3. Принятия христианства и его последствия. Влияние христианства на русских славян началось задолго до эпохи Владимира Святого. Есть известие, что Приазовская Русь частично обратилась к христианству уже в 60-х гг. IX века и что первая русская епархия была установлена патриархом константинопольским Фотием в 867 г. в Тьмуторокани (Вернадский, Kievan Russia, 60).
В Киевскую Русь христианство проникло уже в первой половине X века. Из договора Игоря с греками (945 г.) мы узнаем, что в это время среди киевских варягов было много христиан, и что в Киеве была христианская церковь св. Ильи. После смерти Игоря его вдова и правительница государства великая княгиня Ольга сама приняла христианство (ок. 955 г.), и некоторые члены княжеской дружины последовали ее примеру.
Внук Ольги Владимир Святославич, занявший киевский престол в 980 г. после своего старшего брата Ярополка, погибшего в междоусобной войне, первоначально был ревностным язычником. Он поставил в Киеве близ княжеского двора кумиры языческих богов, которым киевляне приносили жертвы, иногда даже человеческие. Начальная летопись рассказывает, что в 983 г. в Киеве разъяренная толпа язычников убила одного варяга-христианина и его юного сына, которого он отказался отдать в жертву ложным, языческим богам; это событие произвело большое впечатление на князя и на киевское население, и вопрос о перемене религии явно стал на очередь. По рассказу летописи, многие религиозные посольства посещали двор киевского князя и предлагали ему принять их веру: «немцы» (католики) от папы, болгары (мусульмане), хозарские евреи, наконец греческий «философ», проповедь которого произвела на Владимира особенно сильное впечатление. Вскоре после этого Владимир, по совету своей дружины, послал своих послов для испытания вер в различных странах. По возвращении послов Владимир снова собрал бояр и «старцев» и предложил послам рассказать о том, что они видели в разных странах; послы с особым восторгом рассказывали о виденном ими православном богослужении в константинопольском кафедральном храме св. Софии - «не свемы (не знаем), на небе ли есмы были, или на земли: несть бо на земли такого вида, ни красоты такоя»... Владимир, по совету бояр, решил принять греческое христианство и вскоре крестился сам и крестил киевлян. Подробности этого великого события не вполне [30] ясны, и мы не можем здесь касаться связанных с ним спорных вопросов. Бесспорны главные факты: поход Владимира на греческий город Корсунь (Херсонес) в Крыму; крещение его (в 988 или 989 году) и женитьба его на греческой царевне Анне. Возвратившись в Киев с греческим и южнославянским (болгарским) духовенством, Владимир крестил киевлян на берегах Днепра и его притока Почайны и сделал христианство господствующей религией своего государства. Кумиры старых богов были ниспровергнуты и затем сожжены или брошены в реку. На их местах были построены христианские церкви. Затем Владимир «нача ставити по градам церкви и попы и люди на крещение приводити по всем градом и селом». Первоначально христианство распространялось преимущественно по линии Днепра - Волхова; есть известие, что в Новгороде новая вера встретила сопротивление язычества, которое было подавлено силою. К востоку от великого водного пути, в области Оки и верхней Волги, христианство распространялось медленно, и в Ростовской земле проповедники новой веры долго встречали ожесточенное сопротивление язычников. Конечно, и по принятии христианства старые языческие верования не сразу были забыты народом, - их воспоминания и пережитки сохранялись в народе в течение долгих веков и, соединяясь и переплетаясь с новыми верованиями, образовали пеструю смесь так называемого «двоеверия» - предмет постоянных обличений православного духовенства.
