В объявленном военным министром высочайшем повелении от 25 июня 1916 года сказано:

1. Для работ по устройству оборонительных сооружений и военных сообщений в районе действующей армии, а равно для всяких иных необходимых для государственной обороны работ привлечь в реквизиционном порядке в течение настоящей войны мужское инородческое население империи, в возрасте от 19 до 43 лет включительно, в том числе киргизов Акмолинской, Семипалатинской, Уральской и Тургайской областей. [61]

2. Определение возрастов инородческого населения, подлежащего привлечению к работам, согласно предыдущему (1) пункту, а равно установление подробных правил привлечения их к сим работам применительно к порядку, заключающемуся в высочайшие утвержденном 3 августа 1914 года положении военного совета о реквизиции, предоставить соглашению министров внутренних дел и военного.

О таковом высочайшем повелении министр внутренних дел дал знать губернаторам степных областей по телеграфу 27 того же июня, предложив им исполнить оное в наикратчайший срок, призывая на работу в первую очередь киргизов в возрасте от 19 лет до 31 года включительно. Губернаторы степных областей предписали г. г. крестьянским начальникам немедленно объявить киргизам означенное повеление и приступить к составлению списков киргизам призывного возраста первой очереди при участии волостных управителей, аульных старшин [1] и аксакалов (стариков) [2], определяя возрасты призываемых на основании посемейных списков, что не замедлили выполнить крестьянские начальники.

Закон этот сразу встретил несочувствие со стороны киргизского населения. Киргизы не были подготовлены к восприятию такого закона. Он застал их врасплох и неожиданно свалился на них, как бы с неба. Законом этим не соблюдался никакой порядок постепенности в призыве по возрастам и сразу привлекалось им огромное количество мужского населения в возрастах от 19 лет до 31 года, что не практиковалось доныне в империи и в отношении воинской повинности, протекающей обыкновенно с соблюдением постепенности по возрастам даже в таком населении, которое привыкло к отбыванию оной и среди которого развито чувство гражданственности. Неимение у киргизов метрических книг о рождении и отсутствие упорядоченных посемейных списков для точного определения возрастов и продолжающееся поныне отсутствие тех подробных правил приема, установление которых высочайшее повеление возложило на военного министра и министра внутренних дел (2 пункт), не могли не усилить неудовольствия киргизов против этого закона, так как эти обстоятельства сразу подали повод к разным злоупотреблениям со стороны туземных властей на почве корыстного определения возрастов призываемых на работы. На этой почве происходило то, что, кому было 17 лет от роду, тому местные власти давали 23 года, кому же было 38 лет, тому давали 28 лет, и стал практиковаться торг на повышение и понижение возрастов за определенную мзду.

Полуграмотные переводчики крестьянских начальников, никогда не слыхавшие таких выражений, как «реквизиция», «оборонительные сооружения на театре военных действий», «военные сообщения» и т. д., переводили их на киргизский язык неправильно и туманно, и, по их толкованию, выходило, что киргизы берутся в «солдаты», и прямо на позиции, без обучения их военному искусству, и это так усилило недоверие киргизов к закону, что уже трудно было кому бы то ни было [62] убедить киргизов в том, что их берут не в солдаты, а на работу в тылу за плату и довольствие от казны.

Нельзя скрыть и того, что среди киргизов стал распространяться слух, якобы означенный закон исходит не от верховной власти, а выдуман местными властями, что подкреплялось слухами же о том, что он не обсуждался в законодательных учреждениях, не был издан в порядке 87 ст. основных законов[3] и не был распубликован правительствующим сенатом. Наконец, в виду того, что источник благосостояния киргизов составляет скотоводство, требующее бдительного ухода за собой со стороны хозяина, а хлепопашество служит лишь подспорьем к этому хозяйству, означенный закон, отвлекающий всех хозяев от скотоводческого хозяйства и влекущий за собой расстройство его, не мог вызвать к себе сочувствия со стороны киргизов.

Совокупность всех этих и иных отрицательных явлений, сопровождавших жизнь номадов при исполнении высочайшего повеления от 25 июня 1916 года, создала то повышенное настроение толпы киргизов, называемое брожением, которое выразилось в разных эксцессах, проявлявшихся однообразно повсюду и везде в степных областях.

