Воспоминания (составителем сохранен журнальный вариант их названия) печатаются по записи выступления П. Ф. Арсентьева на вечере воспоминаний, впервые были опубликованы в журнале Истпарта «Пролетарская революция» среди других материалов, подготовленных к 5-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции (см.: Пролетарская революция, 1922, № 10, с. 111-117).
Мне выпало большое счастье. Я в Октябрьские дни был в Петербурге, как участник II съезда Советов, того съезда, который постановил взять власть в свои руки, выбрал народных комиссаров и положил начало той Советской власти, которая существует по настоящее время. Своими воспоминаниями об этих исторических днях я и хочу поделиться с вами. Я приехал в Петербург 20 октября, - я буду говорить о старых числах, потому что они мне ближе. Настроение, с которым я ехал, было таково. Я тогда еще не был коммунистом, а принадлежал к группе интернационалистов[1]. В том месте, где я работал, в Крыму, коммуни-стов-болыневиков почти не было и все то, что не могло ужиться в рядах меньшевиков, и те, которым казалось тесно у эсеров, примыкали к группе интернационалистов. Выборы делегатов на II съезд Советов в Петербург тоже характерны в этом отношении для настроения мест, для настроения провинции; выбирали таких, которые отвечали крайнему настроению, имевшемуся в тот момент, Вспомним последние события перед Октябрьской революцией. Памятно Московское Государственное совещание[2], которое закончилось тем, что как будто были объединены все: и социалисты и буржуазия - символи-чееким пожатием рук Бубликова и Церетели[3], чем они хотели сказать, что заключен окончательный союз между социалистами и капиталистами и что для России наступил единственный в истории случай, когда буржуазия [58] и пролетариат стали вместе делать одно дело. Но для всех было ясно, что Московское, так называемое, государственное совещание было подготовлено с одной определенной целью - показать социалистам, показать революции, что есть наготове правая сила, способная сокрушить революцию, и вы помните, что Корнилов и другие генералы были героями этого Московского государственного совещания. Всем было ясно, что этим совещанием хотят сказать: «Пролетарии! рабочий класс! Помни, что есть еще сила обуздать тебя, помни и умерься». А в такую-то силу вырастало казачество, которое начало сильно укрепляться. На местах мы это ясно понимали и готовились к нападению. В Петербурге добились созыва так называемого демократического совещания. Оно состоялось в сентябре и ясно показало, что никакого объединения между пролетариатом и правительством, конечно, быть не может, что Временное правительство сгнило на корню, что нет абсолютно никаких оснований утверждать, что это правительство имеет поддержку в народе, в рабочем классе и у крестьян. Следствием демократического совещания было создание курьезного учреждения, названного Временным советом Республики[4]. В этот совет вошли представители всевозможных партий; заседали они в Мариинском дворце. Создалась, таким образом, нудная говорильня, где шли бесконечные прения по одному и тому же вопросу: что нужно сделать для того, чтобы укрепить власть, чтобы уничтожить двоевластие, которое существовало в России.
Вот к этому-то моменту я и приехал в Петербург с определенным наказом от моих избирателей. Готовились к созыву Учредительного собрания[5]. Вот к этим-то выборам готовились места - надо было создать вокруг Учредительного собрания такую революционную атмосферу, которая дала бы возможность взорвать Временное правительство, ибо уже был издан закон, в силу которого Россия была объявлена Республикой. Была известная опасность, что Временное правительство захочет укрепиться и сделать так, чтобы Учредительное собрание его избрало и впредь. Нужно было создать такую атмосферу вокруг Временного правительства, чтобы этого не допустить. Такой определенный наказ был и у тех товарищей, с которыми я приехал в Петербург. В Петербурге, я не помню какого числа, кажется, 22 октября, должен был состояться большой крестный ход, был казачий праздник. Временное правительство совместно [59] с Временным советом Республики обсуждало на своем вечернем заседании, на котором и я присутствовал, вопрос - разрешить или не разрешить этот крестный ход. Боялись, что, воспользовавшись этим известием, выступят большевики, потому что к этому времени Петербург весь был насыщен революционным огнем, и ни одна партия, кроме большевиков, не отвечала тому настроению, которое имелось в рабочих массах. Мне пришлось выступать, например, в Измайловских казармах, так как было решено церковный ход разрешить и вместе с тем принять меры, чтобы не было кровавых стычек на улицах.
