Поражение первой русской революции и третьеиюньский государственный переворот оказали непосредственное влияние и на решение рабочего вопроса в России. Это сказалось, в частности, в своего рода законодательной реакции, в происходивших после 3 июня 1907 г. быстрыми темпами свертывании и существенной деформации разработанной в годы революции либерально-буржуазной по своему характеру правительственной программы в области трудового законодательства. Все правотворчество третьеиюньской монархии в рабочем вопросе, включая разработку и принятие немногих и весьма ограниченных законов (главным образом по страхованию рабочих), приходится на период деятельности III Государственной думы.

Последующие два года отличались полным законодательным застоем, и все меры правительственной политики, равно как и деятельность промышленной буржуазии в это время практически целиком и полностью были подчинены задачам текущей борьбы со стремительно нараставшей после Ленского расстрела массовой революционной борьбой российского пролетариата.

Как уже отмечалось (см. с. 304-313), в революционные 1905-1907 гг. вновь созданное Министерство торговли и промышленности (МТП) попыталось освободить действовавшие и вновь разрабатываемые фабрично-заводские и трудовые законы, буржуазные в своей основе, от их казенно-попечительной оболочки, несколько ограничить сферу административного вмешательства во взаимоотношения между рабочими и предпринимателями, сделав ставку на свободу договорно-трудовых отношений, легализацию стачек, рабочих и предпринимательских организаций, их представительство в различных проектируемых органах (страховых, примирительных и пр.). Однако с самого начала этот либерально-реформистский курс, имевший своей главной целью снизить накал социальных конфликтов в промышленности, перевести рабочее движение на тред-юнионистские рельсы, встретил противодействие как со стороны дворянско-помещичьей правящей верхушки, так и со стороны самой торгово-промышленной буржуазии, которое усиливалось по мере спада революции.

В 1907-1908 гг. МТП еще продолжало работу над своими законопроектами. Как раз в канун роспуска II Думы была разослана на отзывы новая редакция законопроекта о страховании по инвалидности и старости, тогда же было разработано Положение о страховых судах (по образцу третейских судов в Германии) с участием равного количества [375] представителей рабочих и промышленников.[1] 19 октября 1907 г. «Торгово-промышленная газета» писала, что в МТП работа по подготовке проектов рабочего законодательства, предназначенных для внесения в III Думу, близилась к концу: составлены объяснительные записки к проектам о продолжительности рабочего времени, страховании по болезни, завершилась разработка проектов о страховых судах, врачебной помощи, об изменении некоторых статей о найме рабочих и о страховании от несчастных случаев. Таким образом, несмотря на отмеченное сокращение министерской программы, усиление ее попечительной стороны, она оставалась достаточно широкой и не утратила еще своей либерально-реформистской основы. Но после третьеиюньского переворота возможности проведения либерально-реформистской политики, осуществления более широкой реформы трудового законодательства у МТП с каждым месяцем сужались и, наоборот, множились усилия их противников в предпринимательском лагере и самом правительстве.

Со второй половины 1907 г. с усилением в стране политической реакции заметно активизируется антирабочая деятельность крупного капитала, его представительных организаций и союзов, осуществлявших одновременно откровенный саботаж реформы трудового законодательства. Рабочий вопрос обсуждался в мае 1907 г. на II съезде представителей промышленности и торговли. Съезду был представлен отчет о деятельности Совета съездов во время совещания Д. А. Философова и ходе работы над проектами МТП. Хотя в отчете отмечалось, что многие замечания предпринимателей были учтены МТП, лейтмотивом этого документа были жалобы на чрезмерное финансовое бремя, которое ляжет на промышленность в результате осуществления министерских проектов.[2]

Съезд принял также весьма агрессивную по тону резолюцию, которая полностью поддержала позицию представителей промышленности в совещании Философова, поручив Совету съездов «принять все меры к тому, чтобы были приняты... и те положения представителей промышленности и торговли, которые не внесены Министерством в его законопроекты», и возбудить перед правительством ходатайство о скорейшей разработке и осуществлении законов о стачках и профсоюзах. Истинный смысл последних ходатайств раскрывался в заключительном пункте резолюции: «Осуществление законопроектов, разрабатываемых Министерством торговли и промышленности, без одновременной постановки в законодательном порядке вопросов о стачках и профессиональных союзах, не может правильно решить рабочего вопроса». К выработке резолюции съезда явно приложили свою руку московские промышленники, для которых были характерны либерально-оппозиционные политические выступления в сочетании с нежеланием делать экономические уступки рабочим. Выдвижение на первый план требования законов о стачках и профсоюзах было подчинено той же цели: сорвать или надолго отложить принятие законопроектов, затрагивавших непосредственные экономические интересы предпринимателей, чреватых к тому же возвратом к прежней, отвергаемой буржуазией казенной опеке и попечительству. [376] Истинное же отношение промышленников к свободе стачек и профессиональных организаций рабочих определяли не либеральные, порой явно демагогические лозунги и декларации, а не подлежавшие широкой огласке документы, имевшие по преимуществу репрессивный характер и, что особенно существенно, - определявшие фактические нормы во взаимоотношениях с рабочими и их организациями. Принятые в 1905 - 1907 гг. крупнейшими предпринимательскими организациями и союзами специальные конвенции и соглашения предписывали своим членам пе делать рабочим серьезных уступок в отношении сокращения рабочего времени и увеличения зарплаты, подвергать их штрафам, стараться не допускать рабочих представителей к участию в разрешении производственных конфликтов, и т. п.[3]

Ведущую роль в антирабочей деятельности крупного капитала рассматриваемого периода играло Петербургское общество заводчиков и фабрикантов (ПОЗФ), умело использовавшее в этих целях свои постоянные и тесные связи с правительственными ведомствами, Сенатом, а в самом обществе главным по части антирабочей деятельности был Механический отдел во главе с нефтяным магнатом Э. Л. Нобелем.

Восприняв разгон II Думы как новое наступление царизма на революцию, Механический отдел 6 июня 1907 г. внес дополнения в действующую инструкцию по отделу, еще больше ужесточив отношение к рабочим. Администрации заводов, входивших в отдел, предписывалось не производить сокращения рабочего времени, не оплачивать время забастовок, не допускать участия представителей рабочих в определении размеров заработной платы, приеме и увольнении рабочих и вообще решении вопросов внутреннего распорядка. Воспрещалось устраивать «политические сходки» в заводских помещениях, а в случаях «насилий или угроз» в адрес администрации и штрейкбрехеров предлагалось «немедленно закрывать» предприятие и рассчитывать забастовщиков с объявлением им бойкота и внесением в «черные» списки. Аналогичное постановление принял 20 июня и второй основной отдел ПОЗФ - текстильный.[4]

Эти решения ПОЗФ были доложены П. А. Столыпину 13 июня депутацией во главе с председателем Совета общества С. П. Глезмером, Признав «справедливость намеченных действий фабрикантов», Столыпин сделал ряд оговорок охранительно-попечительного свойства, считая, что бойкот рабочих приведет к увеличению числа безработных, «с которыми и так приходится полиции бороться», а в случае локаута промышленникам придется платить за две недели вперед. Столыпин также заявил, что не хочет стеснять легализацию профсоюзов («лучше иметь дело с явной организацией, чем с подпольной»). Петербургские заводчики воспользовались случаем, чтобы лишний раз выразить недоверие к профсоюзам, доказывая, что к ним «принадлежит лишь незначительный процент рабочих».[5] В отношении политических забастовок Столыпин [377] безоговорочно поддержал карательные действия промышленников. Он даже порекомендовал посетившим его вновь в октябре 1907 г., накануне годовщины манифеста 1905 г., членам Совета ПОЗФ не выдавать рабочим, пожелавшим праздновать этот день, заработной платы.[6] Обнадеженный этим, Механический отдел после крупной политической забастовки петербургских рабочих 22 ноября 1907 г. добился принятия общим собранием ПОЗФ 4 января 1908 г. постановления, по которому в случае политической забастовки ее участники должны быть оштрафованы или даже уволены. Так складывался антирабочий альянс между буржуазией и Столыпиным, в обход МТП и в известной мере вразрез с его установками.

Еще большее значение в утверждении на практике антирабочих норм, в обход действующих законоположений, имела юридическая деятельность ПОЗФ. В то время как на междуведомственных совещаниях бесконечно дебатировались вопросы об изменении отдельных статей Устава о промышленности и, в частности, об отмене или сокращении 2-недельного срока предупреждения при увольнении рабочих, о плате за время забастовок, поверенные ПОЗФ обжаловали в 1906-1907 гг. через Гражданский кассационный департамент Сената ряд решений мировых судей и добились разъяснений Сенатом в выгодном для промышленников смысле ряда статей этого Устава.

Особенно существенными были определения Сената 28 января 1906 г. о том, что предприниматели не обязаны выдавать рабочим зарплату за время забастовок; 15 ноября 1907 г. по делу рабочих фабрики Лаферм - о праве фабриканта осуществлять локаут, если происходит частичная забастовка; 30 января 1908 г. по делу рабочего Баранова с Невской бумагопрядильни - о праве фабричной администрации увольнять рабочих за «дурное поведение». Во всех этих случаях были отменены решения мировых судей об уплате предпринимателями рабочим 2-недельного заработка.[7] Об этих «победах» ПОЗФ немедленно циркулярно оповещало своих членов и крупнейшие предпринимательские организации страны. Юридическая практика общества настолько разрослась, что в 1907 г. при нем была учреждена специальная Юридическая комиссия. В циркулярном письме от 19 декабря 1907 г. Совета ПОЗФ, извещавшем членов общества о решениях годичного собрания, подчеркивалось вмешательство общества «в разрешение вопроса о стачках в благоприятном для промышленности смысле», в результате чего «достигнуто так много, как трудно было ожидать».[8]

Если в повседневной борьбе с рабочим классом и его организациями буржуазия находила по меньшей мере взаимопонимание судебных инстанций, то в отношении страховых законов она явно настраивалась на длительную и упорную борьбу. Отдавая себе отчет в неизбежности страхования рабочих, обещанного еще указом 12 декабря 1904 г., ведущие предпринимательские организации России старались еще до окончания [378] разработки соответствующих законопроектов и внесения их в Думу, максимально их выхолостить, «улучшить» в свою пользу, а при случае - сорвать их одобрение и принятие. Результатом единодушной оппозиции промышленной буржуазии было то, что законопроект о страховании рабочих по старости и инвалидности, который должен был стать основным в системе государственного страхования, был отставлен в сторону, а затем и вовсе похоронен. Важную роль сыграло и нежелание финансового ведомства отпускать на это дело средства из государственного казначейства.

Готовилась буржуазия к встрече со страховыми законами и в III Думе, для право-октябристского большинства которой законодательная программа МТП в полном ее объеме была неприемлема. Большинство октябристов в первую думскую сессию придерживались по преимуществу правой ориентации, а те, кто среди них отражал интересы торгово-промышленных кругов, естественно, являлись противниками законопроектов МТП, в особенности - имевшего попечительный характер страхования рабочих. Кадеты, потерпев поражение на выборах, предпочитали не проявлять какой-либо законодательной инициативы, отложив свои проекты (о свободе стачек и профессиональных организациях, рабочем договоре, продолжительности рабочего времени, страховании и т. п.), выработанные ими в 1906-1907 гг.

Но и непосредственные представители торгово-промышленного мира, в небольшом числе избранные в Думу и Государственный совет и примыкавшие в большинстве своем к октябристам, также понимали шаткость своих позиций в этих законодательных палатах, когда даже не на всех октябристов можно было положиться, а враждебность правых к буржуазии была общеизвестна. Поэтому, стремясь собрать вокруг себя возможно больше сторонников, они еще в начале работы III Думы организовали специальную торгово-промышленную группу - «Совещание членов Государственного совета и Государственной думы, интересующихся работами обеих палат в области промышленности, торговли и финансов». Большинство этой группы составляли правые и октябристы - последних было примерно половина группы и они представляли ее основную, наиболее активную часть, - кадеты и прогрессисты были представлены по одному депутату (М. В. Челноков и М. А. Стахович).[9] Думских депутатов, членов группы, возглавили директор фабрики Коншина в Серпухове Е. Е. Тизенгаузен и активный деятель ПОЗФ С. П. Беляев. Оба октябриста одновременно руководили и думской комиссией по рабочему вопросу. Членов Государственного совета, входивших в торгово-промышленную группу, возглавляли Авдаков и Глезмер, активно в ее работе участвовали также председатель Московского биржевого комитета Г. А. Крестовников и вице-председатель ПОЗФ М. Н. Триполитов, а также В. И. Тимирязев. Свою позицию по рабочему вопросу эта группа определила еще до внесения в Думу законопроектов МТП, когда Министерство финансов внесло свой собственный законопроект об обеспечении при несчастных случаях рабочих и служащих, занятых на предприятиях Министерства. Это был один из целой серии аналогичных законопроектов, [379] каждый из которых охватывал казенных рабочих того или иного ведомства. Под воздействием революции царское правительство распространило в 1905 - начале 1906 гг. на эти категории рабочих действие закона 1903 г,, относившегося только к рабочим частных предприятий, причем существенно усилило его «попечительный» характер, установив вознаграждение за утрату трудоспособности не только при несчастных случаях, но и вследствие профессиональных заболеваний. Министерство финансов к тому же предполагало распространить действие своего законопроекта и на служащих и членов их семей (из 136 тыс. занятых в заведениях Министерства финансов, главным образом в лавках-«монопольках» при казенной питейной торговле, собственно рабочих было всего 4 тыс.), однако оно оказалось единственным ведомством, не успевшим провести свой законопроект до апреля 1906 г. через переформированный Государственный совет.

Попав теперь в III Думу, этот на первый взгляд второстепенный законопроект вызвал много споров. Секрет был в более широком диапазоне его предполагаемого действия по сравнению с проектами МТП, не предусматривавшими страхование при профессиональных заболеваниях и относящимися только к рабочим, а это создавало с точки зрения промышленной буржуазии нежелательный прецедент. За отклонение законопроекта или приведение его в соответствие с законом 1903 г., в частности, высказалось большинство торгово-промышленной группы на заседании 4 ноября. Выступивший на этом заседании со специальным докладом Глезмер, критикуя проект Министерства финансов, попытался сформулировать общую позицию буржуазии в отношении реформы трудового законодательства. Высказываясь на словах против «мозаичного законодательства» и за широкую его реформу, Глезмер одновременно ратовал за постепенность в осуществлении отдельных законопроектов, в частности страховых, т. е. за всемерную их оттяжку.[10]

Центр тяжести борьбы буржуазии с проектами реформы трудового законодательства был перенесен в рабочую комиссию Думы, которая всячески затягивала их обсуждение, в результате чего законопроект Министерства финансов так и не был обсужден Думой в ее первую сессию. Страховые же законопроекты МТП вообще попали в Думу лишь в июне 1908 г. Это объяснялось тем, что у законодательной программы МТП вообще и ее либерально-реформистской основы в особенности оказался противник гораздо более серьезный, чем торгово-промышленная буржуазия - сам Столыпин и возглавляемое им Министерство внутренних дел.

