А. Г. Шляпников родился в старинном русском городе Муроме в семье ремесленника. Когда ему не было еще трех лет, умер отец, и мать, оставшаяся одна с четырьмя детьми, все силы положила на то, чтобы поднять их на ноги. В большей степени, чем религиозная обстановка старообрядческой семьи, воспитывала А. Г. Шляпникова шумная улица провинциального городка с ее ссорами и драками. Еще будучи подростком, он участвовал в 1901 г. в стачке на фабрике, где работал. В том же году вступил в ряды РСДРП. В 1903 г. - первый арест, в 1905 г. - второй. А. Г. Шляпников - участник революции 1905-1907 гг., а с 1907 г. член Петербургского комитета партии. С начала 1908 г. в эмиграции. Находясь в Стокгольме по поручению ЦК РСДРП, в 1914 г. проводил работу по установлению связей между заграничным бюро ЦК и русской частью ЦК и ПК. В 1915 г. кооптирован в состав ЦК. «В Питере по поручению ЦК, - писал А. Г. Шляпников в автобиографии, - создал руководящее российской социал-демократической работой бюро ЦК. В начале 1916 г. снова выехал за границу. Все эти годы работал в теснейшем контакте с заграничной частью ЦК, в состав которого входили В. И. Ленин и Г. Зиновьев» (Московские новости, 1987, 13 декабря). А. Г. Шляпников - активный участник революционных событий февраля - марта 1917 г. Он входил в инициативную группу по созданию Петроградского Совета, а 27 февраля (12 марта) 1917 г. был избран в Исполком Петросовета, состоявший из 15 человек. От партии большевиков кроме него туда входили П. А. Залуцкий. Принимал самое активное участие в организации возвращения В. И. Ленина и других политэмигрантов в Россию. С марта 1917 г. - член Исполнительной комиссии Русского бюро ЦК, член Петербургского комитета РСДРП (б), председатель Петроградского союза металлистов. Делегат I Всероссийского съезда Советов (член ВЦИК). Позднее вошел в состав Петроградского ВРК. На II съезде Советов избран в первое Советское правительство в качестве наркома труда. Поддерживал сторонников создания «однородного социалистического правительства», но в отставку не вышел. На VII (Экстренном) съезде РКП (б) избран кандидатомв члены ЦК, на X съезде - членом ЦК. В годы гражданскойвойны А. Г. Шляпников - член РВС Южного и Каспийско-Кавказского фронтов и 16-й Армии Западного фронта. В 1920-1922 гг. - один из лидеров «рабочей оппозиции». Впоследствии на хозяйственной работе. В 1933 г. исключен во время чистки из партии как «перерожденец»: выступил на суде в защиту беспартийного члена жилищного кооператива в ущерб другому члену кооператива - коммунисту, не боролся активно с троцкистской оппозицией. В последнее время работал экономистом в управлении Нижне-Волжского пароходства. В 1935 г. арестован и по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР от 2 сентября 1937 г. расстрелян. В 1963 г. реабилитирован посмертно.
Настоящий текст представляет собой фрагмент из воспоминаний А. Г. Шляпникова «К Октябрю», впервые опубликованных в журнале «Пролетарская революция», 1922, № 10, с. 19-42. Воспоминания больше не переиздавались.
Двадцать шестого октября днем было заседание Центрального Комитета. Какие вопросы обсуждались на нем, я не знаю, но мне лично было передано, что я должен «овладеть» министерством труда. Назначение правительства предполагалось сделать к концу съезда, а поэтому мандат мне был выдан Военно-революционным комитетом за № 1420 с подписями председателя Н. Подвойского и за секретаря Л. Карахана. Мандат был краток, написан на бланке Военного отдела Исполкома Петербургского Совета. В нем значилось: «Удостоверение. Военно-Революционный Комитет уполномачивает товарища А. Г. Шляпникова Комиссаром Министерства Труда».
В сумерки ненастного дня я направился в Мраморный дворец, в котором помещалось министерство труда. Путь туда мне был знаком, да и самый Мраморный дворец не был новым. В качестве председателя союза металлистов я бывал в министерстве труда на междуведомственных совещаниях по вопросам тарифного договора. За несколько дней перед этим получил письменное предложение от министра труда с просьбой прийти для переговоров 23 октября. В чем заключались и к чему относились эти переговоры, узнать уже не пришлось. События за эти дни повернулись таким образом, что министр труда очутился в Петропавловке, а мне пришлось вступить во владение министерством.
Мраморный дворец был во тьме, когда я пробрался к нему. Во дворе помещались самокатчики, а также низшие [126] служащие дворца и прислуга князей, жившие в прилегавших ко дворцу зданиях. Вход в министерство труда был заперт, но один из сторожей быстро нашел курьера министерства, у которого имелись ключи от всех дверей. Явившемуся курьеру и сторожу я предъявил свой мандат. Один из них пошел за другими курьерами и сторожами, чтобы обсудить вместе, как им быть. Явилось еще несколько человек, а всего было человек 6-8. Я объяснил им значение переворота, а в заключение спросил, считают ли они обязательным для себя решения съезда Советов и постановления Петербургского Совета рабочих и солдатских депутатов? Последовал утвердительный ответ. Тогда я заявил, что отныне единственным представителем власти по министерству труда они должны считать только меня, и попросил провести меня по помещениям министерства. Товарищи курьеры и сторожа охотно исполнили мою просьбу и, взяв свет, повели меня по громадным комнатам Мраморного дворца. Внешне все было в порядке. От некоторых столов яз абрал ключи. Стол в кабинете министра труда оказался незапертым, я запер его и взял себе ключ. На письменном столе лежала записка, сообщающая о том, что «заседание Временного правительства переносится с 4-х часов дня на 8 часов вечера 20/Х 1917 г.».
Служащие министерства труда в этот день объявили забастовку протеста против перехода власти в руки рабочих и крестьян. Все работники этого министерства были организованы в «свой союз» служащих министерства. Руководство деятельностью этого министерства лежало исключительно на меньшевиках крайнего оборонческого направления. Глава - министр труда К. А. Гвоздев, наш старый противник, организатор рабочих групп при военно-промышленных комитетах[1], принадлежал к правому крылу меньшевистского Центрального Комитета. Управляли различными отделами министерства наиболее махровые большевикоеды: Шварц (Моносзон), Ляховецкий (он же Майский), П. Колокольников, Пумпянский и много других.
