Четвертый день Февральская революция совершала победоносное шествие по столице, а царская семья, двор, Ставка пребывали в благодушном спокойствии. Правда, оно было весьма непрочным. Только Николай II покинул пределы Царского Села и расстался с семьей 22 февраля, как царица вдогонку послала ему письмо, в котором писала: «Будь тверд, покажи властную руку, вот что надо русским... Дай им теперь почувствовать твой кулак»[1]. В письме от 25 февраля царица изложила Николаю II программу действий, которую, по мнению «придворной партии», необходимо было немедленно провести в условиях нарастающей угрозы трону. Программа сводилась к следующему: 1) милитаризировать фабрично-заводское производство, принять экстренные меры к пресечению массового рабочего движения; 2) призвать к порядку Государственную думу, буржуазную и мелкобуржуазную оппозиции; 3) ввести карточную систему на хлебные продукты, выпечку хлеба для городского населения передать военным пекарням; 4) усилить столичный гарнизон отборными кавалерийскими частями, вывести на фронт часть пехотных полков, «состоящих из петербургского люда». Письмо кончалось словами: «Нужно немедленно водворить порядок, день ото дня становится все хуже... Этот продовольственный вопрос может свести с ума»[2].
Телефонная, телеграфная и письменная связь в дни революции между Петроградом, Царским Селом и Ставкой в Могилеве функционировала нормально до 27- 28 февраля. Дважды, а то и трижды в день министр внутренних дел А. Д. Протопопов, реже - председатель Совета министров князь Н. Д. Голицын, военный министр М. А. Беляев и главнокомандующий военным округом С. С. Хабалов информировали царицу (иногда через помощника дворцового коменданта генерал-майора П. П. Гротена) в Царском Селе о положении дел в столице.
Первые два дня, 23-24 февраля, по приезде в Могилев Николай II соблюдал внешнее спокойствие, занимался внутренними делами Ставки, самоанализом. Перелом в настроении и действиях монарха наметился на третий день революции. Под влиянием телеграммы генерала Хабалова [209] из Петрограда, текст которой в Ставке был получен в 18 часов 25 февраля, Николай II примерно в 20 часов того же дня отдал телеграфный приказ о «прекращении в столице беспорядков» в воскресенье, 26 февраля[3]. Теперь Николаю II было не до получасового пасьянса, не до игры в домино, не до прогулок. Верховная ставка в Могилеве с напряжением ждала сообщений из мятежной столицы. В воскресном письме от царицы говорилось: «Извозчики и вагоновожатые бастуют... В городе дела вчера были плохи... Те (т. е. рабочие. - И. Л.) хотели строить баррикады...»[4] Переписка Романовых вскрывает механизм взаимоотношений между Ставкой и двором, нарастание крайней тревоги в царствующем доме и придворной партии.
С началом всеобщей стачки с утра 25 февраля в полном смятении находились думские и правительственные круги в столице. В эти часы председатель Государственной думы М. В. Родзянко в легковой автомашине объехал Выборгскую сторону и Васильевский остров. «Я убедился в том, - писал Родзянко, - что работы (на предприятиях) действительно прекращены, что возмущение народа, преимущественно в лице рабочих женского пола, дошло до крайней степени»[5].
В 12 часов дня 25 февраля в Таврическом дворце состоялось заседание Государственной думы. Оно длилось всего 49 минут. Всеобщая стачка фактически парализовала работу Думы. Речи думцев не отличались той «боевитостью», что в прошедшие два дня. Гигантский размах рабочего движения пугал и обезоруживал монархическо-буржуазное большинство Думы. Выступивший первым министр земледелия Риттих признал, что с начала февраля подвоз продовольственных грузов в столицу «упал, и упал очень серьезно». Первопричину этого министр видел не в преступном бессилии правительства, а в «стихийных явлениях, которые в течение почти трех недель задерживали движение поездов» к Петрограду. Ссылка на «стихийные явления» - обильные снегопады - снимала всякую ответственность с правительства за появившиеся «вдруг громадные хвосты». Суть революционных выступлений рабочих министр сводил к простой «продовольственной панике»[6].
