентрически расположенных стен - городской и острожной, высотой 6-8 м. Она была обеспечена разнообразным оружием-здесь было 15 пушек, 30 пищалей, 117 мушкетов. В погребах хранилось свыше 100 пудов пороха, 2000 ядер, 7000 пуль. Гарнизон достигал 1500 человек. Это была сильная крепость Белгородской сторожевой черты.
Казаки Уса хотели отдохнуть и подкрепиться перед трудным походом к столице. Когда ясным утром отряды донцов подошли к городу, воевода Василий Уваров попытался преградить казакам путь на север. Атаман Василий Ус и есаул Иван Хорошов были вызваны из лагеря в город и допрошены в съезжей избе. Руководители казаков вели себя с достоинством, проявили выдержку и хладнокровно просили Уварова разрешить проезд в Москву их небольшой станице - шести посланцам[1].
Вскоре выбранная делегация во главе с Евдокимом Якимовым Маленьковым выехала в Москву, и уже 22 июня челобитье казаков было подано царю в столице. Верховские казаки смиренно просили включить их в состав армии, послать на фронт и выдать жалованье. Ответ не заставил себя долго ждать. 26 июня в Воронеж пришло предписание немедленно вернуть отряды Уса на Дон. На оборотной стороне грамоты было добавлено, чтобы казаки шли обратно «тихо», не сманивая к себе на Дон служилых людей. О выполнении этого распоряжения просили прислать ответ вместе с «иными нашими делы». Как видно, в Москве сначала не придали особого значения этому походу.
В лагере под Воронежем был собран круг, на котором казаки решили не подчиняться распоряжению царя и двигаться дальше, к Москве. 26 июня казаки исчезли из-под Воронежа. Несмотря на угрозы Уварова, они продолжали свой путь на север.
Не успели казаки отойти от Воронежа, как к ним примкнули солдаты и драгуны из Белгородского полка, направлявшиеся в Белгород. Однако наиболее сильный отклик поход донцов нашел среди помещичьих и дворцовых крестьян. В Воронеже к казакам присоединились крестьяне села Губарева: от помещика С. Титова сбежал Зиновий Павлов, от помещика Павлова - Василий Дьяков, из села Тернового от помещика Н. Кулешова - Гаврила Верхоглят. Крестьяне пришли «со многими [113] своими товарищи»[2]. Донцы радушно приняли беглых, разделивших с ними трудности пути.
Дальше казаки двигались по территории Скопинского уезда, часть которого незадолго до этого перешла в состав дворцовых владений. Примерно с 1663 г. здесь развертывает свою хозяйственную деятельность канцелярия царя - Приказ тайных дел. В связи с переходом в дворцовое ведомство на крестьян Скопинского уезда была возложена новая тяжелая повинность - пахать на государя так называемую десятинную пашню, весь урожай с которой поступал в казенные житницы. Новые тяготы вызвали сильное недовольство крестьян, готовых по первому зову начать борьбу.
3 июля 1666 г. большая группа крестьян деревни Горловой и села Хворощево Скопинского уезда примкнула к донцам. Уже 4 июля староста П. Синицын с тревогой сообщил о происшествии скопинскому воеводе А. Мерчукову, а 10 июля о нем стало известно в Москве[3]. Это событие не было единичным. Интересы и цели Верховских «голутвенных» казаков, в большинстве своем вчерашних зависимых людей, в известной степени совпадали с настроением крестьян и холопов Подмосковья. Поэтому, с одной стороны, появление отрядов Уса в центральном районе крепостнического землевладения поднимало на борьбу закрепощенное крестьянство, а с другой - присоединение беглых крестьян и холопов к донцам вскоре придало походу за жалованьем характер открытого антифеодального выступления.
С появлением отрядов Уса бегство крестьян Подмосковья разрасталось, охватывало все новые районы. Судя по челобитным дворян, это движение затронуло не только Скопинский, но и соседние с Тулой уезды: Дедиловский, Крапивненский, Каширский, Серпуховской, Соловский. Помимо крестьян к донцам бежали холопы. Дворяне жаловались: «...и люди-де и крестьяня их и достальные от них бегут, видя их (казаков. - Авт.) самовольное воровство».
В восьми верстах от Тулы, на Упской гати, на берегу реки Упы, казаки разбили лагерь. По-видимому, это место было намечено заранее, поскольку сюда прибыла отправленная ранее в Москву из Воронежа станица Евдокима Якимова Маленькова.
В лагере выставляли посты, поочередно пасли лошадей, которых с прибытием беглых насчитывалось до полутора тысяч. Телег в лагере было мало, всякие попытки принести лишнюю «рухлядь» категорически пресекались. [114] Все вопросы в лагере решал казачий круг. Он выбирал атамана и есаулов, назначал десятских и сотников, следил за сторожевыми постами, производил суд, намечал направление маршрутов, утверждал документы, отправляемые в Москву. Здесь же зачитывались присланные в лагерь грамоты от воевод, из приказов, от царя. Круг руководил и заготовкой припасов. Строго предписывалось брать их только в помещичьих имениях, ограничиваясь необходимым (продовольствием, лошадьми, оружием).
Когда станица Евдокима Якимова прибыла на Упскую гать, привезя небольшое денежное жалованье и царскую грамоту казакам, был собран круг. На нем зачитали грамоту от царя с предписанием вернуться на Дон, обсудили, как быть дальше. Часть старых казаков побаивалась наказания не столько от царя, сколько от Войска Донского. Другие считали, что надо добиваться своего. Долгие дебаты привели к избранию новой станицы из 14 наиболее уважаемых казаков во главе с атаманом Василием Усом. Усу хотелось побывать в столице, чтобы выяснить настроения москвичей, побродить по улицам и площадям. На круге составили челобитную, в которой просили царя принять их «на службу, где ты, великий государь, укажешь», и выдавать регулярно жалованье и продовольствие на всех находившихся в лагере, т. е. с учетом вновь прибывших. При этом Ус указывал, что его войско, «стоячи на степи, помирает голодною смертью». На время пребывания Уса в Москве выбрали новых командиров: атаманом стал Парфен Еремеев, по прозвищу Татарин, есаулами - Иван Хороший и Анфирий Кузнец[4].
В то время как станица Уса двигалась к Москве, слава о казачьем «самовольстве» летела от села к селу, от деревни к деревне. Со всех сторон на Упскую гать пробирались беглые люди, бродившие в приокских далях, прятавшиеся в лесах. Упский лагерь стал пристанищем для всех обездоленных и недовольных. Казаки охотно принимали пришельцев. Под Серпуховом на переправе через Оку поговаривали, что людям, пришедшим к ним, выдают по 10 руб. деньгами, оружие и коня, но это не соответствовало истине. В «казаки» принимали каждого, кто имел оружие. Количество пришельцев увеличивалось с каждым днем. В официальных документах к середине июля называли цифру в 1500 человек, а к концу месяца - 8 тыс. Следовательно, за счет примкнувших людей отряд Уса увеличился в 4 раза. [115]
В столице забили тревогу: давно ли на Упе-реке стояли болотниковцы, давно ли боярский царь Василий Шуйский лишь хитростью и вероломством склонил восставших сдать Тулу? События начала столетия были еще свежи и памятны победителям-феодалам.
Примкнувшие к казакам беглые не оставались пассивны. Они отправлялись в свои деревни, учиняли там расправу с помещиками, сжигали барские хоромы, опустошали господские амбары и везли в повстанческий лагерь продовольствие. Они приводили с собой родственч ников, друзей, знакомых, пополняя ряды непокорных.
Смелый рейд по помещичьим усадьбам совершил отряд под предводительством Игнатия Жарикова, по прозвищу Заворуй. Приехав в усадьбу своего бывшего хозяина князя И. А. Голицына, от которого он сбежал, Жариков нашел своего брата Кузьму, собрал односельчан, рассказал им о жизни казаков в лагере без помещиков и бояр. Крестьяне увезли с хозяйского двора 10 свиней, 20 баранов, для вновь прибывших в таборы пригнали десяток лошадей и взяли холсты для одежды. У приказчика Я. Герасимова отняли «хлеб, и куры, и сыры». Последний сообщал, что ушедшие к казакам крестьяне «похваляютца ночным приездом государя моего (т. е. князя Голицына. - Авт.) вотчину разорить без остатку».