Шварц (Моносзон) был председателем правления союза служащих министерства труда и руководил забастовкой. Курьеры и низшие служащие после беседы со мной объявили, что они к забастовке не примкнут и будут работать. На этом мы расстались. Таким путем, без малейшего насилия, без каких бы то ни было угроз, даже без повышения голоса, простым товарищеским объяснением [127] я завоевал низший персонал министерства труда и получил возможность... свободно овладеть зданием министерства.
* * *
После «завоевания» министерства труда успел прийти к началу заседания съезда. Второе заседание открылось лишь вечером, уже без соглашательских и шедших за ними делегатов. Первым шел вопрос о мире. Докладчиком выступил В. И. Ленин, предложивший известное воззвание к народам и правительствам всех стран. Вопрос был поставлен настолько ясно, а в нашей прессе и на собраниях он освещался еще до того со всех сторон, что не вызвал особых возражений даже со стороны левых социалистов-революционеров.
После ухода меньшевиков и эсеров правых и центра съезд повел работу удивительно деловито и единодушно. После полуночи был поставлен вопрос о земле. Докладчиком выступал В. И. Ленин. Декрет также был единодушно принят.
Так же единодушно была отменена введенная на фронте смертная казнь[2] и воззвание к фронту об организации в армиях временных революционных комитетов, а также к казакам, железнодорожникам и др. Вслед за этими вопросами был поставлен и вопрос о власти. По этому пункту порядка дня выступил отошедший от нашей партии в лагерь неопределенных «интернационалистов» т. Авилов. Вся речь его сводилась к доказательству необходимости соглашения левой части демократии с правой частью ее. От левых эсеров в защиту «единства среди демократии» выступил Карелин. Им отвечал т. Троцкий, фактами доказавший, что единства и т. п. хороших вещей не хотят как раз те, которых они считают правой частью революционной демократии.
После прений был утвержден список Временного рабоче-крестьянского правительства - Совета Народных Комиссаров: во главе - Председатель В. И. Ленин, наркомвнудел - А. И. Рыков, земледелия - В. П. Милютин, труда - А. Г. Шляпников, по делам военным и морским - комитет в составе: 1) Овсеенко (Антонов), 2) Н. В. Крыленко и 3) П. Е. Дыбенко. Наркомпути еще не был намечен. Список был принят без возражений[3].
В мотивировке о методе управления ведомствами было подчеркнуто, что оно должно быть коллегиальным. [128] Нарком должен быть лишь председателем той комиссии, которая будет назначена для управления ведомством.
Точно не помню, произошло ли в ту ночь или на другой день после закрытия съезда совещание в комнате ВЦСПС, в нижнем этаже Смольного, на котором партийные работники из профессиональных союзов и Центрального совета фабрично-заводских комитетов обсуждали вопрос об организации «комиссии труда», а также создание особого органа - «Совета труда», в состав коего должны были войти представители крупнейших профессиональных объединений. В «комиссию труда», или коллегию, как это называют теперь, на совещании были выдвинуты следующие имена: страховое дело - тт. Винокуров, Осипов, Падерин; по вопросам рабочего законодательства выдвигали Ларина; как специалиста по вопросам охраны труда предполагали пригласить А. М. Коллонтай; для руководства биржами труда, всем рынком труда выдвинули В. В. Шмидта; в руководители борьбой труда с капиталом, регулированием конфликтов предложен был т. Г. Ф. Федоров; по делам инспекции труда наметили Чубаря. Впоследствии эти предположения были незначительно изменены. Вместо А. М. Коллонтай был приглашен т. Вегер, рекомендованный т. Винокуровым. Чубарь также был оставлен на другой работе. Т[ов] Ларин оказался работником недолговременным.
Кроме того, на этом совещании было принято предложение о включении в «комиссию труда» представителей профессиональных организаций. Идея «Совета труда» была покинута, и все сошлись на простом представительстве.
Все предположения, выработанные совещанием партийных товарищей, были приняты и в Совете Народных Комиссаров. Состав «комиссии труда» был утвержден.
В первый же день перед нами встал вопрос о работниках и технических служащих. Весь старый персонал министерства труда бастовал. Лично я был доволен таким острым конфликтом. Борьба была бы труднее, если бы эти несколько сот чиновных душ, под опытным руководством меньшевиков и социал-революционеров, оставались бы на своих насиженных местах, ведя борьбу, саботируя работу.
В других министерствах картина была та же. Все служащие довольно дружно бастовали, ожидая нашего [129] «немедленного падения». Сроки «краха» были небольшие - от пяти дней и не более двух недель. Такой срок предполагали выдержать, а там подоспеет Учредительное собрание, которое уже, конечно, отблагодарит людей 20-го числа[4] за «преданность революции».
И нам сразу же, на первых шагах, приходилось ставить вопрос о борьбе со стачкой и саботажем в общероссийском, точнее в общепитерском, масштабе. Для нашего Комиссариата труда мы вопрос разрешили сравнительно легко и быстро. Правление союза металлистов отпустило часть служащих: машинистку, работников по бухгалтерии и общему делопроизводству. С этим небольшим кадром мы и начали нашу работу. В первую очередь организовали набор новых служащих для всех народных комиссариатов. Управление делами Наркомтруда организовала т. Нина Шутко. В секретариате работали Кирилл Иванович Шутко, инженер Арский и металлист от Лесснера т. Кодацкий. Г. Ф. Федоров обеспечил свой отдел союзными работниками. То же сделали В. В. Шмидт, а рабочая группа страхового совета прямо пришла на работу полностью своей руководящей головкой. В течение пары дней все наши отделы имели уже достаточный кадр работников. Одновременно с вербовкой работников для канцелярской работы пришлось подумать и относительно всего хозяйства Мраморного дворца. От курьеров я узнал, что в здании имеются большие ценности портативного характера. Пришлось взять одного хозяина нашей нелегальной квартиры периода 1915-1917 годов, фотографа И. Коваленко, и ему поручить организацию хозяйства и охраны, совместно с комитетом служащих[5].
Из всех правительственных учреждений Народный комиссариат труда был организован первым, и благодаря этому к нам приходили по всяким делам, вплоть до разрешения на выезд из России.
Наш призыв к поступлению на службу дал хорошие результаты. Желающие получить должность стояли в очередь и распределялись нами по многим учреждениям. Среди предлагавших свои услуги были различные группы: безработные, идейные товарищи и члены партии, желавшие сломить эту позорную стачку, но были и такие, которые стремились «примазаться», поживиться в хаосе первых дней нашей власти.