Поражение революции и спад в 1907 г. рабочего движения позволили МВД обратить часть своих усилий на борьбу с сохранявшимися еще, хотя и изрядно ослабленными, либерально-реформистскими позициями МТП в рабочем вопросе как в его практической деятельности, так и в подготавливаемой им реформе трудового законодательства. Основной удар был направлен против невыветрившейся еще ориентации чиновников МТП, фабричной инспекции на свободу стачек и деятельности рабочих [380] организаций, рабочее представительство во взаимоотношениях с предпринимателями, причем МВД стремилось не только всячески их ограничить, но и поставить под свой постоянный и жесткий контроль.

Преимущественное при этом внимание Столыпина и МВД было уделено антипрофсоюзным мероприятиям. В дополнение к многочисленным сенатским разъяснениям и министерским циркулярам 1906 - начала 1907 г., ограничившим и без того узкие рамки Временных правил об обществах и союзах 4 марта 1906 г., МВД 10 мая 1907 г. направило губернаторам циркуляр, обязывавший местные власти допускать легализацию профсоюзов «лишь при наличности несомненных данных об отсутствии их связей с социал-демократическими группами, и при первых попытках со стороны означенных организаций к отступлению от установленных пределов деятельности закрывать их», подвергая профсоюзных активистов уголовному преследованию. Аналогичный документ МВД от 27 июля 1907 г. не только требовал «неуклонного исполнения» майского циркуляра, но и рекомендовал закрывать профсоюзные издания, «в случае нарушения ими закона».[11]

Эти инструкции и циркуляры МВД привели к массовому закрытию профсоюзных организаций, резкому сокращению числа их членов, изданий и практически свели на нет кое-где еще бытовавшие жалкие тред-юнионистские формы во взаимоотношениях рабочих с предпринимателями. Согласно наиболее достоверным обобщенным сведениям, собранным и опубликованным МТП, всего в 1906 - 1907 гг. было подано заявлений о регистрации от 1131 профессионального общества, отказ последовал в 227 случаях (20%), а из 904 зарегистрированных к концу 1907 г. было закрыто 104 общества, т. е. в общей сложности почти трети (29.3%) профсоюзов была воспрещена их деятельность.[12] И это было только началом, так как в последующие годы профсоюзное движение резко пошло на убыль. «Совместима ли с монархией царя, - писал по этому поводу В. И. Ленин, - свобода союзов, коалиций, стачек, когда даже реакционный, уродливый закон 4-го марта 1906 года сведен всецело на нет губернаторами и министрами?».[13]

Не ограничиваясь циркулярами, МВД занимается разработкой нового союзного законодательства с тем, чтобы еще больше ужесточить его и усилить свой контроль над различными политическими и профессиональными организациями в стране. Большую заинтересованность в этом отношении проявлял сам Столыпин. 26 августа 1907 г. он пишет записку директору Департамента общих дел А. Д. Арбузову, предлагая представить ему «соображения о замене постоянным законом временных правил об обществах и союзах», стараясь этим прежде всего затруднить их регистрацию.[14]

Одновременно ближайший сотрудник Столыпина И. Я. Гурлянд начинает с 10 июля публиковать в «России» серию статей под общим названием «Профессиональные союзы и политическая борьба», в которых [381] профсоюзы в России изображались почти исключительно как орудие в руках социал-демократии и ее политической борьбе с существующим строем и тем самым обосновывалась необходимость принятия против них новых ограничительных мер.

Контрреволюционный, антирабочий курс правительства нашел свое отражение и в декларации, с которой Столыпин выступил 16 ноября 1907 г. перед III Думой, где в отличие от его же декларации во II Думе центр тяжести своей программы он перенес на «искоренение преступных выступлений», «разрушительного движения, созданного крайними левыми партиями», прежде всего с помощью силы. Из прежней программы реформ основное внимание в декларации было уделено аграрным законопроектам и преобразованиям в области местного управления. Что же касается рабочего вопроса, царский премьер лишь глухо упомянул в ряду «усовершенствований в строе местной жизни» - «государственное попечение о неспособных к труду рабочих, страхование их и обеспечение им врачебной помощи».[15] Ни о какой свободе стачек, профсоюзов, сокращении рабочего дня, о которых немало слов было сказано Столыпиным перед II Думой, теперь даже не упоминалось. В этой части ноябрьская декларация явно отражала позицию МВД и самого Столыпина.

Известно, что Столыпин был в своей деятельности прежде всего практиком, лишь реализовывавшим или пытавшимся осуществлять проекты и замыслы своих предшественников и ближайших сотрудников. Его представления о рабочем вопросе в России и способах его решения не шли дальше признания полезности опыта Германии в области страхования, усвоенного Столыпиным в сугубо охранительно-попечительном смысле. Выступая еще в конце ноября 1902 г. в Гродненском губернском комитете о нуждах сельскохозяйственной промышленности, Столыпин, исполнявший тогда обязанности гродненского губернатора, подчеркивал важность учета опыта Германии в области социальной политики: «...нет более спокойной и лояльной страны, как Германия, - говорил Столыпин. - Не рискуя впасть в ошибку, можно с полною достоверностью сказать, что государственного переворота в ней не будет. Социализм в Германии - скорее академический вопрос, и предохранительный клапан распространения социализма и социалистических идей - страхование рабочих, к которому ныне прибегают в Германии весьма широко».[16] В этом сображении Столыпина - своеобразные истоки его преимущественно попечительно-охранительных взглядов на решение рабочего вопроса, издавна проявляемого им с этих позиций интереса к страхованию рабочих.

На первых порах и по крайней мере на словах Столыпин поддерживал проекты МТП реформы трудового законодательства в их первоначальном виде, что и нашло свое выражение в его заявлении во II Думе. Однако в дальнейшем, испытывая усиливающуюся оппозицию помещичьих кругов его «реформаторской» деятельности, Столыпин постепенно [382] сворачивает свою программу реформ. И одной из первых жертв этой своеобразной законодательной реакции стала именно рабочая реформа.

Для помещичьего лагеря, Николая II и его непосредственного окружения массовое забастовочное движение рабочих, их профессиональные организации, как и вообще политические союзы и свободы были не просто порождением революции, а ее синонимами, вполне отождествлялись с ней и потому служили объектами их постоянных нападок. Отрицая вообще необходимость реформ, правые тем более не могли принять либерально-реформистской позиции МТП в отношении свободы стачек, профсоюзов и других пролетарских организаций. Решение рабочего вопроса мыслилось ими исключительно в традиционных охранительно-попечительных рамках, когда улучшение быта рабочих, их экономического положения за счет буржуазии могло, якобы, успокоить рабочих и отвлечь от участия в революционном движении. Что же касается рабочих организаций, то они сводились в основном к кассам и обществам взаимопомощи, базирующимся на монархических, черносотенных принципах.

Столыпину в свою очередь тем легче было отказываться от реформ в рабочем вопросе, что, во-первых, они были делом не его ведомства, а конкурирующего с ним МТП, во-вторых, это была часть виттевского политического наследия, дружно отвергаемого монархическим лагерем во главе с царем и, наконец, в-третьих, потому что в рабочих делах позиция Столыпина определенно совпадала со взглядами правых.

С конца 1907 г. МВД форсирует работу по пересмотру союзного законодательства. В ответ на запрос Столыпина от 9 сентября о желательных изменениях в Правилах 4 марта 1906 г. в МВД поступили отзывы губернаторов и градоначальников. Большинство губернаторов требовали исключения всякого упоминания о праве профсоюзов улаживать трудовые конфликты между рабочими и предпринимателями путем третейского разбирательства и с помощью примирительных камер, оказывать своим членам юридическую помощь, устраивать публичные собрания, вечера и концерты. Главной целью профсоюзов признавалась лишь организация пенсионных и прочих касс, справочных контор для учета спроса труда и т. п. Губернаторы требовали еще большего усиления контроля за деятельностью союзов, предоставления себе права приостанавливать действия профсоюзов и закрывать их без согласования с губернскими и городскими по делам об обществах присутствиями. Они также выступали за ограничение сферы действий профсоюзов пределами одной губернии, запрещение им открывать отделения и т. п.[17]

Губернаторское «правотворчество» Столыпин поручил обобщить и разработать соответствующие предложения состоявшему при нем чиновнику особых поручений М. И. Блажчуку. Тот уже в середине января 1908 г. представил «Записку о профессиональном движении в империи», в которой вслед за губернаторами, повторяя рассуждения Гурлянда, доказывал, что профессиональные рабочие организация используются революционными партиями «для увеличения враждебных правительству сил», а Временные правила 4 марта 1906 г. не предоставляют «правительственной [383] власти надлежащих средств к прекращению производившегося революционизирования масс». Однако и Блажчук отдавал себе отчет в невозможности «совершенно упразднить легальное положение профессиональных обществ в России», поэтому его предложения сводились к коренной переработке Временных правил с тем, чтобы профсоюзы действовали «без всякого ущерба для государства», «с конечной и единственной целью полного и наисправедливейшего согласования интересов рабочих с интересами работодателей».[18]

Блажчук также разработал проект нового закона об обществах, который он мыслил единым как для профсоюзов, так и для прочих обществ и союзов. Блажчук, в частности, предлагал запретить явочный порядок возникновения обществ, их объединение в союзы. Членство в союзах должно было быть запрещено всем работающим на казенных предприятиях. Присутствия по делам об обществах упразднялись, и все дела, связанные с деятельностью обществ и надзором за ними, должны были быть сосредоточены в МВД, профессиональные общества должны были разрешаться лишь в крупных городах и торгово-промышленных центрах. Строго регламентировались единым типовым уставом и число лиц, необходимое для образования профессиональных организаций, и условия действия третейских судов, а все выборные члены правлений подлежали утверждению местных властей.[19]

Несмотря на откровенно полицейский характер проекта Блажчука, именно его основные положения вместе с предложениями губернаторов были представлены в качестве материала для пересмотра Временных правил 4 марта 1906 г. созванному в феврале 1908 г. междуведомственному совещанию под председательством директора Департамента общих дел МВД А. Д. Арбузова. Открывая его 6 февраля, Арбузов указал, что Столыпин «очень интересуется предстоящими работами совещания и высказал пожелание об окончании работ совещания в возможно кратчайший срок».[20] При обсуждении вопроса, сохранять ли принятое в Правилах 4 марта 1906 г. разделение на союзы и профессиональные общества, большинство совещания отклонило предложение Блажчука о создании единого союзного закона. Против этого возражал и представлявший МТП В. П. Литвинов-Фалинский, употребивший в обоснование своего мнения охранительную аргументацию: «Ввиду особого характера профессиональных обществ, как по их целям, так и составу, правительство заинтересовано, в целях охранения общественного спокойствия и государственной безопасности, устанавливать для этого рода обществ более стеснительные нормы». Это мнение, естественно, полностью разделил и Гурлянд.[21]

Первая часть совещания продолжалась три месяца, в феврале-мае 1908 г., однако из 18 заседаний 16 целиком были посвящены рассмотрению первой части Правил, касающихся обществ и союзов. Острые разногласия вызвал сам порядок открытия, регистрации и закрытия организаций, [384] относящийся (в общей форме) и к профсоюзам. По настоянию МВД был установлен административно-судебный порядок открытия обществ и союзов, также сохранены прежние явочный и регистрационный принципы (последний был обязателен для обществ, имеющих отделения, а также союзов, включая профессиональные, имеющих уставы). Не удалось, однако, договориться о порядке закрытия обществ и союзов: против предлагаемого МВД исключительно административного принципа высказались представители МТП, Министерств юстиции и народного просвещения.

Выработке нового профсоюзного закона были посвящены заседания 30 апреля и 7 мая 1908 г. Этим вопросом совещание занялось, по-видимому, под воздействием внесенного 4 апреля социал-демократической фракцией III Думы запроса о преследовании профсоюзов, в котором были приведены разительные факты произвола царской администрации в отношении рабочих организаций и профсоюзной печати, нарушения даже ограниченных Правил 4 марта 1906 г.[22] Между тем, открывший заседание 30 апреля Арбузов сразу же заявил собравшимся, что МВД «будет настаивать на включении в новый закон целого ряда новых правил, направленных к урегулированию деятельности профессиональных обществ и к ослаблению влияния на них социал-демократических учений и устранению революционной пропаганды». Министерство, говорил Арбузов, полагает, что «при известной регламентации из профессиональных обществ можно сделать строго консервативные организации, подобно тому как это имеет место в Англии».[23]

Выступивший затем Литвинов-Фалинский указал, что «не следует тормозить развитие профессионального движения, а лишь нужно создать для него благоприятные условия, способствующие укреплению в нем здоровых начал». От имени МТП он высказался против предоставления права закрытия профсоюзов на усмотрение губернатора. Другой представитель МТП В. Е. Варзар отрицал решающее значение вмешательства социал-демократов в дела профессиональных организаций, при этом он ссылался на пример Западной Европы, где рабочие-профессионалисты, по его словам, в большинстве враждебны социалистам. Даже Гурлянд вынужден был признать, что «существование профессионального движения неизбежно, что никакими мерами полицейского характера его остановить нельзя».

Выступивший на совещании от имени промышленников А. А. Вольский высказался против чрезмерного стеснения профессионального движения и усиления за ним правительственного контроля. Представитель Министерства финансов Е. Д. Львов вообще высказал сомнение в целесообразности пересмотра действующего закона в момент, когда «рабочая среда не пришла после возбуждения революционного периода в состояние должного равновесия». Отвечавший ему Арбузов вынужден был признать, что действующий закон о профсоюзах «не удовлетворяет ни рабочих, ни администрацию», подчеркнув, однако, что вырабатываемый новый закон [385] будет введен «не в ближайшем будущем, а очевидно тогда, когда вызванное революционным движением обостренное положение профессиональных обществ уляжется».[24] Начавшееся 7 мая постатейное обсуждение Временных правил 4 марта 1906 г. осталось незавершенным, работа совещания была прервана, и обсуждение нового профсоюзного закона было продолжено лишь через два года, в мае 1910 г.

Совещание под председательством Арбузова в апреле-мае 1908 г. совпало по времени с решающим натиском Столыпина и МВД на либерально-реформистские позиции МТП и его Отдела промышленности. Этим Столыпин стремился укрепить свои пошатнувшиеся позиции в правом лагере. По его указанию[25] в Баку в начале мая 1908 г. была срочно свернута проделанная к этому времени Отделом промышленности и чиновниками Кавказского наместничества подготовительная работа к созыву примирительного совещания рабочих с нефтепромышленниками. Бесславный финал бакинской совещательной кампании 1906-1908 гг. продемонстрировал, что и в сравнительно благоприятных условиях, какие сложились в те годы в Баку и на Кавказе, либерально-реформистское практическое решение рабочего вопроса, даже весьма умеренное, оказывалось невозможным при самодержавном строе и неспособности промышленной буржуазии (а бакинские нефтепромышленники на последних этапах совещательной кампании оказывали ей всяческое противодействие) на какие-либо социальные компромиссы.