Другой отряд действовал под руководством крестьянина Севостьяна Иванова, присоединившегося к донцам. Иванов вернулся в имение своего хозяина - деревню Аслоново - с казаками, звал других крестьян последовать за ними на Упскую гать, а с помещиком расправиться. «И домишко мой хотят разорить, - жаловался дворянин царю, - и меня, холопа твоего, хотят убить до смерти»[5]. Мелкие помещики в панике покидали свои поместья: из Венева, Дедилова, с реки Соловы в повозках с женами и детьми они поспешно уезжали, ища защиты за стенами тульского кремля. А холопы и крестьяне их имений сбегались в повстанческий лагерь на реку Упу. В восьми верстах от Тулы скапливалось целое войско холопов, крестьян и вооруженных казаков. Воевода И. Ивашкин приказал выборным от Упского лагеря явиться в съезжую избу, но казаки уже имели опыт переговоров с воеводой в Воронеже и предпочли уклониться от встречи в Туле.
Положение для дворян становилось угрожающим. Помещики окрестных уездов засыпали воевод Тулы, Каширы, Дедилова, Венева жалобами на повальное бегство [116] холопов и крестьян в казачий стан Уса, требуя принятия немедленных мер. Дворяне обвиняли казаков в том, что они «принимают к себе людей их и крестьян», а «они приезжают к ним в села и деревни, их разоряют всяким разорением, животину отымают и насильство всякое чинят, и похваляютца на них всяким дурном и над домами их разореньем... и крестьян подговаривают». Стольники и стряпчие, дворяне московские, жильцы, дети боярские, прежде соперничавшие друг с другом за власть, земли и крестьян, единодушно взывали к тульскому воеводе Ивашкину, чтобы тот немедленно нашел управу на донцов. В Тулу бежали не только жившие поблизости помещики - деревни и поместья покидали и семьи служилых людей, находившихся на войне.
С середины июля 1666 г. правительство Алексея Михайловича спешно снаряжает карательную экспедицию. Осуществление этой задачи царь возложил на «выборный», т. е. особый, полк полковника Матвея Кравкова, находившийся в распоряжении Приказа тайных дел. Солдаты «выборного» полка набирались в основном из родовых романовских вотчин. Полк был хорошо вооружен пушками, мушкетами и насчитывал 1200 солдат, кроме «начальных» людей и урядников. Алексей Михайлович ценил «выборные» полки, потому что они «в смутное время служили и к бунтовщикам, и к изменникам и никаким воровским людям не приставали». За это время от времени царь выдавал им дополнительное жалованье. Так, за год до прихода отряда Уса солдаты полка Кравкова получили по 1 руб. и по куску материи. Полк пользовался особым доверием царя и правительства. Солдат Кравкова посылали выискивать беглых служилых людей по городам, а теперь направляли против казаков. Действия полка должен был поддержать отряд подполковника И. Жданова в 800 человек.
Полковым воеводой, руководителем экспедиции, царь назначил князя Ю. Н. Барятинского. Это был представитель родовитого боярства, выдвинувшийся во время войны с Польшей (1654-1667 гг.). В 1665 г. он вместе с князем Урусовым возглавлял войска на линии Ковно - Вильно - Брест. В походе воеводы за малейшее непослушание били служилых людей, даже дворян, «и булавою, и кнутом, и плетьми без пощады». В 1666 г. Ю. Н. Барятинский начал свою «карьеру» палача народных восстаний.
Полковой воевода получил подробную грамоту о том, какими методами следует унять казаков, оторвать [117] от них беглецов, заставить Уса уйти восвояси, на Дот Князь должен был ехать в Тулу, призвать к себе из Упского лагеря 10 человек из «начальных людей, кого пригоже: атаманы, есаул и рядовые лутчие люди и старые казаки». Таким образом, правительство рекомендовало применить тактику, испытанную еще в период борьбы с армией Болотникова во время первой Крестьянской войны и рассчитанную на раскол движения. Через этих «лутчих людей» воевода должен был воздействовать на казаков, требуя, чтобы они выдали беглецов и ушли обратно на Дон. Барятинскому предписывалось раздать жалованье 700 казакам по полтине на человек ка и сообщить, что царь отказывается принять отряды Уса на службу: «...в полках вам без нужды быть негде». Боярин должен был пообещать казакам, вышедшим с Дона, «корм»: выдать в Воронеже хлеба, ржаной муки, сухарей и предоставить суда для проезда по Дону. Заканчивается документ условиями, нарушавшими самостоятельность Войска Донского: царь требовал выдачи сверх 700 человек всех людей, которые «збежали из полков же и из городов, и боярских холопей и крестьян», пришедших на Дон еще в 1661 г. В крайнем случае, «по самой последней мере», следовало добиться выдачи крестьян, бежавших за два года, т. е. ушедших на Дон в 1664 г.
Хотя правительство было вынуждено вместо бессрочного возвращения беглых (согласно XI главе Соборного уложения 1649 г.) довольствоваться двухлетним сроком сыска, все же поставленные условия являлись нарушением исконных обычаев о невыдаче беглых с Дона. В царской грамоте изменение политики по отношению к донцам мотивировалось тем, что якобы раньше не было подобных действий со стороны беглых. Таким образом, вся вина за поход Уса перекладывалась на недавних беглецов, которые «пришли ныне з Дону без ево, великого государя, указу, самовольством, и свою братью, беглых служилых людей и холопий, и слуг боярских, и жон их и детей, к себе ныне позывали, и с ними уездных людей разоряли, и грабили, и всякое насильство чинили».
Царский наказ предписывал переписать по именам св записную книгу» всех беглых людей; учесть взятое у помещиков имущество и вернуть крестьян «кто откуда сбежал, по крепостям», т. е. обратно в крепостную зависимость; повесить нескольких беглых на виду у казаков, а также казнить тех, кто во время налетов на дворянские [118] усадьбы убивал своих хозяев. Каратели должны были всех беглецов бить кнутом на козле и проводить во время наказания по деревням и городам. В случае неповиновения царь грозил казакам тюрьмой, ссылкой в Сибирь и даже смертной казнью.
Указ рекомендовал назначить конвоиров для сопровождения донцов до Воронежа; по дороге останавливаться вдали от населенных мест не с тем, чтобы уберечь нивы и покосы, а для того, чтобы избежать общения казаков с населением, так живо откликнувшимся на их поход. Солдатам царской армии приказывалось в дороге «караулы держать крепкие, чтоб от них ночным временем и в день в тесных местех и на переправах какова дурна не учинилось»[6].
Наказом Ю. Н. Барятинскому правительство не ограничилось. В Москве детально разработали план карательного похода. К воеводам всех городов от Тулы до Воронежа, включая Ефремов, Елец, Каширу, Крапивну, Дедилов, посылались гонцы с царскими указами о срочном сборе в Туле дворянского ополчения. Дворяне должны были не только явиться сами, но и выставить вооруженные отряды своих слуг. Соединившись с ополчением, войскам Кравкова и Жданова предстояло окружить и жестоко разгромить Упский стан, отогнать табуны коней, а затем предъявить казакам ультиматум о выдаче беглецов, ушедших на Дон за шесть лет до похода Уса.
Вся приказная машина заработала: с 14 июля 1666 г. в столицу и обратно посыпались отписки, «памяти», доклады, шла переписка между приказами, воеводами, городами. Вскоре солдаты Кравкова в полном боевом снаряжении вышли из Москвы. Первой их остановкой был Серпухов. 22 июля сюда подошел и отряд И. Жданова. Вместе с тем уже 22-25 июля в Тулу стали прибывать окрестные помещики «со своею службою». Тульский воевода приводил в порядок свой гарнизон, проверял снаряжение и боеприпасы. Город становился оплотом карателей. Пока прибывали войска, Барятинский попытался вступить в переговоры с казаками. В лагерь на реку Упу был послан прапорщик Александр Домановский для приглашения 20 выборных казаков в Тулу. Однако он вернулся один, привезя туманное обещание командира Парфена Еремеева прислать делегатов в Тулу, которое так и не было выполнено[7].