Проникая постепенно в душу и в быт русского общества, христианство, с его учением о любви и милосердии, производило глубокую нравственную перемену. Перемена эта прежде всего сказалась в самом княжеском роде, точнее в лучших его представителях. Сам Владимир, бывший в молодости развратным и жестоким, совершенно переродился после крещения. По рассказу летописи, он не только любил и угощал дружину свою (устраивая для нее свои знаменитые пиры), но глубоко проникся идеей христианской помощи ближним и благотворительности в отношении всех нуждающихся в помощи; он раздавал бедным обильную милостыню из княжеской казны. Князь жил, по рассказу летописца, «в страхе Божии» и до того проникся чувством гуманности, что не решался даже казнить разбойников, и на вопрос епископов, почему он не казнит их, ответил: «Боюся греха». Можно, конечно, думать, что летописец идеализирует образ Просветителя Руси, однако должно принять [31] во внимание, что и в памяти народной Владимир остался щедрым и ласковым князем, тем Владимиром Красное Солнышко, которого воспевают и прославляют многочисленные русские былины.
С особой силой и яркостью проявился новый дух христианской любви и смирения в поведении любимого сына Владимира - Бориса: смерть отца застала его во главе войска, возвращавшегося из похода против печенегов; он имел полную возможность вооруженной рукой захватить киевский трон, и дружина советовала ему это сделать, но он ответил, что не может «поднять руку» на своего старшего брата Святополка. Но хищному и жесткому Святополку христианское учение осталось чуждым, и он приказал убить своих братьев. Князья-мученики Борис и Глеб стали первыми канонизированными святыми национальной русской церкви и остались в памяти князей и народа примером и символом христианского смирения и братолюбия.
Занявший киевский престол после победы над Святополком Ярослав Мудрый был ревностным строителем церквей и насадителем христианского просвещения. «И бе Ярослав любя церковные уставы, и книгам прилежа и почитая с часто в нощи и во дни; и собра писцы многи, и прекладаша (переводили) от грек на словенское письмо, и списаша книги многи»[1].
Внук Ярослава Мудрого, знаменитый Владимир Мономах (занимавший киевский великокняжеский престол в 1113-1125 г.) является воплощением идеала христианского князя киевской эпохи[2]. Его усилия были постоянно направлены к тому, чтобы защитить землю Русскую от нападений внешних врагов (половцев), установить мир и согласие между князьями и защитить слабых от притеснения их сильными. Он оставил для своих детей свое знаменитое «Поучение», сохраненное нашей летописью. Кроме общих предписаний христианского благочестия - страх Божий, молитва, покаяние, - мы находим в Поучении Владимира Мономаха живое изображение идеального русского князя - не сурового, гордого властелина, [32] но доброго, скромного, неутомимого труженика, защитника и покровителя слабых и «обидимых»[3].
* * *
Принятие Русью христианства из Византии широко открыло двери влиянию византийской культуры, византийских идей и учреждений. Это влияние сказалось существенным образом в области политической. «Вместе с христианством стала проникать на Русь струя новых политических понятий и отношений. На киевского князя пришлое духовенство переносило византийское понятие о государе, поставленном от бога не для внешней только защиты страны, но и для установления и поддержания внутреннего общественного порядка» (Ключевский). Князь, по учению духовенства, есть «Божий слуга». Он должен был заботится о правосудии - «защищать обидимых, судить суд праведен и нелицемерен, унимать люди своя от лихого обычая». Греческие епископы говорили Владимиру: Ты поставлен еси не от Бога на казнь злым, а добрым на милованье», - и князь советовался с ними не только о церковных, но и мирских делах. Тесный союз детской и церковной власти сделался традицией русской истории[4]. [33]
Когда Русская земля разделилась на несколько отдельных княжеств и началась бесконечная полоса междоусобных княжеских войн, на долю высшего духовенства выпала роль посредников и примирителей между князьями, В 1195 г. митрополит Никифор говорил киевскому князю Рюрику, склоняя его к миру со Всеволодом Суздальским: «Княже! мы есмы приставлены в Русской земле от Бога востягивати (удерживать) вас от кровопролития». - И действительно, в летописях мы находим ряд известий о вмешательстве высших представителей духовенства в княжеские междоусобия с целью примирения враждующих сторон. Вмешиваясь в государственно-политические дела в случаях чрезвычайных - обыкновенно по просьбе князей или населения, - русская церковная иерархия «в делах политических весьма умеренно пользовалась своим влиянием, употребляя его преимущественно для поддержания мира; ...владыка стоял выше узких, местных интересов» (Довнар-Запольский).