Еще более серьезные последствия для судеб трудового законодательства в России и вообще всего правительственного курса в рабочем вопросе имело вмешательство МВД весной-летом 1908 г. в выработку окончательной редакции страховых законопроектов МТП. Как уже отмечалось, они, как и ряд других рабочих законопроектов, были в общем готовы для внесения в III Думу уже к концу 1907 г., однако этого не произошло в связи с тем, что 6 декабря 1907 г. скоропостижно скончался Д. А. Философов, за полтора года своей деятельности во главе МТП потративший немало сил на подготовку реформы трудового законодательства и, что особенно существенно, отстаивавший, в известных, конечно, пределах, либерально-реформистские позиции Отдела промышленности. Его преемником стал И. П. Шипов, бывший в кабинете Витте министром финансов. Он не обладал опытом в торгово-промышленных делах, а главное, не смог отстаивать самостоятельную линию перед лицом как предпринимательского лагеря, так и чиновников МВД и к тому же не пользовался благосклонностью царя, что и объясняет в значительной мере недолгую его карьеру на новом поприще.

Репутация сотрудника Витте сыграла, несомненно, свою роль в первой благоприятной реакции торгово-промышленного мира на назначение Шипова, который со своей стороны также стремился наладить сотрудничество с предпринимательскими кругами. О своем отношении к реформе трудового законодательства Шипов высказался в интервью корреспонденту «Речи» (1908, 3 февр.). Признавая необходимость преемственности [386] в деятельности МТП и подчеркнув важность осуществления страхования рабочих, Шипов в то же время недвусмысленно высказался против поспешности в решении рабочего вопроса. Явно должно было понравиться предпринимателям и высказывание Шипова, направленное против законодательного ограничения продолжительности рабочего времени. 21 февраля во время приема делегации Совета съездов представителей промышленности и торговли Шипов в унисон Глезмеру высказался в пользу того, что «рабочие законопроекты должны рассматриваться все совокупно».[26]

Эти и аналогичные высказывания нового министра, с одобрением встреченные промышленниками, не предвещали существенного сдвига в реформе трудового законодательства, и сам Шипов явно поначалу не намерен был форсировать события. Однако торгово-промышленная буржуазия в своей оппозиции правительственным законопроектам явно перестаралась. 15 февраля 1908 г. думская комиссия по рабочему вопросу, возглавляемая Е. Е. Тизенгаузеном, отказалась от дальнейшего рассмотрения упоминавшегося уже законопроекта Министерства финансов об обеспечении рабочих и служащих этого ведомства при несчастных случаях, поставив его обсуждение в зависимость от разработки МТП проектов государственного страхования рабочих. Получив это решение, секретарь Государственной думы И. П. Созонович на следующий же день обратился с запросом к Столыпину. Тот переадресовал этот запрос Шипову, попросив (в письме от 20 февраля) поставить его «в известность... о времени, к которому возможно ожидать изготовления законопроектов...».[27]

После этого работа над министерскими проектами была спешно завершена, и уже 28 марта они были внесены в Совет министров. Правительству были представлены четыре законопроекта: об обеспечении рабочих на случай болезни, о страховании рабочих от несчастных случаев, страховых присутствиях и Главном страховом совете. Отмечая в объяснительной к ним записке, что кроме вносимых законопроектов Отделом промышленности подготовлены еще Положение о страховании на случай старости и инвалидности, а также некоторые дополнения к законам 1880-х и 1897 гг., «состоящие из постановлений об изменении правил о найме и постановлений о недопущении к некоторым работам подростков и лиц женского пола и о продолжительности и распределении рабочего времени»,[28] МТП откладывало их представление и тем более осуществление на неопределенное время. Таким образом от всей обширной законодательной программы МТП всего лишь через два года после ее окончательной выработки реально остались лишь страховые законопроекты, но и они были весьма ограниченными, поскольку охватывали далеко не всех рабочих (к рабочим средней и крупной промышленности, находившимся в ведении фабричного и горного надзора, были добавлены лишь транспортники) и не на всей территории России (не распространялись [387] на Сибирь, Туркестан, отдельные районы Кавказа). Отказ от всеобщего страхования мотивировался тем, что оно встретило бы «большие трудности как в неподготовленности населения к организации этого дела, так и в затруднительности повсеместного учреждения больничных касс, особенно в малонаселенных местностях империи».[29]

В представленных редакциях страховых законов были учтены многие пожелания промышленников, высказанные ими на упоминавшихся уже совещаниях 1906-1907 гг., использован опыт германского и отчасти австрийского законодательства. Копируя германские образцы, Отдел промышленности пошел навстречу пожеланиям промышленников, возложив выдачу пособий рабочим при их болезнях на проектируемые больничные кассы, денежные средства которых составлялись из взносов, входивших в кассы как владельцев предприятий, так и рабочих, в то время как раньше (по закону 1866 г.) обеспечение больных рабочих происходило только за счет предпринимателей. То же самое относилось и к пострадавшим от несчастных случаев: по закону 1903 г. их лечение и денежное обеспечение производилось владельцами предприятий, теперь же, по германскому образцу, оно в течение первых 13 недель возлагалось на больничные кассы. Уменьшались и суммы взносов в больничную кассу. Удержание 3% из заработков рабочих было признано максимальным, в зависимости от размеров касс: чем они были больше (т. е. на крупных предприятиях), тем взнос был меньше (но не менее 1%), а следовательно, уменьшались и взносы предпринимателей, которые по новому закону должны были составлять 2/3 от общей суммы взносов рабочих.

Составители новых законопроектов, однако, с самого начала отказались от всеобщего характера страхового дела и его организации на государственной основе, как это имело место в Германии. Объяснялось это по преимуществу соображениями практического (отсутствие и трудности подготовки необходимых специалистов) и финансового (потребность громадных средств из государственного казначейства) свойства. Ставка на представительство рабочих и предпринимателей в страховых органах была, таким образом, для МТП, не обладавшего достаточными собственными кадрами, с одной стороны, вынужденным делом, а с другой - отражала еще сохранявшиеся здесь либерально-реформистские позиции. Впрочем, говорить о сколько-нибудь серьезном и равноправном с буржуазией представительстве рабочих в страховом деле, согласно представленным законопроектам, не приходилось.

В планируемые территориальные страховые товарищества, которые должны были заниматься страхованием рабочих от несчастных случаев, входили только предприниматели, от представительства в них рабочих МТП с самого начала отказалось. Крайне незначительным было представительство рабочих и в центральных и местных страховых органах: Главном страховом совете и страховых присутствиях. Да и в самих больничных кассах и их выборных органах сохранялось значительное влияние предпринимателей, которые должны были иметь в общих собраниях кассы 2/3 от числа голосов, принадлежащих выборным уполномоченным [388] от рабочих.[30] МТП попыталось оградить проектируемые страховые органы от полицейской опеки и вмешательства МВД и губернских властей. Имелось в виду, что страховые присутствия в губерниях и крупнейших промышленных центрах (Петербурге, Москве, Лодзи, Одессе, Иваново-Вознесенске) и Главный страховой совет в Петербурге, достаточно бюрократические по своему составу, будут находиться под эгидой МТП и возглавляться его чиновниками - старшими фабричными инспекторами и министром торговли и промышленности. В объяснительной записке к проекту о страховых присутствиях специально подчеркивалась нецелесообразность подчинения страховых присутствий губернским властям.[31]

Для обсуждения выработанных МТП страховых законопроектов было созвано в начале апреля 1908 г. междуведомственное совещание под председательством товарища министра торговли и промышленности М. А. Остроградского, куда были приглашены и представители ведущих торгово-промышленных организаций. Последние, однако, заняли откровенно отрицательную позицию, протестуя против спешности с обсуждением законопроектов, а Московский биржевой комитет вообще отказался участвовать в совещании. Советом съездов представителей промышленности и торговли была направлена депутация к Столыпину и Шипову с указанием «необходимости более обстоятельного и неторопливого обсуждения столь важного для страны вопроса».[32] Столыпин депутацию не принял, и она 9 апреля посетила только Шипова. Последний отказался отложить открывшееся уже совещание, но согласился перед рассмотрением страховых законопроектов в Думе принять во внимание замечания и соображения Совета съездов представителей промышленности и торговли.[33]

Потерпев неудачу в своих попытках сорвать или хотя бы отсрочить рассмотрение страховых законопроектов, промышленники попытались и на самом совещании Остроградского, и в печати в очередной раз поставить под сомнение их необходимость и осуществимость.[34] Отвечая на это, «Торгово-промышленная газета» в редакционной статье от 20 апреля 1908 г. «Промышленники и рабочее законодательство» подчеркивала, что нападки со стороны промышленников на проекты реформы трудового законодательства звучат на каждом из совещаний, созывавшихся правительством за последние три года. Подчеркнув, что все законопроекты по-рабочему вопросу вырабатывались при участии и с учетом пожеланий промышленников, орган МТП призывал промышленников «проникнуться той простой идеей, что само решение вступить безотлагательно на путь улучшения рабочего законодательства и намеченные для сего меры подсказаны самой жизнью и имеют в своем основании стремление установить [389] взаимную гармонию в деятельности двух главных факторов промышленности: труда и капитала». В полемику вмешался и столыпинский официоз. В статье одного из ведущих сотрудников «России» А. Н. Гурьева (1908, 24 апр.) выступление «Торгово-промышленной газеты» было поддержано, правда, с откровенно охранительных позиций.

Полемика в печати, взаимные упреки и обвинения в связи с созывом и началом работы нового совещания по рабочему вопросу не отражали всех трудностей, встретившихся на пути окончательного согласования в правительстве страхового законодательства, разработанного МТП. Как раз 20 апреля, т. е. в день публикации «Торгово-промышленной газетой» отповеди промышленникам, на стол Столыпина легла докладная записка принимавшего участие в работе совещания Остроградского вице-директора Департамента полиции Н. П. Харламова, содержавшая резкую критику подготовленных МТП страховых законопроектов. В ней отмечалось, что проекты характеризует «отсутствие какого-либо правительственного надзора за действиями больничных касс, имеющих, однако, располагать довольно значительными денежными средствами, и за расходованием этих средств», «совершенное устранение губернской администрации от надзора и контроля за учреждениями, ведающими страхованием рабочих».[35]

Столыпин ознакомился с докладом Харламова в тот же день и, судя по отчеркнутым им его основным положениям, всецело их одобрил. 29 апреля 1908 г. в своем выступлении на совещании, которое вице-директор Департамента полиции откровенно преподносил как выражение позиции МВД, он утверждал, что обсуждаемые законопроекты могут внести «некоторое успокоение в рабочие массы» лишь на первых порах. Но они же содержат в себе «и серьезные опасности, способствуя усилению социалистического, а следовательно, и революционного движения», поскольку создаваемые больничные кассы «дают в руки рабочих два самых существенных орудия для социалистических партий: организацию и деньги». Отсюда следовал вывод о крайней необходимости «с самого начала подчинить деятельность больничных касс строгому надзору, чтобы предохранить их от возможных уклонений от непосредственных задач». Оставляя за МТП экономическую сторону дела, Харламов считал, что политическая - надзор за больничными кассами - должна «естественно находиться» в ведении МВД. На местах этот надзор за деятельностью больничных касс и благонадежностью избираемых в их правления рабочих должен быть сосредоточен исключительно в руках губернаторов.[36]

Откровенно полицейский подход к страховым законопроектам представителя МВД не нашел поддержки у большинства участников совещания. Выступивший в защиту законопроектов Литвинов-Фалинский напомнил, что все они неоднократно обсуждались с участием представителей заинтересованных ведомств, включая МВД, и серьезных возражений против них тогда не высказывалось. Отметив, что торгово-промышленное [390] ведомство не в меньшей степени заинтересовано «во всемерном ослаблении социалистических элементов», Литвинов-Фалинский доказывал, что «всякие мероприятия, направленные к упорядочению жизни рабочего населения и к удовлетворению их справедливых нужд, ...способствуют лишению социалистической пропаганды почвы для успеха». К таким мероприятиям он и относил проектируемое страхование рабочих. Литвинов-Фалинский также отстаивал принцип самоуправления и относительной независимости больничных касс от губернских властей, усматривая в совместном управлении делами касс рабочими и предпринимателями «воспитательное влияние», поскольку «рабочие получат возможность убедиться в практической неосуществимости тех требований и пожеланий в деле обеспечения рабочих, которые внушаются им представителями социалистических партий», а сотрудничество предпринимателей и рабочих приведет «к более разумному взаимному пониманию, которое является лучшею почвою для создания параллельных отношений между предпринимателями и рабочими».[37]

В выступлениях Харламова и Литвинова-Фалинского вновь проявился разный подход к решению рабочего вопроса: сугубо охранительный, полицейский и либерально-реформистский, при обшей их контрреволюционной, антисоциалистической платформе. Против установления более тесных связей между страховыми присутствиями и губернской администрацией высказались и представители других ведомств. Решительно возражали против предлагаемых Харламовым мер выступившие на этом же заседании представители торгово-промышленных организаций В. И. Арандаренко и А. А. Вольский. Их мнение было зафиксировано в специальной памятной записке: «Министерство внутренних дел и рабочее законодательство». Смысл своей оппозиции планам МВД промышленники сформулировали достаточно четко, напомнив прежние, оказавшиеся неудачными попечительно-охранительные эксперименты полицейского ведомства. «Министерство внутренних дел, - говорилось в заниске, - в рабочем законодательстве видит лишь политическую сторону и средство борьбы с неугодными ему течениями мысли. Это - старый прием. Он оказался несостоятельным на опыте с Зубатовым и Гапоном. Промышленники опасаются повторения старой истории, когда в конце концов им пришлось расплачиваться в рабочем движении за политику Министерства внутренних дел и его местных органов». Именно поэтому торгово-промышленный мир поддерживал сосредоточение всего страхового дела в руках одного МТП с тем, чтобы «избежать множества губернаторских политик и иметь некоторые гарантии, что промышленники не будут насильно впутываться в политическую борьбу со своими рабочими».[38]

На помощь к оказавшемуся в изоляции Харламову, видимо, не без указания Столыпина, поспешил Гурлянд, который в качестве члена Совета министра внутренних дел также участвовал в совещании. На заседании 3 мая Харламов и Гурлянд официально внесли на рассмотрение совещания проект правил по надзору за больничными кассами. [391] Согласно этим правилам, председатели, их товарищи и все члены правлений, как избираемые рабочими, так и назначаемые предпринимателями, должны были утверждаться губернаторами или градоначальниками. Представители МВД также требовали предоставления губернаторам права производить ревизию дел касс, распространения на собрания членов больничных касс Временных правил 4 марта 1906 г. о публичных собраниях: извещение полиции за три дня, ее обязательное присутствие на этих собраниях, право губернаторов закрывать кассы, а полиции арестовывать на сроки до 3 месяцев и налагать денежные штрафы на участников больничных касс.