Уже около Серпухова в карательные отряды стали проникать люди, симпатизирующие донцам. Они вели [119] разговоры среди солдат. 20 июля урядник Л. Ушинский подал М. Кравкову донос на жильца Емельяна Нарышкина и его человека Тита Филиппова, в котором указывалось, что Нарышкин звал солдат в казачий стан, обещал дать лошадей, сабли, седла и 10 руб. жалованья. Он уверял солдат, что 21 июля следует ждать приезда около 2 тыс. казаков в Серпухов[8]. Не успел Кравков обосноваться в Серпухове, как на торгу стали раздаваться громкие призывы к его солдатам присоединиться к казакам: «И вам, малым людям, делать нечево, побьем вас всех. Казачье войско велико!..» Свидетелями этих разговоров были жители Серпухова и окрестностей: крестьяне, перевозчики, посадские люди.
Одновременно с подготовкой карательной экспедиции правительство вело переговоры с Усом. В столицу небольшой отряд Уса прибыл 14 июля 1666 г. Ус разделил его на две части: сам с пятью товарищами (Д. Селиверстов, М. Тимофеев, 3. Клеменов, М. Васильев, Г. Афанасьев) отправился в Разрядный приказ подавать челобитную, составленную на круге в Упском лагере. Остальные семеро (Г. Семенов, Я. Карпов, К. Алексеев и др.) остались с лошадьми «в стану», по-видимому где-то в Замоскворечье. В их числе был Евдоким Якимов, который возглавлял первую станицу казаков, посланную в разведку из Воронежа в Москву. Он знал, где остановиться, как найти нужных людей.
В поданной Усом в Разряд челобитной говорилось, что мирный поход казаков к Москве объяснялся бедностью и нуждой. Казаки отрицали принятие беглых людей, а также «насильство и разорения» с их стороны и просили царя выдать им жалованье, чтобы вернуться назад, «в свои казачьи городки». На содержании челобитной, очевидно, сказалась противоречивость мнений, высказанных на круге в Упском лагере. Если бы в действительности все сводилось только к просьбе о жалованье, то казаки удовлетворились бы тем, что было передано им с Евдокимом Маленьковым, и самовольный поход к Туле не имел бы смысла.
Пребывание донцов в Москве не укрылось от внимания населения столицы. Казаки из станицы Уса охотно рассказывали московским дворовым людям о донской вольнице, склоняли их порвать с постылой кабальной жизнью и податься с ними в лагерь под Тулу. Агитация казаков Уса имела особый успех среди наиболее бесправных и терпящих жестокую нужду дворовых людей мелких помещиков, которые жили в Москве преимущественно [120] в районе Арбата и Сивцева Вражка. Так, один из пойманных беглецов, холоп дворянина К. Мачехина Ларион Назаров, под пыткой сообщил, что его подговорил к бегству в Упский стан донской казак, который беседовал с ним «на мосту у Помесного приказу». Кроме того, Назаров сказал, что дорогу в лагерь казаков ему указали воронежские служилые люди, с которыми он встретился в пути, и в частности Яким Мартынов. За это Мартынов подвергся наказанию кнутом и отправке в гарнизон Воронежа, «чтобы впредь воровских людей иным не указывал». Дворовые люди, задержанные солдатами Кравкова, упоминали на допросе имя донского казака из станицы Уса - Григория, который остановился на постоялом дворе в Замоскворечье, «за Болотом, у бань», и вел с ними разговор у Спасских ворот Кремля. По-видимому, это был Григорий Семенов, приехавший вместе с Усом. Он-то и пригласил дворовых людей последовать за казаками.
Среди схваченных сыщиками беглых людей, пробиравшихся в Упский лагерь, оказались дворовые люди Степана Жданова - Андрей Иванов и Яков Ефимов. Вслед за ними собирались бежать к донским казакам их жены, Прасковья и Федотья, и дворовые Иван Дубровин, Андрей Никифоров, ключник Андрей Верной. К беглецам присоединился брат Якова - Прокопий Ефимов. У беглых было три лошади с седлами, кое-что из одежды и оружие: 2 бердыша, карабин, сабля. Собирался покинуть своего помещика О. М. Зыбина холоп Остафий. Эти подробности выяснились при допросе беглых в серпуховской приказной избе[9].
Пребывание отряда Уса в Москве не прошло бесследно. Население узнало об Упском стане, это вызвало целую волну побегов в казачий лагерь. Правда, сквозь кордоны Кравкова не всем удавалось добраться до стана на Упе. Пойманных жестоко наказывали: бросали в тюрьмы, отдавали в Холопий приказ «по крепостям», били батогами, палками, отправляли в солдаты, ссылали в Сибирь, в Холмогоры. Однако никакие кары и пытки не могли прекратить бегства холопов и крестьян к донцам, и многие присоединились к казакам. Уже после отхода казаков от Тулы каратели долго ловили беглых по дорогам и полям. Беглецы стремились нагнать казаков, примкнуть к ним и уйти вместе с ними на Дон.
24 июля 1666 г. Василий Ус с несколькими товарищами выехал из Москвы в ставку князя Барятинского в сопровождении сына боярского Степана Ярышкина. [121] Однако Ярышкин прибыл в ставку без казаков. Оказывается, после переправы на пароме через Оку во время ночевки в селе Липицы, под Серпуховом, Ус с товарищами скрылся. Место для побега было выбрано удачно - миновали переезд через Москву-реку и Оку, дальше до Тулы шла дорога небольшими перелесками и оврагами. От села Липицы до Упского стана около 100 км, так что уже 25 июля казаки прибыли на место.
Ус рассказал товарищам о требовании царя выдать примкнувших беглецов, его угрозах, походе войск против них. На круге решили отвергнуть царский ультиматум: вновь прибывших крестьян и холопов не выдавать и спешно собираться в обратный путь. Когда казаков настиг приказчик помещицы Извольской и потребовал выдать ее беглых крестьян, казаки основательно намяли ему бока, но дворовых и крестьян не выдали.
Первый стан снялся с места и ушел на берег реки Мордовки, в 5 верстах от Дедилова, затем перешел на приток Упы - речушку Уперту. Здесь казаки оставались несколько дней, собираясь в обратный путь. Именно с Уперты стали отсылать из лагеря всех безоружных, которые в случае столкновения с войсками оказались бы обузой для отрядов Уса. Тех же, кто имел оружие, безоговорочно зачисляли в «казаки».
26 июля в Тулу для разведки был послан отряд из 15 человек под командованием туляка Игнатия Чашкина. Тульские мелкие служилые люди и бедняки ремесленники симпатизировали казакам. В документах того времени прямо указывается, что у Чашкина в Туле «советниками многие люди». Его доверенным человеком являлся сборщик пошлины на мосту около Упской гати С. Никитин, который даже под пыткой ничем не выдал своей причастности к казакам. Чашкин удачно «всякие вести проведывал», не въезжая в город, и вскоре вернулся обратно.
Снова был собран круг. Ус не решился принять бой с имевшимися силами. Открытого выступления в Подмосковье не произошло. Сражение было отложено... На круге казаки обсудили обратный маршрут: с Уперты на Ефремов - Елец - Рыбную (Острогожск). Идти решили лесом и степью, минуя Воронеж и крупные города, прямо на Дон.
На заре 28 июля казаки были уже в 20 верстах от своего прежнего стана. Продвигались они очень организованно и быстро («бегом»). Во время коротких привалов кормили лошадей и даже ночью не слезали с седел. [122] Замыкали шествие специально выделенные «сторожи» - арьергард, который никого не подпускал близко. Когда посланный Барятинским капитан Г. Шатилов нагнал казаков и обратился с требованием пустить его для переговоров к атаману, «сторожи» ответили категорическим отказом: «Воротись-де назад, ехать-де тебе за нами непошто, а будет поедешь, и тебе-де быть убиту»[10]. Приезд Шатилова еще больше насторожил казаков.
Ус разделил свое войско на три группы, которые отправились так: первая - по Лебедянской дороге, вторая - на Елец по Воронежской, третья - к Белгороду, степью. Посланный вслед отряд каширских дворян во главе с Я. Николаевым так и не настиг их. Каратели проехали за Ефремов, Елец и дальше на 20 верст до реки Воронца, но донцы были уже далеко.
Беглые уходили от гнета помещиков, плетей и кнутов. Полуголодные, без хлеба, они шли на Дон, увеличивая армию верховских казаков. О том, что примкнувшие к казакам крестьяне и холопы в большинстве своем последовали за Усом, говорится как в правительственных грамотах, так и в частных свидетельствах. Например, когда за Ельцом отряд Я. Николаева ловил беглых, отставших от казаков «для хлеба», был задержан человек помещика И. Сухотина - Мина, которого после жестокого допроса сдали воеводе Ельца Л. Вельяминову для наказания и возвращения обратно в дворянскую усадьбу.
