3. Опричнина; эпоха террора; митрополит Филипп; Конец Ливонской войны. Отношения царя с боярством начали портиться еще в период «избрания рады». В 1553 г. царь тяжело заболел и, ожидая смерти, потребовал, чтобы бояре присягнули его малолетнему сыну Дмитрию; однако среди бояр начался раздор, некоторые из них предпочли бы видеть на престоле двоюродного брата царя, князя Владимира Андреевича Старицкого, «и бысть меж бояр брань велия и крик и шум велик и слова многие бранные...» В конце концов царь принудил бояр исполнить его волю, но чувства недоверия и неприязни к своим советникам снова ожили в его душе. Однако по внешности хорошие отношения сохранялись до 1560 г.; в этом году скончалась царица Анастасия, оставив царю двух сыновей: Ивана и Федора. Скоро затем царь удалил от двора Сильвестра и Адашева, а в 1563 г. умер митрополит Макарий, который был последним нравственным авторитетом и нравственной сдержкой для царя. «Между царем и боярами шла глухая распря. Она превратилась в жестокое гонение на бояр после бегства в Литву князя А. М. Курбского» (Платонов). Князь Андрей Курбский, один из лучших полководцев и из ближайших соратников царя, опасаясь царской «опалы», бежал в Литву и поступил на службу к великому князю Литовскому, а Ивану прислал укоризненное письмо с обвинениями в жестокости и несправедливости в отношении своих советников и полководцев. Иван был вне себя от гнева, увидев боярскую измену воочию. Он ответил Курбскому обширнейшим письмом, в котором отстаивал принцип царского самодержавия и самовластия, а потом начал против бояр свою страшную войну, известную под именем «опричнины».
В декабре 1564 г. царь со всем своим семейством и со всем имуществом выехал из Москвы неведомо куда - «все же о том в недоумении и во унынии быша» (Никон.). Царь поселился в Александровской слободе (около 65 верст [153] от Москвы), и 3 января 1565 г. он прислал в Москву дня письма; в одном, обращенном к боярам, духовенству, служилым и приказным людям, он повторял свои обвинения их в измене и разных злоупотреблениях и сообщал, что «от великие жалости сердца, не хотя их многих изменных дел терпети», он должен был «оставить свое государство»; в другом письме, к купцам «и ко всему православному крестьянству града Москвы», царь писал, «чтобы они себе никоторого сумления не держали, гневу на них и опалы никоторые нет». Эти демагогические письма произвели действие, на которые царь-демагог рассчитывал. Москва, брошенная царем на произвол судьбы во время тяжелой и опасной войны, пришла в смятение и послала к царю многолюдную депутацию с «челобитьем», чтобы он «своими государствы владел и правил, как ему, государю, годно», что же касается наказания царских «изменников и лиходеев», «то все положили на государской воле». После заключения этого своеобразного «общественного договора» царя с народом Иван возвратился в Москву (сохраняя, однако, себе особый двор в Александровской слободе) и принялся устраивать управление «как ему, государю, годно». Для обеспечения своей безопасности от (воображаемой) угрозы изменников он учредил для себя свой особые двор, знаменитую «опричнину», для которой он набрал себе сначала тысячу, а потом до 6 000 «человек скверны» и всякими злостьми исполненных» (по выражению князя Курбского); он обязал их страшными клятвами не знаться ни с кем и повиноваться исключительно ему. Он одел их в черную одежду, посадил на черных коней, а на седло велел привязать символы их власти и деятельности - метлу и собачью голову, в знак того, что они грызут царских недругов и выметают измену из Русской земли: «по всему вои своя яко бесоподобны слуги сотвори», по выражению современника.
На содержание своего нового двора царь забрал в «опричнину» около 20 городов с уездами и отдельных волостей преимущественно в центральных и северных областях государства и несколько улиц в самой Москве, а также несколько подмосковных слобод (впоследствии он расширял свою «опричную» территорию). В тех уездах, которые он забирал в опричнину, он отбирал поместья и вотчины у прежних владельцев и раздавал их своим опричникам, а старым помещикам и вотчинникам давал земли в иных уездах, производя таким образом полную ломку и перетасовку землевладельческих отношений в «опричных» областях. [154]
Однако только эти последние области были подчинены особому управлению нового царского двора, вся же остальная территория государства образовала «земщину», и в ней все управление царь оставил по-прежнему в руках «земских» бояр: «Государство же свое Московское, воинство и суд и управу и всякие дела земские, приказал ведати и делати бояром своим, которым велел быти в земских,.. по прежнему обычаю». Таким образом, «объявив всех бояр изменниками и расхитителями земли, царь оставил управление землей в руках этих изменников и хищников» (Ключевский).