Возражая против этих драконовских предложений, находя их «немыслимыми», представители МТП и промышленники говорили, что они практически меняют основной социальный смысл всей предлагаемой реформы. «Весь проект, - писала 6 мая 1908 г. «Торгово-промышленная газета», - проникнут одной мыслью - содействовать разрешению социального вопроса, служит для смягчения обостренных отношений работодателей и рабочих... принятие предложения (МВД, - С. П.) равносильно вовсе отклонению всего законопроекта о кассах». Положение на совещании настолько обострилось, что представители промышленников откровенно пригрозили в случае принятия всех предложений МВД «посоветовать своим товарищам отказаться от фактического участия в делах кассы и в страховых присутствиях и ограничиться внесением причитающихся взносов».[39] Гурлянд вынужден был лавировать, отказавшись от менее существенных положении, непосредственно затрагивающих финансовые интересы предпринимателей, в частности от проведения губернаторами ревизий касс.

В итоге обсуждения предложений Харламова-Гурлянда согласия, за исключением отдельных пунктов, фактически не было достигнуто, и было решено передать эти предложения вместе с проектами МТП на усмотрение Совета министров. Комментируя создавшееся на совещании положение, кадетская «Речь» (1908, 8 мая) видела в этом продолжение давнишнего спора из-за ведомственной гегемонии, начатого еще Сипягиным и Плеве в отношении принадлежности фабричной инспекции. Напомнив о неудаче прежней правительственной политики в рабочем вопросе, кадеты предостерегали от опасных последствий близорукой политики, которая «весьма мало гарантирует действительное охранение тишины и спокойствия». Против подчинения страхового дела МВД высказался и орган октябристов - «Голос Москвы». Полемизируя с Харламовым, газета А. И. Гучкова высоко оценивала социальную политику Бисмарка и германское страховое законодательство. Отмечая, что в России почва для введения страхования менее подготовлена, чем в Германии, октябристы все же считали, что оно должно являться государственной политикой прежде всего в целях «улучшения отношений между трудом и капиталом», а не орудием «в руках Министерства внутренних дел для лучшего надзора за неблагонадежными, по выражению г-на Гурлянда, элементами рабочего класса, которые могут играть некоторую роль в органах, осуществляющих страхование».[40] [392]

Публичная полемика, затронувшая коренные вопросы политики в рабочем вопросе, сам характер и перспектива реформы трудового законодательства, явная оппозиция к охранительному курсу МВД, отчетливо выявившаяся не только в революционно-демократическом и либеральном лагерях, но и в среде торгово-промышленной буржуазии, включая столыпинских союзников - октябристов, и даже в самом правительстве, очень беспокоила и самого Столыпина и его ближайших сотрудников. 9 мая, в самый разгар совещания Остроградского, Гурлянд представил специальную справку, в которой, отметив уступку МТП, согласившегося на руководство губернаторами страховыми присутствиями, подчеркнул, что представители МВД намерены и в дальнейшем добиваться осуществления полицейского надзора за деятельностью больничных касс. В заключение Гурлянд форменным образом доносил на Отдел промышленности МТП, обвинив его в том, что он «под рукой ведет усиленную кампанию против настояний Министерства внутренних дел в прессе». Гурлянд информировал Столыпина, что он в ответ печатает в «России» статьи, где «решительно опровергаются всякие газетные толки о „борьбе ведомств ", но где, под видом полемики с органами левой печати, разбираются все тенденциозные толкования тех заявлений, которые Н. П. Харламовым и мною делаются на Совещании».[41]

Но главные усилия Столыпин и его окружение, начиная со второй декады мая 1908 г., употребляли, чтобы окончательно сломить сопротивление своему курсу со стороны МТП. Первым делом была прекращена газетная полемика, после 7 мая даже «Торгово-промышленная газета» публиковала лишь краткую информацию о заключительной стадии совещания Остроградского, которое мало-помалу комкается и свертывается. Представители МВД занимались откровенным выкручиванием рук у своих оппонентов. Под их нажимом в проект были внесены существенные исправления, согласно которым на губернаторов фактически возлагался решающий контроль над основными страховыми органами, а также больничными кассами.[42]

Работа совещания практически зашла в тупик, представители промышленной буржуазии, полностью утратив к нему интерес, перестают его посещать. В итоге 16 мая совещание, не достигнув единодушия по всем рассматриваемым вопросам, было прекращено. Официально это мотивировалось спешностью работ по окончательному редактированию законопроектов. Однако хорошо информированное «Слово» сообщало 24 мая 1908 г., что преждевременное закрытие совещания рассматривалось в «осведомленных кругах» как результат столкновений между чиновниками МВД и «представителями промышленности и остальной частью членов совещания».

Буржуазия и ее представители на совещании Остроградского имели основания быть недовольными его итогами. В конфиденциальном отчете вице-председателя ПОЗФ М. Н. Триполитова о работе совещания, доложенном общему собранию ПОЗФ 30 мая 1908 г., подчеркивалось, что поднятые представителями МВД новые вопросы по контролю и надзору [393] за деятельностью больничных касс проведены ими «с энергией и железной логикой». «Решения по этим вопросам, - говорил, в общем достаточно точно, Триполитов, - развиты в связи с общими началами нашего государственного режима, и здесь голосу представителей промышленности места не было, и даже Министерство торговли и промышленности пошло как бы на буксире Министерства внутренних дел».[43] Такую же негативную оценку итогов совещания содержал и доклад Г. С. Касперовича Совету съездов представителей промышленности и торговли, одобренный на заседании Комитета Совета 17 июня 1908 г. и опубликованный тогда же в виде статьи в центральном органе этой главной представительной торгово-промышленной организации.[44]

Разумеется не самого надзора за деятельностью больничных касс и преследования революционных элементов в рабочем классе боялись промышленники, в этом деле у них был достаточный опыт сотрудничества с властями при подавлении рабочего движения. Возрождения прежнего административного произвола, от которого страдали не только рабочие, но и предприниматели, реставрации анахроничной и не приносившей серьезных результатов охранительно-попечительной политики - вот чего в действительности и не без основания опасалась российская буржуазия.

Следующим этапом было обсуждение страховых законопроектов в Совете министров. В подготовке к его заседанию руководители МТП срочно изготовили журнал совещания Остроградского, где вынуждены были зафиксировать, что оно «не могло придти к единомыслию». В тексты законопроектов были поэтому внесены только одобренные совещанием исправления и изменения. Статьи же, вызвавшие разногласия в совещании, отмечалось в заключении журнала, «изложены в проектах в редакции, принятой представителями Министерства торговли и промышленности».[45] В противовес журналу 10 июня в Совет министров был направлен подготовленный Гурляндом «Доклад представителей Министерства внутренних дел, принимавших участие в работах совещания по рассмотрению законопроектов Министерства торговли о страховании».[46] В нем воспроизводились все предложенные на совещании Харламовым и Гурляндом вышеназванные изменения и поправки к страховым законопроектам, причем, уловив господствующие в верхах и у самого премьера настроения, чиновники МВД торопились даже взять обратно свои уступки, вновь требуя, например, предоставления губернаторам права финансовых ревизий больничных касс.

Обсуждение страховых законопроектов в Совете Министров происходило 17 и 19 июня. Составленный после этого Особый журнал, одобренный Николаем II 30 октября 1908 г., повторял, как справедливо подметил А. Я. Аврех, в основном, зачастую дословно, содержание доклада МВД.[47] Для нас особенно важна принципиальная постановка царским правительством вопроса о перспективах его рабочей политики, включая и разработку [394] трудового законодательства. В вводной части Особого журнала, после краткого перечня законодательных мероприятий царизма в рабочем вопросе, кончая обсужденными страховыми законопроектами, было особо подчеркнуто, что «Совет министров принял, прежде всего, во внимание, что представленные на его обсуждение законопроекты, касающиеся обеспечения участи рабочих на время болезни их и при несчастных случаях, имеют первостепенную государственную важность не только по существу непосредственно разрешаемых ими задач, но и в качестве основных, исходных положений, предопределяющих в известном направлении последующий ход нашего рабочего законодательства».[48] Все остальное изложение Особого журнала в сущности и посвящено определению этих «основных, исходных положений» и указаниям по переработке в соответствии с ними страховых законопроектов. Подчеркнув, что германские образцы могут проводиться в жизнь только с тщательным учетом «особенностей русской жизни и без нарушения коренных основ существующего у нас административного строя», Совет министров, повторяя точку зрения МВД, утверждал, что рассматриваемые законопроекты это условие «не вполне обеспечивают». Указанные «коренные основы» далее вполне четко расшифровывались: «При современных условиях государственного и общественного развития нашего отечества необходимо, чтобы за органами административного управления обеспечена была возможность ближайшего руководительства рассматриваемым делом и бдительного за ним надзора». После набивших оскомину утверждений о том, что русский пролетариат «не составляет такого сплоченного и в общем достаточно культурного класса, каким являются рабочие в Западной Европе» и констатации, что после «революционной смуты последних лет» рабочие «находятся теперь, насколько известно, в состоянии нравственной подавленности и взаимного недоверия», в журнале высказывалось опасение, что проведение в жизнь новых законопроектов вызовет среди рабочих оживление, и «весьма важно, конечно, чтобы это движение не было тотчас же использовано в революционных целях».[49]

Таково было «теоретическое» обоснование одобренных Советом министров уже названных мер по жесткому контролю властей и надзору за всем страховым делом. Совет министров практически полностью одобрил все поправки и изменения, внесенные в ходе совещания Остроградского, в ряде случаев даже усилив меры полицейского надзора. Совет министров также высказался против возможного в будущем распространения страхования на другие категории наемного труда, как это всегда требовала буржуазия. На больничные кассы были распространены Временные правила 4 марта 1906 г. о союзах и собраниях, в результате чего над ними устанавливался постоянный полицейский контроль. Выборы в страховые органы проходили также с санкции и под контролем губернских властей.

Итогом обсуждения страховых законопроектов в Совете министров в июне 1908 г. было то, что замкнулся порочный бюрократический круг, жертвой чего стало не только весьма ограниченное по масштабам страхование рабочих, но и сама возможность проведения либерально-реформистского [395] курса в рабочем вопросе. Самодержавие вновь пыталось вернуть рабочую политику в изрядно обмелевшее охранительно-попечительное русло, что совершенно не соответствовало ни уровню развития рабочего класса, ни вообще социально-политической обстановке в стране. Все это, а также неспособность буржуазии к социальным компромиссам практически делали невозможным осуществление в России буржуазной политики в рабочем вопросе, равно как и вообще сколько-нибудь удовлетворительное его решение.

В этом аспекте особенно важно подчеркнуть, что именно в рабочем вопросе так резко и столь очевидно начинает выявляться неспособность государственного механизма третьеиюньской монархии осуществлять давно назревшие социально-экономические преобразования и, в частности, развернутую реформу трудового законодательства, что само по себе предвещало будущие новые социальные потрясения. Охарактеризованные ранее существенные разногласия в сфере рабочей политики между торгово-промышленной буржуазией и правительством также свидетельствовали о появлении первых и не таких уж малых трещин в самой основе только еще складывавшейся третьеиюньской системы - союзе царского самодержавия с черносотенными помещиками и октябристскими фабрикантами.[50]

Для российского пролетариата столыпинская реакция, особенно 1908-1909 гг., были очень трудным временем. Эти годы совпали с острой депрессией в промышленности. Повсеместно происходило сокращение производства, особенно значительно в металлообрабатывающей промышленности, что было вызвано сокращением после окончания русско-японской войны военных и железнодорожных заказов. Это приводило к массовой безработице рабочих, серьезному ухудшению их жизненного уровня.[51] Резко на убыль идет и само рабочее движение. Согласно данным фабричной инспекции, в 1907 г. в стачках участвовало 740.1 тыс. фабрично-заводских рабочих, или 41.9% всего их числа в стране, в 1908 г. - 176.1 тыс. (9.7%), в 1909 г. - 64.2 тыс. (3.5%), в 1910 г. - 46.6 тыс. (2.4%).[52] Все это облегчало фронтальное наступление царизма и буржуазии на революционные завоевания российского пролетариата. «После трех лет революции, с 1905 по 1907 год, - писал В. И. Ленин, - Россия пережила три года контрреволюции, с 1908 по 1910 год, три года черной Думы, разгула насилия и бесправия, натиска капиталистов на рабочих, отнятия тех завоеваний, которые рабочими были сделаны. Царское самодержавие, только надломанное, но не уничтоженное в 1905 году, собралось с силами, соединилось с помещиками и капиталистами в III Думе и снова ввело в России старые порядки. Еще сильнее стал гнет капиталистов над рабочими, еще наглее беззакония и произвол чиновников в городе и особенно в деревне, еще свирепее расправа с борцами за свободу, еще чаще смертные казни. Царское правительство, помещики и капиталисты бешено мстили революционным классам, и пролетариату [396] в первую голову, за революцию, - точно торопясь воспользоваться перерывом массовой борьбы для уничтожения своих врагов».[53]

При общей контрреволюционности царизма и буржуазии, их враждебности к рабочему классу существовало своеобразное «разделение труда» между властями и промышленниками в их наступлении на революционные завоевания рабочих. В то время как основной удар царизма был направлен против политических завоеваний рабочего класса, буржуазия торопилась отобрать обратно сделанные ему в революционные 1905-1907 гг. экономические уступки.

Широко используя в годы реакции действовавшие во всех крупнейших промышленных губерниях и центрах Положения усиленной и чрезвычайной охраны, жестоко карая активных участников революционного движения, правительство и местная администрация обрушивались и на активистов профсоюзных, культурно-просветительных и других пролетарских организаций. Их арестовывали и, как правило, высылали в административном порядке, а сами организации и органы рабочей печати попросту закрывали. Это сказалось на указанном выше временном упадке рабочего движения в 1908-1910 гг. В результате массовых репрессий с 1906 по 1912 г. было закрыто свыше 600 профсоюзов, а 700 профсоюзам было отказано в регистрации. Преследование профсоюзов приводило к резкому сокращению числа их членов: с 245 тыс. в начале 1907 г. (3.5% общей численности рабочих тех отраслей промышленности, где существовали профсоюзы) до 40 тыс. в конце 1908 г. и 13 тыс. к началу 1910 г.[54]

Указанное «разделение труда» в годы реакции было, конечно, весьма относительным. Подавляя силой крупные стачечные выступления рабочих, центральные и местные власти нередко вмешивались и в экономические взаимоотношения рабочих с промышленниками, вызывая недовольство обеих сторон. Но главное было даже не в этом. Тяжелое правовое положение рабочих в условиях российской фабрики исключало какое бы то ни было равенство сторон при заключении договоров найма. Только предприниматель волен был определять условия труда рабочих, размеры их оплаты, величину рабочего дня. Рабочему же оставалось лишь соглашаться или не соглашаться на эти условия. До 1905 г. отсутствовали условия для узаконенных переговоров рабочих представителей с заводчиками и фабрикантами, а при существовавшем запрете рабочих организаций не могло быть и коллективных договоров; единственным выходом для рабочих, возможностью улучшить свое положение была стачечная борьба. В этом свете одним из важнейших революционных завоеваний российского пролетариата была вырванная у царизма легализация в 1905-1906 гг., хотя и в весьма ограниченных масштабах, экономической борьбы рабочих, их профессиональных организаций. Отнимая теперь у рабочих эти завоевания, преследуя участников рабочего движения, ликвидируя профсоюзы, царизм фактически облегчал промышленной буржуазии контрнаступление на экономические завоевания пролетариата революционных лет. [397]

Все же полностью отнять в годы реакции экономические и политические завоевания российского пролетариата, отбросить его к дореволюционным рубежам, вытравить у него революционные настроения так и не удалось. Начавшееся с конца 1910 г. одновременно с новым промышленным подъемом общественное оживление очень скоро переросло в мощный революционный подъем, главной силой которого вновь выступил рабочий класс России. Примечательно, что и III Дума наиболее интенсивно начинает заниматься рабочим законодательством, в частности обсуждением страховых законопроектов, лишь в последний год своей деятельности, с весны 1911 г. Период же реакции в общем характеризовался крайним замедлением, застоем и даже попятным движением рабочей реформы. При этом правые и сам Столыпин были против либерально-реформистских, буржуазных мероприятий, а промышленники и октябристы всячески тормозили страховые и другие, в значительной мере «попечительные», проекты.