Князь Ю. Н. Барятинский уже 1 августа отправился на службу в Белгород, а М. Кравков весь месяц продолжал ловить, судить, наказывать отставших или пробиравшихся к казакам беглецов. Отряды Уса неудержимо двигались к Дону.
Спешно уходя от преследования царских войск, некоторые казаки опасались, что им на Дону от старшины «живым не быть», потому что они «великого государя прогневили». И действительно, из Посольского приказа, ведавшего делами Войска Донского, к атаманам и казакам одна за другой следовали грамоты с требованием наказать Уса и верховских и «выговорить» им за самовольный поход к Москве. В царских грамотах повторялась угроза, что, если казаки не вернут беглецов, обо всем будет сообщено «старшинам». Ссылаясь на многочисленные помещичьи челобитные, правительство требовало переписать всех беглых, оказавшихся в отрядах Уса, и выслать их обратно, чтобы вернуть «по крепостям». [123] Отныне на Дону держать беглых запрещалось. В случае невыдачи беглых царь грозил послать за ними своих ратных людей из Тулы, Белгорода и других окраинных городов.
Однако занятое окончанием войны с Речью Посполитой царское правительство не успело осуществить все свои угрозы. Но троих казаков из отряда Уса, оставленных заложниками в Москве, сковали и посадили в Разряде «за караулом». Это были Григорий Семенов - по происхождению из служилых людей Воронежа, прибыл на Дон с семьей в 1642 г.; Дмитрий Селиверстов - из крестьян Шацкого уезда Конобеевской волости, ушел на Дон в 1646 г., и Кузьма Андреев, который родился на Дону и имел там семью. Заложников мучили голодом и холодом и держали в Разряде до 12 декабря, когда их сдали приехавшим с Дона низовским казакам.
Ко времени второго похода С. Т. Разина на Волгу Василий Родионович Ус стал бывалым атаманом. Не известно, где был Ус в начале этого похода. Возможно, отбывал «наказание великое», которому по требованию властей подвергся на Дону за своеволие и учиненные им «беспорядки». Так или иначе, но в Каспийском походе Разина 1667-1669 гг. Ус участия не принимал. Правда, летом 1668 г. он начал собирать отряды на реке Лиске, между Черкасском и Пятиизбянским городком, и к нему примкнуло 300 человек. Однако, когда они направились к Волге, чтобы идти вслед разницам, их остановили станичники - домовитые казаки, ехавшие из Москвы, и уговорили Уса повернуть на запад. Позже этот отряд был включен в полк Г. Г. Ромодановского. В грамоте, присланной вслед за гем донскому атаману М. Самаренину, царь отблагодарил домовитых казаков за то, что они старались «самовольных людей от воровства унимать и на злые дела их не пускать»[11].
Следующие вехи жизни Василия Уса тесно связаны с Крестьянской войной, со Степаном Тимофеевичем Разиным. Ус был опытным, прошедшим шведскую и польскую войны казачьим командиром, человеком искушенным, закаленным в жизненных невзгодах. Попав в 1666 г. в царские «непослушники», Ус не оставил намерения найти - и, если потребуется, с оружием в руках - правды и справедливости. Как же мог Ус, которого враги злобно называли «всякому воровству начинателем», остаться в стороне от нового замысла донцов? Трудности нового похода разделила с Василием Родионовичем и его жена Алена. Бросив на Дону все имущество, она [124] отправилась вслед за мужем. Имя Уса было настолько известно и популярно на Дону, что в новом походе он сразу же стал правой рукой Степана Разина. На большое атаманство он не претендовал, старшинство Разина признал сразу и безоговорочно, поверил, как и многие, в его военную удачу и счастливую звезду.
Когда весной 1670 г. разинское войско вышло с Дона и берегом и водой двинулось к Царицыну, Разин вел сухопутные силы, а Усу поручил командование стругами. Ус со своей флотилией подступил к городу и начал переговоры с его жителями, поскольку разинский отряд задержало непредвиденное столкновение с едисанскими татарами. Василий Ус довольно быстро нашел общий язык с царицынцами. По его настоянию они сбили замок с крепостных ворот и впустили повстанцев в город. Таким образом, в овладении Царицыном - первым крупным населенным пунктом на пути разинцев - немалая заслуга принадлежит Усу.
В Астрахани повстанческий круг избрал отличившегося при штурме города Василия Уса городовым атаманом, а старшинами - Федора Шелудяка и Ивана Терского, людей, испытанных в ратном деле, пользовавшихся доверием Степана Разина.
Как только в середине июля 1670 г. армия Разина покинула Астрахань, оставив в городе выбранных по жребию от каждого десятка людей по два человека, с новой силой вспыхнула борьба. Повылезли из своих щелей спрятавшиеся было дворяне, подьячие, в городе появился промышленник И. Турчанин, которого ненавидела голытьба. Центром притяжения всех антиповстанческих сил стал двор митрополита Иосифа. Упорно поговаривали, что он поддерживал связь с царскими воеводами и Москвой.
У Иосифа были свои счеты с разницами. По происхождению астраханец, он был сначала архимандритом Троицкого монастыря, в 1655 г. стал архиепископом, а в 1667 г. был возведен в сан митрополита. Будучи богатейшим духовным феодалом, он владел не только землей, но и промысловыми угодьями. В хозяйстве Иосифа были свои суда-насады, струги, лодки, имелась всякая судовая снасть (котлы, топоры, багры, долота). В житницах хранились хлебные запасы. Рыбу и соль митрополичьи приказчики отправляли вверх по Волге на людную Макарьевскую ярмарку под Нижний Новгород. Митрополит имел свою дворню, эксплуатировал «гулящих людей», использовал труд пленных - ясыря. [125] Во время восстания митрополичье хозяйство понесло большой урон: были потоплены суда с товарами, отобран учуг Басарга. Повстанцы забрали для своих нужд различные припасы из владений митрополита.
Но больше всего митрополит был раздражен самим фактом восстания «черни», подрывом устоев вотчинных порядков. Этот тщедушный старец с трясущейся головой неистово ненавидел восставший народ и не скрывал этого. Его возмущало то, что отдельные представители бедного приходского духовенства оказались в армии разинцев. Вот почему после казни городового воеводы связь с царским правительством и войсками сосредоточилась в руках митрополита.
С уходом армии Разина вверх по Волге стал раздаваться громче ропот пострадавших от конфискации имущества феодалов. Даже в центре стало известно, что «астраханские торговые люди многие о том тужат, что градские их люди, астраханцы, своровали и к нему, вору, пристали». 3 августа 1670 г. в Астрахани были казнены подьячие Я. Трефильев и И. Бесчастный, некоторые дворяне и промышленники. Гнев астраханцев обратился и против клики митрополита Иосифа, который «угождает боярам», однако дело на этот раз ограничилось лишь угрозами.
Возглавив астраханскую вольницу, В. Р. Ус не превышал свою власть, не пытался стать диктатором. Он правил, строго соблюдая законы казачьего круга, карая мародерство и измену народному делу.
Ус все время принимал меры к распространению движения, поддерживал действия отрядов на Тереке и в других пунктах. По Волге выставлялись посты и засады. В Терский городок и к гребенским казакам Ус отправил астраханцев во главе с есаулом Кабаном и Д. Каменевым с письмом, в котором призывал терчан примкнуть к восставшим. Вскоре оттуда пришли известия, что воевода отстранен от дел, а его имущество из Терека прислали Усу. Площадной подьячий из Лыскова Иван Петров рассказывал на допросе: «Терченя-де великому государю изменили и город ворам здали, а воевод держат на Тереке за караулом». Кроме Северного Кавказа разницы посылали своих представителей в Крым, к калмыкам. «Послом» в калмыцкие улусы к хану Мончаку поехал казак Федор Кокорев с толмачом Кириллом. Переводчиками в Астрахани служили также Ларион Данилович Хренов, Иван Романов и др. Они ведали перепиской с Крымом, ногаями и калмыками. [126]
Еще до ухода основных сил разинцев вверх по Волге Ус призвал «охотников» - по одному человеку с десятка - и совершил на стругах трехдневный рейд на взморье, очевидно, с целью проверить, не угрожает ли восставшей Астрахани какая опасность с тыла. Убедившись, что на море все спокойно, казаки стали готовиться к походу к Москве.