Подобная оценка происходящих событий вселяла правительству, думскому большинству определенные иллюзии [210] о быстром прекращении массовых волнений в Петрограде. Эти настроения прозвучали в речах кадетских лидеров Н. В. Некрасова и А. И. Шингарева. Руководство кадетской фракции и прогрессивного блока вело двойную тактическию игру. С одной стороны, оно оставляло открытыми двери для ведения переговоров с Николаем II и дележа власти путем создания «ответственного министерства». На эту возможность намекал в своей речи Некрасов. С другой стороны, кадетско-прогрессистские лидеры через Государственную думу апеллировали к буржуазному «общественному» мнению с целью «обеспечить правильный ход жизни в стране, взять на себя ту роль, с которой не может справиться правительство». Шингарев требовал от царских властей «изменить приемы управления»: «не подрывать деятельности городских управлений», освободить из-под ареста членов оборонческой рабочей группы ЦВПК. И ни слова о замене монархии республиканским строем, о введении демократических свобод.
Буржуазные лидеры стремились закрепить специальным законодательным актом первую уступку правительственных властей в решении продовольственного вопроса - передать его в ведение городских и земских самоуправлений. По их мнению, это был важный шаг в предстоящем завоевании власти на местах буржуазной «общественностью»[7]. Председатель фракции трудовиков А. Ф. Керенский внес резолюцию с предложением принять до перерыва в заседаниях Думы формулу «перехода к очередным делам» и требующую отставки правительства. Думское большинство отказалось поддержать резолюцию. Но, учитывая обстановку, кадетская фракция при поддержке прогрессистов и трудовиков высказалась за перенос следующего заседания с 28 на 27 февраля и призывала закончить его «твердой решительной формулой перехода». Бюро прогрессивного блока не рискнуло идти на этот шаг[8].
Под влиянием происходящих событий в столице царское правительство усиленно искало выхода из критического положения, маневрировало. В ночь с 25 на 26 февраля на заседании Совета министров было решено искать соглашения с думской оппозицией для совместных действий в подавлении революции. В этих целях Голицын предложил министру внутренних дел Протопопову уйти [211] в отставку, а министры путей сообщения Э. Б. Кригер-Войновский и иностранных дел Н. Н. Покровский заявили о том, что уйти в отставку необходимо всему кабинету. Упорствовал Протопопов, настаивавший на роспуске Государственной думы, считая, что именно она «руководит» уличными выступлениями. Протопопова поддержали Н. А. Добровольский и Н. П. Раев. Исходя из необходимости «подавления беспорядков силою оружия», Совет министров поручил более дипломатичным министрам Покровскому и Риттиху вступить в переговоры с думскими лидерами, кадетами П. Н. Милюковым, В. А. Маклаковым и октябристом Н. В. Савичем.
Чутко реагировала на события Февральской революции Петроградская биржа. Если утром 24 февраля биржа спокойно реагировала на массовые выступления рабочих, то днем начался биржевой ажиотаж. Наиболее серьезным колебаниям в сторону понижения подверглись цены на акции металлургических, нефтяных, резиновых, химических, железнодорожных монополий, предприятий и фирм[9]. Начало всеобщей стачки 25 февраля повлияло на усиление спекулятивного ажиотажа, переходящего в панику, на Петроградской бирже. Буржуазия понимала, что рабочий класс может не только смести монархию, но и подорвать ее собственное экономическое господство.