Министерство торговли и промышленности возглавлял в это время С. И. Тимашев, занявший свой пост в ноябре 1909 г. Бывший управляющий Государственным банком, которого хорошо знавший его С. Ю. Витте считал человеком «деловым, порядочным, но небольших способностей и ума»,[55] Тимашев тем не менее дольше других пробыл во главе МТП, и это не в последнюю очередь объяснялось его большим бюрократическим опытом, умением учитывать настроения в правящих кругах и торгово-промышленном мире, подчинять деятельность МТП решению по преимуществу текущих практических задач.

Вплоть до начала войны усилия МТП были употреблены почти исключительно на подготовку и реализацию страховых законов. К тому же после июньских (1908 г.) решений Совета министров по страховому законодательству, МВД и Департамент полиции активизируют свою деятельность, стремясь держать рабочую реформу под своим контролем, добиваясь приведения разрабатываемых норм трудового права в соответствие с указаниями Совета министров. В частности, еще больше суживается сфера надзора, осуществляемого фабричной инспекцией. В январе 1909 г. МТП было установлено, что в ведении фабричной инспекции находятся промышленные предприятия с числом рабочих от 20 и больше, при наличии машин, и свыше 30 рабочих - без машин (раньше 16 и более рабочих),[56] т. е. из-под непосредственного контроля Отдела промышленности выводились многие мелкие и средние предприятия, где особенно часто допускались злоупотребления и положение рабочих было наиболее тяжелым.

Важно подчеркнуть, что ни в период деятельности III Думы, ни во время IV-й царизмом не решались коренные проблемы рабочего вопроса, трудового законодательства, и это оказалось одним из главных факторов острого социального кризиса накануне и в годы первой мировой войны и постепенного развала третьеиюньской системы. В итоге так и не был окончательно выработан и принят новый закон о найме фабрично-заводских рабочих взамен устаревшего (1886 г.), не были заменены постоянными законами Временные правила о стачках и профсоюзах. [398]

Реальная российская действительность в третьедумский период, особенно в годы реакции, делала иллюзорными и свободу стачек, и свободу взаимоотношений рабочих с хозяевами. В это время еще больше расширилась сфера применения карательных статей указа 2 декабря 1905 г.: они, по настоянию Военного министерства, были в конце 1910 г. распространены на все предприятия, выполняющие его заказы,[57] а их в связи с нараставшей угрозой войны с каждым годом становилось все больше. Промышленники же по-прежнему обходили существовавшие, согласно действовавшему законодательству о найме рабочих, ограничения, в частности, двухнедельный срок предупреждения, чтобы беспрепятственно прибегать к расчетам, увольнениям активистов, локаутам.

Не был внесен в III Думу и проект нового закона об обществах и союзах, работа над которым была закончена в 1910 г. Во время обсуждения на совещании под председательством Арбузова (в мае и ноябре 1910 г.) в профсоюзный раздел закона были внесены под нажимом чиновников МВД новые ограничения в правовые нормы, установленные для профессиональных организаций рабочих Временными правилами 4 марта 1906 г. Из проекта исчезают даже намеки на права профессиональных обществ вести борьбу за улучшение положения своих членов. На курсы и чтения, организуемые профсоюзами, был распространен полицейский надзор, как было предусмотрено решениями Совета министров относительно больничных касс. Гурлянд также добился изменения статьи 8 Временных правил: рабочие, не достигшие 17 лет, вообще не допускались в профсоюзы, а правом голоса должны были пользоваться только с 21 года, для членов правлений возрастной ценз составлял 25 лет. В этом вопросе чиновников МВД фактически поддержал один из руководителей ПОЗФ Триполитов, также считавший, что право участия в общих собраниях должно предоставляться только с 21 года, мотивируя это тем, что «самый беспокойный возраст между 15 и 20 годами».[58] По настоянию МВД было исключено участие в профсоюзах безработных. Наконец, в соответствии с решениями Совета министров 1908 г. губернаторы и градоначальники наделялись правом контроля и надзора за деятельностью профсоюзов, по их первому требованию им должны были представляться списки членов организаций, они возглавляли губернские и городские по делам об обществах присутствия, в то время как по Временным правилам контрольные функции по преимуществу исполнялись фабричной инспекцией и горным надзором.

В целом весь проект нового закона об обществах и союзах был проникнут духом полицейской опеки и в этом смысле еще менее соответствовал потребностям жизни, чем Временные правила 1906 г., которые он должен был заменить. Отношение к нему широкой общественности было крайне отрицательным. Совет съездов представителей промышленности и торговли отверг проект, как открывающий широкое поле для вмешательства администрации, подчеркнув, что он «регламентирует [399] больше то, что не допускается, чем то, что допускается».[59] С другой стороны, Департамент полиции настаивал на еще большем контроле над деятельностью обществ и союзов, особенно просветительных. Для рассмотрения этого круга вопросов 1 июня 1911 г. при МВД было созвано специальное совещание под председательством Столыпина. На нем представители Департамента полиции потребовали выбросить из проекта даже упоминание о стачках.

В реформе союзного законодательства Столыпин оказался таким же бесплодным, как и во всей своей реформаторской деятельности. Так и в третьедумский, относительно спокойный период царизм не сумел не только решить, но даже сколько-нибудь приблизиться к пониманию коренных социальных проблем рабочего класса. Напротив, в этих вопросах наиболее реакционные дворянско-помещичьи круги, определявшие в значительной степени политику царского правительства при Столыпине, стремились реставрировать дореволюционные порядки. Это и нашло свое отражение в охарактеризованных антирабочих, антизабастовочных и антипрофсоюзных мероприятиях царизма и буржуазии, как в области законодательства, так и в особенности - в практической, каждодневной деятельности властей и предпринимателей.

Действенным оружием в руках центральных и местных властей в борьбе с рабочим классом России, как и всем общественным движением в стране оставались Положения (1881 г.) об усиленной и чрезвычайной охране, которые В. И. Ленин характеризовал как «фактическую российскую конституцию».[60] Хотя с 1908 г. их территориальная сфера несколько сократилась, по-прежнему в основных промышленных губерниях продолжали осуществляться репрессивные меры (аресты, административная ссылка и т. и.), предусмотренные охранными положениями. Примечательно, что в проекте нового единого «Исключительного положения», разработанного правительством в 1905-1907 гг., которое должно было заменить Положение 1881 г. и вводиться не только во время войны, но и «в случае внутренних волнений», были предусмотрены меры, ставящие по сути вне закона все забастовки рабочих, как экономические, так и политические, а также рабочие организации и профсоюзы.

При обсуждении вопроса о забастовках в комиссии, состоявшей из представителей МВД, Министерств юстиции, военного и морского, было высказано мнение, что запрещение всяких стачек, в том числе и экономических, идет вразрез с указом 2 декабря 1905 г. и на практике неосуществимо из-за невозможности наложить административные взыскания на тысячи рабочих. Большинство, однако, высказалось в пользу такого запрета. «Прежде всего, - мотивировали сторонники этой меры свою позицию, - если означенная мера и противоречит объявленной свободе стачек на экономической почве, то одно это не должно останавливать перед принятием ее: в исключительное время могут быть отменены свободы, имеющие значение для населения гораздо большее, чем свобода стачек, например, свобода слова, собраний, передвижения и т. п. Затем, далеко не всегда при возникновении забастовки можно с полною уверенностью [400] решить, с какою именно забастовкою, политическою или экономическою, мы имеем дело; для этого нужно подробное исследование; последнее не может быть произведено в короткий срок, а между тем в местности, охваченной беспорядками, как можно более быстрое прекращение каждого из них представляется существенно необходимым. Что же касается указания на невозможность применения административного взыскания к тысячам забастовавшим рабочим, то оно несущественно, так как для прекращения стачки весьма часто достаточно подвергнуть взысканию лишь главнейших вожаков движения, что представляется легко осуществимым».[61] Эта сугубо охранительная точка зрения на забастовки, союзы, политические свободы, знаменующая по существу возврат к дореволюционным порядкам, не встретила особых возражений в комиссии III Думы, обсуждавшей, в феврале 1908 г. - апреле 1909 г., и в целом одобрившей законопроект об «Исключительном положении».[62] Но и его постигла та же участь, что и законопроекты об обществах и союзах: законами они так и не стали. В конечном счете именно рабочему классу России, главной силе нового революционного подъема накануне войны, страна и русское общество обязаны тем, что были перечеркнуты старорежимные, реставраторские устремления царизма.

Необходимо совершенно отчетливо представлять глубочайшие последствия репрессивной антирабочей политики царизма и буржуазии в 1907 - 1911 гг.: ее конечная неудача выражалась не только в неспособности к социальному творчеству, но и в провале попыток предотвратить массовор рабочее движение, которое в 1912-1914 гг. приобретает преимущественно политический, революционный, антисамодержавный характер. Соответственно и возрождение в эти годы профсоюзного движения также происходит на революционной основе. Репрессии и гонения на рабочий класс и его организации в годы реакции в конечном счете оказались бумерангом, который нанес смертельный удар и по царизму, и по буржуазии, а попутно и реформизму, оказавшемуся в условиях царской России совершенно несостоятельным.

Но и в осуществлении законодательных мероприятий, имевших более традиционный, «попечительный» характер и мыслившихся (с 1908 г.) царским правительством в качестве важнейшего средства успокоения пролетарских масс и решения таким образом рабочего вопроса, третьеиюньская монархия мало преуспела.

Полного пятилетнего срока деятельности обеих законодательных палат оказалось недостаточным для окончательного утверждения единственного, в сущности, за «конституционный» период 1906-1907 гг. рабочего закона, введенного в действие 15 ноября 1906 г. правительством на основании ст. 87 Основных законов и регулировавшего продолжительность рабочего дня и отдыха торговых служащих (приказчиков) - «Об обеспечении нормального отдыха служащих в торговых заведениях, складах и конторах». После утверждения в декабре 1911 г. голосами кадетов [401] и право-октябристского большинства Думы этот весьма ограниченный и не отвечавший интересам многочисленных, беспощадно эксплуатируемых торговым капиталом тружеников прилавка законопроект был в начале 1912 г. еще больше ухудшен комиссией Государственного совета. Решением этой комиссии из ведения закона изымалась сельская торговля; 15-часовой рабочий день, который по действовавшему закону устанавливался лишь в исключительном случае, теперь допускался во всех отраслях торговли, повсеместно разрешалась работа в выходные и праздничные дни, был исключен пункт об особой оплате за сверхурочные работы. Все это вызвало крайнее возмущение работников торговли, и III Дума вынуждена была не согласиться с этими поправками, в результате чего закон так и остался не утвержденным.[63]

Пытаясь как-то реабилитировать себя в глазах приказчиков, принявших активное участие в массовых выступлениях российского промышленного пролетариата в апреле-мае 1912 г., правительство и право-октябристское большинство Думы в спешном порядке извлекли из недр думской рабочей комиссии и буквально под занавес, перед самым окончанием срока деятельности III Думы, вынесли на ее обсуждение другой приказчичий законопроект: «О правилах найма торговых служащих». Смысл проекта состоял в упорядочении найма торговых служащих, являвшихся издавна объектом самой беспощадной эксплуатации их хозяевами, на них предполагалось распространить правила, которые в промышленности действовали уже с 80-х гг. XIX в. (заключение письменного договора и выдача расчетных книжек, предоставление 2-недельного отпуска, прием на работу с 12 лет и т. п.).

Обсуждение в Думе законопроекта происходило 26 и 27 мая. Докладывавший от имени рабочей комиссии ее председатель Тизенгаузен признал законопроект «актом государственной необходимости», подчеркнув одновременно, что ничего нового он в сущности не содержит. Трудовик К. М. Петров расценил предложенную октябристами спешность в рассмотрении проекта как предвыборный маневр, выразив убеждение, что проект «света не увидит». Это убеждение разделил социал-демократ А. И. Предкальн, справедливо подчеркнувший, что законопроект является «своего рода ответом на то движение, на тот подъем рабочего движения, которое замечается в последнее время».[64] Ряд поправок социал-демократических депутатов, улучшавших проект, были отклонены, как и возражение кадетов против увеличения испытательного срока при найме с 2 до 4 недель. В конце концов проект был принят большинством Думы, но Государственный совет в 1912 г. его даже не стал рассматривать, а через 2 года и вовсе отклонил.

Почти четыре года ушло на прохождение через Думу и Государственный совет и страховых законопроектов, этих, в сущности, единственных существенных и массовых из рабочих законов третьеиюньской монархии, только и оставшихся от прежних планов реформы трудового законодательства. [402] Сразу же после одобрения Советом министров МТП представило законопроекты 25 июня 1908 г. в Думу, которая передала их в комиссию по рабочему вопросу. Здесь они находились 2 1/2 года, поскольку октябристское большинство рабочей комиссии во главе с Тизенгаузеном, отражая настроения торгово-промышленных кругов, откровенно затягивало работу над законопроектами. Прения в самой Думе начались вообще лишь в апреле 1911 г., всего лишь за год до окончания срока III Думы. К этому времени, правда, был принят, в марте 1911 г., упоминавшийся уже законопроект Министерства финансов об обеспечении занятых в этом ведомстве рабочих и служащих при несчастных случаях и заболеваниях, однако торгово-промышленной буржуазии удалось отсечь от законопроекта его наиболее существенную часть, предусматривавшую, в отличие от страховых законопроектов, вознаграждение рабочих за потерю трудоспособности от профессиональных заболеваний.[65]

Законопроект о страховании рабочих от несчастных случаев не вызвал особых дискуссий. Основная борьба развернулась вокруг правительственного законопроекта об обеспечении рабочих на случай болезни, и лишь в декабре 1910 г. комиссия представила Думе свой окончательный доклад. Думской комиссией были учтены замечания и поправки ведущих предпринимательских организаций России, обобщенные Советом съездов представителей промышленности и торговли и направленные в Думу в феврале 1909 г. в виде отдельных контрпроектов. Основные возражения торгово-промышленной буржуазии были направлены против предусмотренной правительственными законопроектами обязанности предпринимателей оказывать врачебную помощь своим рабочим, больничную и амбулаторную. Ссылаясь на обременительность такой обязанности, хотя, согласно данным МТП. общая сумма затрат предпринимателей в деле лечения своих рабочих не должна была превышать 5% их заработной платы,[66] подавляющее большинство торгово-промышленных организаций и Совет съездов считало необходимым переложить организацию лечения рабочих на проектируемые больничные кассы, т. е. по крайней мере разделить с рабочими все лечебные расходы.