При ознакомлении с делами министерства труда тотчас же выяснилось, что многие материалы были унесены. [130] Бухгалтерские книги исчезли. Ключ от несгораемого шкафа также был унесен. Пришлось отдать распоряжение о розыске пропавшего. Адреса служащих нашли и предложили сдать дела и кассу. Аппарат принуждения и розыска не работал, новый только-только начал создаваться. Пришлось вести «переговоры» с отдельными служащими б[ывшего] министерства труда, чтобы обнаружить держателей похищенного. Под давлением перепуганных чиновников мы получили от их руководителей следующее официальное отношение:
Копия.
6 ноября 1917 г.
Господину А. Г. Шляпникову.
Милостивый государь.
Ввиду неоднократных обращений Ваших к кассиру Министерства Труда М. И. Петрову с требованием о сдаче Вам кассы и дел, сим доводим до Вашего сведения, что касса и дела сданы Петровым на хранение, по распоряжению министра труда, правлению союза служащих Министерства Труда.
Председатель
Правления Союза
Служащих Моносзон.
Секретарь Ципкина.
Подтверждаю:
Управляющий Канцелярией
Министерства Труда
Новаковский.
Имея такое признание, я отдал распоряжение об аресте всех этих господ. Однако первых двух милиции найти не удалось, очевидно, они скрывались. Новаковский же был арестован и доставлен в Смольный. Он был изрядно перепуган и давал странные объяснения. У него никаких дел обнаружено не было. За этот арест на меня обрушился т. Рязанов[6], и по его ходатайству Новаковский был освобожден.
Успех в деле набора сотрудников для государственных учреждений был столь очевиден, что внес смущение в ряды забастовщиков. Однажды, не помню точно дня, ко мне пришла делегация от стачечного комитета всего чиновного Петербурга во главе с меньшевиком Шварцем и... заявила протест по поводу моих действий. [131]
«Как это Вы, - обратился ко мне Шварц, - председатель Всероссийского союза металлистов, занимаетесь набором штрейкбрехеров?»
Что можно было сказать таким господам, которые свою антипролетарскую борьбу равняли со стачкой рабочих? Я ответил, что мои действия одобрены всеми союзами, а их стачку я считаю делом контрреволюционным и борюсь с ней, как с контрреволюцией.
Вооруженная борьба с силами реакции перенесласьс улиц Петербурга на царскосельские и гатчинские равнины. Мимо нашего Мраморного дворца тянулись отряды рабочих-красногвардейцев. С фронта борьбы сообщали, что моряки и рабочие были наиболее стойкими бойцами. Некоторые воинские части гарнизона поддавались панике, и матросы вместе с красногвардейцами спасали положение. Наши части ощущали недостаток в артиллерии. Путиловский завод, его пушечные мастерские быстро справились с этой нуждой. Помню, что союзу металлистов пришлось заниматься в эти дни вопросами ремонта, вооружения, а также поисками военных материалов.
Были часы большого беспокойства за положение на фронте. В нашем распоряжении были огромные силы, но в то же время была чрезвычайно слабая руководящая организация. И нередко в такие моменты я заставал нашего Предсовнаркома В. И. Ленина за штабной картой, планирующего какие-либо движения на противника. Частенько в такие моменты и мне приходилось пускаться на розыски колючей проволоки или еще каких-либо предметов войны. Поиски вооружений металлического характера были облегчены хорошей связью Центрального правления союза с его районами, а последних - с заводами. Рабочие проявляли необычайное геройство и производительность. Путиловский завком сообщал мне тогда, что рабочие-пушечники в течениене многих часов выполняли недельные работы, не считались ни с часами, ни с погодой.
Вслед за Питером в линию борьбы вошла Москва. Одно время в Совет Народных Комиссаров приходили тревожные сообщения. Развертывающаяся гражданская война пугала многих и в наших собственных рядах.
Несмотря на сравнительное единодушие II съезда в решении вопроса о власти, невзирая на одержанные успехи наших войск под Петербургом, разногласия внутри нашей партии не утихали. Мысли о «едином» социалистическом министерстве были покинуты после [132] ухода меньшевиков и правых социал-революционеров со съезда. Однако оставались еще левые социалисты-революционеры, за которыми шло значительное большинство имевших тогда место крестьянских съездов. Крестьяне требовали нашего соглашения с левыми социалистами-революционерами. Я не помню, в какой стадии были тогда переговоры между Центральными Комитетами нашей партии и эсеров (левых). Помню лишь высокий интерес, который проявили к этому соглашению наши партийные круги и беспартийные рабочие. Этому соглашению придавали большое значение потому, что оно являлось осуществлением идеи единого социалистического министерства, без соглашения с буржуазией.
Партия левых социалистов-революционеров, несмотря на то что за ней шло значительное число крестьян, среди рабочих имела слабый успех. Ее колебания между нами и правыми предсказывали ей плохой конец. Но все же соглашение с ними, как этап в укреплении советской системы власти, было необходимо.
Как разрешал Центральный Комитет этот вопрос конкретно, не знаю, но помню, что тт. Каменев и Зиновьев сообщали мне об «упорстве» В. И. Ленина по этому вопросу. Время было крайне горячее, в среде членов Центрального Комитета шла борьба, ответственные работники были крайне смущены полной неосведомленностью в этом вопросе.
Однажды, в начале ноябрьских дней, я был вызван от имени тт. Каменева, Зиновьева и Рыкова в Смольный, в кабинет, который ранее занимал Президиум Петербургского Совета, в частности Н. С. Чхеидзе. Придя туда, я нашел группу товарищей, в глубоком возбуждении обсуждавших и подписывавших какое-то заявление. Собиранием подписей занималась О. Д. Каменева. Мне объяснили, что вопрос о соглашении окончательно потерпел крах в Центральном Комитете, а поэтому товарищи решили сообщить фракции ВЦИК о своем отношении и уходе с ответственных постов. Я заявил им о своей солидарности в вопросе о соглашении, но сказал, что решительно протестую против отказа от работы. Свою подпись дал с оговоркой, что согласен лишь с политической оценкой момента, но отнюдь не согласен покидать работу и что заявление, само собой разумеется, пойдет только в партийном порядке и не для прессы. Предупредил товарищей, что на фракции ВЦИК [133] буду решительно возражать против ухода от работы. Я очень сожалел тогда, что не сумел прежде выяснить подробно от В. И. Ленина, как стоял вопрос в ЦК, положился исключительно на информацию лишь части членов ЦК. Кажется, в тот же день было совещание фракции ВЦИК, на котором я отмежевался от уходивших, но выразил свое согласие в вопросе о необходимости временного соглашения с левыми социал-революционерами. Заявление это попало в буржуазную печать, которая сделала из него большую шумиху[7].
