Апостол Павел в Послании к Ко­ринфянам, наставляя юную Церковь в свя­щенных правилах, между прочими заповедя­ми дал и следующую: Жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его. Ибо неверующий муж освящается женою верующею, и жена не­верующая освящается мужем верующим. Ина­че дети ваши были бы нечисты, а теперь святы (1 Кор. 7, 13-14). Если, быть может, кому- либо доселе казалось, что узы дисциплины [312] здесь крайне ослаблены и что учитель неуме­ренно снисходителен, то пусть он посмотрит на дом отца твоего, хотя мужа и знаменитей­шего и ученейшего, но еще ходящего во тьме (язычества), и он увидит, что совет апостола направлен к тому, чтобы горечь корня возна­граждалась сладостью плодов и неблагород­ные лозы давали драгоценный бальзам. Ты ро­дилась от брака неравного; от тебя и от моего Токсоция родилась Павла. Кто поверил бы, что у Понтифекса Альбина, вследствие материнс­кого обета, родится внучка, которая, в при­сутствии обрадованного деда, еще лепечущим языком малютки будет петь Христово «аллилуия»? Кто поверил бы, что старик воспита­ет в своих недрах деву Божию? Но надежды наши были верны и счастливы. Святой и вер­ный дом освящает мужа неверного. Гот уже заложник веры, кого окружает верная толпа сыновей и внуков. Я думаю даже, будь он еще юношей и имей такое родство, он мог бы уве­ровать во Христа. Пусть он оплюет и осме­ет мое письмо, пусть прокричит, что я и глуп, и сумасброден; так делал и зять его, пока не уверовал. Христианами делаются, а не рождаются. Позолоченный Капитолий грязен. Все храмы в Риме закоптились сажей и покрылись паутиной. Рим сдвинулся со своих оснований, и народ, наводнявший прежде полуразрушен­ные капища, спешит к гробам мучеников. Если благоразумие не заставляет верить, - заста­вит, по крайней мере, совестливость.

Я сказал тебе это, Лета, благочестивейшая во Христе дочь, чтобы ты не отчаивалась во спасении отца; той самой верой, которой [313] ты приобрела дочь, той же верой приобре­тешь и отца и насладишься блаженством цело­го семейства; помни известное обетование Гос­пода: Невозможное человекам возможно Богу (Лк. 18, 27). Обращение никогда не может быть поздним. Разбойник вошел в рай со креста. Навуходоносор, царь вавилонский, обратившийся в зверя телом и душой и с зверьми живший в пустыне, опять приобрел смысл человеческий. Но оставлю примеры древние, чтобы они не по­казались неверующим слишком баснословными. За несколько лет перед этим ваш же родствен­ник, Гракх, самым именем говорящий о благородстве и патрицианстве, будучи римским префектом, не разрушил ли, не разорил ли и не разбросал ли пещеру Митры со всеми чудовищными истуканами, посвященными Караксу, Нимфе, Геркулесу, Льву, Персею, Гелиосу, Дромосу, Патру и, этим представив как бы некоторое предварительное ручательство, не испросил ли крещения Христова? Для язычества и Рим становится пустыней. Боги, некогда боги народов, остаются с одними филинами и совами на кровлях. Знамение креста стало военным знамением. Багряницы и горящие драгоценными камнями диадемы царей украшаются изображе­нием спасительного орудия казни. Уже египетский Серапис сделался христианином[1]. Мерна[2], запертый в Газе, плачет и в ужасе ждет со дня на день разорение храма. Каждый день прихо­дят к нам толпы монахов из Индии, Персии, [314] Эфиопии. Армянин сложил с себя колчан. Гун­ны изучают Псалтирь, скифские морозы пыла­ют огнем веры; рыжее и белокурое войско гетов носит всюду с собой шатры, служащие церквами, и, может быть, потому они сражаются против нас с равным нашему искусством, что равно исповедуют ту же религию.