Ни на день не прерывалась связь Астрахани с войском Разина. Ус имел писарей - подьячего Я. Ефремова, бывшего московского посадского человека С. Филиппова, которые составляли письма к Разину. Касалось ли дело денежной казны, документов, предложения крымским ханом своих услуг - обо всем Ус советовался с Разиным. В письмах Уса к Разину неизменно подтверждалась клятва: вместе «стоять за великого государя и на бояр итти с боем»[12]. Вслед Разину был отправлен струг с проводовольствием.
В Астрахани атаману Усу приходилось заниматься не столько ратными, сколько гражданскими делами. На новом для него мирном поприще Василий Ус проявил себя как способный и расторопный организатор. Его и без того высокая популярность среди астраханцев еще более возросла. Ему были переданы городовые печати, в его руках было сосредоточено все делопроизводство. Он сумел обеспечить в Астрахани строгий повстанческий порядок, оперативно и в интересах дела решал великое множество повседневных вопросов хозяйственной жизни большого города. В Астрахани продолжали функционировать рынки, возобновилась работа на учугах. Часть людей Ус посылал за дровами, часть занималась ремонтом судов. Хотя церкви не были закрыты, впервые в истории России стали регистрироваться гражданские браки. Еще Разин венчал казаков около вербы или березы. Ус скреплял брачный акт астраханской печатью, символами которой были корона и меч.
Дом, где жил Ус со своей женой Аленой, находился не в кремле, а в Белом городе. Здесь он принимал горожан и казаков; вел переговоры с послом царя к шаху Аббасу Томасом Брейном и ургенчским послом, с восточными купцами; разбирал дела с заложниками, которых отпускал на волю. По утрам к Усу являлись писцы. Оживленная переписка велась не только с Разиным - Ус был в курсе всех дел войска, поддерживалась связь с Доном, Царицыном, Терским городком и Яиком. Особо важные дела выносились на обсуждение круга.
Когда в Астрахани в октябре 1670 г. стало известно [127] о поражении разинцев под Симбирском, навстречу раненому Разину, возвращавшемуся вниз по Волге, Ус отправил небольшой отряд людей, который должен был оберегать «батьку» и проводить его на Дон. На всякий случай каждый из 50 казаков был «одвуконь».
В Астрахани положение также было очень сложным. В городе ощущался сильный недостаток хлеба: Дон был блокирован, в Поволжье бушевали восстания. Поэтому цены на хлеб возросли: московский печеный копеечный хлеб стоил 2 алтына, т. е. 6 коп.; за один куль пшеничной муки требовали 5 руб. с полтиною, а ржаной - 3 руб. Не хватало дров, так как лес по Волге не сплавлялся. Все это привело к тому, что «верховые люди (т. е. приезжие, не астраханцы. - Авт.) почали розъезжатца». Казаков тянуло на Дон. Трагедия локальности крестьянских движений состояла в привязанности их к своему клочку земли, родным куреням на «своих речках». В этот момент до Тамбова дошли ложные слухи о том, что «астраханцы великому государю били челом и воровских казаков порубили и атамана их взяли»[13].
После отхода разинцев от Симбирска мурза Енмамет Енаев передал митрополиту Иосифу грамоту царя, присланную через князя К. М. Черкасского, где содержался призыв к жителям Астрахани, чтобы они «вины свои принесли». Ночью митрополит Иосиф снял три копии с этой грамоты. Один из списков был отнесен ключарем Ф. Негодяевым Вознесенскому игумену Сильвестру, который взялся ознакомить с содержанием грамоты казацких есаулов А. Лебедева и С. Баранова. Уже тогда митрополит делал ставку на подрыв единства астраханцев. Есаул Лебедев известил казаков о том, что «митрополит со властями и попами, и с дворовыми детьми боярскими складывает у себя грамоты и хочет-де нас всех отдать боярам руками». Имея поддержку дворян и детей боярских, митрополит решил действовать против народной власти более решительно и добиться раскола в лагере восставших.
3 ноября 1670 г. ударили в соборный колокол. Однако на соборную площадь пришли немногие астраханские жители. По-видимому, противники восстания не решались выступить открыто. В это время казаки собрались на двор к своему атаману Василию Усу в Белом городе. Ус прислал на соборную площадь казаков и астраханцев: И. Самарина, Ф. Панка, Е. Власьева, И. Ярило, Кузьму Челобитчика «с товарищи». На помост взобрался [128] ключарь митрополита Ф. Негодяев и прочитал царскую грамоту. Присутствующие выслушали призыв царя сложить оружие и сдаться и вместо ответа вырвали грамоту у читавшего. Тогда Иосиф стал кричать и проклинать собравшихся, называя их еретиками и изменниками. Казаки ответили ему: «Знал бы ты свою келью! Что тебе до нас дела?» Некоторые из казаков требовали суда над митрополитом. Самарин с товарищами удалились с грамотой на двор к Усу. Остальные списки грамоты были отобраны и также принесены атаману. Возможно, что во время этого столкновения дело не ограничилось словесными пререканиями казаков с митрополитом. К октябрю 1670 г. относятся сведения о том, что в Астрахани зажиточных горожан «побивают и пожитки их грабят и ныне».
Таким образом, в момент наивысшего развития Крестьянской войны в районах Среднего Поволжья в далеком тылу армии Разина - в Астрахани шла борьба, перевес в которой был пока на стороне восставших.
С оплотом вольницы - Астраханью связывал свои дальнейшие планы и С. Т. Разин. Силы его были подорваны, он еще не оправился от ран, но не терял надежды повторить поход к Москве. Когда к нему в Кагальник приехал из Астрахани гонец от Василия Уса Алексей Ларин, один из немногих детей боярских из Оскола, примкнувших к движению, и передал вопрос, как поступить с общей казной, которую бережно хранил Ус, Разии ответил, что весной он «будет сам» в Астрахани. Он писал Усу, чтобы астраханцы строили струги, «чтоб к весне готовились против прежнего итти рекою вверх, а он с ними готов»[14]. Разин рассчитывал найти в Астрахани не только материальную базу для похода, но и людские силы. Только теперь, медленно возвращаясь к жизни в своем курене в Кагальнике, он понял, что опорой его движения была не «коренная река Дон», а Волга.
Как только в Астрахани стало известно об аресте братьев Разиных и о разгроме Кагальника, митрополит Иосиф возобновил свою деятельность против повстанцев. 2 апреля 1671 г. он узнал, что за Волгой стоят татары, привезшие якобы новую грамоту от царя. Митрополит немедленно послал за старшинами И. Красулиным и О. Андреевым, однако они игнорировали его приглашение. Тогда, облачившись в торжественные одежды, он сам отправился за Пречистенские ворота в Белый город и выступил перед казаками с речью о царской грамоте и о том, что, если они доставят ему царскую [129] грамоту от татар, царь простит астраханцам их вины. Однако Красулин, Андреев и другие казаки ответили, что они не могут решить этот вопрос без Василия Уса.
Ус сам явился на соборную площадь в сопровождении казаков. Иосиф стал всячески оскорблять его, называть «вором и изменником». Его душила такая ненависть к восставшему народу, такая ярость, что он, несмотря на преклонный возраст, бросился с посохом на толпу и чуть не убил до смерти стоявшего поблизости есаула Топоркова. «Враг-де окоянный, - кричал митрополит, - еретик и богоотступник! Что-де вы не повинуетесь великому государю?» На площади произошел «великий шум». Таким образом, после предательской выдачи на Дону Разина в Астрахани вновь проявились внутренние противоречия.
22 апреля 1671 г. Ус прислал есаулов отобрать у Иосифа царские грамоты. Накануне за ними был послан к татарам И. Овощников, который к вечеру доставил грамоты митрополиту. В соборе в присутствии В. Уса Иосиф распечатал грамоты, однако казаки не захотели их слушать и, взяв одну из них, ушли совещаться. Но старец не собирался сдавать позиции. Вместе со своей свитой, состоявшей из священников и детей боярских, он отправился к ним на круг и заставил протопопа Ивана огласить грамоту. Однако чтение царских увещаний и проклятий не произвело желаемого действия. Астраханцы усомнились в подлинности документа, полагая, что грамота подложная, составлена самим митрополитом и духовенством. Интересна мотивировка этого утверждения: царские грамоты присылались за красной печатью, а на этой грамоте такой нет.