Все рабочие из киргизов, служившие по вольному найму у самих киргизов, у разных русских и нерусских купцов, у переселенцев, у казаков, казачьих войск и т.д., после объявления высочайшего повеления вдруг бросили работы и разошлись по своим аулам, особенно к своим родовичам, передавая панику и настроение последним. То, что киргизы бежали к своим родовичам, показало, что родовое начало у киргизов еще сильно и они рассчитывали на защиту родовичей против постигшего их несчастия. То же самое сделали и киргизы-хозяева, работавшие на себя и не нанимавшиеся ни к кому другому. Создалась паника, путаница. Каждый киргиз призывного возраста, хотя бы он был бедный, распродав то имущество, какое у него есть, или приобрел для себя лучшего коня, или такового попросту реквизировал у соседа. Такие молодые люди, объединившись в толпу всадников - где в 50, где в 100, где в тысячу человек и т. д., вооруженную палками с косой или зубцами от грабель на их концах и в редких случаях охотничьими ружьями, разъезжали по аулам и присоединяли к толпе своих сверстников: одних добровольно, других насильно, путем угроз, чтобы сбросить с себя тягость царского повеления. Благодаря этому сено осталось нескошенным, а скошенное неубранным, хлеб остался неснятым совершенно. Можно сказать, что все степь заволновалась. Состояние киргизской молодежи призывного возраста до начала сего сентября напоминало то состояние рогатого скота, в котором он бывает в мае месяце, когда находит на него овод и он, мучимый нестерпимой болью, подняв хвосты, скачет в разные стороны, не различая ни глубоких ям, ни глубоких оврагов, в которые он может упасть. Оно напоминало положение такого коня, которому в бедро неожиданно запущено шило и он, выскакивая, делает разные гневные выкрутасы, чтобы сбросить с себя предмет, причинивший ему такой неожиданный укол. [63] Эксцессы толпы были направлены главным образом против своих волостных управителей, аульных старшин, их писарей, аксакалов (стариков), которые призваны составить списки лиц призывного возраста, и особенно против тех неофициальных записей, которые велись так беспорядочно туземными должностными лицами и назывались посемейными списками. Эти эксцессы иногда сопровождались такими актами со стороны толпы, как убийство управителя Чингырлауской волости Уральского уезда Ахмеда Сарыбалина и волостного ее писаря Галин Тяукина, повлекшее за собой взятие под стражу в уральскую областную тюрьму 13 человек киргизов Чингырлауской волости[4], убийство управителя Карабалыкской волости Кустанайского уезда Сайма Кыдырова, повлекшее за собой взятие под стражу 21 киргиза Карабалыкской волости в кустанайскую тюрьму[5], - убийство волостных писарей Алимбетовской и Тереклинской волостей Актюбинском уезда, повлекшее за собой взятие под стражу 3 киргизов Тереклинской волости в актюбинскую тюрьму по обвинению всех арестованных киргизов в сопротивлениях властям, предусмотренных 263, 264 и 268 ст. улож. о нак.

В иных случаях эксцессы сопровождались отнятием посемейных списков у управителей и аульных старшин и уничтожением сих списков. Так, например, толпа отняла посемейные списки у управителя и волостного писаря Чиликской волости Уральского уезда, что повлекло за собой взятие под стражу 19 киргизов Чиликской волости в уральскую областную тюрьму[6], - у двух аульных старшин Суна-линской волости Лбищенского уезда, что повлекло за собой взятие под стражу в ту же тюрьму 7 киргизов Суналинской волости, - управителя Алимбетовской волости Актюбинского уезда, что повлекло за собой взятие под стражу 15 киргизов Алимбетовской волости, и 2 киргизов Тереклинской волости в Актюбинскую тюрьму, - у управителя Петропавловской волости и уезда, что повлекло за собой взятие под стражу 6 киргизов Петропавловской волости в петропавловскую тюрьму, - по обвинению всех означенных киргизов в сопротивлении властям, предусмотренном 263-и 264 ст. улож. о нак.