Но я уклонился в сторону, и в ту пору, как на вертящемся колесе воображал я сделать кувшин, рука слепила ведро. Уступая просьбам святой Маркеллы и твоим, я предполагал обра­тить свою речь к матери, то есть к тебе, и по­учить, каким образом ты должна воспитывать нашу Павлу, которая была посвящена Христу прежде, чем родилась, которую ты обрекла пре­жде, чем зачала в утробе. И на наших глазах бывает нечто из описанного в книгах пророчес­ких: Анна изменила бесплодие чрева в плодородие (см.: 1 Цар. гл. 1) - ты несчастное плодоро­дие переменила на счастливое, получила детей живучих. Говорю с полной уверенностью, что ты получишь сыновей за то, что первый плод своего чрева отдала Господу. Это-то и есть то перворожденное, которое приносилось в жер­тву по закону. Так зачат был Самуил; так родился Самсон; так Иоанн Креститель воспрянул и взыграл при входе Марии; потому что слы­шал слова Господа, возгремевшего устами Девы, и вспрыгивал, чтобы вырваться навстречу Ему из чрева матери. Итак, рожденное вследствие обета должно получить от родителей и воспи­тание, достойное своего происхождения. Самуил воспитывается в храме; Иоанн приготовляется в пустыне. Тот почтен священными волосами, не пьет вина и сикера; будучи еще [315] малюткой, беседует с Богом. Этот бежит горо­дов, опоясывается кожаным поясом, питается саранчой и диким медом и для олицетворения покаяния, которое должен был проповедовать, одевается в кожи горбатейшего животного[3].

Душа, имеющая быть храмом Божиим, должна быть воспитываема следующим образом. Пусть учится она слушать и говорить только то, что относится к страху Божию. Постыдных слов пусть она не понимает, песен мирских - не знает; еще младенческий язык ее пусть научит­ся сладким псалмам. Общество резвых мальчи­ков должно быть удалено от нее; самые девушки и горничные должны воздерживаться от мирских разговоров с ней, чтобы тому, что они худо по­няли сами, не научили еще хуже. Для нее долж­ны быть сделаны азбучные буквы из букового де­рева или из слоновой кости и названы каждая своим именем. Пусть она забавляется ими, чтобы самая забава была для нее учением. И не только порядок букв должна помнить она и названия их обратить для себя в песни, но нужно азбуку час­то приводить в беспорядок, смешивать последние буквы со средними и средние с первыми, чтобы она узнала их не только по звуку, но и по виду. А когда начнет она дрожащей рукой водить пе­ром по бумаге, необходимо или кому-нибудь во­дить ее нежными пальчиками, или вырезать бук­вы на доске, чтобы проводимая по бороздкам черта тянулась в окраинах и не могла выходить за пределы их. Пусть она соединяет слоги для того, чтобы получить награду, и подарочки, слу­жащие забавой для этого возраста, пусть будут [316] побуждающим для нее средством. Пусть учится она вместе с подругами, которым она могла бы завидовать, похвалы которым могли бы подстре­кать ее. Если она будет менее их понятлива, бра­нить ее не следует, но нужно возбуждать ее спо­собности похвалами, чтобы она радовалась, когда одержит над ними верх, и жалела, когда они пре­взойдут ее. Больше всего должно остерегаться, чтобы она не возненавидела ученья, чтобы отвра­щение к нему, предзанятое в детстве, не перешло за молодые годы. Сами имена, над которыми по­немногу будет приучаться она складывать сло­ва, не должны быть какие-нибудь случайные, но известные и выбранные нарочито, как-то: имена пророков и апостолов и весь ряд имен патриар­хов начиная от Адама, как он приведен Матфеем и Лукой; это для того, чтобы, занимаясь одним, она подготовляла память свою к другому, буду­щему. Учителем должно выбрать человека зре­лых лет, доброй жизни и с хорошими сведения­ми; я не думаю, чтобы ученый муж постыдился принять на себя по отношению к родственнице или благородной девице такие же точно обязан­ности, какие принял на себя Аристотель по от­ношению к сыну Филиппа[4], чтобы самому учить азбуке за такую же дешевую цену, какую получа­ют писцы. Не следует презирать как маловажное то, без чего невозможно и великое. Самое про­изношение букв и первые начатки учения иначе преподаются ученым и иначе невеждой. Поэтому позаботься и ты, чтобы дочь твоя не усвоила неле­пого обычая женщин коверкать из ласкательства слова и чтобы не привыкла забавляться золотом [317] и пурпуром; первое вредит языку, последнее - нравам; пусть не учится в детстве тому, от чего после нужно будет отвыкать.