На круге говорили: «Вся смута и беда чинятся от него, митрополита. Он-де переписывается в Москве с бояры и с Тереком, и с Доном, и по его-де письму Терек и Дон от нас отложился». Из этой фразы видно, что Астрахань весной 1671 г. оставалась на юге единственным оплотом восстания. Ус и повстанцы прекрасно понимали это. Митрополит говорил, что царь велел посадить в тюрьму главных зачинщиков восстания, однако он за них даст клятву, так что их, «окоянных, ничем не велит тронуть». Астраханцы ответили ему, что их сажать в тюрьму незачем, они не воры. Пригрозив митрополиту самого его посадить в «каменную будку», в которой он гноил прежде восставших, собравшиеся опять разошлись ни с чем. [130]
Но раздражение астраханцев действиями митрополита было очень велико. 1 мая 1671 г. после допроса на круге был казнен Ф. Негодяев - ключарь митрополита. Допросу подвергли детей боярских С. Трофимова и Ф. Владыкина. Их обвинителем выступал казак, по прозвищу Серебряник. Он сказал, что ложные грамоты митрополит составлял сам в келье, с ведома этих лиц. «Что-де их пытать или рубить и казнить? - негодовал обвинитель. - Их-де казнить, и после-де их у него, митрополита, иные будут писцы! Пора-де нам приниматься за самого митрополита, убьем-де мы его, так-де в городе у нас и смуты не будет». Круг постановил посадить их на четыре дня «по воротам», т.е. в башни за караул.
Благодаря большому скоплению обездоленных людей низовья Волги обладали еще значительными резервами для продолжения борьбы. Возникла идея повторить поход вверх по Волге к Симбирску, Казани и Москве. В Царицын прибыли астраханцы, красноярцы, черноярцы, поднялись многие жители города. Всего, считая отряды конных и пеших людей, подошедших по пути из Саратова и Самары под предводительством Ивана Константинова, набралось примерно 8 тыс. человек, разместившихся на 370 стругах[15]. Ус знал, что струги, которые строили астраханцы, пригодятся. Общее руководство вторым походом казаки поручили Федору Шелудяку.
Шелудяк был главным помощником Уса. В его ведении находился весь астраханский посад, ему приходилось улаживать отношения между повстанческой властью и торговыми людьми, в том числе с иноземными купцами, от которых зависели ввоз и вывоз продовольствия и различных товаров. Именно Шелудяку поручил Ус взять «под караул» известного на Дону атамана А. Каторжного, на которого поступили жалобы от астраханского населения. Каторжный с отрядом казаков пришел в Астрахань с единственной целью - поживиться, захватить богатую добычу. Его грабительские действия тут же были пресечены повстанческой властью в лице Уса и Шелудяка.
О Федоре Ивановиче Шелудяке известно очень мало, да и те сведения, которыми располагают сегодня историки, носят полулегендарный характер. Шелудяк - крещеный калмык, человек бывалый, походивший в «гулящих людях» по России, попробовавший бича в одном из московских приказов. Избранный повстанцами в астраханские старшины, Федор стремился наладить хозяйственную [131] жизнь в городе, привести в порядок посадские дела. Однако слишком решительный нажим Шелудяка на зажиточных посадских людей, которые на словах были за, а на деле - против восставших, привел к тому, что он, как выборное должностное лицо, нажил в торговой среде много врагов. Его оклеветали, и, став жертвой тяжелого поклепа, Ф. Шелудяк, чтобы избежать углубления и без того острого конфликта, уехал из Астрахани в Царицын, где был вскоре избран атаманом[16]. Из Царицына он поддерживал теснейшую связь с Разиным, Усом и другими повстанческими руководителями.
Василий Ус и Федор Шелудяк оставались твердыми вожаками народа и после того, как в руки карателей попал главный предводитель «мятежного крестьянства» С. Т. Разин. Власти готовили над ним страшную расправу, а между тем весной 1671 г., незадолго перед казнью великого бунтаря, Шелудяк возглавил новый поход к Симбирску, стремясь исполнить то, что не удалось Разину.
Наступление царских войск, арест Разиных и второй поход крестьян и казаков к Симбирску потребовали от преданного делу восстания астраханского населения сплочения всех сил. Поскольку пресечь деятельность местной реакции не удавалось, Ус решил составить приговорную запись о единстве астраханцев и их решимости продолжать борьбу до победы. Приговор, составленный Усом, был утвержден на круге. Под приговором ставили свои подписи астраханцы, что явилось своеобразным принесением присяги. Что же представляла собой приговорные записи, составленные Усом?
Текст астраханской приговорной записи дошел до нас в отрывках и может быть восстановлен приблизительно. Приговор гласил: «Атаманы и все казаки Донские и Астраханские, и Терские, и Гребенские, и пушкари, и затинщики, и посадские люди, и с гостина двора торговые люди написали меж собою письмо, что жить здеся, в Астрахани, в любви и в совете, и никого в Астрахани не побивать, и стоять друг за друга единодушно, и итти-де им вверх и побивать и выводить изменников бояр»[17].
Таким образом, главная цель, к которой стремился Ус, - установить единство действий восставших как в Астрахани, так и в других городах и областях Северного Кавказа и Подонья, с тем чтобы продолжать дело, начатое Разиным. Наряду с «прелестными письмами» [132] приговорные записи донесли до нас мысли и чаяния восставших, которые были выражены не под страхом пытки или кнута, а открыто и прямо. В силу чего этот документ является важнейшим историческим источником.
В тот момент, когда в Поволжье и на Дону бесчинствовали каратели, Василий Ус мужественно призвал астраханцев и всех свободолюбивых людей «стоять против изменников бояр заодин и помирать им друг за друга». Этот призыв, отраженный в приговорной записи, был поддержан большинством жителей Астрахани. Однако, когда подьячий Яков Ефремов зачитал приговорную запись духовенству, митрополит категорически отказался ее подписать. За духовенство приложил руку приверженец восставших поп Тимофей. Этот акт еще больше восстановил астраханцев против митрополита. Борьба с высшим духовенством и его «домовыми» детьми боярскими стала выливаться в открытые формы. Ситуация в городе обострилась в начале мая 1671 г., когда от Шелудяка, направлявшегося к Симбирску, прибыл в Астрахань Степан Кочановский с отрядом в 500 человек. С Кочановским Шелудяк передал Усу, что по дороге к Симбирску он получил сведения о враждебных действиях митрополита Иосифа, его сношениях с правительством и воеводами окрестных городов, с Доном и Тереком.
11 мая 1671 г. в Астрахани спешно собрали круг. За митрополитом послали С. Северина, конного стрельца И. Горшка и есаула В. Кабанова. Иосиф с восемью попами отправился на круг. Допрос вел сам Василий Ус. Когда появился митрополит, Ус обратился к Кочановскому: «Что-де ты стал? Выступай, с чем приехал от войска, и говори то перво». Кочановский повторил обвинение. Собравшиеся были возмущены услышанным. Митрополит упорно повторял: «Я и вам говорю, чтоб-де и вы от воровства отстали и великому государю вины свои принесли». Астраханцы обвинили его во лжи, лицемерии, ханжестве, измене. Круг вынес ему смертный приговор. Характерно, что во время суда над митрополитом большая часть низшего духовенства не поддержала его, а кое-кто скрылся из города. Таким образом, к этому времени раскол на два враждебных лагеря наблюдался во всех слоях населения Астрахани.
Казнь митрополита Иосифа не была единичной мерой, она сопровождалась новым движением демократических слоев города против эксплуататорских элементов, уцелевших в Астрахани, а также против тех, кто [133] считал сопротивление царским войскам бесполезным. В середине мая в Астрахани вновь громили дворы дворян, детей боярских, подьячих, крупных посадских людей, духовенства. Был казнен оставленный Разиным в живых второй воевода Астрахани князь С. И. Львов, а с ним и другие «нарочитые люди», знать[18]. В результате к управлению городом вместе с представителями казаков и служилых людей пришли выходцы из низов посада.