Были и такие случаи эксцессов, когда уездные начальники выезжали с казачьим отрядом на помощь управителям, аульным старшинам и аксакалам, которым мешала толпа составлять списки лиц призывного возраста или которых не пускала толпа молодежи призывного возраста в камеры крестьянских начальников для той же цели. Так, например, казачий отряд, сопровождавший лбищенского уездного начальника, подполковника фон-Галлера, произвел выстрел залпом в толпу киргизских всадников Каракульской волости, находившуюся [64] на расстоянии более 2 верст от него и отказавшуюся разойтись по требованию г. фон-Галлера, переданному им, как говорят, толпе через какого-то киргиза, при чем оказались на месте убитые (киргизы), и толпа разбежалась, а списки живо были составлены туземными властями наобум, произвольно. Другой же уездный начальник, именно Темирского уезда, Петров, выехавший с казачьим отрядом сначала в Джетикульскую и, затем, в Казбецкую волости, сумел обойтись счастливо без кровопролития, повлияв на толпу обеих волостей путем наставления и увещания допустить управителей, аульных старшин и аксакалов (стариков) выполнить их обязанности по составлению списков, что толпой было и исполнено. Крестьянский же начальник 2-го участка Лбищенского уезда г. Лебедев сам составил списки лиц призывного возраста по Улентинской, Булдуртинской, Сабынульской и Калдыгайтинской волостям Лбищенского уезда на основании сомнительных посемейных списков, без участия управителей, аульных старшин и аксакалов, так как они не являлись в его камеру из боязни насилия со стороны молодежи призывного возраста.

В Кызылджарской волости Лбищенского уезда, против Калмыковской станицы, крестьянский начальник 3-го участка Лбищенского уезда г. Логашкин нанес побои какому-то киргизу, находившемуся в толпе, за то, что этот киргиз указал на неприемлемость составления списков лиц призывного возраста на основании посемейных списков, так как возрасты определены в этих списках неправильно, а раздраженная этим поступком Логашкина толпа набросилась на него, нанося ему удары нагайками, но Логашкину спас жизнь один здоровенный аульный старшина, который, обхватив Логашкина и покрыв его своим корпусом, упал на него, крича: «убейте меня, а не крестьянского начальника». Неизвестно, в связи ли с этим случаем, или нет, арестован почетный и уважаемый киргиз Кызылджарской волости Хажгалий Маулимбериев по обвинению его по 129 ст. уголовн. улож. и содержится в лбищенской тюрьме, хотя всем киргизам известно, что он убеждал и склонял киргизов своей волости к спокойному составлению списков.

Возбужденным состоянием киргизов объясняется следующий случай. Киргизы напали на лавку какого-то татарина, находящуюся в Преображенском переселенческом поселке Темирского уезда, и ограбили товар. Для производства дознания выехал пристав 2-го стана Темирского уезда Музаффар Тяукин, в сопровождении казачьего отряда, состоящего из 8 казаков. Кочующие киргизы Бистюбинской и Акжаловской волостей Гурьевского уезда, летовавшие в районе Койндинской волости Темирского уезда, не хотели допустить производства обыска для отобрания ограбленного товара и не только оказали вооруженное сопротивление приставу с казачьим отрядом, но даже напали на них. Поэтому казачий отряд произвел в них выстрел залпом из винтовок, последствием чего оказались убитыми 6 киргизов, три их лошади, а у четвертой лошади раздроблена была одна нога, [65] при чем одному казаку попало дроби в щеку, другому казаку в спину, так что из этого видно, что киргизы оказались вооруженными охотничьими ружьями. Раны у казаков признаны легкими. Киргизы разбежались, унося с собой раненых. Пристав же Тяукин (киргиз по происхождению), отражая нападение, выстрелом из револьвера убил наповал одного киргиза. Нападение киргизов сопровождалось их криком: «Майлыбай», «Майлыбай», что означает то, что нападавшие- принадлежат Кетинскому роду (род Кете) и что родовичи приглашаются на помощь.

Многие управители, аульные старшины и аксакалы, спасаясь от насилия молодежи призывного возраста, нашли убежища в- таких городах, как Уральск, Илек и иные оседлые русские центры, так что списки лиц призывного возраста были везде составлены в чрезвычайной обстановке при повышенном настроении как населения, так и местных властей, и ручаться за их добросовестность не приходится. Этим, вероятно, объясняется то, что акмолинский губернатор арестовал 6 человек киргизов за то только, что они обратились к нему с ходатайством разрешить собрание киргизов 12 волостей Петропавловского уезда для обсуждения вопроса о льготах, и выпустил их из-под ареста чрез 8 дней.

