Владимир Павлович Антонов-Саратовский
(1884-1965)

Профессиональный революционер, член Коммунистической партии с 1902 г., он прошел через горнило трех революций. Все было в его жизни: время слабости и колебаний, когда Антонов-Саратовский в 1906-1907 гг. после поражения революции примкнул к меньшевикам, и момент истины, когда он, человек сильный, способный к самоанализу, порывает с меньшевиками в 1908 г. и возвращается в большевистскую партию, чтобы навечно связать с ней свою судьбу. В 1917 г. рабочие и солдаты Саратова избрали его председателем Совета. Антонов-Саратовский возглавил вооруженное восстание в городе. Сражался на фронтах гражданской войны, а после боролся за укрепление Советской власти на Украине. Будучи членом Реввоенсовета 4-й армии, уполномоченным ЦК КП(б)У, Совнаркома УССР, возглавил борьбу с бандами Махно. В 1921-1923 гг. - ректор Коммунистического университета им. Я. М. Свердлова. С 1924 г. - председатель уголовной коллегии Верховного суда СССР. Избирался делегатом на многие партийные съезды и съезды Советов.

Настоящая публикация является фрагментом воспоминаний Антонова-Саратовского. Впервые они были опубликованы в журнале «Смена», 1962, № 8. Текст публикуется по изданию: Воспоминания о В. И. Ленине, т. 3. М., 1984, с. 163-168.



Это было в середине января 1918 года. С отрядом красногвардейцев я прибыл из Саратова в Петроград. Оставив часовых у вагонов и предоставив отряду располагать временем по своему усмотрению, я отправился в Смольный, к Ленину. Идти было довольно трудно, так как всюду возвышались наметенные ветром сугробы снега. Их никто, по-видимому, не убирал в течение продолжительного времени.

Вот и Смольный. Ворота настежь. Против ворот броневик. В вестибюле красногвардейская охрана. Говорливые, оживленные, спешащие толпы рабочих, красногвардейцев, солдат, как два потока, то вливаются, то вытекают из здания. Вливаюсь в общий поток и я. Попадаю в какую-то комнату, где секретарь обещает мне устроить свидание с тов. Лениным и куда-то уходит. Через несколько минут вернувшись обратно, он сказал мне, что Владимир Ильич примет меня завтра, в перерыве между заседаниями съезда.

В это время заседал III Всероссийский съезд Советов[1]. Я отправился на съезд в Таврический дворец. Выдачей мандатов заведовали тт. Аванесов и Урицкий. Прочитав выписку о том, что я избран в Учредительное собрание по большевистскому списку, Урицкий нахмурился:

- Как же вы это так... опоздали?

- Меня не пустила партийная организация вследствие сложности обстановки в Саратове. Я бы и теперь не приехал, если бы не нужда в деньгах. [323]

- Полюбуйтесь на наших милых товарищей! - воскликнул Урицкий. - Тут каждого из наших считали, волновались... А они там сложности нашли... Безобразие!

Получив мандат, я прошел в зал заседаний. Зал и кулуары были заполнены депутатами. Я увидел среди них тех, с кем в свое время сидел в участковых тюрьмах и в Таганской тюрьме, находился в ссылке, работал в подполье. В ряде случаев мы, знавшие друг друга по подпольной работе, впервые называли свои настоящие фамилии и как бы знакомились во второй раз...

Во время речи Мартова в зале началось оживление, словно сильный ветер прошелся по вершинам деревьев таежного леса. Я стал искать причины этого оживления.

- Ленин! - сказал мне сидевший рядом товарищ.

Ильич сторонкой пробирался в президиум. Зал огласился громовым возгласом: «Да здравствует товарищ Ленин, вождь мировой революции!» Ораторов почти перестали слушать. Чувствовалось, что и друзья и враги с напряжением ждали выступления В. И. Ленина.

- Слово принадлежит товарищу Ленину!

Подавляющее большинство съезда встает. Что-то грозное в том восторге, которым люди живой революционной практики приветствуют своего любимого вождя. Дыхание революции проносится по залу. Крики «Ура-а!» несутся со всех сторон.

Ильич безнадежно машет своей потертой, черного каракуля шапкой. Но разве можно сразу прекратить это мощное проявление чувств?! Конечно, нет. Наконец зал успокаивается. Ильич получает возможность говорить. В своей простой и убедительной речи Ленин отбивает атаки меньшевиков и правых эсеров. Он снимает с их выступлений словесную мишуру и показывает их во всей неприглядности. Предательской линии правых эсеров и меньшевиков Ленин противопоставляет четкую позицию большевистской партии; широкими мазками он рисует захватывающую перспективу развития пролетарской революции.