6 июня 1671 г. в Москве был предан казни Степан Разин, а три дня спустя как бы в ответ на эту злодейскую акцию царского правительства Федор Шелудяк со своим многочисленным воинством осадил Симбирск. Два отчаянных приступа, последовавших один за другим, успеха не принесли: городовой воевода П. Шереметев располагал значительными силами, чтобы защитить крепость. Вдобавок он призвал на подмогу полк ратных людей из-под Тетюшей, который должен был вскоре прибыть.
Во время обоих приступов повстанцы понесли крупные потери. Восполнить их было нечем: округа Симбирска и соседние уезды были обескровлены карателями. Тем не менее Ф. Шелудяк предпринял еще одну попытку взять город. Используя возведенные еще по указанию Разина вокруг стен кремля земляные укрепления, восставшие устремились на штурм. Они действовали мужественно и упорно, однако подоспевший отряд царских ратников под командованием полковника Колобова ударил в тыл штурмующим и вынудил их отступить.
Чтобы выиграть время и более тщательно подготовиться к очередному штурму, Шелудяк направил к Шереметеву парламентера с письмом. В письме говорилось, что царя окружают бояре-изменники, среди которых на первом месте князь Ю. А. Долгорукий, боярин Б. М. Хитрово и другие мучители народа. Шереметев от имени царя дал восставшим ответ, за что позднее получил из Москвы выговор. Завязавшаяся с царским воеводой переписка (Шелудяк, как сказано в одном из правительственных документов, писал «и иные многие затейные дела») дала восставшим необходимую передышку, но от нового штурма симбирского кремля пришлось отказаться, так как, во-первых, силы были на исходе и, во-вторых, из Астрахани было получено сообщение о внезапной тяжелой болезни и кончине Василия Уса.
Причина неудачи Федора Шелудяка под Симбирском очевидна: накал Крестьянской войны ослабевал, силы [134] восставшего народа к лету 1671 г. были значительно подорваны, и если повстанцам во главе с самим Разиным не удалось взять укрепленный Симбирск в разгар движения, то осуществить это, когда движение шло на спад, было, конечно, сложнее. Некоторую роль сыграло и то обстоятельство, что в противоположность Разину Шелудяк не возглавил штурм Симбирска, а передал командование атаману Федору Свешникову и царицын-цу Ивану Былинину. Об этом он сам сказал на следствии.
В Царицын Шелудяк вернулся с 2-тысячным войском. В гарнизоне свирепствовала цинга. Атаман Дружина Потапов ничем не мог помочь казакам, вернувшимся из-под Симбирска. Пробыв в Царнцыне два дня и разделив на дорогу по полуосьмине овса, Шелудяк повел остатки своей армии и примкнувших к ней жителей Царицына обратно в Астрахань. Но они уже не застали Уса в живых. Славный атаман, как сообщалось в правительственных грамотах, «злой смертью скончашася» от кожной болезни («черви изъели»). Это была поистине невосполнимая потеря. Астраханцы были охвачены глубокой скорбью. Смерть вырвала из повстанческих рядов почти одновременно двух наиболее выдающихся руководителей Крестьянской войны: Степана Тимофеевича Разина и Василия Родионовича Уса. Весть о смерти Василия Уса разнеслась по стране и за ее рубежами. 1 августа 1671 г. о кончине одного «из первых воров» как о крупной сенсации сообщили голландские вестовые письма - «Куранты».
Ус был похоронен в Астрахани со всеми знаками воинских почестей. В астраханских церквах по случаю его погребения гудели колокола, священники служили панихиду по покойному.
Преемником Василия Уса стал его товарищ и единомышленник Федор Шелудяк. В городе было сменено выборное управление: вместо представителей посадских людей были избраны стрельцы и казаки; делопроизводство при Шелудяке вели подьячие приказной избы А. Алферьев и Я. Ефимов[19].
В трудный момент возглавил Шелудяк астраханскую вольницу: к городу приближалось крупное карательное соединение. Возглавлял его И. Б. Милославский - тот самый воевода, который осенью 1670 г. сидел в осаде, когда Симбирск штурмовали разницы. Но теперь, в августе 1671 г., он поменялся с повстанцами ролями. Милославский привел к последнему оплоту восставших - [135] Астрахани 30-тысячную рать и был полон решимости круто расправиться с теми, кто заставил его, сановного боярина, чтимого воеводу, родственника самого государя, пережить долгие дни невыносимого страха перед бунтующей «чернью». Однако Милославскому не сразу удалось свести счеты со своими «обидчиками». Осада Астрахани продолжалась три месяца. Неприступные стены города заставили царского воеводу отказаться от штурма. Он принял решение взять восставших измором, а для того, чтобы они побыстрее сдались, прибег к уговорам и щедрым посулам, гарантируя осажденным при условии добровольной сдачи жизнь и государеву милость. Стремясь блокировать город, боярин приказал построить вблизи него два земляных городка у устья Болды-реки и на Соленой речке.
А в Астрахани и без того все сильнее ощущался недостаток продовольствия и боеприпасов. Повсеместно был голод. Однако астраханцы решили сопротивляться. В течение сентября и октября 1871 г. было совершено несколько смелых вылазок из города и даже десантная операция: к Соленой речке и Болдинской косе. В этих вылазках участвовали есаул - бывший самарский, а затем астраханский стрелец из приказа Л. Плохова - С. Самара, бывший крестьянин подьячий А. Халдеев, астраханец А. Балаш и др.[20]
Милославский располагал весьма значительными силами. В подкрепление ему из Казани были присланы отборные стрелецкие полки. В его войско влились отряды князя К. М. Черкасского. Лагерь Милославского стал центром притяжения всех сил местных феодалов. Его рать подковой охватила Астрахань. Тем не менее боярин вопреки своим первоначальным уверениям в посланиях царю, что якобы «жители многие хотят тебе, великому государю, в винах своих добить челом», вынужден был затем признать, что из Астрахани к нему в войско «никто не объявливался». Хотя в осаде находилось около 6 тыс. воинов, он не решался на штурм города. Воевода принимал меры к подрыву единства осажденных. Он засылал в город своих агентов, которые призывали к сдаче. Самого Шелудяка удалось заманить для переговоров в стан к князю К. М. Черкасскому. Эта тактика возымела успех. Появились перебежчики из числа дворян. В Астрахани вновь стала назревать угроза внутреннего взрыва: оставшихся жен перебежчиков повстанцы «всех хотели побити до смерти».
В это время на Дону казаков с большим трудом [136] приводили к присяге. Бедные «молотчие» люди отказывались целовать крест на верность царю. Три дня бушевал круг в Черкасске. Наконец 27 августа «домовитые» заставили казаков дать присягу. Совершив одно предательство - выдачу Разиных, Корнила Яковлев пошел дальше - привел к присяге на верность трону все Войско Донское. Несколько казаков-разинцев было обезглавлено (Антон Качелинский и др.). Теперь царь требовал от Войска помощи Милославскому в подавлении астраханской вольницы. В Черкасске выбрали по жребию по одному человеку от десятка, но дальше этого дело не двинулось. Под предлогом ожидаемого набега крымского хана донцы бойкотировали поход под Астрахань.
Несмотря на то что хлеб вздорожал, стоил 40 алтын с гривной за 1 четверть, а мука - 1 р. 50 к., решимость большинства астраханцев продолжать борьбу была непреклонной. Они постановили «до весны сидеть в осаде и терпеть нужу и до смерти всем заодно, вменяя всякую нужу себе за радость». А нужда была великая, у людей пухли ноги от голода. Но осажденные держались мужественно: помимо вылазок они вели подрывную работу внутри лагеря Милославского. С «воровскими письмами» в его «таборы» ходил есаул Савва Онофриев, бывший крестьянин села Челны Казанского уезда. А Алексей Рот (Ларин) явился к самому Милославскому и заявил боярину, что тот пришел к Астрахани без «государева указа». Даже персидские купцы, бывшие в Астрахани, были уверены, что если продолжать осаду Астрахани, то состояние войны «продолжитца на долгое время».
Ни затруднения с продовольствием, ни внутренняя борьба не поколебали решимость астраханцев отстаивать свою свободу. Снова и снова они подтверждали готовность бороться до конца: «И во многие дни в кругах учинили меж собою крепость, что сидеть в Астрахани до весны...» Однако силы осажденных были на исходе. К зиме в городе иссякли скудные хлебные запасы, не было топлива. Все труднее и труднее было бороться с холодом и голодом. Заверенный Милославским в том, что, если осажденные откроют крепостные ворота, с головы защитников Астрахани не упадет ни один волос, Шелудяк решил сдаться на милость победителей.