Я выступил в Измайловских казармах, но только успел произнести два слова, как больше мне не дали говорить и недвусмысленно заявили: «Если вы хотите остаться живым, к нам не показывайтесь». Настроение было определенно большевистское, встречались аплодисментами только те ораторы, которые призывали к свержению Временного правительства. Вот это обстоятельство Временное правительство учло, и в самый день праздника, утром 22 октября, вдруг был объявлен приказ, в силу которого крестный ход отменялся[6]. Но население не успело еще ознакомиться с этим приказом, и толпы стали стекаться к Казанскому собору. Временное правительство попало в нелепое и затруднительное положение: чтобы поддержать свой престиж и запретить крестный ход, приходилось воевать с народом, собравшимся со своими священниками и хоругвями. Я присутствовал в этой толпе и видел, как нарастало определенное настроение. Там не было рабочих - это была самая обыкновенная обывательская публика: мещане, старушки, всякого рода интеллигенция. Настроение было определенно против правительства; правда, оно окрашивалось в религиозный оттенок, но характерно то, что даже в обывательских кругах не было поддержки Временному правительству.
Мне было совершенно непонятно поэтому, когда на другой день мне пришлось присутствовать на последнем докладе, когда Керенский заявил: «Вся Россия за нас, нам нечего бояться выступления большевиков, нам нечего бояться, что власть будет у нас отнята»[7]. Мне не было понятно, на кого он опирается, ибо как рабочие массы, поскольку мне удалось выяснить это на фабриках и заводах, так и широкие обывательские круги были против Временного правительства[8]. [60]
Я стал понимать, как могло случиться в древние времена, что вдруг появился Лжедмитрий и вся Москва шла к нему на поклонение, - было такое состояние умов, что все жаждали чуда, все ждали неожиданных и решительных перемен. Отсюда и безболезненный переход власти. Но возвращусь к событиям. Когда крестный ход дошел до той улицы, которая поворачивает к Зимнему дворцу, часть толпы настаивала на том, чтобы пойти к Зимнему дворцу и потребовать от Керенского объяснения, почему им не разрешают молиться; другие отговаривали, боясь, как бы не повторилось то, что произошло 9 января 1905 г., и толпа наконец отправилась в Исаакиевский собор. Все это я привожу для того, чтобы показать, что население в широких своих слоях было определенно подготовлено к тому, что эта власть доживала последние дни, что свержение ее никого не тронет, не вызовет никаких активных выступлений. Таково было настроение толпы, таково было настроение обывательской публики. Но что делалось в это время в Смольном институте? Там должен был открыться II съезд Советов. Официально и формально съезд был созван исполкомом I Совета, меньшевистского, председателем которого был Чхеидзе, а членами состояли Дан, Либер и др. Именно этот исполком созывал съезд и подготовлял его под своим углом зрения, т. е. под углом зрения меньшевиков и эсеров.
Но в общежитии, в котором я жил среди делегатов, я понял, что песенка старого исполкома спета. Партийная группировка съезда была характерна: на 100 делегатов попадался один-другой меньшевик, да и тот оказывался с большим изъяном. Абсолютное большинство делегатов, формально еще не примыкая к партии большевиков, расходясь с ней по некоторым вопросам, в одном сходились окончательно - это по вопросу о необходимости гнать Временное правительство. Они не представляли себе, какая иная власть займет место Временного правительства, но настроение было определенно против него. Я помню споры, которые возникали у нас в общежитии о предстоящих событиях, и было ясно, что вопрос о свержении существующей власти предрешен. Никто определенно ничего не знал, но смутно почувствовалось, что назревают важные события, и управлял этими событиями не старый исполком, а кто-то другой, не выступавший наружу, но ясно осязаемый и чувствуемый. Исполком же старый, меньшевистский, был совершенно [61] растерян, никого из членов его нельзя было найти. Не меньшая растерянность господствовала и во фракции меньшевиков и эсеров; шли бесконечные принципиальные прения, намечались десятки группировок по каждому вопросу, а события проходили мимо них. Во Временном совете, помнится, я обратился к одному из видных меньшевиков с вопросом: «Что вы предполагаете на этом съезде делать, с какой программой выступите?» - и ответ был таков: «Ну, мы, собственно говоря, вряд ли что можем сделать, ибо нас так мало, что мы, по всей вероятности, ничего сделать и не сможем».