Действия правительственных войск и полиции координировал объединенный штаб контрреволюции, заседавший в квартире А. П. Балка в здании градоначальства. Вся полнота административной и военной власти полностью перешла к штабу Петроградского военного округа. Здание градоначальства усиленно охранялось конной жандармерией и казачьими разъездами. Несмотря на это, деятельность штаба контрреволюции протекала в обстановке паники и суматохи, вызываемых мощными отзвуками шествия рабочих колонн. «В помещении (градоначальства. - И. Л.) царила суматоха и теснота, кабинет градоначальника был занят военными. Сюда валили журналисты и пристава за сведениями, аристократия и фабриканты с просьбами об охране (особняков, квартир, предприятий. - И. Л.)», - отмечал следователь ЧСК[10]. Контрреволюционный штаб рассчитывал силами только войск столичного гарнизона, полиции и казаков раздавить движение народных масс. Поэтому тон первых телеграмм, отправленных из Петрограда в Ставку, был весьма [212] успокоительным. Двумя телеграммами, 25 и 26 февраля, генерал Хабалов извещал генерала Алексеева о событиях в Петрограде за 25 февраля, сообщал о прибытии в Петроград пяти эскадронов 9-го Запасного кавалерийского полка из Красного Села, сотни лейб-гвардии сводно-казачьего полка из Павловска.
Со второй половины дня 25 и 26 февраля полиция и карательные воинские части начали в массовом порядке применять огнестрельное оружие против мирных демонстрантов. Впервые в некоторых пунктах города при войсковых заставах появились пулеметы. Расстрел войсками безоружных демонстрантов внес определенное успокоение в ряды «придворной партии», правительства, военно-полицейского командования. Однако события истекших двух дней не дали благоприятных результатов ни правительству, ни военно-полицейским властям. В градоначальство беспрерывно поступали известия об ожесточенных схватках рабочих с полицией и войсками в центре, о поджогах и разгромах полицейских участков в окраинных районах. Глубокая растерянность и беспомощность определяли линию поведения Ставки, правительства. Начальник царской свиты генерал Дубенский записал в Ставке в своем дневнике за 26 февраля: «Волнения в Петрограде очень большие... Правительство совершенно расписалось в своем бессилии»[11].
Вечером 26 февраля на квартире князя Голицына состоялось частное совещание министров и трех членов Государственного Совета (А. А. Ширинский-Шихматов, Н. А. Маклаков и А. Ф. Трепов). Совещание большинством голосов решило прервать вплоть до апреля заседания Государственной думы, так как она не шла на «соглашение с правительством» и требовала «отставки кабинета». На совещании был поставлен вопрос о введении осадного положения в Петрограде, хотя окончательно он не был решен. В частной беседе Голицын просил военного министра Беляева принять срочные меры по подавлению революционного движения в городе[11].
К вечеру воскресного дня военно-полицейские власти считали, что они временно овладели положением в Петрограде. Позднее генерал Хабалов свидетельствовал о событиях 26 февраля: «Кавалерия была вымотана. Она разгонит одну толпу - соберется другая!.. Мотались непоеные лошади и некормленые люди, и они вымотались, [213] выдохлись... Эти события - это котел!»[12]. Одновременно стало ясно, что силами полиции, кавалерии, гвардейской пехоты революцию не раздавить.
Поэтому на вечернем совещании командиров гвардейских, армейских пехотных и казачьих полков в градоначальстве под председательством полковника В. И. Павленкова был поставлен вопрос о применении против восставшего народа всех родов войск, всех видов тяжелого и легкого оружия. В записке следователя Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства об этом совещании говорилось: «В заседании первоначально шла речь о подробностях распределения войск, в особенности кавалерии, по районам... Некоторыми из присутствовавших были сделаны предложения выписать пулеметы из Ораниенбаума, артиллерию, даже аэропланы, а также использовать для борьбы с народными беспорядками бронированные автомобили»[13].
Сухая запись красноречиво свидетельствует о том, что «придворная партия» и тесно связанная с ней генеральско-полицейская верхушка (на данном совещании, кроме перечисленных лиц, присутствовали: командующий ПВО Хабалов, начальник штаба ПВО Тяжельников, градоначальник Балк, представитель МВД начальник штаба отдельного корпуса жандармов генерал-майор Никольский) готовы были идти на крайние карательные действия против восставшего народа, залить его кровью улицы Петрограда.