Пишут, что красноречию Гракхов при­несла великую пользу речь матери, которую слушали они с детства. Речь Гортензия привилась к нему еще в отцовских объятиях. С тру­дом истребляется то, что впечатлевается в мо­лодые души. Кто возвратит прежнюю белизну шерсти, окрашенной в пурпур? Новый кувшин долго хранит вкус и запах того, чем впервые был налит. Греческая история рассказывает, что Александр, будучи могущественнейшим царем и победителем вселенной, долго не в си­лах был освободиться от недостатков в ха­рактере и в походке учителя своего Леонида, которыми заразился еще в детстве. Соревнование дурному очень легко, и если не в си­лах бываешь подражать добродетелям других, зато скоро усвояешь их пороки. Самая мамка должна быть не пьяница, не вертлявая, не бол­тушка; няньку должна она иметь скромную, воспитателя - степенного. Когда же увидит деда, пусть бросится на грудь его, повиснет на шее, и хоть бы не хотел он, пусть повторяет: «Аллилуия». Бабка будет уносить ее силой; отца будет она приветствовать улыбками; все станут любить ее; и весь род ваш будет утешаться розой, от него родившейся. Но в то же время пусть она узнает, какую другую бабку и какую тетку имеет она; чтобы поняла, для какого императора, для какого войска воспи­тывается в лице ее маленький воин. К ним она должна стремиться, и отбытие ее к ним будет грозить тебе. [318]

Сам наружный вид и одежда ее долж­ны подготовлять ее к тому, к чему она предна­значена. Не прокалывай, предостерегаю тебя, ее ушей; белилами и румянами не разрисовы­вай лица, посвященного Христу; не души ей шеи золотом и жемчугом; не отягощай голо­вы драгоценными камнями; не подцвечивай во­лос в красный цвет и не напоминай ей чем бы то ни было огня геенны. Пусть она имеет дру­гого рода жемчужины, продав которые она ку­пит себе впоследствии драгоценнейшую жемчужину. Случилось некогда, что вельможная, из знатнейшей фамилии женщина, по приказанию мужа своего Гиметия, бывшего дядей девы Евстохии, переменила ей одежду и наряд и воло­сы, бывшие до того времени в пренебрежении, заплела по обычаю светскому, рассчитывая по­бедить намерение дочери и желание матери. Но вот, в ту же самую ночь видит она во сне: при­шел к ней Ангел, на страшном лице которого виделась угроза казнями, и прерывающимся от гнева голосом говорит ей: «Как ты приказание мужа осмелилась предпочесть Христу? Ты ос­мелилась коснуться святотатственными рука­ми своими главы девы Божией? Эти руки уже сохнут, чтобы страдания дали тебе почувство­вать твой поступок; а пройдет пятый месяц, ты сойдешь в преисподнюю. Если же ты станешь упорствовать в преступлении, потеряешь вмес­те и мужа, и детей». Так все буквально и ис­полнилось, и быстрая смерть несчастной была признаком, что она запоздала покаянием. Так наказывает Христос осквернителей храма Своего; так предостерегает от дорогих камней и драгоценнейших украшений. Этот рассказ привел [319] я не из желания издеваться над бедствиями, но с целью напомнить, с каким страхом и осмотрительностью должно выполнять торжественно данные Богу обеты.