27 ноября 1671 г. царские ратники по спешно, в три дня, возведенному понтонному мосту вошли в Астрахань. Казалось, это идет не войско, а крестный ход: Милославский вступил в город с иконами и пением молебнов, [137] «от великие радости слезы точа». На первых порах никто из восставших не был тронут. Воевода даже пытался воспользоваться имевшейся рабочей силой и несколько десятков казаков взял к себе во двор. Еще до начала сыска по делу о восстании он отправил в свои московские вотчины часть людей, которые поступали к боярину потому, что им «прокормиться было нечем». Потом И. Б. Милославский объяснил прием работников к себе и к дворянам его полка, включавшим московских, казанских и астраханских людей, тем, что хотел задержать «воровских казаков и верховых городов всяких чинов людей» до царского указа о наказании.
Поскольку Милославский не стал карать участников восстания, Ф. Шелудяк и прочие астраханские сидельцы поверили в крепость боярского слова. Алчному Милославскому были преподнесены в знак признательности роскошная кунья шуба, лисья шапка, усыпанная драгоценными камнями сабля, дорогой перстень тончайшей ювелирной работы, воинские доспехи... «Добрый боярин» настолько усыпил бдительность Шелудяка и его товарищей, что они в самом деле уверовали, что прощены и что больше им ничто не грозит. Однако в июле 1672 г. Милославского, который сделал свое дело, сменил на посту городового воеводы боярин князь Я. Н. Одоевский, сын известного царедворца Н. И. Одоевского, одного из составителей Уложения 1649 г. До своего назначения в Астрахань он занимал должность главы Сыскного приказа и тотчас установил режим жесточайшего террора, рьяно приступил к привычному для него сыску виновных в мятеже. Потребовал он к допросу и 32 человека из числа принятых Милославским в дворовую работу.
Восставшие в Астрахани были так же вероломно обмануты карателями, как за 60 лет до этого - Иван Болотников и его сподвижники при осаде Тулы. Царь Василий Шуйский обещал болотниковцам сохранить жизнь и даже «целовал крест» в соблюдение договора, но, выждав некоторое время, распорядился тайно казнить предводителей Крестьянской войны. Подобное произошло и в Астрахани.
Царский палач Одоевский действовал методично и беспощадно. Голландец Фабрициус, весьма далекий от сочувствия разницам, с негодованием пишет о жутких расправах, которым боярин подверг подозреваемых в участии в восстании астраханцев. Вот какую характеристику дает Фабрициус новому астраханскому воеводе: [138] «...это был безжалостный человек. Он был сильно ожесточен против бунтовщиков... Свирепствовал он до ужаса: многих повелел кого заживо четвертовать, кого заживо сжечь, кому вырезать из глотки язык, кого заживо зарыть в землю... Если выискивался кто-либо, кто из сострадания представлял этому злодею, что все же грешно так поступать с христианами, то он отвечал, что это еще слишком мягко для таких собак, а того, кто в другой раз станет заступаться, он тотчас велит повесить... Он настолько привык к людским мукам, что по утрам ничего не мог съесть, не побывав в застенке. Там он приказывал, не жалея сил, бить кнутом, поджаривать, вздымать на дыбу. Зато потом он мог есть и пить за троих»[21].
Фабрициус свидетельствует, что Одоевский подвергал истязаниям как виновных, так и невиновных. Трудно вообразить, на какие ужасные пытки он обрек попавшего в его кровавые руки видного повстанческого атамана Федора Шелудяка. После страшных допросов Ф. Шелудяк был отправлен в Москву, где и состоялась его казнь. А многие его сподвижники были преданы смерти в Астрахани. Все лето 1672 г. там не прекращались пытки и казни. Астраханская вольница была потоплена в крови.
Часть бывших крепостных и холопов, наказав, возвратили боярам и дворянам. Кое-кто из участников восстания вновь оказался в «гулящих людях», работал на учугах, соляных варницах, судах промышленников и торговых людей, на бахчах и огородах.
В Астрахани оставались и избежавшие расправы последователи Разина и Уса. Они не смирились и жили в ожидании благоприятного момента, чтобы бежать на вольный Дон. В числе таких непокорных можно назвать крестьянина Заусольской волости Карпа Семенова. Совсем молодым человеком он был взят в качестве «даточного» (призывника) в стрельцы и пять лет служил в Москве в приказе И. Яндаурова. В 1660 г. бежал в Астрахань, здесь поступил в конные стрельцы. Затем стал «гулящим человеком», плавал на судах по Волге, побывал в Симбирске. Во время второго похода Разина на Волгу в 1670 г. примкнул к восставшим в Царицыне, затем жил в Астрахани, участвовал во втором походе к Симбирску. В момент входа в город войск И. Б. Милославского Семенов записался в приказ московских стрельцов. Однако он ни на минуту не оставлял мысли о продолжении борьбы. Все время он хранил тетрадь, [139] где были собраны приговоры и «листы» разинцев. Эту тетрадь ему передал перед смертью во время боя под Симбирском казак Григорий. Семенов спрятал драгоценные документы в сенях в подпол. Он мечтал, как только выдастся возможность, бежать на Дон, собрать казаков и вольных людей, взять приступом Астрахань, прогнать карателей и восстановить астраханскую вольницу. Однако этим мечтам не суждено было осуществиться. Выданный сыщику своей женой, он был приговорен к страшной смерти. Царский указ гласил: «Вора Карпушка за заговорные письма казнить смертью, сжечь».
Я. Н. Одоевскому - главному карателю повстанцев - велено было оставить в Астрахани во избежание новых волнений огромный гарнизон (2500 человек) из двух приказов конных стрельцов и трех пеших. Характерно основание для выбора людей в эти приказы: они должны быть преимущественно семейными, иметь богатых («прожиточных») родственников. Отбирать велено было лиц, в которых «не чаят шатости... и впредь никакого дурна не будет». Голова московских стрельцов А. С. Дохтуров и таможенный голова А. Лухин получили строжайшее предписание: тщательно осматривать суда на пристани и искать «в кипах, и в таях, во всяких местах» не только заповедные товары и ясырь (пленных), но и «беглых людей, и крестьян и всяких чинов людей мужска полу и женска».
Так власти предержащие стремились обезопасить себя от повторения в Астрахани грозных дней народной власти. Они делали все, чтобы истребить память о ее руководителях. В бессильной злобе каратели сожгли дом Уса в Белом городе, надругались над его могилой.
Класс феодалов не жалел усилий, чтобы предать забвению Василия Уса, Федора Шелудяка, других славных разинских соратников. Но, несмотря на все старания правительства, местной администрации, церкви, народ не забыл своих героев. Он сохранил в сердце и передал следующим поколениям память о бесстрашных разинских сподвижниках, и в первую очередь о борце за свободу, умном и дальновидном повстанческом предводителе Василии Родионовиче Усе. Сегодня он живет и в нашей памяти, в посвященных ему есенинских строках. И как бы далеко ни отстояло от нас то время, мы твердо знаем: он сражался за волю и справедливость. [140]
[1] Сб. док. Т. I. № 8. С. 35.
[2] Там же. № 17. С. 46.
[3] Там же. № 9. С. 36.
[4] Там же. № 13. С. 38.
[5] Там же. № 17. С. 46; № 19. С. 47.
[6] Там же. № 14. С. 43.
[7] Там же. № 26. С. 55-56.
[8] Там же. № 22. С. 49-52.
[9] Там же. № 29. С. 60; № 32. С. 64; № 35. С. 68.
[10] Там же. № 28. С. 57.
[11] Там же. № 95. С. 126.
[12] Акты исторические. Т. 4. № 202 [XIV].
[13] Сб. док. Т. И. Ч. I. № 73. С. 85.
[14] Акты исторические. Т. 4. № 202 [LXVII].
[15] См.: Чистякова Е. В. Василий Ус - сподвижник Степана Разина. С. 66.
[16] См.: Степанов И. В. Крестьянская война в России... Т. II. Ч. 1. С. 126.
[17] Сб. док. Т. III. № 222. С. 250.
[18] См.: Чистякова Е. В. Астрахань в период восстания Степана Разина // История СССР. 1957. № 5. С. 198.
[19] См. там же. С. 199.
[20] См. там же.
[21] Записки иностранцев... С. 69.