Во исполнение решений данного совещания начальник штаба военного округа генерал-майор Тяжельников направил в ночь на 27 февраля несколько телефонограмм: командиру броневого запасного автомобильного дивизиона подполковнику Халецкому с предложением вывести на улицы бронемашины для поддержки действий правительственных войск, командиру 1-го пулеметного полка с приказом направить из Ораниенбаума в Петроград две роты пулеметчиков с 24 пулеметами, начальнику Ораниенбаумской офицерской стрелковой школы с предложением выделить группу офицеров и унтер-офицеров с пулеметами для усиления столичного гарнизона.
Материалы ЧСК свидетельствуют о том, что со второй половины дня и с вечера 26 февраля ряд воинских пехотных команд получили в свое распоряжение пулеметы и начали занимать новые ключевые позиции в центре [214] и на рабочих окраинах. Одновременно штаб округа предпринял попытку вызвать в центр города артиллерию и команду запасного огнеметно-химического батальона. Штаб контрреволюции готовился к последней, решительной схватке с силами революции.
Наиболее верно оценивал всю критичность обстановки в Петрограде М. В. Родзянко. Вечером 26 февраля он телеграфировал в Ставку: «В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топлива пришел в полное расстройство... На улицах происходит беспорядочная стрельба... Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя» [14]. Однако крайняя тревога и политическая активность Родзянки не могли восполнить общей растерянности и бездеятельности думских лидеров, всего прогрессивного блока. Если петроградские рабочие беззаветно боролись за полное уничтожение монархии и помещичьего землевладения, прекращение войны, за демократическую республику, то буржуазная оппозиция верноподданнически настаивала на смене правительства, дележе с монархией политической власти, продолжении войны до победного конца, не помышляя о ликвидации самодержавного строя. Непроходимая пропасть лежала между последовательной революционной борьбой рабочего класса и политическими маневрами буржуазии.
С началом всеобщей стачки возросла политическая активность эсеро-меньшевистских оборонческих и полуоборонческих центров. Основную задачу мелкобуржуазные лидеры видели в классовом примирении между рабочим классом и буржуазией, в попытке ликвидировать или хотя бы сократить гигантский разрыв между восставшими массами и буржуазной оппозицией. В этих целях социал-оборонческие политиканы стремились выхолостить революционное и антивоенное содержание из массового рабочего движения в Петрограде. «Если рассчитывать на буржуазную власть, - писал Н. Н. Суханов, - и присоединить буржуазию к революции, то надо временно снять с очереди лозунги против войны, надо в данный момент... свернуть циммервальдское знамя, ставшее знаменем русского, и в частности петербургского пролетариата. Это надо сделать во имя успешного завершения великого переворота»[15]. [215]
25-26 февраля эсеро-меньшевистские легальные центры предприняли попытку установить прямой контакт с питерским рабочим движением. Днем 25 февраля Петроградский союз потребительских обществ совместно с думской фракцией меньшевиков созвали совещание представителей рабочих районов города. В помещении кооперативного союза (Невский проспект, 144) собралось не менее 30-35 рабочих, среди них несколько меньшевистских лидеров (Н. С. Чхеидзе, Ф. А. Череванин, рабочий-кооператор И. Д. Волков). На совещании были заслушаны сообщения представителей районов, затем вопрос, «как организовать движение». Учитывая традиционную тягу рабочих масс к организации своего революционного органа, на совещании был поставлен вопрос о необходимости образования Совета рабочих депутатов. Но с арестом ряда представителей районов реализовать этот план до конца не удалось. Вечером того же дня, 25 февраля, состоялись еще два совместных собрания представителей буржуазной оппозиции, мелкобуржуазных центров и легальных рабочих организаций (кооперативов, больничных касс, групп содействия ЦВПК). На этих собраниях буржуазные и социал-оборонческие деятели дальше требований прогрессивного блока не пошли. В их выступлениях не содержалось открытых призывов к свержению царизма, установлению республиканского строя, прекращению войны. Собрания продемонстрировали политическую трусость буржуазной оппозиции перед лицом грозных событий в Петрограде, классовое предательство и ограниченность тактической линии социал-оборонцев, их стремление примирить революционный лагерь с буржуазным. Следует признать, что мелкобуржуазным лидерам удалось установить определенный контакт с массовым рабочим движением, его оборонческо-примиренческим крылом по линии страховых, кооперативных и продовольственных организаций.