Священник Илий подвергся гневу Божию за пороки детей своих (см.: 1 Цар. 2-3). Еписко­пом не может быть тот, кто имеет детей невоз­держных и непокорных (см.: 1 Тим. 3, 4). И на­оборот, о женщине пишется, что она спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием (1 Тим. 2, 15). Если об­раз жизни детей совершенного возраста и вы­шедших из-под отцовской власти вменяется ро­дителям, то не тем ли более на ответственности родителей лежит тот возраст их, младенческий и слабый, который, по словам Господа, не знает руки правой и левой, то есть различия между добром и злом? Если ты с заботливостью при­сматриваешь за дочерью, чтобы не ужалила ее ехидна, - почему не присмотришь с такой же заботливостью, чтобы не поразил ее молот всей земли (Иер. 50, 23), чтобы не пила она из золотой чаши Вавилона, чтобы не выходила вместе с Диной, ища знакомства с дочерьми страны чужой (см.: Быт. 34, 1), не кокетничала ножками, не тащи­ла за собой туники? Яды даются не иначе, как в меду; и пороки обольщают не иначе, как под ви­дом и предлогом добродетели! А каким же образом, спросишь ты, говорится, что дети не от­вечают за пороки отцов и отцы за пороки детей, но душа согрешающая, она умрет (Иезек. 18, 20)? Говорится это о тех, которые сами могут пони­мать вещи, о тех, о которых сказано в Еван­гелии: Сам в совершенных летах... пусть сам о себе скажет (Ин. 9, 21). А кто еще очень мал [320] и смысл имеет малютки - все доброе и дурное его вменяется родителям, пока не войдет он в лета мудрости и пока Пифагорова буква[5] не приведет его на распутие. Уж не думаешь ли ты, что дети христиан, не получившие крещения, только сами виноваты в грехе, а тем, которые не захотели дать его, и не вменяется это в преступление - не захотели в такое осо­бенно время, когда имеющие принять его и не могли противоречить, между тем как спасение детей приносит пользу и родителям? Принести ли дочь (в дар Богу) или нет, это было в тво­ей власти (так как положение твое было иное: ты обрекла ее прежде, чем зачала); но как ско­ро ты посвятила ее, нерадение о ней грозит тебе опасностью. Кто принесет в жертву хро­мое и изуродованное и запятнанное какой-ни­будь нечистотой, тот виновен в святотатстве (см.: Лев. гл. 22), - насколько же большее наказа­ние понесет тот, кто приготовляет к объятиям Царя часть тела своего и чистоту целомудрен­ной души и будет делать это с небрежностью?

Когда же станет она подрастать и, по об­разу Жениха своего, укрепляться в премудро­сти, в летах и благодати у Бога и людей, пусть ходит в храм истинного Отца с родителями сво­ими; но из храма пусть не выходит вместе с ни­ми. Пусть ищут ее на пути мира между толпами и многолюдством родных и пусть никогда не находят ее нигде, кроме святилища Писа­ний, - поучающейся у пророков и апостолов [321] о духовных браках. Пусть подражает она Ма­рии, которую Гавриил нашел одинокой в ее спаль­не и которая потому, быть может, пришла в великий ужас, что увидела мужчину, которых не привыкла видеть. Пусть подражает Той, о кото­рой говорится: Вся слава дщере царевы внутрь (Пс. 44, 14). Пусть и она, уязвленная любовью, го­ворит о Возлюбленном: Царь ввел меня в чер­тоги свои (Песн. 1, 3). Никогда да не выходит она вон, чтобы не встретили ее обходящие город, не били ее, не нанесли ей ран, не отняли покрыва­ла скромности и не оставили ее нагой, покры­той кровью; пусть лучше она вместе с другими стучится в двери Его (Жениха) и говорит: Я - стена, и сосцы у меня, как башни... вымыла ноги мои; как же мне марать их (Песнь. 8, 10; 5, 3).