Конец октября и начало ноября были днями поистине «смуты великой» в нашей партийной среде. Многие быстро поддавались настроениям. Показательным было знаменитое беспокойство т. Луначарского за судьбу «Василия Блаженного» в Москве[8].
Все эти колебания создали кризис первого Совета Народных Комиссаров. В то время еще не было ни «закомиссарившихся», ни особенных охотников идти в народные или иные комиссары. На всем лежала печать борьбы, исход которой был неведом. Ушедших от работы в народных комиссариатах товарищей было заменить нелегко. По поручению Председателя Совета Народных Комиссаров и Центрального Комитета партии я подыскивал кандидатов на посты различных наркоматов. Очень живо помню маленькую картину того, когда мы с В. И. Лениным «уламывали» Г. И. Петровского, чтобы он взял на себя руководство Народным комиссариатом внутренних дел. Долго искали мы подходящего товарища для занятия поста народного комиссара торговли и промышленности. Мне было поручено переговорить с Л. Б. Красиным и инженером Серебровским о возможности использовать их для этой работы. Отношение Л. Б. Красина мне удалось установить через А. М. Коллонтай. Его отношение к работе с нами в ту пору было отрицательное. Серебровский же согласился работать в качестве технической силы. В результате этих поисков Совет Народных Комиссаров возложил на меня задачу «овладения» и бывшим министерством торговли и промышленности, этим детищем российской буржуазии.
* * *
Министерство торговли и промышленности было «хозяином» всех портов, в его ведении находился Горный департамент, управление всеми горными округами (горная [134] инспекция), а также и управление казенными горными заводами и т. п. Портовые рабочие, рабочие уральскихи др. казенных заводов благодаря саботажу оказались без выдач следуемой заработной платы, заводы - без надлежащих руководств.
Количество служащих на Тучковой набережной превышало 1200 человек. И все они поддерживали «революционную» демократию забастовкой. «Овладение» этим министерством я начал собранием. В назначенный день и час собралось очень немного служащих, главным образом сторожа, истопники и курьеры. Они были за Советскую власть; с их помощью мы получили возможность и приступить к работам. Среди этих служащих оказалось много хороших товарищей, знавших характер работы различных отделов и департаментов, входивших в состав министерства торговли и промышленности.
Для работы в Народном комиссариате торговли и промышленности мне удалось привлечь рад ценных товарищей. В качестве секретаря работал тогда Д. А. Павлов, заведовали отделами Серебровский, Вронский, Тер[-Арутюнянц], молодой инженер-горняк Филиппов и много других. В первую очередь мы взялись за отдел промышленности, Горный департамент, отдел портов, управление заводами и канцелярией министра.
Роль министерства торговли и промышленности за время войны чрезвычайно возросла. Оно являлось уже регулирующим центром для многих отраслей крупной промышленности. Под его контролем находился «Осотоп», «Расмеко»[9]. Овладев работой некоторых отделов бывшего министерства, мы повели наступление на другие отделы и учреждения, находившиеся в соподчинении бывшему министерству торговли и промышленности. «Осотоп», в котором работал покойный профессор Кирш, заявил протест по случаю вторжения в его область «власти комиссаров». Урегулирование этих дел я поручил т. А. Падерину. «Расмеко» «взял» т. Савельев (Макс). Вскоре нам пришлось распространить свое влияние и на Москву. Для овладения хлопковым комитетом и Центротканью были направлены двое товарищей: А. Киселев и т. Степанов.
Разбор дел в Горном департаменте был поручен нескольким студентам-горнякам. Они нашли дела департамента в страшном запустении. Опоздания в делопроизводстве были шестимесячные. И шесть студентов-горняков сумели разобрать дела и в течение двух недель выполнили [135] работу 30 чиновников, поставив делопроизводство так, что справлялись с текущей работой без опозданий.
С уральских заводов приезжали делегации с призывамио вмешательстве в дела управления заводами иокругами. Народный комиссариат труда был засыпантелеграммами о неплатеже заработка. Со всех стороннеслись жалобы на саботаж фабрикантов и заводчиков,останавливавших работу предприятий.
* * *
В процессе организации аппаратов власти и борьбы с саботажем нам пришлось развернуть и законодательную деятельность. В первую очередь мы поставили в порядок дня нашей текущей работы по Народному комиссариату труда последовательное осуществление наших программных минимальных требований по рабочему законодательству.
Еще в те дни было не ясно, как сложатся взаимоотношения между Советами, Советом Народных Комиссаров и будущим Учредительным собранием. Издавая декреты, мы еще не исключали возможности прохождения их через Учредительное собрание. Поэтому многое в декретах носило декларативный и агитационный характер. Некоторые товарищи даже спешили издавать как можно больше декретов и постановлений, чтобы поставить будущее Учредительное собрание перед фактами. К таким принадлежал т. Ларин, поспешивший без ведома коллегии издать декрет о 8-часовом рабочем дне, поправив проект, заготовленный в бывшем министерстве труда.
Одним из первых декретов, выходивших за пределы наших былых требований из программы-минимум, явился декрет о рабочем контроле. По вопросу о рабочем контроле я собирал специальные заседания товарищей по Народному комиссариату, а также и представителей тогдашних профсоюзов. Было внесено несколько проектов, но ни один не удовлетворил меня. Совет Народных Комиссаров придавал декрету о рабочем контроле огромное значение, и я неоднократно советовался и с В. И. Лениным, и другими товарищами о характере его. По ходу дела в народном хозяйстве уже тогда было ясно, что рабочий контроль будет коротким этапом, переходной ступенью к фактическому овладению хозяйством. [136]
Проект, в окончательной форме разработанный мною, был наконец принят сначала «комиссией труда», а затем внесен в Совет Народных Комиссаров[10]. Последний принял его, но ввиду особой важности этого постановления перенес его во ВЦИК. Там же была избрана особая комиссия, которая внесла ряд несущественных поправок. Особенное внимание было уделено первому пункту. Его я редактировал несколько раз, прежде чем достиг желанной для комиссии формулировки, возможно общей, всеобъемлющей, чтобы никакое предприятие, имеющее общественное значение, не ускользнуло. Ремесла не затрагивались.
После рассмотрения в комиссии декрет о рабочем контроле был принят ВЦИКом довольно единодушно.