Организация русской церкви возглавлялась митрополитом Киевским, который был и митрополитом «всея Руси». Русская митрополия не была автокефальной, но зависела от патриарха константинопольского, который считал своим правом поставлять русского митрополита и обыкновенно поставлял в Киев кого-нибудь из греческих епископов. Из числа около 20 митрополитов домонгольского периода было только двое русских, поставленных великим князем киевским с собором русских епископов[5]. В нескольких наиболее важных русских городах были поставлены епископы; епископы поставлялись митрополитом, обыкновенно с согласия местных князей. При Владимире Св. на Руси было учреждено 8 епархий, ко времени татарского нашествия число их возросло до 15. Первые епископы были греки (и частью болгары), но впоследствии большинство их было из русских; своего рода школой или «рассадником» русских епископов стал знаменитый Киево-Печерский монастырь, из которого вышло много выдающихся архипастырей русской церкви. При епископах состоял целый штат чиновников для суда и управления. Для руководства церковных судей и администраторов служил сборник церковных законов, так называемая «Кормчая книга»; это был перевод с греческого «Номоканона» с добавлениями, извлеченными из законодательных [34] cборников византийских императоров. Кроме того, русские князья (начиная с Владимира Св. и Ярослава Мудрого) давали церкви «уставы», в которых определялись ее права, привилегии, доходы и юрисдикции. Прежде всего церковному управлению и юрисдикции было подчинено - по всем делам - общество так называемых «церковных людей», которое в Древней Руси было весьма обширно; это были: монашество; «белое» духовенство со своими семьями и их родственниками, в том числе вдовы-попадьи и взрослые «поповичи»; церковнослужители с семьями, просвирни, «странники»; лица, находящиеся в церковных благотворительных учреждениях, в больницах и «странноприимницах», и лица, обслуживающие их, в том числе лекари; лица, находящиеся под особым покровительством церкви: так называемые «задушные люди»[6], «изгои»[7] и все люди бедные, бесприютные, нищие и убогие, призреваемые церковью; несвободное и полусвободное население, живщее на церковных землях.
Помимо общества церковных людей, церковная власть имела в своей юрисдикции суд над всеми христианами по делам о преступлениях против религии и нравственности и по всем делам, касающимся семейных отношений. К первой категории относились дела о святотатстве, об оскорблении религиозной святыни, о ересях, колдовстве (чародействе), идолослужении и т. д.[8] Ко второй - вопросы о законности или расторжении браков, споры и столкновения между членами семьи и т. д.
Церковь вносила в древнерусское общество совершенно новое понятие семьи - как пожизненного союза мужа [35] и жены, освященного и скрепленного церковным венчанием и, как правило, нерасторжимого, и восставала против прежних обычаев - многоженства и беспорядочных брачных отношений. Восставала церковь и против других пережитков языческого быта, в частности, против кровной мести, которую надлежало заменить княжеским судом и которая в XI в., действительно, была отменена законодательным постановлением сыновей Ярослава.
Церковь восставала, далее, против грубых и жестоких форм рабства. В своих поучениях и проповедях духовенство убеждало господ помнить, что рабы - такие же люди, как и они сами, а рабы-христиане суть наши братья во Христе. Церковные поучения запрещали господам убивать или истязать рабов, морить их голодом или непосильной работой; такого рода действия не были преступлением перед законом светским, который признавал раба как вещь, полною собственностью своего господина, но теперь они сделались грехом перед законом церковным и подлежали церковному наказанию (епитимии). Среди тех рабовладельцев, которые проникались церковным учением, возникал благочестивый обычай - перед смертью, по духовным совещаниям, отпускать своих рабов на волю или завещать их церкви «по душе»; рабы, подаренные церкви, уже не рассматривались как вещи или как предмет торгового оборота, но превращались обыкновенно в полусвободных земледельцев; они были только прикреплены к церковной земле, жили на ней и работали на пользу церкви.