Так было у меньшевиков; не то происходило у большевиков - там шла большая лихорадочная работа. Даже самый наружный вид Смольного преобразовывался с каждым днем. События развертывались медленно, но решительно, хотя съезд не открывался. Назначен он был на 25 октября, но уже 24-го город стал наполняться всевозможными слухами: то Военный штаб занят кем-то, то телеграф захвачен и т. д Я вспоминаю два последних момента перед великими событиями: последнее заседание Временного совета Республики; оно происходило в Мариинском дворце. Поздней ночью, около 12 часов, явился неожиданно Керенский; он взял слово вне очереди и говорил, что, «по имеющимся у нас сведениям, завтра ожидается выступление большевиков и захват власти», но он лично не сомневается, что «авантюра» эта, дескать, кончится ничем. Он сам уверенно перечислял те полки, которые остаются верными Временному правительству. Собрание было назначено на другое утро в десять часов, но оно уже состояться не могло. Мариинский дворец был оцеплен войсками. Оттуда я отправился в Смольный.
Здание Смольного представляло невиданную картину: оно постепенно преобразовывалось в военный лагерь. У дверей расставлялись пулеметы и орудия, где-то наверху упорно стучали, и когда я спросил, что там делают, мне ответили: «Папиросы набивают». Перед Смольным большой сад, и уже у входа в этот сад начиналась проверка билетов и документов, и через каждые десять шагов стояли пулеметы, у входных дверей проверялись билеты и мандаты. Внутри тоже все было необычно, шла какая-то лихорадочная жизнь, фракции совещались, а в главном зале шли бесконечные, непрерывные митинги, на которых подготовлялись те события, которые разыгрались ночью. [62]
Меньшевики решили устроить объединенное заседание с большевиками по вопросу о порядке дня и открытия съезда. В Смольном из главарей был только тов. Троцкий; тт. Зиновьев[9] и Ленин скрывались, их в Смольном не было, и тот, кто давал ответы на все вопросы, был тов. Троцкий. На предложение меньшевиков он никакого ответа не дал, но его давали сами события. А события развертывались с головокружительной быстротой. Помню, 25-го я пришел в Смольный, когда говорил в большом зале тов. Троцкий. Он заявил, что в Петербурге власть перешла в руки народа, и поэтому свободно могут появляться тт. Ленин и Зиновьев. Эти слова были встречены громом аплодисментов. Когда же на трибуне появились тт. Зиновьев и Ленин, им был устроен такой триумф, что было ясно, на чьей стороне победа. С речами поочередно выступали и Троцкий, и Ленин, и Зиновьев. Особенно врезалась мне в память бессмертная речь тов. Троцкого. Я слыхал его до этой речи и после нее, но такой речи мне больше не удавалось слышать. Это был какой-то расплавленный металл, каждое слово жгло душу, будило мысль и рождало отвагу, а говорил он о победе пролетариата. Слушали его с затаенным дыханием, и я видел, как у многих сжимались кулаки, как складывалась определенная решимость пойти за ним беспрекословно, куда бы он ни позвал.
Наконец открылся съезд. Открыл его Дан, но президиум был избран исключительно из большевиков[10]. Председательское место занял тов. Свердлов, и съезд приступил к занятиям. Но вдруг вбежал бледный, растерянный Абрамович[11] - член старого исполкома, меньшевик,- и заявил, что «Аврора» бомбардирует Зимний дворец. Он требовал немедленного приостановления осады. Слова его потонули в бурных аплодисментах по адресу матроса, явившегося с «Авроры» сообщить, что Зимний дворец сдался[12]. Пали, таким образом, последние остатки крепости Временного правительства, власть фактически перешла к Совету. Меньшевики организовали тут же защиту своих министров, но у них ничего не выходило, их гнали со съезда, который праздновал восторженно свою победу. Собрание съезда продолжалось до 5 часов утра. Было холодное туманное утро, падал снег, и только-только начал просыпаться Петербург, когда мы возвращались домой. Тихо, спокойно принял он события ночи, кучки любопытных толпились на площади у Зимнего дворца и оживленно обсуждали события, [63] и только ни полки, ни народ, как уверял Керенский, не заступились за Временное правительство. Побег Керенского в Красное Село и попытка его организовать отряды тоже ни к чему не привели - история похоронила Временное правительство и его наследником назначила пролетариат. Это было ясно. Сочувствия к старому правительству не слышно было, интересовались больше всего подробностями ночного боя. Больших следов разрушения не было видно: кое-где лежали опрокинутые фонари, были разбросаны в огромных количествах дрова у Зимнего дворца. В 10 ч. утра было назначено продолжение съезда, началось оно после обеда и кончилось опять поздно ночью. На этом заседании были избраны народные комиссары и приняты важнейшие декреты, положившие начало новому строю.