Она не должна обедать в обществе, то есть на пирах у родителей, чтобы не видела кушаний, которых могла бы пожелать. Хотя не­которые и считают большой добродетелью пре­зирать действительные удовольствия, но я по­лагаю, что для воздержания безопаснее не знать того, к чему бы ты мог устремиться. Когда-то мальчиком я читал в школах: «С трудом будешь бороться с тем, к чему допустил в себе привычку». Скажет кто-нибудь: стало быть, и вина в это время пить уже не следует, потому что в этом будет невоздержание? Слабым, пре­жде достижения зрелого возраста, воздержа­ние и опасно, и трудно. До того времени, если бы потребовала необходимость, пусть она хо­дит и в бани, пусть употребляет в умеренном количестве и вино ради стомаха[6], пусть ку­шает и мясную пищу, чтобы ноги не ослабели [322] прежде, чем придется бежать. Но я говорю это по снисхождению, а не как если бы да­вал предписание, - говорю, опасаясь изнемо­жения, а не учу невоздержанной жизни. На­против того, если суеверие побуждало евреев воздерживаться до некоторой степени от упо­требления известных животных и яств, если и индийские брамины и египетские гимнософисты употребляли пищу только из ячменной муки, сарацинского пшена и овощей, то поче­му деве Христовой не быть воздержной во всем вообще? Если так ценилось стекло, почему бы не ценить гораздо выше жемчуг? Рожденная вследствие обета должна жить так, как жили те, которые были рождены по обету. Одинако­вая благодать должна сопровождаться и оди­наковым подвигом. К музыке пусть она будет глуха. Она не должна знать, для чего суще­ствует флейта, лира, арфа.

Каждый день она должна представить тебе свой урок, как пучок цветов, набранных из Писаний. Пусть учит греческие стихи. Но с этим вместе пусть изучает она и латинскую речь; если к ней не приучить нежного языка с самого на­чала, звуки иностранные испортят речь, и отечественный язык будет неприятно поражать слух ошибками, свойственными иностранцу. Ты будь ей учительницей; пусть тебе подражает мо­лоденькое дитя. Ни в тебе, ни в отце своем не должна она видеть ничего такого, чему подра­жая она могла бы согрешить. Помните, что вы родители девочки и что вы можете учить ее бо­лее примерами, чем словом. Быстро вянут цве­ты; быстро губительный ветер сушит фиалки, лилии и шафран. В общественных местах она [323] никогда не должна появляться без тебя. В ба­зилики мучеников и в церкви пусть не входит без тебя. Никакой юноша, никакой кудрявый не должен улыбаться ей. Дни бдений и торжест­венные всенощные бдения наша девочка должна праздновать так, чтобы не отходила от матери ни на волос. Не желал бы я, чтобы она любила какую-либо из своих служанок столько, чтобы перешептывалась с ней втихомолку. Что говорит она с одной, то должны знать все. Пусть выбе­рет себе в компаньонки не щеголиху и красави­цу, которая плавным горлом приятно распевала бы песни, но женщину серьезную, бледную, оде­тую бедно, несколько печальную. К ней должна быть приставлена девица старая, испытанной веры и нравов, которая научила бы ее и при­учила собственным примером вставать ночью для молитвы и псалмов, поутру петь гимны, в третьем, шестом и девятом часу становиться на подвиг, как следует подвижнице Христовой, и когда зажжется лампадка - принесть жертву вечернюю. Так пройдет день, так застанет ее трудящейся ночь. За молитвой будет следовать чтение, за чтением - молитва. Коротким покажется время, занятое таким разнообразием деятельности.

Пусть она учится приготовлять лен, дер­жать мычку, носить на поясе корзину, крутить веретено, вести пальцами нитку. Пусть учится разделять ткань шелковичного червя, шерсть серов[7] и золото на гибкие нити. Пусть приготов­ляет одежды такие, которые защищают от холо­да, а не такие, которые обнажают одетое тело. Пищей ей должны служить овощи и тому подобное [324] и изредка рыба; и, чтобы не вдаваться в изложение правил касательно употребления пищи, о которых в другом месте я говорил под­робнее, замечу, что она должна так есть, что­бы всегда чувствовать некоторый голод, чтобы тотчас по принятии пищи могла читать и петь псалмы. Не нравятся мне долгие и неумеренные посты в очень молодые годы - посты, которые тянутся целые недели и в которые запре­щается употребление в пищу и масла, и овощей. Из опыта научился я, что молодой осел, устав на пути, делает повороты с дороги. Так дела­ют поклонники Изиды и Цибелы; в обжорливом воздержании жрут они фазанов и дымящихся горлиц для того, видите ли, чтобы не осквернить даров Цереры[8]. Это должно быть всегдаш­ним правилом для поста, чтобы, несмотря на долгий пост, силы постоянно оставались равны­ми и чтобы, пробежав первую упряжку, могли мы пробежать и другую. Впрочем, как и пре­жде писал я, в Четыредесятницу паруса возде­ржания должны быть вытянуты и возница дол­жен ослабить спешащим коням всякие вожжи. Впрочем, иное положение мирянина, иное девы и монаха. Мирской человек в Четыредесятницу уменьшает обжорство чрева и, подобно улит­ке, питаясь собственным соком, подготовляет брюшко к будущим пышным обедам и обжор­ству. Дева и монах должны в Четыредесятницу гнать коней своих, не забывая в то же время, что им придется ехать на них всегда. Труд, ограниченный сроком, должен быть больше; труд, [325] не ограниченный определенным временем, уме­реннее. В первом случае мы отдыхаем, в послед­нем - продолжаем путь безостановочно.