Буржуазная пресса и капиталисты отнеслись к декрету о рабочем контроле решительно отрицательно. Общества заводчиков и фабрикантов, уральские горнозаводчики, Общество инженеров и др. организации выступили активно против рабочего контроля. Принимались соответствующие резолюции протеста, а все попытки рабочих на деле осуществить контроль вызывали сопротивление фабрикантов, заводчиков или их ставленников. Началась борьба. Немало заводчиков, фабрикантов, коммерсантов и инженеров поплатились тюрьмой за сопротивление рабочему контролю. Рабочий контроль положил начало борьбы с тем хозяйственным саботажем, который проявляли капиталисты начиная с самых первых еще дней Февральской революции.
Четвертый пункт декрета о рабочем контроле предусматривал создание особого Совета рабочего контроля временно, на основе делегирования центральными всероссийскими правительственными и рабочими организациями. Первые собрания Совета рабочего контроля происходили в Мраморном дворце под моим председательством. Из участников припоминаю тт. Ларина, Савельева (Макса), Милютина, Смирнова, Скрыпника, Оболенскогои др. На этих собраниях мы очень быстро перешли от рабочего контроля к организации народного хозяйства. На первых же собраниях были выдвинуты проекты организации Высшего совета народного хозяйства[11]. Таким образом, современный совнархоз имеет свое начало в Совете рабочего контроля.
Со всех концов России приезжали к нам, в Народный комиссариат труда, делегаты и члены заводских и фабричных рабочих комитетов по вопросам организации [137] производства продуктов мирного времени, за указаниями о порядке демобилизации промышленности и т. д. и т. п. Все эти вопросы мы разрешали совместно со Всероссийским союзом металлистов и другими заинтересованными профессиональными объединениями. ВЦСПС был в стороне от практической работы и смотрел неодобрительно на непосредственное участие союзов в органах правительства. Этакое участие многим напоминало «синдикализм», но условия борьбы не давали нам выбора. Рабочие комитеты (фабрик и заводов) проявляли живейший интерес к реорганизации предприятий.
В первые же недели нам пришлось заняться и конфискацией предприятий. Эта мера применялась Советом Народных Комиссаров к тем предприятиям, владельцы которых или их доверенные лица проявляли злостное нежелание вести дело. Кажется, первой конфискацией, сделанной Советом Народных Комиссаров по моему докладу, была Ликинская мануфактура Смирнова[12].
Со стороны некоторых иностранных предприятий, в частности от директора Франко-русского завода в Петербурге, было много ходатайств о национализации их предприятий. Многие из этих ходатайств поддерживались заводскими и иными рабочими комитетами. Директор Франко-русского завода был самый настойчивый «национализатор». Я быстро учел это желание как стремление частного капитала освободить себя от тех обязательств, которые ложились на него по демобилизации, и отклонял подобные ходатайства. Представителей от рабочих приходилось вызывать особо и объяснять им наше отношение к ходатайствам бельгийцев, французов, шведов и иных иностранцев о национализации их владений. Помимо указанных выше соображений, эти господа были в то же время и изрядные трусы. Они очень боялись за свои шкуры, но не могли вернуться к своим акционерам, не имея достаточно веских данных о невозможности охранять их собственность. Постановление о национализации давало им желанный документ и сохраняло за ними припрятанные в банках деньги.
В отношении отечественных капиталистов, не подчинявшихся декретам, приходилось применять репрессивные меры и не только лишать их права собственности, но за отказ вести дело подвергать арестам. Особенно много хлопот было у нас с многочисленными частными правлениями акционерных обществ, не желавших вести предприятия, проедавших деньги и не дававших [138] средств на оплату рабочих. К покорению их, или овладению их делами и имуществом, мы прибегали организованно, с соблюдением конспирации. Обычно дело было так: из завода приезжала делегация, в большинствев составе членов рабочего комитета, с просьбами в правление о выдаче денег и о ведении производства. Со стороны правлений в большинстве случаев следовал отказ. В таких случаях товарищи приходили ко мне, я давал им мандат, назначал кого-либо из них комиссаром правления, и, если служащие отказывались от работы, иногда арестовывали директоров, но в большинстве случаев прекращали им возможность получения денег и распускали правления, передавая все дела заводоуправлениям. Заводоуправления формировались из членов рабочего комитета, представителя технического персонала и представителя (назначаемого) от Комиссариата труда.
Со стороны предпринимателей были попытки внести раскол между рабочими и служащими. Так, некоторые правления и директора весьма охотно соглашались на выплату служащим при увольнении за несколько месяцев вперед, превышая установленную по соглашению с союзами декретом 1 1/2 месячную выдачу заработка вперед в несколько раз. Рабочие предъявляли те же требования, а «добрые» директора несли эти счета в Особое совещание по обороне, стремясь повысить цены за сданные уже заказы и получить «разницу» для оплаты рабочих и служащих за счет казны. Эти маневры были разоблачены в свое время, и спекуляция была прекращена.
Социал-демократы меньшевики также не отставали от капиталистов в деле спекуляции на возникших затруднениях с заработной платой. Они стремились также вздувать тариф и особенно выдачи вперед при остановке предприятий. Последнее, по существу, происходило за счет съедания небольших резервных фондов капиталов предприятий пришлым, полупролетарским элементом. Народный комиссариат труда не расторгал тех спекулятивных договоров, которые заключали предприниматели и служащие, а обращал весь незаконный излишек выдачи в фонд местной биржи труда для оказания помощи безработным.
Мне очень хорошо памятен случай спекуляции меньшевиков из союза химиков на Шлиссельбургском пороховом заводе со ставками заработной платы. Они подыгрывались под требования рабочих и выработали для [139] этого завода ставки, превышавшие намного заработок и тарифы наиболее квалифицированного союза металлистов, и пришли ко мне за утверждением. Завод работал на войну, а поэтому, в силу существовавших положений, все повышения заработка шли за счет казны, увеличивая оборот предприятия и проценты акционеров, тантьемы высшего персонала. Придя ко мне, они не постеснялись спекулировать передо мной на том, что в этом предприятии очень много взрывчатых веществ, много спирта, а рабочие недовольны оплатой и, если мы не удовлетворим, то, подвыпив, могут натворить бед. Тут же был представитель завкома. Я спросил его, как поставлена у них охрана. Мне было известно о многих тысячах пудов взрывчатого материала, который был там и в других местах того же района. Всего там было столько, что превышало намного то количество, которое нужно было для разрушения до основания всего Питера. Представителю завкома я предложил выпустить весь спирт, а если потребуется охрана, пусть немедленно заявит сюда. Требования же меньшевиков удовлетворил в пределах ставок союза металлистов того времени, бывших выше других[13].