Во время речи В. И. Ленина делегаты съезда незаметно для себя придвигались все ближе и ближе к трибуне, стремясь не пропустить ни одного слова великого вождя. Какая-то необычайная близость связывала всех нас с Ильичем. Казалось, что от него к нам и от нас к [324] нему проходят магнитные токи. Когда меньшевики или правые эсеры поднимали шум, протестуя против речи Ленина, съезд заставлял их умолкать.

В эти дни я был принят В. И. Лениным. Как сейчас помню длинный коридор, в глубине которого приемная Председателя Совета Народных Комиссаров. Около двери ходит красногвардеец, зорко следящий за тем, чтобы без пропуска никто не проник к В. И. Ленину. У меня был пропуск. Вхожу. Небольшая комната, разделенная надвое. Простой стол с набросанными книгами, газетами, рукописями. Недоеденный кусок черного хлеба. Два кресла и два-три венских стула. У стола, кутаясь в пальто, сидел и что-то писал Ильич. В комнате было холодно.

После первых слов приветствия я собирался развернуть перед Лениным картину саратовских событий, чтобы показать необходимость удовлетворить наши просьбы .Но не успел я, как говорится, рта открыть, Ильич спросил меня:

- Ну, как у вас? Как саратовские мужики? Они ведь у вас там злой народ!

Этим вопросом он спутал намеченный мною план беседы. Ленин спрашивал о том, много ли сожжено помещичьих имений, можно ли рассчитывать на поддержку крестьян, дадут ли они хлеба, что делают саратовские большевики для привлечения крестьянства на сторону Советской власти.

Я рассказал Ленину, что за полмесяца до прихода в Саратов из Петрограда декрета «О земле» мы издали свой декрет о передаче земли крестьянам и это сказалось на результатах решений губернского крестьянского съезда. Владимир Ильич от души рассмеялся, радостно потер руки и, откинувшись на спинку стула, лукаво прищурив глаза, сказал:

- Это хорошо. Этим вы несомненно подорвали влияние эсеров.

После ответов на вопросы В. И. Ленина я сообщил ему, что цель моего приезда - получить деньги на военные нужды. Он внимательно выслушал и предложил мне сперва поговорить в Наркомате по военным делам с Н. И. Подвойским.

- Идите к нему, если что не так, приходите ко мне, - сказал он.

На следующий день я был в Наркомате по военным делам (он тогда помещался на Мойке). Я сказал [325] Н. И. Подвойскому, что Саратову угрожает опасность, что в случае захвата белогвардейцами Саратова произойдет объединение контрреволюционных элементов донского, астраханского и урало-оренбургского казачества в единый контрреволюционный фронт, который может двинуться на Москву. Н. И. Подвойский соглашался, что мы правильно учитываем стратегическое положение Саратова, но в ответ на мою просьбу выдать нам три миллиона рублей сказал:

- Вы что-о-о, в уме? Нам самим отпущено на всю страну полтора десятка миллионов. А он - три миллиона! Сказал тоже!

- Так не дадите?

- Не дам, не дам! Вопрос может идти о 200, от силы 300 тысячах рублей.

Тогда я отправился к Ильичу и сообщил ему, что отказ Н. И. Подвойского срывает организацию наших вооруженных сил в центре казацкой «вандеи»[2].

- Не кипятитесь, - успокаивал меня Ильич и тут же набросал своим тонким почерком записку. - Возьмите и скорее идите к Подвойскому. Все обойдется.

В записке содержалось предложение отпустить мне 5 миллионов рублей. Прочитав записку, Н. И. Подвойский пришел в отчаяние, просил Ильича изменить данное им указание. Но ничего не помогло: деньги были нами получены.

Отпуская меня, Ильич дал два указания: прежде всего обратить самое серьезное внимание на крестьян. Организуйте бедноту, крепче свяжитесь с середняком, говорил В. И. Ленин. И второе указание: добывайте хлеб и везите его к нам, в Питер и в Москву, не останавливайтесь ни перед чем... [326]


[1] См. вступительную статью, с. 35-38.

[2] Вандея - департамент на западе Франции. В годы Великой французской революции и Директории - центр монархической контрреволюции. Наряду с дворянством и духовенством в мятежах участвовала значительная часть крестьянства, прежде всего зажиточного.


<< Назад | Содержание | Вперед >>