Если переезжаешь в загородный дом, не оставляй дочь дома; пусть она и не умеет, и не будет в состоянии жить без тебя; пусть она дрожит от страха, если останется одна. Она не должна вести разговоров с людьми светскими; с дурными девицами не должна иметь сообщества. На браках рабов она не должна присутствовать и в играх шумного характера не долж­на принимать участия. Знаю, что некоторые запрещали деве Христовой мыться с евнухами и с замужними женщинами: потому что первые не теряют мужских расположений, а послед­ние, полнотой живота в беременности, знако­мят с срамными вещами. А я, со своей сторо­ны, вовсе не одобряю бани для молодой девицы; она должна стыдиться самой себя, и для нее должно быть невозможностью видеть себя на­гой. Если она иссушает тело свое бдением и постом и повергает его в рабство; если пламя похоти и все возбуждения кипучего возраста она хочет погасить холодом воздержания; если, приучив себя к суровой простоте, она старает­ся стереть естественную красоту, то зачем ей, напротив того, припарками в банях возбуж­дать уснувшие огни?

Вместо драгоценных камней и шелка она должна любить Божественные Писания; не баг­ряная ткань из золота и вавилонской шерсти, а внимательное и прилежное исследование отно­сящегося к вере должно увлекать ее. Пусть пре­жде всего изучает Псалтирь и песнями ее утеша­ет себя; в Притчах Соломоновых пусть изучает [326] науку жизни. Из Екклезиаста она приобретет навык презирать мирское. В Книге Иова найдет примеры добродетели и терпения. Когда перей­дет к Евангелиям, пусть никогда не выпускает их более из рук. Деяния и Послания апостольские она должна глубоко напечатлеть в своем серд­це. А когда хранилище сердца своего обогатит этими сокровищами, пусть упражняет свою па­мять над Пророками, Пятикнижием, над Книга­ми Царств, Паралипоменон, также - Ездры и Есфири. Книгу же Песнь Песней пусть изучает, без опасения, уже в заключение всего; это для того, чтобы, читая ее сначала, она не повредила душе своей, не будучи в состоянии понять, что под чувственными образами - брачная песнь духовного супружества. Всяких апокрифов она должна остерегаться. А если бы когда-нибудь захотела она читать их не ради истинности уче­ния, а ради уважения к их заглавиям, пусть зна­ет, что это книги не тех лиц, кому они приписы­ваются в заглавиях, что в них много допущено погрешностей и что нужно великое благоразу­мие уметь выбирать золото из грязи. Сочиненьица Киприана она должна иметь всегда под ру­ками. Письма Афанасия и книги Илария пусть читает беспрепятственно. Увлекать ее должны суждения и одушевленная речь только тех пи­сателей, в книгах которых нет следов колебания в вере. Остальных она должна читать так, что­бы более судить о них, чем усвоять их на веру.