Опричники, в большинстве «худородные» люди, набранные из средних слоев служилых людей, «ставились не на место бояр, а против бояр; они могли быть по самому назначению своему не правителями, а только палачами земли. В этом состояла политическая бесцельность опричнины: ...она была направлена против лиц, а не против порядка... Она была в значительной мере плодом чересчур пугливого воображения царя...» (Ключевский).Как все трусливые деспоты, Иван подозревал измену везде и всюду, и своим опричным топором он слепо рубил направо и налево, не разбирая друзей и врагов. Ища воображаемую боярскую крамолу, он со своими «бесоподобными слугами» пытал, мучил и убивал не только бояр, но их жен, детей и даже их слуг; о его поминальных «синодиках» (или списках казненных) боярских имен сравнительно немного, зато массами упоминаются избиенные люди разных сословий, которых даже имена не были известны их убийцам. Казни богатых людей сопровождались конфискациями их земель и разграблением их имущества, так-то множество людей погибало по заведомо ложным доносам опричников, желавших просто поживиться за счет своих жертв. Дело дошло до того, что в 1570 г. обезумевший царь совершил небывалый разгром собственного большого города, Новгорода Великого; поверив ложному доносу о том, что новгородцы хотят изменить ему и передаться Литве, царь со своими разбойниками внезапно напал на несчастный город и начал массовые мучительства и убийства ни в чем не повинных жителей; в течение 6 недель каждый день погибало по нескольку сот человек; массовые убийства сопровождались не только повальным грабежом, но и бессмысленным уничтожением имущества жителей в городе и далеко в его окрестностях...
Как же и почему русский народ молча терпел эту вакханалию убийств и грабежей? Прежде всего, конечно, [155] действовала долгая привычка беспрекословно повиноваться воле и приказаниям государя-царя, но кроме того, надо иметь в виду, что эпоха террора совпала с периодом тяжелой и опасной войны на западе (при постоянной угрозе нападения крымцев с юга), а во время войны, особенно неудачной, обвинения в «измене» и в «крамоле» всегда находят отклик и доверие у легковерных людей. И наконец, не все молчали! В 1568 г. митрополит Филипп, после долгих и бесплодных увещаний наедине публично, перед всем народом в Успенском храме обличил жестокого царя и, угрожая ему гневом Божиим, требовал, чтобы он перестал проливать кровь неповинную... В результате Филипп был свергнут с митрополии и сослан в тверской Отрочь монастырь, где в следующем году он был задушен царским опричником Малютой Скуратовым. «Так пал не побежденным великий пастырь Русской Церкви» (Соловьев); в следующем столетии он был причислен к лику святых и мощи его были торжественно перенесены в Москву, где благочестивый царь Алексей Михайлович коленопреклоненно умолял великого святителя простить грех царя Ивана...
Общий результат опричнины Ключевский (имея в виду последовавшие потрясения Смутного времени) формулирует так: «Современники поняли, что опричнина выводя крамолу, вводила анархию, оберегая государя, колебала самые основы государства. Направленная против воображаемой крамолы, она подготовляла действительную»[1].
Дела внешние в последний период царствования Грозного представляют ряд неудач. Силы страны, истомленной [156] долгой войной и терроризированной опричниной, видимо слабели и истощались. В 1571 г. крымский хан Девлет-Гирей со своей конницей прорвался до самой Москвы, взял город, сжег и разграбил его (только Кремль [157] уцелел) и, забрав огромное количество пленных, ушел в Крым.
Затянувшаяся Ливонская война продолжалась, но уже без успеха для русского оружия. В 1566 г., когда страна не была еще истощена войной, Иван созвал земский собор, главным образом из представителей служилых людей, для обсуждения вопроса о мире с Литвой, и собор высказался за продолжение борьбы. Война продолжалась без решительных успехов той или другой стороны до тех пор, пока на польско-литовский престол не был избран (1576 г.) Стефан Баторий, энергичный, смелый и талантливый полководец. Перейдя в наступление, он в 1579 г. взял обратно Полоцк; все завоевания Ивана в Лифляндии также были потеряны. В 1581 г. Стефан Баторий вторгся в русские пределы, взял важную крепость Великие Луки и осадил Псков, однако здесь встретил упорное и героическое сопротивление и не мог взять крепости. Польско-литовская шляхта, также утомленная долгой войной, требовала от короля заключения мира, и в начале 1582 г. было, наконец, заключено (у Запольского Яма) перемирие на 10 лет, по которому Грозный отказался от всех своих завоеваний в Литве и Лифляндии.
Пользуясь ослаблением России, шведы также перешли в наступление на севере и взяли города Ивангород, Ям и Копорье, расположенные на южном побережье Финскою залива; в 1583 г. со шведами было заключено перемирие (на р. Плюсе), по которому они удержали за собой свои завоевания, и таким образом Грозный потерял и тот последний кусочек Балтийского побережья, которым владел в старину Новгород Великий.