Таким образом, церковь «глубоко проникала в юридический и нравственный склад общества» (Ключевский). «Церковь давала светскому обществу пример нового, более совершенного и гуманного устройства, в котором могли найти себе защиту все неимущие и беззащитные. Влияние церкви охватывало все стороны общественного устройства и подчиняло себе одинаково как политическую деятельность князей, так и частную жизнь всякой семьи» (Платонов).
[1] Восхваляя Ярослава за его книголюбие, летописец продолжает: «Велика бо бываеть польза от ученья книжного, мудрость бо обретаем и воздержание от словес книжных; се бо суть реки, напаяющи вселенную, се суть исходища (т. е. источники) мудрости; книгам бо есть неисчетная глубина, сими бо в печали утешаемы есмы, си суть узда воздержанию».
[2] Летописец называет его «братолюбец и нищелюбец и добрый страдалец за Русскую землю».
[3] Князь должен «милостыню творить неоскудно, то бо есть начаток всякому добру». «Всего же паче убогих не забывайте, но елико могуче по силе кормите, и придавайте сироте, и вдовицу оправдите сами, а не давайте сильным погубити человека». О себе Владимир говорит: «и худаго смерда, и убогие вдовицы не дал есм сильным обидети»... «Паче всего гордости не имейте в сердце и в уме... Старыя чти яко отца, а молодые яко братью», - «и человека не минете не привечавше, добро ему дадите». В своем поучении Мономах решительно высказывается против смертной казни: «Ни права, ни крива не убивайте, ни повелевайте убить его; аще (и) будет повинен смерти, а душа не погубляйте никакоя же хрестьяны». Мономах учит детей любить и почитать духовенство («епископы, и попы, и игумены») и «думать с дружиною»; но при этом князь не должен полагаться на своих слуг, а должен лично неутомимо исполнять свои обязанности - военачальника, судьи и администратора и быть особенно бдительным во время военных походов.
[4] В католической церкви в средние века власть верховного первосвященника - папы Римского - ставилась выше светской власти в делах не только церковных, но и мирских, и папа считал себя вправе низлагать государей, не подчиняющихся его власти; в протестантских странах, наоборот, духовенство превращалось в служащих государства, назначаемых и увольняемых главою светской власти. В православном мире, и в России до эпохи Петра Великого, нормальным порядком отношений между духовной и светской властью считался союз и сотрудничество («симфония») этих двух властей, при сохранении каждой из них самостоятельности в своей особой области.
[5] Это были: митр. Иларион, поставленный при Ярославе в 1051 г., и Климент (Клим Смолятич), поставленный в 1147 г.; константинопольский патриарх не признавал их законными русскими митрополитами.
[6] «Задушными людьми» назывались бывшие рабы, отпущенные на волю по духовным завещаниям или завещанные церкви «на помин души».
[7] «Изгои» - «это бедные люди, лишившиеся обыкновенных в их положении способов существования, а потому и нуждающиеся в особом покровительстве, которое дает церковь» (Сергеевич); изгоями, в частности, признавались: холоп, выкупившийся из неволи; обанкротившийся купец; попович, который не выучился грамоте и, следовательно, не может служить в церкви.
[8] «Надо, однако, заметить, что древнерусская церковь, обладая столь важными правами для борьбы с ересями и остатками языческих обрядов, пользовалась своими правами весьма умеренно, снисходя к той трудности, с которой малокультурный народ мог воспринять догмы христианства» (Довнар-Запольский). Следует отметить и подчеркнуть, что в Западной Европе в средние века велись бесконечные процессы по делам о ересях и колдовстве и в результате происходили бесчисленные казни «еретиков» и «колдунов» (особенно «ведьм»), тогда как в Древней Руси случаи казни еретиков были совершенно исключительными, единичными фактами.