7. Внутренняя борьба и конец новгородской независимости. Внутренняя история Новгорода наполнена шумной политической борьбой. Постоянные перемены князей в XII-XIII вв. и борьбу княжеских партий историки ставят в связь с торговыми интересами различных групп новгородского боярства, которые в зависимости от своих [82] торговых связей предпочитали князей суздальских, смоленских или черниговских. Конечно, торговые интересы играли в новгородской политической жизни существенную роль, но нельзя забывать и о тех личных талантах, военной доблести и степени популярности различных князей-соперников, которые влияли на успех или неудачу той или другой из княжеских партий. С XIV в. прекращается частая смена князей на новгородском столе и вместе с тем обостряется социальная рознь в новгородском обществе. Резкoe имущественное неравенство и экономическая зависимость низшего рабочего населения от бояр-капиталистов чувствовалась особенно резко при демократических формах политического устройства, при формальном полновластии новгородского веча, состоявшего, конечно, в огромном большинстве из простонародья. «Само боярство раскололось и во главе новгородского простонародья стали некоторые богатые боярские фамилии, отделившись в политической борьбе от своей братии» (Ключевский).
Кроме того, в огромном городе, при наличии резких социальных контрастов и при отсутствии экономической обеспеченности низших слоев населения, при частых войнах, внутренних смутах, голодовках и пожарах, образовались значительные группы из «деклассированных» элементов, которые не видели ничего предосудительного в занятии разбоем и грабежом чужого имущества. «Молодцы» из всех социальных слоев населения составляли шайки «ушкуйников», которым было все равно, кого громить или грабить: северные финские племена, камских болгар, восточных купцов, плывущих с товарами по Волге, или жителей русских приволжских городов; наконец, в случаях социальных смут или стихийных бедствий (пожаров) в Новгороде, эти «злые люди», или «крамольники», не упускали случая поживиться за счет своих состоятельных сограждан[1]. [83]
К концу новгородской самостоятельности вече приобретает все более шумный и беспорядочный характер («...у вечи кричание, а не ведущи глава, что язык глаголет», по выражению псковской летописи), а социально-политическая борьба становится все более острой и напряженной, сопровождаясь постоянными убийствами и грабежами. Так, в 1359 г. «сеча бысть... и бояр многих побили и полупили», «много же и невиноватых людей погибло тогда». В 1418 г. «...начата звоните на Ярославли дворе вече, и собрахуся множество людий», которые затем разграбили дом одного боярина «и иных дворов много». «...И паки возьярившися, аки пияны, на иного боярина... и много разграбиша домов боярских; но и монастырь святого Николы на поле разграбиша, ркуще: «зде житницы боярскии». И еще того утра на Людогощи улице изграбиша дворов много, ркуще, яко «нам супостаты суть»... В последовавших затем вооруженных столкновениях «беша же мертвии аки на рати...»
В то же время в суде и администрации было не все благополучно, наблюдался явственный упадок правосудия и морального авторитета правителей. В 1445 г. новгородский летописец горько жаловался на беспорядки и злоупотребления в новгородском управлении: «...не бе в Новегороде правды и правого суда»...
Во второй половине XV в. новгородская республика, представлявшая в своем политическом строе неустойчивую комбинацию двух элементов - боярской олигархии и вырождающейся вечевой демократии, начинала явно клониться к упадку. А между тем могущественный сосед Великого Новгорода - великий князь Иван III Васильевич только выжидал удобного времени, чтобы включить Новгородскую землю, его «отчину и дедину», в состав Московского государства. Новгород чувствовал надвигающуюся опасность, и в нем образовалась партия, peшившая обратиться к историческому сопернику Москвы - великому князю Литовскому (он же был и королем польским) за помощью и защитой от московских притязаний. В 1470 г. эта партия взяла верх в новгородском правительстве и заключила договор с королем польским и великим князем литовским Казимиром, согласно которому Новгород приглашал к себе королевского наместника, а король обязывался защищать Новгород от Москвы.