Частенько стены Мраморного дворца видели толпы делегаций, а иногда и полностью всех рабочих небольших предприятий, приходивших за разъяснениями или искавших помощи в деле защиты своих прав. Бывало несколько случаев, когда мне приходилось «митинговать» в своем кабинете, а также выслушивать приветствия и всяческие пожелания.
С момента создания Совета рабочего контроля - Совета народного хозяйства я повел работу Народного комиссариата торговли и промышленности на ликвидацию той части, которая должна была отойти в совнархоз[14].
В процессе работы в Народном комиссариате торговли и промышленности огромные трудности встретили мы в деле восстановления Отдела портов. Со всех морей поступали сообщения о развале, неплатежах рабочим и служащим портовых учреждений. Людей, способных взять это дело, у меня не было, а поэтому все делегации я направлял в союз моряков и речников. И центральный комитет союза моряков и речников, в лице тт. Сергеева и Бобчинского, пришли ко мне сами, предложив услуги своего союза в деле налаживания работы Отдела портов. Их предложение мною было принято. [140] О нем в свое время я делал сообщение в Совете Народных Комиссаров, который одобрил мое отношение в вопросе использования союза моряков и речников для организации нового управления портами. Тт. Сергеев и Бобчинский стали лично во главе Отдела портов, привлекли одного «спеца-саботажника» к работе и в течение немногих дней восстановили работу.
Помимо налаживания работы, союз моряков и речников провел в жизнь целый ряд положений, регулировавших условия труда в портах и транспорте. Привлечение союза моряков и речников к делам государственного строительства рассматривалось меньшевиками и некоторыми кругами ВЦСПС того времени как проявление «синдикализма»[15].
* * *
По всем министерствам товарищи констатировали исчезновение многих дел, документов, а также денег. Из министерства труда были взяты деньги, по нашим подсчетам, не менее 60 000 рублей. Суммы исчезнувших денег из министерства торговли и промышленности определить тогда же не удалось, но они тоже были значительны. Из всех этих сумм был составлен стачечный фонд. Из этих же средств покрывались издержки по продолжению деятельности ведомств в подполье.
Чиновники возлагали большие надежды на свою стачку, на расстройство дел в канцеляриях, на саботаж интеллигенции. Они упустили лишь одно маленькое обстоятельство из виду: что, взяв власть, мы вовсе не предполагали вести работу в рамках прежнего «делопроизводства». Их саботаж и забастовки были, пожалуй, невольной помощью нам в деле разрушения аппарата старой государственной власти. Но проявления саботажа могли бы быть очень опасны в промышленности, транспорте и городском хозяйстве. Однако в этой области, несмотря на отрицательное отношение к нам как представителям Советской власти многих командиров промышленностии транспорта, нам было гораздо легче справиться с проявлением саботажа, опираясь на рабочие массы, на пролетарские организации. Когда капиталисты и директора промышленных предприятий повели борьбу с Советами, нашей опорой были заводские и фабричные комитеты, а также комитеты служащих, главным образом, низшего персонала. [141]
Многие из вытесненных министерств продолжали «управлять» из подполья, рассылали циркуляры и отправляли различные функции. Так, например, министерство труда издавало циркуляры, некоторые из них препровождались местными комиссарами труда мне. Следующий циркуляр № 9 красноречиво говорит о той позиции, которую заняли с.-д. меньшевики в период переворота:
Министерство Труда.
Комиссару
Министерства Труда.
Петроград,
Мраморный дворец.
21 ноября 1917 года.
№ 9
В ответ на вопросы, поступающие с мест от комиссаров труда и представителей министерств в местных междуведомственных комиссиях, собрание ответственных работников Министерства Труда постановило сообщить всем местным органам Министерства Труда, что оно признает необходимым продолжение их деятельности до тех пор, пока в эту деятельность не вмешивается Совет Народных Комиссаров непосредственно или через своих местных агентов. Момент, когда должна быть прекращена деятельность местного комиссариата, предоставляется решить самим комиссарам. О прекращении деятельности и причинах, вызвавших его, собрание просит немедленно уведомить центральное ведомство. Участие в работах междуведомственных комиссий должно продолжаться до тех пор, пока, по постановлению Временного Правительства или самой комиссии, она не прекратила своей деятельности. Центральное ведомство примет все меры для того, чтобы выслать средства на содержание Комиссариата. Но для этого необходимо знать предварительно те условия, в которых протекает деятельность комиссариата, и те отношения, в каких местный комиссар находится к Совету Народных Комиссаров.
Центральное ведомство просит местных комиссаров срочно выслать ему отчет о своей деятельности для составления общего отчета о деятельности Министерства Труда, каковой отчет будет представлен Временным Правительством Учредительному Собранию. [142]
Адрес для сношения с Министерством Труда: Я. Новаковскому, Петропавловская ул., 8.
Товарищ министра П. Колокольчиков.
Управляющий делами Я. Новаковский.
Зная об их подпольной работе по министерству труда, мы не мешали им убедиться в ничтожности своего влияния. Со стороны многих комиссаров труда я получил телеграммы о признании власти Советов. От некоторых комиссаров труда получил устные или письменные заверения о готовности работать под руководством Народного комиссариата труда. Обращения и циркуляры министерства труда отсылались на мой адрес с характерными заявлениями:
Министерство Труда.
Томский губернский
комиссар.
Народному комиссару труда
Петроград
4 декабря 1917 года.
№ 1424
Препровождая при сем для сведения отношение бывш. Министерства Труда за № 9, Томский Комиссариат Труда настоящим заявляет: ни с какими запросами Том.Ком.Труда к бывш. Министерству Труда не обращался и обращаться впредь не собирается. Единственной властью мы признаем Совет Нар. Комиссаров и совсеми неразрешенными вопросами будем обращаться только к нему.
Томский комиссар труда (подпись).
За секретаря (подпись).
В то время как меньшевики занимались политикой саботажа, некоторые чиновники министерства торговли и промышленности решили «подзаработать» при помощи сделки с синдикатами металлургии относительно повышения твердых цен. Этим господам мы решительно помешали, отменив их распоряжения и арестовав виновных.