Закончился съезд. Делегаты, нагруженные литературой, начали разъезжаться. Всех занимала одна мысль: как-то откликнется Россия на то, что произошло в Петербурге? Поддержит ли, или нет? А сведений не было никаких. Но скоро мы услышали ответ России. Когда мы подъезжали к Москве, там шла канонада, - это рабочая Москва поддерживала рабочий Петербург - красные столицы послужили примером для всей России, вся она раньше или позже присоединилась к тому, что совершилось в ночь на 25-26 октября в Петербурге.
Легко и безболезненно, как видите, взял власть в свои руки русский пролетариат в октябре 1917 года, но вы знаете, сколько тысяч жертв пришлось ему потом положить на то, чтобы удержать в своих руках и укрепить эту власть.
Вечная память погибшим! Вечная память бессмертным героям! [64]
[1] Партия меньшевиков имела несколько течений и групп. На левом фланге партии, не определяющем ее направление, находились меньшевики-интернационалисты во главе с Л. Мартовым (Ю. О. Цедербаумом). Выступали против социалистической революции и не шли дальше пацифизма, не соглашались на организационный разрыв с оборонцами.
[2] Московское государственное совещание, состоявшееся 12-15 (25-28) августа 1917 г. под председательством А. Ф. Керенского, было созвано Временным правительством для узаконения наступления контрреволюции, начавшегося в июльские дни, и объединения всех сил, поддерживавших Временное правительство. На нем присутствовало около 2500 чел., в том числе представители торгово-промышленных кругов, банков, земств, научной интеллигенции, члены Временного правительства, представители армии и флота, профсоюзов, Советов рабочих и солдатских депутатов, Советов крестьянских депутатов, а также духовенство. Открывая совещание, А. Ф. Керенский заверил, что он «железом и кровью» раздавит все попытки сопротивления правительству. После Московского государственного совещания контрреволюционные силы приступили к осуществлению своих планов.
[3] А. А. Бубликов (1875-?) - представитель торгово-промышленной буржуазии, член буржуазной партии прогрессистов. На совещании выступал как сторонник коалиции буржуазии с меньшевиками. После Октябрьской революции в эмиграции; И. Г. Церетели (1882-1959) - один из лидеров меньшевизма. После Февральской революции член Исполкома Петросовета и зам. председателя президиума ВЦИК Советов (эсеро-меньшевистского). С мая 1917 г. занимал во Временном правительстве пост министра почт и телеграфов, после июльских событий до конца августа - министр внутренних дел. С 1921 г. в эмиграции.
[4] Всероссийское демократическое совещание проходило в Петрограде 14-22 сентября (27 сентября - 5 октября) 1917 г. Созвано по решению эсеро-меньшевистского ВЦИК и Исполкома Советов крестьянских депутатов в целях ослабления нарастающего в стране общенационального кризиса. Голосование по вопросу о власти выявило крах политики соглашателей: 3/4 представителей Советов, фабзавкомов, профсоюзов и других организаций голосовали против коалиции с буржуазией. 20 сентября (3 октября) президиум решил выделить из состава совещания представителей всех групп и фракций (пропорционально их численности) в постоянный орган - Всероссийский демократический совет - Предпарламент (см. примеч. 4 к воспоминаниям Н. К. Крупской).
[5] Об Учредительном собрании см. подробнее: вступительная статья, с. 30-35, воспоминания Ф Ф. Раскольникова, Н. В. Святицкого и комментарии к ним.