Узнав об этом договоре, Москва подняла тревогу. Иван III предъявил новгородцам обвинение в том, что они [84] «от христианства отступают к латынству»[2], и затем «поиде на них не яко на христиан, но яко на иноязычников и на отступников православия» (Воскр.). Казимир не помог Новгороду, а его наместник покинул город после кратковременного пребывания. Новгород поспешно собрал большую рать (по московским сведениям, до 40 тыс.), но это было не войско, а кое-как снаряженная толпа гражданского населения, давно отвыкшая от военного дела - «купцы и житьи люди... плотницы и гончары, и прочий, которой родився на лошади не бывал»... На р. Шелони произошла битва, в которой 5-тысячный отряд московской рати наголову разбил нестройное новгородское ополчение и обратил его в беспорядочное бегство (1471 г.). Новгород вынужден был заключить с Иваном договор, в котором «мужи вольные» новгородцы, «отчина» великих князей московских, обязывались за короля польского «не отдати ся никоторою хитростью, а быти нам от вас от великих князей неотступным ни к кому». Великий князь в последний раз обещал держать Новгород «в старине, по пошлине», но теперь новгородская «старина» уже явно и быстро клонилась к своему упадку.
В 1478 г., придравшись к оплошности новгородских послов в переговорах с ним, Иван потребовал установления в Новгороде такого своего «государства» (т. е. власти), «как есмы на Москве государь». Он собрал большое войско, двинулся к Новгороду и осадил его, но не спешил посылать войско на штурм, ибо надеялся, по выражению Псковской летописи, «выстоять» город; и, действительно, в городе скоро начались несогласия и раздоры: «и уж бывшие неделям 8, как князя великого силы под городом стали, а людям мятущимся в осаде в городе, иные хотяще битися с князем великим, а инии за великого князя хотяще задатися, а тех больше, которые задатися хотят за князя великого» (Пск.). Видя невозможность успешного сопротивления, новгородцы сдались великому князю, «и вси к нему от мала до велика целоваша крест на всей его воли и на суду; а новгородской старине ни которой не быти, ни вечу, ни суду, ни посаднику, ни тысяцким...» [85]
Так господин Великий Новгород кончил свое независимое существование и превратился в провинцию Московского государства.
Историки указывают ряд причин слабости и падения вольного Новгорода: социальная рознь и глубокий антагонизм между боярской верхушкой и низшими классами общества; антагонизм между главным городом и обширными новгородскими владениями, пригородами и волостями, которые стремились оторваться от своего центра; экономическая зависимость Новгорода от Низа, т. е. от центральной Великороссии; слабость военных сил и военной организации Новгорода при отсутствии в Новгороде постоянного князя с его дружиною. Но помимо всех этих частных причин, существовала общая причина падения новгородской независимости: «К половине XV в. образование великорусской народности уже завершилось; ей недоставало только единства политического». Москва стала политическим центром Великороссии, и «династические стремления московских князей встретились с политическими потребностями всего великорусского населения. Эта встреча решила участь не только Новгорода Великого, но и других самостоятельных политических миров, какие еще оставались на Руси к половине XV века. Уничтожение особности земских частей независимо от их политической формы было жертвой, которой требовало общее благо земли, теперь становившейся централизованным и однообразно устроенным государством, и московский государь явился исполнителем этого требования» (Ключевский).
[1] В 1291 г. «грабиша коромольники торг». В 1310 г. «грабиша села около Новгорода». В 1299 г. во время большого пожара «злии человецы падоша на грабежи: что в церквах, все разграбиша, и горшее зло сотвориша: в святом Иване над товаром сторожа убиша» (подвальные помещения под церквами служили для склада товаров). В 1267 г. был в Новгороде большой пожар, «и мнози от этого разбогатеша, а инии мнозии обнищаша». Та же картина в 1311, в 1340 и в 1342 гг. - Новгородская былина о Ваське Буслаеве рисует нам яркий тип новгородского богатыря-разбойника, который «не верует ни в сон, ни в чох», а «верует» только в свою дубину и который со своей дружиной, состоящей из таких же разбойников, как он сам, бьет, калечит и грабит кого попало, включая «мужиков новгородских», и делает это не ради «экономической необходимости», а, так сказать, «из любви к искусству».
[2] Обвинение несправедливое - в договорной грамоте Новгорода с Казимиром было условлено: «А держати тобе честному королю своего наместника на городище от нашей веры от греческой, от православного крестьянства... А у нас тебе, честны король, веры греческие православные нашей не отымати; ...а римских церквей тебе, честный король, в Великом Новгороде не ставити».