Первоначальное единодушие чиновничества начало быстро изменяться. Расслоение между заинтересованными верхами и техническими работниками, пошедшими за своими руководителями, произошло сравнительно скоро. В промышленной и хозяйственной работе низшие категории технического персонала, мастера, техники, [143] заведовавшие цехами, на своем делегатском собрании, имевшем место в ноябре месяце, разошлись со своими дипломированными коллегами - инженерами. В то время как многие верхи инженерства пошли на поводу у Совета съездов промышленности и торговли[16], мастера и техники, близкие к пролетариям по своему положению, хотя и не соглашались «с большевистскими вождями», заявили, что от «саботажа, отказа работать с пролетариатом, должен выиграть только класс буржуазии, который, воспользовавшись беспомощностью пролетариата, закрепит свою власть, опираясь на более отсталые слои народа». Этим отношением техников и мастеров в значительной степени объясняется тот факт, что саботаж в промышленности не имел того характера, как в государственных учреждениях.
Кажется, в конце ноября ко мне приходила делегация от чиновников с запросом о том, на каких условиях мы согласны принять бастовавших. Но было уже поздно. Моим ответом было то, что желающие могут, по мере надобности, поступить в общем порядке, всем же места не будет. Саботаж, морально побежденный, был быстро разбит и материально.
* * *
Первые заседания Совета Народных Комиссаров происходили в маленьком кабинете В. И. Ленина, в верхнем этаже Смольного. Аппарат в первые дни был небольшой и несложный: управдел[ами] В. Бонч-Бруевич и пара сотрудников. Кажется, первые заседания даже происходили без протоколиста[17]. Частенько к заседаниям являлись делегации рабочих, главным образом, по вопросам перехода промышленности с военной на мировую работу. Кому-нибудь из членов Совета Народных Комиссаров приходилось принимать товарищей и давать указания. Заседания велись В. И. Лениным, проходили очень деловито, хотя и затягивались далеко за полночь. «Ведомственных трений» еще не наблюдалось, но заинтересованность ведомственная уже появилась скоро. Высокая продукция декретов быстро загромоздила работу Совета Народных Комиссаров, и, кажется, уже в конце ноября пришлось создать особую комиссию по предварительному рассмотрению декретов. Эта комиссия, помнится, была из трех членов Совнаркома, без назначенного председателя. Первое время работы этой комиссии лежали на мне. [144]
Наряду с рассмотрением крупных, принципиального значения, декретов Совету Народных Комиссаров приходилось решать и ряд маленьких дел, как, например, вопрос об оплате членов Совнаркома и ответственных работников, о подписях и названиях, о мелких кредитах и т. п. Немало было юмористического в том, как т. Менжинский «завоевывал» с полком семеновцев, под музыку, Государственный банк и по пустой формальной оплошности не мог получить нужных денег[18]. Помню, какое громадное впечатление произвело на рабочих постановление о том, что жалованье членов Совета Народных Комиссаров и ответственных работников не должно превышать заработка высококвалифицированных рабочих, и было определено в 500 р. и по 100 р. на каждого нетрудоспособного члена семьи в месяц[19]. С подписями первое время была большая путаница, хотя Совнарком и постановил, что все распоряжения, идущие в развитие декретов, принятых съездом, ВЦИКом, а также и Совнаркомом, подписываются членом Совнаркома по соответствующему ведомству, но по форме «Именем Российской Республики»...
За эти пять лет неопределенная «Российская Республика» стала мощной Социалистической и Советской страной, выдержавшей грандиозную борьбу, размеров которой в те дни мы не могли даже и предвидеть...
[1] Военно-промышленные комитеты (ВПК) - буржуазные общественные организации, созданные в 1915 г. для содействия правительствув деле снабжения армии и флота необходимым снаряжением и довольствием. В целях подчинения рабочего класса буржуазия при поддержке эсеров и меньшевиков создавала при ВПК рабочие группы, которые вели штрейкбрехерскую политику, помогая бороться с забастовочным движением и влиянием большевиков. Окончательная ликвидация ВПК произошла в октябре 1918 г.
[2] В тексте декрета говорилось: «...восстановленная Керенским смертная казнь на фронте отменяется» (Декреты Советской власти. М., 1957, т. 1, с. 9).
[3] Полный список членов первого состава Совета Народных Комиссаров см.: вступительную статью, с. 10-11.
[4] Имеется в виду, что государственные служащие получали жалованье 20-го числа каждого месяца.
[5] Сохранность художественных ценностей Мраморного дворца вызывала беспокойство у В. И. Ленина, и 20 ноября (3 декабря) он направил А. Г. Шляпникову следующее предписание: «Ввиду решенного в принципе отчуждения дворцовых имуществ, представляющих художественную ценность, в собственность народа, покорнейше прошу Вас, товарищ комиссар, объявить владельцам Мраморного дворца, что продажа и вывоз имущества художественного характера, находящегося во дворце, воспрещается» (Правда (веч. выпуск), 1917, 20 ноября).
С первых послеоктябрьских дней питерские большевики организовали охрану музейных ценностей и сокровищ. Была осуществлена национализация исторических и художественных ценностей. Только из петроградских особняков было передано музеям и государственным хранилищам свыше 30 тыс. предметов, представляющих художественную или культурно-историческую ценность, а также огромное количество изделий из драгоценных металлов и камней.
[6] Д. Б. Рязанов (Гольденбах) (1870-1938) - социал-демократ, меньшевик, на VI съезде партии был принят в ряды РСДРП (б). После Октября на руководящей работе в профсоюзах. В начале 1918 г. выходил из партии из-за несогласия по вопросу о Брестском мире. Во время дискуссии о профсоюзах (1920-1921 гг.) - участник оппозиции. В 1931 г. исключен из ВКП(б). Репрессирован.
[7] В заявлении говорилось: «Мы стоим на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий. Мы считаем, что только образование такого правительства дало бы возможность закрепить плоды героической борьбы рабочего класса и революционной армии в октябрьско-ноябрьские дни. Мы полагаем, что вне этого есть только один путь: сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора. На этот путь вступил Совет Народных Комиссаров. Мы на него не можем и не хотим вступать. Нести ответственность за эту политику мы не можем и поэтому слагаем с себя перед ЦИК звание народных комиссаров». Заявление подписали В. Ногин, А. Рыков, В. Милютин, И. Теодорович, Д. Рязанов, Н. Дербышев, С. Арбузов, И. Юренев, Г Федоров, Ю. Ларин. Присоединился, не снимая с себя «ответственности и обязанностей», A. Шляпников. (Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Август 1917- февраль 1918. М., 1958, с. 136-137).
[8] А. В. Луначарский, пораженный слухами о разрушении в Москве храма Василия Блаженного, а также в связи с крайним ожесточением борьбы между силами революции и контрреволюции, заявил 2(15) ноября в газете «Новая жизнь» о своей отставке и выходе из состава СНК. Но, во многом благодаря вмешательству B. И. Ленина, изменил свое решение.