Тактическая линия меньшевиков и эсеров в революции была крайне противоречивой и колеблющейся. Боясь потерять доверие масс, левые и центристские мелкобуржуазные партийные группировки выступали «за наилучшее использование в революционных целях возникших беспорядков и дальнейшее планомерное руководительство таковыми»[16]. Правооборонческий центр в лице рабочей группы ЦВПК и ПОВПК 25-26 февраля дал указание [216] по фабрично-заводским группам содействия ЦВПК либо ограничить выступления рабочих на уровне разрозненных стачек, либо прекратить всеобщую стачку[17]. Несмотря на определенную разницу в тактике, левоцентристские группировки и правооборонческий центр объединяла единая политическая платформа - идея подчинения массовых революционных выступлений питерских рабочих и трудящихся целям и задачам буржуазной оппозиции. «Считая, что ближайшим наследником власти самодержавного строя являются буржуазные элементы страны, - говорил меньшевик М. И. Скобелев в сентябрьской речи на Демократическом совещании 1917 г., характеризуя тактику центристско-оборонческого крыла меньшевиков и эсеров в канун и ходе февральско-мартовских событий, - мы употребляли все усилия для того, чтобы заставить имущие классы... взять власть в свои руки»[18].
Выработка основного направления соглашательской тактики в Февральской революции мелкобуржуазными центрами (не без содействия буржуазных лидеров) происходила в закулисной, неофициальной обстановке думских кулуарных и частных квартирных совещаний, встреч, бесед, дискуссий. Под нажимом центристско-оборонческих деятелей типа Керенского, Чхеидзе, Соколова левые интернационалистские вожаки вынуждены были сползать вправо, на позиции признания необходимости поддержки буржуазии, прогрессивного блока, отказываться от своих антивоенных, интернационалистских взглядов. Это вело к оформлению единого центристско-оборонческого блока мелкобуржуазных партий и групп, к открытому выступлению против революционной интернационалистской тактики большевиков, к расколу рядов организованного пролетариата.
Соглашательская линия мелкобуржуазных центров, и в частности призыв рабочей группы ЦВПК - ПОВПК к свертыванию всеобщей стачки, вызвала резкое недовольство не только передовых пролетариев, но и отдельных групп оборончески настроенных рабочих[19].
В ходе Февральской революции четко проявились два момента: 1) революционная борьба против царизма носила общепролетарский характер, в ней в единый поток слились в фабрично-заводских условиях, в улично-демонстрационных шествиях, во всеобщей стачке два течения рабочего движения: а) революционно-интернационалистское [217] и б) пацифистско-оборонческое, и вплоть до событий 28 февраля - 2 марта 1917 г. в этом потоке преобладающим являлось пораженческо-интернационалистское течение; 2) наметилось резкое сближение руководства мелкобуржуазных партий и их центров с лидерами буржуазной оппозиции в условиях гигантского размаха массового рабочего движения. В целом социал-оборонческим центрам не удалось овладеть пролетарским движением и ограничить его боевой революционный размах.
Ведущей силой общедемократического фронта в Петрограде против царизма являлась Петроградская организация большевиков. Свою наступательную тактику большевики противопоставили оппортунистической линии меньшевиков-оборонцев и правых эсеров.