Ты скажешь: каким образом успею я присмотреть за всем этим - я, женщина светская, в таком многолюдстве, какое в Риме? В таком случае не бери на себя бремени, превышающего твои силы, а, отняв от груди, как отнимали [327] Исаака, и одев ее, как Самуила, отошли к баб­ке и тетке. Отдай драгоценнейший камень на ложе Марии, положи его в колыбель Иисуса, плачущего Младенца[9]. Пусть она воспитывает­ся в монастыре, вступит в лики дев, не знает, что такое клятва, считает ложь святотатством, не имеет понятия о мире, живет по-ангельски, будет в теле так, как бы без тела, весь род чело­веческий воображает похожим на нее и, чтобы не распространяться о прочем, пусть освободит тебя, по крайней мере, от трудности присмот­ра и опасности охранения. Для тебя лучше ску­чать в ее отсутствии, чем бояться при всяком случае: что-то будет говорить она, с кем будет говорить, кому она кивает, на кого посматривает с удовольствием? Отдай малютку Евстохии, каждый крик ее - мольба к тебе об этом. От­дай Евстохии спутницу в святой жизни, буду­щую наследницу. Пусть малютка увидит ее, полюбит ее, удивляется ей с первых лет - ей, чья речь, походка, одежда служат наукой доброде­телей. Пусть перейдет она на ложе бабки, и баб­ка пусть повторит над внучкой то, что сделала для дочери; она долгим опытом научилась вос­питывать, охранять и учить дев, и в стократный венец ее ежедневно вплетается целомудрие[10]. Счастливая дева, счастливая Павла Токсоциева! Через добродетели бабки и тетки она благород­на по святости еще больше, чем по происхождению. О, если бы случай привел тебя увидеть твою свекровь и родственницу и обратить внимание [328] на великие души в их маленьких телах! Я не сомневаюсь, что, по врожденному тебе це­ломудрию, ты предупредила бы дочь и перво­му Божиему приговору предпочла бы второй евангельский закон[11]. Да ты перестала бы же­лать более других детей, но скорее принесла бы в жертву Богу саму себя. Но поскольку есть вре­мя обнимать, и время уклоняться от объятий (Еккл. 3, 5), и жена не властна над своим телом (1 Кор. 7, 4), и в каком [звании] кто призван, бра­тия, в том каждый и оставайся пред Богом (1 Кор. 7, 24), и тот, кто под ярмом, должен бежать так, чтобы впряженного вместе с ним не оставлять в грязи, - то перенеси на детей все, что при других обстоятельствах ты выказала бы на себе. Анна, отдав в скинию сына, обещан­ного Богу, уже не брала его обратно: она находила непристойным, чтобы будущий пророк возрастал в доме ее, потому что желала иметь и других еще детей. Кроме того, зачав и родив, она не осмелилась прийти во храм и явиться пе­ред лицом Божиим с пустыми руками прежде, чем воздаст должное; когда же принесла она такого рода жертву, - возвратившись домой, родила пять детей себе, потому что перворож­денного родила Богу. Удивляешься счастью свя­той жены? Подражай ее вере. Если пришлешь Павлу, даю торжественное обещание, что сам буду лично и учителем ее, и воспитателем. Я бу­ду носить ее на руках; хоть и старик - буду [329] лепетать по-детски; далеко превзойду филосо­фа светского, потому что буду учить не царя македонского, имеющего погибнуть от яда ва­вилонского, но рабу и невесту Христову, чтобы представить ее в Небесные Царства.


[1] Подразумевается обращение египетского храма Сераписа в христианскую церковь.

[2] Идол Мерны или Юпитера в Газе палестинской, храм которого был заперт.

[3] То есть верблюда.

[4] То есть к Александру Македонскому.

[5] Греческая буква υ была у пифагорейцев символом жизни. Разветвляясь, она представляла для них одной стороной путь добродетели, другой - порока.

[6] То есть ради желудка (ср.: 1 Тим. 5, 23)

[7] Серы - один из народов, населявших Индию.

[8] Поклонники Изиды и Цибелы воздерживались от употребления в пищу хлеба; за это они вознаграждали себя обильным употреблением мясной пищи.

[9] Имеется в виду монастырь, устроенный Павлой в Вифлееме около пещеры, где родился Спаситель.

[10] Иероним намекает на постоянно увеличивающееся число дел в основанных Павлой монастырях.

[11] Здесь под первым приговором подразумевается Божие благословение: плодитесь и размножайтесь (см.: Быт. 1, 28). Под евангельским законом - известные слова Спасителя о девстве (см.: Mф. 19, 11-12).


<< Назад | Содержание | Вперед >>