[9] «Осотоп» - Особое совещание по топливу; «Расмеко» - Особое совещание по распределению металлов. Советское правительство стремилось как можно шире использовать при строительстве новых государственных органов аппарат и кадры разного рода регулирующих организаций, созданных российским государственно-монополистическим капитализмом. Аппарат распущенного Особого совещания по топливу перешел к отделу топлива ВСНХ. «Расмеко» явился подсобным органом отдела металла ВСНХ (см.: Ирошников М. П. Председатель Совета Народных Комиссаров Вл. Ульянов (Ленин). Очерки государственной деятельности в 1917-1918 гг. Л., 1974, с. 128).
[10] Между 26 и 31 октября (8 и 13 ноября) 1917 г. В. И. Ленин написал проект положения о рабочем контроле, который в переработанном виде был опубликован в печати наряду с проектом, подготовленным бюро Совета фабрично-заводских комитетов. Первый проект был внесен в комиссию труда, где значительно дорабатывался под руководством наркома труда. На заседании ВЦИК 8 (21) ноября 1917 г. А. Г. Шляпников был включен в состав комиссии, созданной для окончательной выработки декрета. И после непродолжительной работы комиссии проект «Положения о рабочем контроле» был готов, а утверждение декрета во ВЦИК состоялось 14 (27) ноября 1917 г. (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 30-31, 447-448; Декреты Советской власти. М., 1957, т. 1, с. 77-85).
[11] Высший совет народного хозяйства РСФСР, созданный по декрету ВЦИК и СНК от 2 (15) декабря 1917 г., занимался планированием, регулированием и организацией всего народного хозяйства, руководил деятельностью экономических наркоматов, учреждений, организаций и предприятий промышленности и строительства. ВСНХ был наделен правом конфискации, реквизиции, секвестра, принудительного синдицирования различных отраслей промышленности. Руководящим органом ВСНХ являлся пленум (69 чел., собирался не реже одного раза в месяц и решал общие вопросы), бюро (15 чел.) координировало работу отделов (ликвидировано в августе 1918 г.), президиум (9 чел.) руководил повседневной работой, собирался 2 раза в неделю. Председатель ВСНХ избирался ВЦИК и входил в СНК на правах наркома.
[12] Постановление о национализации фабрики товарищества Ликинской мануфактуры было принято на заседании СНК 17 (30) ноября 1917 г. Это действительно первый акт национализации крупного предприятия в послеоктябрьское время.
[13] Это утверждение мемуариста необходимо уточнить. Средняя заработная плата по союзу металлистов в январе 1918 г. равнялась 410 р., тогда как деревообработчики в среднем получали в то же время 433 р., а рабочие химической промышленности - 436 р. И лишь к марту 1918 г. заработок металлистов действительно стал самым высоким - 609 р. Для сравнения: рабочие деревообрабатывающих заводов имели средний заработок за этот месяц 329 р., а химики - 602 р. (см.: Статистический сборник по Петрограду и Петроградской губернии 1922 г. Пг., 1922, с. 65).
[14] В 1918 г. Народный комиссариат торговли и промышленности начал передавать в ведение других ведомств некоторые свои функции. Так, в феврале руководство торговым морским флотом и портами было передано в ВСНХ, в мае руководство внутренней торговлей становится обязанностью Наркомпрода.
[15] Имеется в виду анархо-синдикализм, в теории которого высшей формой организации рабочего класса являются профсоюзы (синдикаты - франц.), к которым должны перейти средства производства. В ряде вопросов анархо-синдикалистские позиции занимала «рабочая оппозиция» в РКП (б), в рядах которой был и А. Г. Шляпников.
[16] Совет съездов представителей промышленности и торговли - исполнительный орган всероссийских съездов крупных капиталистов. Возник в 1906 г., претендовал на руководство всеми предпринимательскими организациями страны. Объединял около 70 крупнейших районных и отраслевых организаций и 350 коммерческих банков и фирм. Руководящая роль в совете принадлежала Петроградскому обществу заводчиков и фабрикантов (председатель Н. Н. Кутлер). За выступления против Советской власти в 1918 г. был распущен.
[17] См. об этом воспоминания Н. П. Горбунова, с. 147-150.
[18] Сообщение мемуариста о «завоевании» Госбанка необходимо пояснить. 7 (20) ноября 1917 г. на гарнизонном совещании в Смольном по предложению Л. Д. Троцкого было решено выделить от каждой воинской части отряд с музыкой и организовать перед Госбанком демонстрацию поддержки правительства, предложив руководству банка выделить на нужды СНК 10 млн. р. Осуществление этого замысла было возложено на подполковника Муравьева, который, в свою очередь, назначил штабс-капитана Миронова начальником отряда по «вскрытию» банка. Около 3 часов дня по Екатерининскому каналу со стороны Невского под звуки музыки к зданию Госбанка подошел вооруженный отряд матросов и красногвардейцев, а за ними два грузовика с вооруженными солдатами. Во главе отряда находились представители полковых частей. Из этой затеи, однако, не вышло ничего, кроме того, что «этот парад, - как писал в воспоминаниях В. В. Оболенский (Осинский), - привел только к тому, что даже низшие служащие и банковский караул, поддерживающие Советскую власть, выступили с протестом, боясь, что банк будет разграблен» (Осинский И. Как мы овладели Государственным банком. - Экономическая жизнь, 1918, № 1).
[19] Мемуарист имеет в виду известное постановление СНК о размерах вознаграждения народных комиссаров и понижении жалованья высшим служащим и чиновникам, принятое 18 ноября (1 декабря) 1917 г. Установив предельное жалованье в 500 р. и прибавку в 100 р. на каждого иждивенца, декрет ограничивал также и размер жилой площади - не более одной комнаты на члена семьи. Однако вскоре это принципиальное постановление было откорректировано с учетом реальной обстановки, в первую очередь в связи с необходимостью повышенной оплаты труда специалистов. Так, уже в январе 1918 г. в ответ на запрос А. Г. Шляпникова о нормах оплаты высших должностных лиц заводоуправлений СНК указывал, что декрет о 500 р. месячного жалованья членам Совнаркома «означает приблизительную норму высших жалований, запрещения же платить специалистам больше не содержит» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 218, 476). В начале 1918 г. В. И. Ленин прямо указывал, что в этом отношении пришлось сделать «шаг назад» и признать известный «компромисс» (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 105, 459-460).