Октябристским членам думской рабочей комиссии удалось при поддержке правых возложить организацию врачебной помощи на больничные кассы, согласившись в обмен на это с основными положениями организации надзора за страховым делом со стороны губернских властей и МВД. На последнем особенно настаивал принимавший с конца 1909 г. самое активное участие в заседаниях думской рабочей комиссии вице-директор Департамента полиции С. П. Белецкий, близкий к Столыпину человек, специально привлеченный им к разработке рабочего законодательства. Что же касается двух социал-демократических членов рабочей комиссии, Предкальна и Г. С. Кузнецова, то все их предложения и поправки, направленные на сколько-нибудь серьезное улучшение проекта, расширение его сферы действия полностью отвергались не только право-октябристским большинством, но и либералами. [403]

Эта картина в основном повторилась и в ходе начавшихся в апреле 1911 г. прений в Государственной думе. Происходили они в обстановке всеобщего недовольства в связи с окончательно обнаружившимся провалом столыпинско-октябристского реформаторства, усиления оппозиционных настроений среди буржуазии, постепенного роста, с конца 1910 г., общедемократического и рабочего движения. В этих условиях дальнейшая затяжка с принятием страховых законов начала вызывать серьезные опасения не только у правительства, но и у части деловой буржуазии. Отражение этих новых настроений проявилось в докладе одного из признанных лидеров торгово-промышленного мира В. В. Жуковского. Выступив на V съезде представителей промышленности и торговли в марте 1911 г. с докладом, остро критиковавшим деятельность законодательных учреждений по торгово-промышленным вопросам, Жуковский в качестве одного из минусов деятельности Государственной думы назвал замедление ее работы над рабочим законодательством. «Необходимо промышленности заявить, - подчеркнул Жуковский, - что проведение рабочего законодательства есть один из главных насущных наших интересов. Это небходимо сделать».[67]

На заключительном этапе прохождения страховых законов через III Думу, немалое воздействие на его ход имели предстоявшие вскоре выборы в IV Думу. Именно с этих позиций следует оценить тот факт, что с начала 1911 г. октябристы активно выступают за скорейшее утверждение страховых законопроектов, естественно во вполне устраивавшей их редакции думской рабочей комиссии.

В ходе общих прений в Думе по страховым законам правые и октябристы занимали единую позицию, отстаивая внесенные рабочей комиссией поправки в правительственные проекты. Кадеты (В. А. Степанов и Н. Н. Щепкин), выступая в обычном для себя духе «реальных политиков» и критикуя отдельные стороны законопроектов, готовы были поддержать их в редакции МТП начала 1908 г., усматривая в них противоядие от революции. Трудовики ратовали за распространение страхования на все виды наемного труда, в частности на сельскохозяйственных рабочих. С острой критикой обсуждавшихся в Думе страховых законопроектов выступили социал-демократические депутаты. В декларации социал-демократической фракции, зачитанной в Думе 25 апреля 1911 г., была подчеркнута необходимость введения широкого государственного страхования, за счет государства и предпринимателей, и распространения его на все категории рабочих. При этом было со всей ясностью отмечено, что «вопрос действительно социальных реформ, в частности в области страхования рабочих, несовместим с существующим у нас политическим режимом, и подобно тому, как на Западе социальные реформы не могли уничтожить движения пролетариата к социальной революции, так и у нас полицейско-социальное реформаторство окажется бессильным примирить рабочий класс с существующим политическим движением, отрищающим [404] за рабочим классом право на проявление классовой самодеятельности».[68]

Постатейное обсуждение страховых законопроектов началось еще через полгода, в октябре 1911 г., на последней сессии III Думы. Это обстоятельство вынуждало правительство, понимавшее, какой резонанс получит провал страховой реформы, и подстегиваемое растущим рабочим движением, форсировать события, а также более категорически выступить против изменений, внесенных в законопроект о больничной помощи рабочей комиссией. Защищали прежнюю правительственную редакцию в Думе не только министр торговли и промышленности С. И. Тимашев, но и преемник убитого Столыпина на посту председателя Совета министров - В. Н. Коковцов. Нажим был оказан как на октябристов, так и на правых.

В последнем особенно преуспел Белецкий, которого больше всего заботила охранительно-попечительная сторона дела. «Чем лучше рабочие будут обеспечены материально, тем рабочие массы, этот самый горючий материал во время всевозможных беспорядков, будут устойчивее и нечувствительнее к революционной среди них пропаганде», - писал Белецкий в докладной записке от 1 ноября 1911 г.[69] Отстаивая правительственную позицию по вопросу организации больничной помощи рабочим, Белецкий настаивал на сохранении строгого контроля над участниками больничных касс, возражая против предложенного рабочей комиссией, как и Советом съездов представителей промышленности и торговли некоторого ограничения контроля за страховым делом со стороны губернаторов и МВД. В этих сугубо охранительных, полицейских делах Белецкий успешно сотрудничал с Литвиновым-Фалинским, отстаивая совместно правительственную позицию в думской комиссии по рабочему вопросу. Когда же возникали трудности, то, как отмечалось в справке, составленной Белецким 22 ноября 1911 г., «как В. П. Литвиновым-Фалинским, так и мною предприняты меры к тому, чтобы правые фракции оказали свое содействие к принятию помянутых поправок».[70]

В конечном счете октябристы вынуждены были поддержать правительственную позицию по вопросу оказания врачебной помощи, выторговав некоторые важные уступки для предпринимателей, которые фактически не обязывались по закону содержать больницы, а должны были только оказывать первоначальную врачебную помощь и амбулаторное лечение. Все 162 поправки социал-демократических депутатов, а также большинство предложений кадетов и трудовиков были отвергнуты, в результате чего они голосовали в январе 1912 г. против страховых законопроектов. 10-11 января 1912 г. страховые законопроекты были приняты Думой голосами право-октябристского большинства.

Обсуждение страховых законопроектов в Государственном совете происходило с 18 апреля по 5 мая 1912 г., под аккомпанемент мощной [405] забастовочной волны рабочих после Ленского расстрела, и это был самый серьезный фактор, определивший окончательную позицию и Совета, и верхов. Правда, представители торгово-промышленного мира сделали последнюю попытку снова изменить в свою пользу законопроект об организации больничной помощи, и в этом им на помощь неожиданно пришел П. Н. Дурново, но в общем эти усилия не имели успеха. Зато МВД и представлявшему его в комиссии Государственного совета Белецкому удалось восстановить ряд прежних пунктов законопроекта, касающихся контроля и надзора за больничными кассами. Была также восстановлена редакция закона о страховании при болезнях, распространяющая его действие только на предприятия с числом рабочих не менее 20 при наличии механических двигателей и не менее 30 - при их отсутствии, в результате чего страхования были лишены сотни тысяч рабочих мелких и средних предприятий. В таком виде страховые законопроекты были утверждены 23 июня 1912 г. Николаем II. К ним надо добавить принятый в самый последний момент после краткого обсуждения в обоих законодательных палатах и утвержденный царем 28 июни 1912 г. законопроект о вознаграждении при несчастных случаях железнодорожников частных дорог, распространивший на них основные положения закона 1903 г.

Страховые законы имели ограниченный характер, поскольку охватывали примерно 15% всех рабочих России (около 3 млн. чел.), недостаточно материально обеспечивали рабочих и членов их семей, ставили все страховое дело и страховые органы под жесткий контроль административно-полицейских органов и предпринимателей.[71] В резолюции Пражской конференции большевиков в январе 1912 г., написанной В. И. Лениным, отмечалось: «Только такой закон, грубейшим образом издевающийся над насущнейшими интересами рабочих, и мог родиться в настоящий момент бешеной реакции, в период господства контрреволюции, в результате многолетних предварительных переговоров и соглашения правительства с представителями капитала. Необходимым условием осуществления страховой реформы, действительно отвечающей интересам пролетариата, является окончательное низвержение царизма и завоевание условий для свободной классовой борьбы пролетариата».[72]

Однако при всей ограниченности новые страховые законы в общем являлись определенным достижением рабочего класса, а участие в больничных кассах представляло известные возможности для рабочей самодеятельности. Поэтому Пражская конференция, остро критикуя новые законы, противопоставляя им социал-демократическую программу всеобщего государственного страхования трудящихся, предостерегала против бойкота страховых организаций, призывая к их использованию в революционной работе. Такой подход В. И. Ленина, большевиков к страховым законам блестяще оправдался в последующие годы, когда больничные кассы стали одним из оплотов большевиков в их легальной работе среди пролетарских масс. [406]

Страховые законы были в сущности единственным крупным результатом правотворчества третьеиюньской монархии в рабочем вопросе. Подводя бесславный итог пятилетней деятельности царского правительства, III Думы и Государственного совета, неисполненных обещаний и фактического провала широко поначалу задуманной реформы рабочего законодательства, социал-демократический депутат III Думы А. И. Предкальн писал в первом номере новой большевистской газеты «Правда»: «Где же все эти обещанные реформы? Где свобода стачек и профессиональных организаций? Где защита детского и женского труда? Где сокращение рабочего времени для взрослых? Вместо всего этого рабочих сотнями сажают в тюрьмы, подвергают ссылке и даже расстреливают за участие в «ненаказуемых» экономических стачках. Свобода профессиональных организаций зачахла под замком у охранного отделения. О защите детского и женского труда представители нынешнего правительства боятся даже заикнуться. А требование 8 часов в сутки объявлено политическим требованием, т. е. государственным преступлением».[73]

Выступая 7 мая 1912 г. на открытии VI съезда представителей промышленности и торговли в Петербурге председатель Совета министров Коковцов откровенно связывал с принятием страховых законов надежды правительства на установление классового мира в промышленности.[74] Эти надежды премьера были не больше, чем иллюзией, так как именно в апреле-мае 1912 г. российский пролетариат в полной мере проявил свою силу в ходе развернувшегося после Ленского расстрела массового стачечного движения. Ленский расстрел явился искрой, которая мгновенно разожгла тлевшую, но не потухшую после первой русской революции классовую пролетарскую ненависть как к царизму, так и к буржуазии. 300 тысяч рабочих, участников стачек протеста в апреле 1912 г., 400 тысяч участников первомайской забастовки - таков был лишь первый ответ пролетариата России на очередное кровавое злодеяние царизма. «Ленский расстрел... явился, - писал В. И. Ленин, - точнейшим отражением всего режима 3-июньской монархии... Именно это общее бесправие русской жизни, именно безнадежность и невозможность борьбы за отдельные права, именно эта неисправимость царской монархии и всего ее режима выступили из ленских событий так ярко, что зажгли массы революционным огнем».[75] Революционные настроения пролетарских масс, годами копившиеся, искавшие себе выход, теперь сразу выплеснулись наружу, окончательно обозначили новый революционный подъем.

Начиная с апреля 1912 г. рабочее движение развивается, вплоть до начала первой войны, стремительно по восходящей линии. Уже в следующем 1913 г. рабочее движение в России, совершив за полтора года гигантский скачок, превысило уровень революционных 1906-1907 гг., почти достигнув уровня 1905 г., и далеко оставило позади рабочее движение в ведущих капиталистических странах. Главным оружием пролетарской [407] борьбы против самодержавного строя и капиталистов становятся массовые революционные стачки, которые в сочетании с экономическими забастовками приобщали к революционному движению многотысячные рабочие массы, в том числе и наиболее отсталые слои пролетариата.

Подъем массового революционного рабочего движения явился главным фактором назревания в России с лета 1913 г. общенационального кризиса. Массовую революционную борьбу возглавляли большевики-ленинцы, вооружившие российский пролетариат широкой демократической общенародной программой, благодаря чему он играл роль гегемона в освободительном движении, в надвигавшейся новой революции. Годы революции и реакции, политический произвол и бесправие в условиях самодержавного режима, неспособность правительства решить рабочий вопрос стали хорошей школой для рабочих России, которые в результате оказались в своей основной массе невосприимчивы к реформизму и тред-юнионизму. Все более очевидной становилась неудача политики царизма и буржуазии в рабочем вопросе в обоих ее основных направлениях: охранительно-попечительном и либерально-буржуазном, реформистском. Результатом этого явилась историческая победа к 1914 г. большевизма в рабочем движении, его полное преобладание (на 70-80%) как в самом пролетарском движении, так и в рабочих организациях, профсоюзах и, напротив, отсутствие сколько-нибудь серьезной в них базы у крупной и мелкой буржуазии.[76]

Новая революция властно стучалась в дверь, и ее обжигающее дыхание начинают ощущать на верхних ступеньках социальной лестницы. На самом верху, однако, ничего не поняли и ничему не научились. Правящую верхушку разъедала язва распутинщины, сам Николай II все больше и больше подпадал под влияние наиболее консервативных кругов помещиков-крепостников, результатом чего явился откровенно реакционный курс во всей внутренней политике. В этих условиях отнюдь не случайным был полный застой с середины 1912 г. и вплоть до начала мировой войны в развитии трудового законодательства. 19 июня 1912 г. Коковцов запросил у министерств и ведомств сведения и соображения относительно дальнейшего развития официального законодательства для подготовки правительственной декларации, с которой он намерен был выступить в новой IV Государственной думе. В ответе Тимашева (от 22 августа 1912 г.) основной упор МТП в части трудового законодательства был сделан на проведении в жизнь страховых законов. Из новых предположений МТП был отмечен давний (еще 1906 г.) проект, предусматривавший некоторое сокращение рабочего времени (на 1- 2 часа) для малолетних, подростков и женщин, а также предложение об учреждении особых страховых судов, по образцу германских третейских, с участием в них в качестве заседателей представителей от промышленников и рабочих.[77] Эти законодательные предположения МТП нашли свое отражение в программном выступлении Коковцова перед Думой 5 декабря 1912 г. и со всей очевидностью продемонстрировали [408] чрезвычайную ограниченность правительственного подхода к решению рабочего вопроса.