Во время этих сплошных неудач на западе на востоке случилось событие, которое явилось началом покорения русскими необъятных просторов Сибири. В 1581 - 1582 гг. атаман донских казаков Ермак Тимофеевич (бывший на службе у богатых промышленников Пермского края Строгановых) с небольшим отрядом (около 800 человек) перешел Уральские горы и завоевал «Сибирское царство» - небольшую область сибирского «царя» Кучума, расположенную по рекам Иртышу и Оби. В 1583 - 1584 гг. в боях с туземцами погибли почти все сподвижники Ермака, а в августе 1584 г. погиб и сам знаменитый атаман, но дело дальнейшего покорения Сибири «под высокую царскую руку» взяло на себя уже само Московское правительство, посылавшее в Сибирь, на помощь казакам, своих воевод с «осударевыми служилыми людьми» и с «нарядом» (артиллерией). [158]
[1] Изложенная в тексте точка зрения на опричнину разделяется не всеми историками. Некоторые полагают, что опричнина была обдуманным и целесообразным мероприятием Грозного с целью сокрушить политическое влияние княжеско-боярской аристократии, заменить прежний правящий класс - боярство - новым классом, дворянством, и тем усилить монархическую власть, избавив ее от политических притязаний высшей аристократии. Однако это, хотя и принимаемое многими, понимание опричнины основывается не столько на исторических фактах, сколько на том - наивно-рационалистическом - убеждении, что в истории нет ничего иррационального, случайного и бессмысленного, но всё совершающееся имеет разумный смысл и внутреннюю логику. Умный и наблюдательный современник событий конца XVI и начала XVII в. дьяк Иван Тимофеев (оставивший нам интересный «Временник» с описанием этих событий) пишет об опричнине: «от умышления же зельные ярости на своя рабы (царь Иван) подвигся толик, яко возненавиде грады земли своея и во гневе своем разделением раздвоения едины люди раздели.. и всю землю державы своея, яко секирою, наполы некако рассече... Сим же смяте люди вся»... потом Иван назначил для «земщины» особого «царя» (крещеного касимского хана Симеона Бекбулатовича) «себе же раболепно смири», но скоро опять «воспринял» всю свою власть, «тако Божими людьми играя». Интересно, что перед заграницей царь Иван стыдился своей опричнины и даже пытался отрицать самое ее существование. Во время дипломатических переговоров с Литвой в 1565 г. русскому представителю был дан следующий наказ: если спросят, что это теперь у государя вашего слывет опричнина? - отвечать: у государя никакой опричнины нет, живет государь на своем царском дворе, и которые дворяне служат ему правдою, те при государе и живут близко, которые делали неправды, те живут от государя подальше; а что мужичье не зная зовет опричниной, то мужичьим речам верить нечего; волен государь, - где хочет дворы и хоромы ставить, там и ставит; от когo государю отделяться?» - Немудрено, что ни современники, ни сам учредитель опричнины не видели в ней того глубокого смысла, который якобы удалось разглядеть историкам через 350 лет! Во-первых, власть государя московского и до Ивана не была ограничена боярством: знатные советники Василия III жаловались, что государь «запершись сам третей у постели всякие дела делает», а иностранцы поражались безграмотности его власти. Во-вторых, Грозный, как мы видели, вовсе не отменил правительственной роли бояр, которым он предоставил править государством (за исключением опричной территории) «по прежнему обычаю»; мало того, Грозный даже не мог (или не хотел) отменить такого вредного обычая, как боярское «местничество», которое связывало царя «по рукам и ногам» при назначении членов боярской думы, воевод в полки и областных правителей, которых царь должен был назначать по «отечеству», не по пригодности их. Социальное и политическое положение среднеслужилого класса при Грозном нисколько не изменилось, и он, за исключением сравнительно немногочисленной группы привилегированных разбойников, ни в какой мере не стал более «господствующим», чем он был прежде; наоборот, его служебные повинности и тяготы при Иване не уменьшились, а увеличились. Казни бояр и князей и конфискация их вотчин, конечно, ослабляли личный состав боярского класса, но для того, чтобы казнить неблагонадежных бояр и конфисковать их имения, Ивану вовсе не нужно было затевать всероссийскую смуту с опричниной. Наконец, в значительной своей части террор Грозного вообще не имел никакого отношения к пресловутой «борьбе с боярством»: почему для борьбы с боярством нужно было убивать боярских мужиков или холопов? Почему надо было убивать священников и монахов? Почему надо было избить многие тысячи новгородских торговцев, рыболовов, плотников и разграбить новгородские монастыри? (ведь новгородских «крамольных» бояp удалил из Новгородской области уже дед Грозного, Иван III, лет 100 тому назад!). Наконец, не для борьбы же с боярством Иван в 1581 г. убил своего старшего сына и престолонаследника, царевича Ивана и тем подготовил гибель своей династии. Недавно опубликованные записки немца-опричника Генриха Штадена наглядно изображают не столько политический, сколько террористически-разбойничий характер опричнины. В последние годы царствования Ивана Грозного имя опричнины не упоминается более в современных актах: террор в это время затихает; имения, конфискованные раньше у бояр и князей, частично возвращаются их прежним собственникам или их наследникам, оставшимся в живых.