...Кончался четвертый день ожесточенной схватки питерского пролетариата с царизмом и его прислужниками. Поздно вечером 26 февраля в районе Выборгской, стороны, на станции Удельная, состоялось заседание Руководящего большевистского центра. На нем присутствовали: П. А. Залуцкий и В. М. Молотов - от Бюро ЦК, Н. Г. Толмачев, И. Д. Чугурин, К. И. Шутко - от ПК РСДРП, члены Выборгского районного комитета Н. Ф. Агаджанова, П. А. Алексеев, Н. Г. Гаврилов, И. П. Жуков, С. П. Иванов, В. Н. Каюров, М. Я. Лацис (Дядя), С. С. Лобов, Д. А. Павлов, Н. Ф. Свешников, М. И. Хахарев, посланец от солдат запасного бронедивизиона Г. В. Елин. Руководящий центр подтвердил свое решение от 25 февраля о переводе всеобщей забастовки в вооруженное восстание. Приняты были решения об овладении складами с оружием, разоружении полиции, братании с солдатами, быстрейшем захвате тюрем и освобождении арестованных большевиков. Предлагалось ускорить выпуск Манифеста ЦК партии и листовки с призывом к вооруженному восстанию. Большевик Г. В. Елин обещал от солдат бронедивизиона поддержать рабочих в борьбе с царизмом. Большевистский центр обращал особое внимание на необходимость совместных действий восставших рабочих и солдат. «Предстояла трудная и большая работа на фабриках и заводах, - вспоминает участник заседания И. Г. Гаврилов, - нужно было снова раскачать рабочую массу, влить в нее бесстрашную бодрость, послать агитаторов и пропагандистов на предприятия»[20]. [218]
Решения центра этой же ночью были доведены до сведения рабочего и партийного актива Выборгской районной организации большевиков, собравшегося в помещении Лутугинского университета. В тот же вечер Бюро ЦК РСДРП направило письмо Московской организации большевиков с подробным изложением революционных событий в Петрограде с 23 по 26 февраля, предложив ей немедленно организовать политические выступления московских рабочих.
Наступал решающий момент революции... [219]
[1] Переписка Николая и Александры Романовых. 1916-1917 гг., т. V. М.-Л., 1927, с. 208-209.
[2] Там же, с. 219-220.
[3] Падение царского режима, т. I. Л., 1924, с. 190.
[4] Переписка Николая и Александры Романовых, т. V, с. 221-224.
[5] Родзянко М. В. Государственная дума и Февральская 1917 года революция. - В сб.: Февральская революция. Мемуары. М., 1925, с. 36.
[6] Стенографический отчет. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия V, стб. 1741-1746; см. также: стб. 1734.
[7] Стенографический отчет. Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия V, стб. 1753-1754; Дякин В. С. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны. 1914-1917. Л., 1967, с. 320.
[8] Дякин В. С. Указ. соч., с. 320.
[9] Коммерческий телеграф, 25 февраля 1917 г.
[10] ЦГАОР СССР, ф. 1467, oп. 1, д. 471, л. 30, 34.
[11] Там же, л. 45.
[12] Блок А. Последние дни императорской власти, с. 67-68.
[13] Падение царского режима, т. IV. М.-Л., 1925, с. 99-100.
[14] ЦГАОР СССР, ф. 1467, oп. 1, д. 471, л. 46.
[15] Падение царского режима, т. IV, с. 99; Ильин-Женевский А. Ф. От февраля к захвату власти. Л., 1927, с. 11; Красный архив, 1927, № 2 (21), с. 5-6.
[16] Суханов Н. Записки о революции, кн. 1. Пг., 1919, с 24.
[17] ЦГАОР СССР, ф. ДП, ОО, 1917 г., д. 321, ч. 57, л. 46 об.
[18] Гаврилов Ив. На Выборгской стороне в 1914-1917 гг. - Красная летопись, 1927, № 2 (23), с. 52.
[19] Февральская революция и охранное отделение. - Былое, 1918, № 1 (29), с. 171.
[20] ЛПА, ф. 4000, оп. 5, св. 511, д. 1313, Гаврилов Ив. Воспоминания о Феврале 1917 г., л. 6.