Критикуя правительственную декларацию в целом, репрессивную политику царизма в отношении рабочего класса, думская социал-демократическая фракция в своей ответной декларации 7 декабря заявила, что она будет отстаивать «введение 8-часового рабочего дня, широкого рабочего законодательства и государственного страхования рабочих от болезней, несчастных случаев, инвалидности, старости и безработицы, а также страхования материнства для всех категорий трудящихся за счет государства и предпринимателей и с гарантией полного самоуправления страхуемых».[78] Социал-демократическая программа разработки рабочего законодательства принципиально отличалась не только от правительственной программы, но и от пожеланий наиболее либеральной части буржуазии, с которыми выступил в июне 1913 г. при обсуждении в Думе сметы МТП А. И. Коновалов. Подвергнув критике деятельность МТП за то, что оно не проводит самостоятельной политики и подвержено влиянию МВД, Коновалов в сущности не далеко ушел в своей программе по рабочему вопросу от правительства; он так же предлагал обеспечить охрану труда женщин и малолетних, организацию страховых судов и, кроме этого, лишь строительство рабочих жилищ и страхование от инвалидности и старости.[79]

Но и с проведением своих куцых предположений МТП не торопилось. До войны 1914 г. они были только обсуждены в различных предпринимательских организациях, причем встретили здесь, особенно страховые суды, сильную оппозицию. МТП были также разработаны некоторые частные законоположения, распространявшие действующие правила найма на рабочих в частных золотых промыслах и упорядочивавшие отход русских рабочих за границу, но и они не получили законодательного утверждения. Не отличалась продуктивностью и рабочая комиссия IV Думы: за две предвоенные сессии она сумела разработать лишь вторую часть (о профессиональных заболеваниях) принятого (в первой части) в 1911 г. законопроекта об обеспечении рабочих и служащих Министерства финансов при заболеваниях, но и она не была утверждена.[80] «Вершиной» деятельности царизма в области рабочего законодательства явилось выделение Государственной канцелярией в 1914 г. всех статей из Уставов о промышленности и Горного, относящихся к рабочим, и объединение их со страховыми законами в отдельный Устав о промышленном труде.

Общий реакционный курс правительства в предвоенные годы нашел свое выражение и в практически полном провале приказчичьих законов в Государственном совете, правое консервативное большинство которого всегда враждебно относилось к социальному законодательству. Вновь значительным изменениям подвергся закон о нормальном отдыхе торговых служащих, одобренный еще III Думой, после чего он снова был [409] возвращен в Думу, но так до войны и не был окончательно принят.. Полное фиаско потерпел также законопроект о найме торговых служащих. Открывая по нему прения 12 февраля 1914 г. В. И. Тимирязев попытался предостеречь правое большинство Государственного совета от отклонения законопроекта. «Я хорошо понимаю образ мыслей, - говорил Тимирязев, - тех лиц, которые считают своим долгом с особой осторожностью относиться к законопроектам, касающимся социальных реформ в государстве, но мне кажется, что эта осторожность не должна идти так далеко, чтобы совсем отмахиваться от социальных законопроектов». Указав на необходимость таких реформ, Тимирязев в то же время подчеркнул, что отговорка о желательности общего закона «ведет в сущности к совершенной остановке законодательного творчества в этой области».[81] Такую же в общем позицию отстаивал и М. Н. Триполитов: «...если бы мы попробовали ожидать нового общего закона, регулирующего личный наем, то, весьма вероятно, нам пришлось бы надолго отложить это дело».[82]

Но этого как раз и добивались правые. Выступивший от их имени А. А. Бобринский откровенно отмахнулся от насущных нужд приказчиков.[83] Резко выступил против законопроекта другой лидер правых в Государственном совете П. Н. Дурново, который назвал обсуждаемый законопроект подстрекательским, проникнутым недоверием к хозяевам. Но Дурново метал молнии не только в сам законопроект, но гораздо дальше, - в творцов и других подобных законопроектов, и адрес его критических стрел был достаточно очевиден - торгово-промышленное ведомство и воообще чиновничий либерализм. «Вопрос плохо разработан, - говорил Дурново, - и законопроект... есть произведение робкого канцелярского мышления, а злые языки, пожалуй, прибавят, что все силы упомянутого робкого мышления направлены к тому, чтобы угодить шайке приказчиков, которая под влиянием недоучившихся проходимцев, бунтовала в недавние смутные годы... Заключение мое таково: если Вы, не хотите, чтобы этот или подобный законопроект через немного лет был применен к Вашей прислуге, о чем уже началась агитация, и к сельским рабочим, и если Вы не находите, что это будет прекрасно, то следовало бы отклонить переход к постатейному рассмотрению».[84]

Эта циничная аргументация и сам призыв не остались без ответа у реакционного большинства Государственного совета. Не помогли заклинания Тимашева не разрушать многолетней работы, предостережение М. М. Ковалевского против возможных столкновений и беспорядков в случае отклонения законопроекта. На последнее замечание Ковалевского Бобринский ответил словами Столыпина: «Пожалуйста, не запугивайте нас». В итоге 72 голосами против 64 законопроект 19 февраля 1914 г. был отклонен Государственным советом. Голосование по этому весьма ограниченному законопроекту было, пожалуй, последним гвоздем заколоченным в крышку гроба над либерально-реформистским решением [410] рабочего вопроса в России. И лучшим классовым уроком для многотысячных масс работников торговли, на практике познававших, что только в союзе с рабочим классом под руководством большевиков они могут достичь и улучшения своего положения и полного освобождения от гнета своих хозяев. Такие действия правящих верхов объективно способствовали дальнейшему расширению классовой базы антисамодержавного революционного движения во главе с рабочим классом. Эту реальную опасность отчетливо представляли и наиболее умеренные правительственные круги, прежде всего в самом МТП, тревогу выражали и различные буржуазные и торгово-промышленные организации, в частности Комитет Совета съездов представителей промышленности и торговли, а затем (в мае 1914 г.) и VIII съезд представителей промышленности и торговли, высказавшие по этому поводу протесты.

Что же касается практической деятельности МТП, то все основные его усилия в 1912-1914 гг. были фактически полностью употреблены на проведение в жизнь страховых законов. К началу войны большинство из 12 товариществ по страхованию рабочих от несчастных случаев еще находились в стадии становления и в сущности не приступили к практической деятельности, а из 3260 больничных касс, намеченных к открытию на предприятиях, подчиненных надзору фабричной инспекции и насчитывавших 2276 тыс. рабочих, к 1 июля 1914 г. начали функционировать и выдавать пособия 1982 кассы (60.7%), охватившие 1538 тыс. рабочих (67.6%), остальные же еще находились на различных стадиях организации.[85] В самой столице и Петербургской губернии из-за противодействия властей и промышленников 1 июля 1914 г. из 272 запланированных больничных касс функционировали лишь 64.[86]

Департамент полиции не только препятствовал (вместе с предпринимателями) проведению собраний рабочих при организации больничных касс, но попытался активно вмешаться в подбор членов Главного страхового совета и страховых присутствий. Поскольку до организации больничных касс министр торговли и промышленности и губернские власти имели право «приглашать» по своему выбору рабочих представителей, Департамент полиции рьяно в 1912 - первой половине 1913 г. занимался этим делом, сообщая в МТП кандидатуры, главным образом черносотенно настроенных рабочих. Ничего из этого в конце концов не вышло, так как таких, с позволения сказать, представителей рабочих трудно было подобрать, а те, кто сначала согласился участвовать в страховых органах, вскоре под давлением рабочей массы вынужден был отказаться от этой сомнительной чести. Большую роль сыграла и целеустремленно проведенная большевиками под руководством ЦК РСДРП и лично В. И. Ленина страховая кампания. Местные большевистские организации, газета «Правда», большевистские депутаты Думы разоблачали полицейский произвол властей, оппортунистическую тред-юнионистскую тактику меньшевиков-ликвидаторов, словом и делом боролись за подлинное самоуправление в страховом деле, за превращение больничных касс [411] в боевые рабочие организации, важную легальную форму сплочения пролетарских масс.[87]

Попытки властей сорвать работу большевиков среди рабочих, полицейские рогатки и запреты, аресты рабочих активистов не достигали цели, и в конце концов даже МТП вынуждено было протестовать против таких действий полицейского ведомства. По настоянию МТП 20 марта 1914 г. МВД направило губернаторам циркуляр, в котором они призывались к осмотрительности в своих действиях по отношению к участникам больничных касс. И снова действия властей и промышленников послужили в конечном итоге своеобразным бумерангом, когда после выборов весной 1914 г. определилось полное преобладание большевиков в местных и центральных страховых органах, в правлениях больничных касе. Особенно впечатляющими выглядели выборы 2 марта 1914 г. 5 членов Главного страхового совета от рабочих и 10 к ним заместителей, в результате которых победил большевистский список и в высший страховой орган были избраны рабочие - правдисты.

Подъем массового революционного рабочего движения весной 1912 г. застал в известной мере врасплох и правительство, и промышленников. Попытки бороться со стачечниками прежними методами - штрафованием и увольнением, арестами и высылками рабочих активистов - ощутимого успеха не приносили. И это вынуждало правительство и предпринимательский лагерь к поиску новых средств и методов борьбы с массовым рабочим движением.

На первых порах, вплоть до лета 1913 г., царское правительство и местные власти не придавали большого значения массовому рабочему движению в стране и вели борьбу с ним обычными полицейскими методами. Без сомнения, сказывались и традиционные представления правящей верхушки о направленности выступлений рабочих почти исключительно против их хозяев, промышленной буржуазии, и вообще недооценка роли и места рабочего класса в российском обществе. Дворянская верхушка, черносотенные партии не прочь были на словах порадеть о бедных русских рабочих, угнетаемых монополистами-синдикатчиками. Такая черносотенная, внешне антибуржуазная, во многом демагогическая кампания особенно усилилась после Ленских событий. Примечательно, что в манифесте 1913 г. по случаю 300-летия дома Романовых много говорилось о крестьянских нуждах и заботах о них царя, но ни слова не было уделено рабочему классу. Для правящей верхушки он как будто не существовал, растворялся в общей крестьянской массе. Но постепенно спадала попечительно-охранительная пелена с глаз, и в верхах с удивлением начинали сознавать, что в стране действует мощная революционная сила - рабочий класс, который основной свой удар, с весны 1912 г., направляет, как и в годы первой русской революции, против царизма. Немаловажную роль играло и то обстоятельство, что массовое рабочее движение существенно сказывалось на ходе выполнения военных заказов, а это в глазах правящей верхушки представляло опасность для ее планов подготовки к войне. Почти с годовым опозданием, с лета 1913 г., [412] МВД начинает в лихорадочной спешке разрабатывать антизабастовочные и антирабочие мероприятия, которые на поверку оказались далеко не новыми и столь же мало эффективными, как и в прошлом.

Новый всплеск правотворческой деятельности МВД был связан с именами нового министра внутренних дел Н. А. Маклакова и его товарища В. Ф. Джунковского. Сам министр при откровенно правых и антиконституционных взглядах вряд ли серьезно разбирался в рабочем вопросе. Этого нельзя было сказать о Джунковском, который, будучи адъютантом московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, близко стоял на рубеже XIX-XX вв. к зубатовщине. С 1908 г. и вплоть до своего назначения в начале 1913 г. товарищем министра внутренних дел Джунковский был московским губернатором и в этом качестве неоднократно лично улаживал конфликты рабочих с их хозяевами. Его взгляды, представлявшие смесь охранительно-попечительных идей, казенного антибуржуазного либерализма, «полицейского социализма», густо замешанных на губернаторской практике, несомненно, нашли свое отражение в документах и деятельности МВД по рабочему вопросу 1913-1914 гг., в подготовке и реализации которых до начала 1914 г., до своего ухода с поста директора Департамента полиции, участвовал и Белецкий.[88]

По инициативе нового руководства МВД меры борьбы с массовым забастовочным движением дважды, 8 августа и 24 октября 1913 г., обсуждал Совет министров. На последнем заседании обсуждалась секретная записка Маклакова от 14 октября 1913 г. В ней нашли отражение свойственные для дворянско-помещичьего лагеря антипредпринимательские мотивы, когда на владельцев заводов и фабрик возлагалась в определенной степени вина за возникновение забастовок последнего времени. Предлагая организацию примирительных судов (камер) для улаживания экономических конфликтов в промышленности, Маклаков, однако, отрицал целесообразность участия в них выборных представителей обоих конфликтующих сторон, и в результате буржуазно-правовая, тред-юнионистская организация приобретала типично бюрократически-охранительный характер: проектируемые суды должны были, по идее руководства МВД, возглавляться губернаторами или градоначальниками, а членами их должны были быть фабричные инспекторы и члены окружного суда. Нетрудно заметить, что в таком виде примирительные суды должны были явиться новым средством вмешательства властей и полицейских органов в промышленные конфликты. Новой здесь была лишь форма, суть же старая - охранительно-попечительная, зубатовского толка. В своей записке Маклаков также предлагал выработать новые нормы и установить уголовную ответственность «для агитаторов и зачинщиков политических забастовок».[89]

На заседании Совета министров 24 октября 1913 г. выявились разногласия в подходе к рабочему движению и борьбе с ним между МТП п МВД. Торгово-промышленное ведомство выступило в пользу выборного [413] состава примирительных учреждений, равного в них представительства рабочих и промышленников. Высказавшись за пересмотр антистачечного уголовного законодательства, Совет министров решил образовать «для изыскания мер против забастовок» междуведомственное совещание.[90]

Это совещание состоялось через полгода, в апреле-мае 1914 г. Однако еще до него МВД и другие ведомства предприняли целый ряд мер, направленных против забастовочного движения и рабочих организаций. В срочном порядке был извлечен и подготовлен в октябре 1913 г. для внесения в Совет министров, а затем и в Думу выработанный МВД в 1910 г. проект закона о союзах и обществах, который, как уже отмечалось, чрезвычайно ограничивал права рабочих профсоюзов.[91] По настоянию МВД 9 сентября 1913 г. был введен в действие подготовленный еще в 1908 г. циркуляр МТП, запрещавший празднование дня 1 мая. В соответствии с рекомендациями МВД Министерством путей сообщения в сентябре 1913 г. были выработаны «Особые правила для борьбы с железнодорожными забастовками», согласно которым был усилен жандармский контроль над личным составом железнодорожных рабочих и служащих и удалены все неблагонадежные.[92] Соответственно военное ведомство выработало проект создания на железных дорогах специальных бригад из призванных на военную службу железнодорожных рабочих и служащих, чтобы «обеспечить правильное функционирование железных дорог как в военное, так и в мирное (в случае забастовок) время». Такой же порядок предусматривался и на водном транспорте. Ставился также вопрос о переводе на военное положение с запрещением, под угрозой военного суда, оставления работы на предприятиях, обслуживающих военное и морское ведомство как с первого дня мобилизации, «так и в те периоды мирного времени, когда несвоевременное изготовление тех или иных припасов может отразиться на боевой готовности армии и флота».[93]

Наконец, Министерство юстиции циркуляром от 7 октября 1913 г. дало указание прокурорам судебных палат и окружных судов возбуждать судебное преследование забастовщиков на основе указа 2 декабря 1905 г. и соответствующих статей Уложения о наказаниях.[94] И такие судебные процессы, хотя их и было немного, состоялись в конце 1913 г., вызвав повсеместно возмущение рабочих, протестовавших против ограничений свободы стачек. Так, суд над рабочими Обуховского завода, участниками экономической забастовки в ноябре 1913 г., вызвал мощную стачку и демонстрации протеста в Петербурге, поддержанные московскими рабочими. В этой стачке, по данным «Правды», приняло участие 110 тыс. рабочих. В Думе социал-демократами был внесен специальный запрос о преследовании стачечников. Право-октябристское большинство, однако, отклонило спешность запроса. Такая судьба постигала и другие [414] многочисленные запросы о преследовании участников стачечного движения, профсоюзов и других рабочих организаций.[95] И это лишь подтвердило правоту большевиков об иллюзорности конституционных свобод в России, а рабочие лишний раз убеждались, что только своей борьбой они могут отстоять свои политические права и революционные (1905-1907 гг.) завоевания.