[6] На 22 октября (4 ноября) намечался «крестный ход» трех казачьих полков Петроградского гарнизона к иконе Казанской богоматери для освящения оружия. На то же число был назначен и «День Петроградского Совета», в городе должны были состояться многочисленные митинги и концерты, сбор от которых шел бы в пользу Советов. Во избежание столкновений Исполком Петросовета 21 октября потребовал от Временного правительства отменить «крестный ход». Правительство было вынуждено согласиться, и штаб округа отдал соответствующее распоряжение. По этому поводу В. И. Ленин писал Я. М. Свердлову: «Отмена демонстраций казаков есть гигантская победа. Ура!» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 34, с. 434). Вместе с тем у Казанского собора и в других местах Петрограда все же собирались группы казаков и офицеров, происходили стычки с рабочими и солдатами.
[7] Мемуарист ошибается: последнее выступление А. Ф. Керенского состоялось не 23, а 24 октября (6 ноября) днем на заседании Предпарламента в Мариинском дворце. Министр-председатель сделал внеочередное сообщение о закрытии большевистских газет «Рабочий путь» и «Солдат». Состояние части населения города он определил «как состояние восстания», отметил, что начато судебное преследование против членов ВРК. После прочтения копии Предписания № 1 ВРК А. Ф. Керенский потребовал предоставить правительству чрезвычайные полномочия.
[8] К этим словам в тексте, напечатанном в журнале «Пролетарская революция», имеется следующее подстрочное примечание мемуариста: «С той разницей, что обыватели были против Временного правительства и за возвращение прежнего реформированного режима, а рабочие массы против Временного правительства и за большевистскую Советскую власть».
[9] Л. Д. Троцкий (Бронштейн) (1879-1940) - член РСДРП с 1897 г., меньшевик. На VI съезде РСДРП (б) в составе организации «межрайонцев» был принят в ряды большевистской партии. В сентябре 1917 г. был избран председателем Петросовета. После Октябрьской революции - нарком по иностранным делам, нарком по военным и морским делам, с сентября 1918 по 1925 г. - председатель Реввоенсовета Республики, член Политбюро ЦК и член Исполкома Коминтерна. Неоднократно находился в оппозиции. Исключен из партии в 1927 г., в 1929 г. выслан из СССР. В 1940 г. убит в Мексике.
Г. Е. Зиновьев (Радомысльский) (1883-1936) - видный партийный и государственный деятель. В Коммунистической партии состоял в 1901-1927 гг., 1928-1932 гг., 1933-1934 гг. Участвовал в революции 1905-1907 гг. С 1908 по 1917 г. в эмиграции, член редакции «Пролетария», «Социал-демократа», сотрудничал в «Правде», «Звезде» и др. С апреля 1917 г. в России. Делегат VII (Апрельской) конференции РСДРП(б), I и II Всероссийских съездов Советов, член ВЦИК и Исполкома Петросовета. В июльские дни 1917 г. вместе с В. И. Лениным скрывался в Разливе. После Октября сторонник создания «однородного социалистического правительства». С декабря 1917 г. - председатель Петросовета. В период заключения Брестского мира вел борьбу с «левыми коммунистами». В 1919-1926 гг. - председатель Исполкома Коминтерна. Член ЦК партии в 1907-1927 гг., член Политбюро ЦК в 1921- 1926 гг. (канд. - 1919-1921 гг.), член ВЦИК и ЦИК СССР. В 1936 г. расстрелян. Реабилитирован в 1988 г.
[10] Президиум II съезда Советов не был чисто большевистский (см. об этом вступительную статью, с. 6-7).
[11] Р. Абрамович (Р. А. Рейн) (1880-1963) - один из лидеров Бунда. Примыкал к правому крылу меньшевиков-интернационалистов. После Октября выступал за создание коалиционного правительства, в 1920 г. эмигрировал.
[12] Мемуарист неточно излагает события, сближая их по времени. Между выступлением Р. Абрамовича с протестом по поводу обстрела Зимнего (открытие II съезда Советов проходило под звуки артиллерийской канонады) и получением донесения В. А. Антонова-Овсеенко (3 часа 10 минут) о взятии Зимнего дворца прошло несколько часов.