Антирабочая политика правительства в предвоенные годы не однозначно воспринималась торгово-промышленной буржуазией. Грубые полицейские преследования профсоюзов, рабочих активистов, вызывавшие повсеместно пролетарский отпор, приводившие к усилению массового революционного движения, естественно, оборачивались немалыми убытками для предпринимателей и поэтому нередко вызывали у них оппозицию. Отражением таких настроений были критические статьи в буржуазных изданиях, выступления на различных торгово-промышленных съездах, думские прения при обсуждении сметы МТП в 1913 и 1914 гг. Эта нотка откровенной неудовлетворенности деятельностью правительства, конкретно в рабочем вопросе, прозвучала в ряде выступлений на VIII съезде представителей промышленности и торговли в мае 1914 г.

Особый протест со стороны буржуазии вызывали попытки властей вмешиваться в их взаимоотношения с рабочими, а проект организации бюрократических примирительных камер (судов) повсеместно встретил отрицательную реакцию. Вместе с тем предпринимательские организации сами активно разрабатывали и проводили в 1913 - первой половине 1914 г. антизабастовочные мероприятия, и в этом смысле их действия фактически смыкались с политикой правительства. В августе 1913 г. Совет съездов представителей промышленности и торговли перед лицом нараставшего массового рабочего движения выступил с инициативой создания единого предпринимательского фронта, общерусской организации для борьбы с забастовочным движением.[96] Ничего из этого не вышло, так как центробежные течения в торгово-промышленном мире были еще сильны, однако в отдельных промышленных регионах и центрах объединенные антирабочие действия значительно активизировались. Особенно рьяно действовало в этом направлении ПОЗФ. При Механическом отделе ПОЗФ еще в июне 1913 г. была организована особая комиссия по выработке мер для борьбы с забастовками. В качестве наиболее действенной формы борьбы со стачечниками был избран локаут, причем руководителями ПОЗФ была достигнута договоренность об участии в локаутах и казенных предприятий военного и морского ведомств.

В Петербурге массовые локауты были проведены в марте и апреле 1914 г. и прочно вошли, как и в других промышленных районах, в арсенал антизабастовочной борьбы. Однако для большей эффективности этой меры промышленники добивались, как и раньше, отмены 2-недельного предупредительного срока при увольнениях рабочих, а также испрашивали у правительства предоставления при локаутах отсрочек в выполнении [415] казенных заказов. Эти антизабастовочные действия были выработаны заседавшим одновременно с междуведомственным совещанием при МТП в апреле - мае 1914 г. Особым совещанием при ПОЗФ.

Правительство и, в частности, МТП явно пошли в условиях обострения забастовочной борьбы весной - летом 1914 г. навстречу пожеланиям промышленников. Это нашло свое отражение в происходившем с конца апреля 1914 г. под председательством Тимашева междуведомственном совещании. Его решения - это известный компромисс между МВД, МТП и промышленниками в целях объединения усилий в борьбе с приобретшим чрезвычайные размеры рабочим движением. С одной стороны, были выработаны новые усиленные карательные меры, направленные против руководителей политических стачек: предусматривалось тюремное заключение сроком до трех лет. С другой стороны, по инициативе МТП, было предложено внести изменения в Устав о промышленности, чтобы снять всякие ограничения в расторжении договора найма при стачках со стороны промышленников. И, наконец, МТП удалось отстоять свой либерально-реформистский подход к примирительным учреждениям, в частности к планируемым примирительным судам, как к организации, где в одинаковой степени должны были быть представлены представители обеих сторон - рабочих и промышленников в лице выборных заседателей от больничных касс и страховых товариществ. И это тоже было знамение времени, когда рост рабочего движения делал невозможным сугубо административную с полицейскими функциями организацию.[97]

Решения совещания не были реализованы из-за разразившейся вскоре войны, однако продление сроков сдачи казенных заказов при забастовках было одобрено Советом министров 2 июля 1914 г. Непосредственным результатом такого «внимательного» отношения правительства к промышленникам был массовый локаут в Петербурге, когда владельцы многих предприятий в ответ на всеобщую стачку питерских рабочих в начале июля закрыли на две недели свои предприятия, выбросив на улицу свыше 100 тыс. рабочих. Одновременно 8 июля 1914 г. Маклаков направил в Совет министров записку с требованием о немедленном объявлении Петербурга и Москвы с губерниями в положении чрезвычайной охраны, мотивируя это тем, что «власть бессильна бороться нормальными средствами с такого рода явлениями, а таковое невольное бездействие власти ведет к подрыву ее высокого авторитета и окрыляет тех, кто целью своей работы ставит смуту».[98] 11 июля это представление МВД было утверждено Советом министром и царем, но именно оно лучше всяких слов свидетельствует о полном крахе рабочей политики царизма и буржуазии.

Только начавшаяся мировая война на короткое время прервала дальнейшее развитие революционного кризиса, основой которого было массовое рабочее движение, направленное как против буржуазии, так и против самодержавия, что в конечном счете привело в 1917 г. сначала к краху царизма, а затем и буржуазии. [416]

[1] Торгово-промышленная газета, 1907, 26 мая.

[2] ЦГИА СССР, ф. 32, оп. 1, д. 1860, л. 10.

[3] См.: Балабанов М. От 1905 к 1917 году. М.: Л., 1927, с. 32-41.

[4] ЦГИА СССР, ф. 150, oп. 1, д. 8, л. 165, 171.

[5] Журнал заседания Совета ПОЗФ 14 июля 1907 г. - Там же. ф. 150, oп. 1, д. 51, л. 155.

[6] Балабанов М. Указ. соч., с. 49.

[7] См.: История рабочих Ленинграда. Л., 1972, т. 1, с. 350-351. Подробнее см.: Войтинский И. С. Стачка и рабочий договор по русскому праву. СПб., 1911.

[8] ЦГИА СССР, ф. 150, oп. 1, д. 8, л. 315.

[9] См.: Аврех А. Я. Столыпин и третья Дума. М., 1968, с. 234-236.

[10] ЦГИА СССР, ф. 150, oп. 1, д. 54, л. 24-25. См. также: Аврех А. Я. Указ. соч., с. 236-237.

[11] Профсоюзы СССР. Документы и материалы. М., 1963, т. 1, с. 185-186.

[12] Свод отчетов профессиональных обществ за 1906-1907 гг. СПб., 1911, с. 1-2.

[13] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 178.

[14] ЦГИА СССР, ф. 1284, оп. 187, 1905, д. 61, прил. 2, л. 1.

[15] Государственная дума. Третий созыв. Стенографические отчеты. Сессия I, ч. I. СПб., 1908, стб. 307-312.

[16] Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, XI. Гродненская губерния. СПб., 1903, с. 32.

[17] ЦГИА СССР, ф. 1284, оп. 187, 1907, д. 129, л. 361-374.

[18] Там же, ф. 23, оп. 17, д. 652, л. 15-16.

[19] Там же, л. 18, 41.

[20] Там же, ф. 1284, оп. 187, 1905. д. 61, прил. 3, л. 1.

[21] Там же.

[22] См.: Профсоюзы СССР, т. 1, с. 209-213.

[23] ЦГИА СССР, ф. 1284, оп. 187, 1905, д. 61, прил. 3, л. 202.

[24] Там же, л. 202-204.

[25] П. А. Столыпин - И. И. Воронцову-Дашкову 28 апр. 1908 г. - Там же, ф. 1276, оп. 4, д. 148, л. 2.

[26] Журнал заседания Совета ПОЗФ 26 февр. 1908 г. - ЦГИА СССР, ф. 150, oп. 1, д. 53, л. 12.

[27] Там же, ф. 1276, оп. 4, д. 125, л. 1-2.

[28] Там же, л. 9.

[29] Там же, л. 38.

[30] Подробнее см.: Чистяков Ив. Страхование рабочих в России. Опыт истории страхования рабочих в связи с некоторыми другими мерами их обеспечения. СПб., 1912.

[31] ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 4, д. 125, л. 168-169.

[32] Журнал экстренного заседания Комитета Совета съездов 8 апр. 1908 г. - Там же, ф. 32, oп. 1, д. 6, л. 72.

[33] Торгово-промышленная газета, 1908, 10 апр.

[34] См.: Аврех А. Я. Указ. соч., с. 229-231.

[35] ЦГАОР СССР, ДП, 2 д-во, 1908, д. 13, ч. 7, л. 5-6.

[36] Журнал Совещания по рассмотрению законопроектов о страховании рабочих (6 апр. - 16 мая 1908 г.). - ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 4, д. 125, л. 196-197.

[37] Там же, л. 197-198.

[38] Там же, ф. 32, oп. 1, д. 1905, л. 3.

[39] Речь, 1908, 7 мая.

[40] Голос Москвы, 1908, 8 мая.

[41] ЦГИА СССР, ф. 1662, oп. 1, д. 83, л. 2-3.

[42] Там же, ф. 1276, оп. 4, д. 125, л. 205-206.

[43] ЦГИА СССР, ф. 150, oп. 1, д. 594, л. 231.

[44] Промышленность и торговля, 1908, 15 апр., № 12, с. 762-765.

[45] ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 4, д. 125, л. 194, 209.

[46] Там же, ф. 1629, oп. 1, д. 26.

[47] См.: Аврех А. Я. Указ. соч., с. 212.

[48] ЦГИА СССР. ф. 1276, оп. 4. д. 125, л. 410-411. Курсив мой, - С. 77.

[49] Там же, л. 412.

[50] См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 19, с. 420.

[51] См.: Крузе Э. Э. Положение рабочего класса в России в 1900-1914 гг. Л., 1976; Кирьянов Ю. И. Жизненный уровень рабочих России (конец XIX - начало XX в.). М., 1979.

[52] См.: Балабанов М. Указ. соч., с. 110; История рабочего класса СССР. Рабочий класс России. 1907 - февраль 1917 г. М., 1982, гл. 3.

[53] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 72.

[54] См.: История профсоюзов СССР. М., 1977, ч. 1, с. 43.

[55] Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960, т. 1, с. 361.

[56] Торгово-промышленная газета, 1909, 23 янв.

[57] Таков был основной смысл определения Уголовного кассационного департамента Правительствующего сената от 30 ноября 1910 г. (ЦГИА СССР, ф. 1405, оп. 531, д. 1047, л. 17-18).

[58] Соединенный журнал Совещания по выработке закона об обществах и союзах 11, 18 и 22 мая 1910 г. - Там же, ф. 1284, 1906, оп. 187, д. 61, прил. 3, л. 211.

[59] Утро России, 1910, 3 окт.

[60] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 114.

[61] Объяснительная записка к проекту «Исключительного положения» 8 янв. 1907 г. - ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 2, д. 150, л. 711-712.

[62] Приложения к стеногр. отчетам Гос. думы. 3-й соз. Сес. II. 1908-1909, т. II, № 421, с. 1-72.

[63] См.: Любаров П. Е. О положении служащих торговых заведений («пролетариев прилавка») в царской России. - В кн.: Из истории рабочего класса СССР. Львов, 1963, с. 156-178.

[64] Гос. дума. 3-й соз. Сес. V, ч. IV, стб. 2580. 2588.

[65] См.: Любаров П. Е. Третья Государственная дума и вопрос о страховании рабочих в казенных предприятиях. - Вестник МГУ. История, 1967, № 2, с. 46-47.

[66] Журнал заседания Совета ПОЗФ 16 сент. 1908 г. - ЦГИА СССР, ф. 150, oп. 1, д. 52, л. 51.

[67] Труды Пятого очередного съезда представителей промышленности и торговли, состоявшегося 15, 16, 17 и 18 марта 1911 г. в С.-Петербурге. СПб., 1912. Журналы заседаний, с. 33-34.

[68] Гос. дума. 3-й соз. Сес. IV, ч. III, стб. 2709; Подробнее о думских прениях по страховым законопроектам см.: Корбут М. К. Страховые законопроекты в третьей Государственной думе. - В кн.: Материалы по истории социального страхования. М., 1928, сб. 1, с. 18-59; Аврех А. Я. Указ. соч., с. 252-266.

[69] ЦГАОР СССР, ДП, 2 д-во, 1911, д. 13, ч. 13, л. 123.

[70] Там же, л. 170.

[71] Подробнее см.: Шелымагин И. И. Законодательство о фабрично-заводском труде в России. М., 1952, гл. 4.

[72] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 147.

[73] Правда, 1912, 22 апр.

[74] Шестой очередной съезд представителей промышленности и торговли. СПб., 1912, с. 8.

[75] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 341.

[76] См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 245-250.

[77] ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 8, д. 8, л. 44-46.

[78] Цит. по: Бадаев А. Е. Большевики в Государственной думе. Л., 1930, с. 63.

[79] Гос. дума. 4-й соз. Сес. I, ч. 1, СПб., 1913, стб. 1313.

[80] Гос. дума. Обзор деятельности комиссий и отделов. 4-й соз. Сес. I. 1912- 1913 г. СПб., 1913, стб. 436-437; Сес. II. 1913-1914 г. СПб., 1915, стб. 478-489.

[81] Государственный совет. Стенографические отчеты. 1912-13 годы. Сессия девятая. СПб., 1914, стб. 1252-1253.

[82] Там же, стб. 1266.

[83] Там же, стб. 1372.

[84] Там же, стб. 1276.

[85] См.: Лаверычев В. Я. Царизм и рабочий вопрос в России. М., 1972. с. 242-245.

[86] ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 16, д. 96, л. 46.

[87] См.: Портянкин И. А. «Правда» и страховая кампания (1912-1914 гг.). - Вопросы истории КПСС, 1962, № 2, с. 95-105.

[88] См.: Воспоминания В. Ф. Джунковского за 1913-1914 гг. - ЦГАОР СССР, ф. 826, оп. 1, д. 53-54.

[89] Красный архив, 1936, № 1, с. 51-57.

[90] Там же, с. 57-65.

[91] Н. А. Маклаков - В. Н. Коковцову 29 окт. 1913 г. - ЦГАОР СССР, ДП, 2 д-во, 1910. д. 14, ч. 1, л. 236-237.

[92] Там же, 1912, д. 13, ч. 2, л. 91-92.

[93] Докл. начальника канцелярии Военного министерства ген.-лейт. Данилова, 27 авг. 1913 г. - ЦГВИА, ф. 2000, т. 1. оп. 2, д. 262. л. 5-7.

[94] ЦГИА СССР. ф. 1405, оп. 532, д. 616, л. 13.

[95] См.: Корбут М. К. Рабочая политика 4-й Государственной думы. - Красная летопись, 1931, № 5/6, с. 88-94.

[96] Письмо Совета съездов представителей промышленности и торговли 9 авг.. 1913 г. - ЦГИА СССР. ф. 32, oп. 1, д. 1887, л. 1-2.

[97] Борьба со стачечным движением накануне мировой войны. - Красный архив, 1929, т. 3, с. 101-125.

[98] ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 10, д. 125, л. 37.

<< Назад | Содержание | Вперед >>