Вот приблизительно то, что происходило в степных областях в период составления списков киргизам призывного возраста, т.-е. до начала сентября 1916 года. Однако заметно было, что киргизская молодежь искала для себя вожака, но не нашла его, а потому и брожение ее носило характер неорганизованности, rte отличаясь от обыкновенных трений, вызываемых всяким новым явлением в народной жизни. Оно не заключало в себе признаков восстания или возмущения в целях отпадения от России. Это брожение не было вызвано влиянием извне, ни немцами, ни турками, ни австро-венгерцами и ни болгарами. Если бы оно было вызвано ими, с их стороны была бы попытка найти для киргизов хотя бы путем подкупа или иным способом вожака, снабдить их огнестрельным или иным оружием. Никаких подобных признаков не наблюдалось. Наоборот, киргизы были настроены очень враждебно против немцев, что выразилось в разгроме ими богатого и благоустроенного хутора, принадлежащего мещанке г. Риги Елизавете Федоровне Мейер и находившегося на станции Чулак-Анката, в районе Урюктукульской волости Лбищенского уезда. Этот хутор, оцененный в 13 тысяч рублей, был разгромлен дотла только потому, что он - немецкий, о чем производится предварительное следствие мировым судьей 1-го участка Лбищенского уезда. К счастию киргизов, кроме хутора Мейер, никаких иных немецких элементов в степи не оказалось, иначе киргизы не избегли бы кары закона за свои эксцессы против немцев. Поэтому всякое утверждение, исходящее от кого бы то ни было, о влиянии врагов России на возмущение киргизов по поводу призыва их на работы представляется такой неизвинительной и непростительной ошибкой, которая может отразиться несправедливо [66] и незаслуженно на судьбе несчастных номадов, а потому требует осторожного к себе отношения.

Затем, есть люди, которые без всякого основания подозревают киргизов в сепаратизме или в стремлении к отложению от России. Такие люди, обнаруживая полное незнакомство с текущей жизнью киргизов и клевеща на них понапрасну, обнажают скудость своих познаний и по истории взаимоотношений киргизов и России. Киргизы, или так называемые киргиз-кайсаки, приняли российское подданство в XVIII столетии добровольно, без пролития крови, сами по своему почину, и обязались защищать пределы Российской империи от нападения внешнего врага (жалованная грамота императрицы Анны Ивановны на имя хана киргиз-кайсацкой орды Абулхаира в 1731 г.). В том же XVIII столетии башкирский бунт был усмирен киргизами на основании этого обязательства. В преследовании французского завоевателя Наполеона I, после оставления им Москвы, участвовали добровольцы-киргизы, во главе с киргизом коллежским ассесором Байжазыком Кушукбаевым, вплоть до самого Парижа, побывав по дороге и в Берлине. Завоевание Туркестанского края Черняевым[7], Хивы и Бухары Кауфманом 1-м[8] и туркменов Закаспийской области Скобелевым[9] сопровождалось деятельным личным и материальным участием киргиз-кайсаков. Генералы Черняев и Скобелев составляют не только русских, но и киргизских народных героев, сложить головы за которых киргизские джигиты и батыри (богатыри) считали за честь.

После всего этого вдруг в 1916 году, почему-то, - что, действительно, кажется странным, - наблюдается такой регресс в настроении тех же киргизов, доискаться до причин которого и устранить их - составляет дело мужей государственного ума. Нельзя сомневаться в том, что эти мужи убежденно отвергнут признак киргизского сепаратизма.

Ныне с 15 сентября наступил второй период набора киргизов на работы по составленным уже спискам, и нельзя не сознаться, что он протекает под сильным административным давлением, сопровождаясь в большей или меньшей степени новыми трениями. Вполне естественно предположение, что значительная часть киргизов призывного возраста не явится по призыву на назначенные пункты и, так сказать, разбежится, а начальству предстоит обязанность ловить их, гоняться за ними в степях, производить розыски чрез тех же пресловутых управителей, аульных старшин и аксакалов и прибегать к карательным мерам, наполняя тюрьмы лицами призывного возраста, не говоря уже о том, что могут быть случаи новых эксцессов, против которых представится необходимость посылки карательных отрядов. Если в связи со всем этим принять во внимание, что в степных областях ожидается голод, обусловленный неурожаем хлеба и кормовых трав для скота и тем, что по случаю настоящего призыва киргизы не косили сена и не жали хлебов, какие имелись у них в той или иной мере, то станет понятно, как печально то положение, которое предстоит испытать киргизам степных областей. [67]

Поэтому, в видах предотвращения таких нежелательных явлений в степных областях, которых нельзя не считать маленькой междоусобицей внутри страны, и в целях водворения и поддержания спокойствия в тылу во время такой страшной мировой войны с жестоким врагом, долг гражданина требует заявить, что было бы не умалением авторитета власти в глазах киргизского населения степных областей, а, напротив, всемерным усилением оного, если бы в возможной скорости была исправлена ошибка власти, сопровождавшая издание и осуществление высочайшего повеления от 25 июня 1916 года, с немедленным разрешением отсрочки призыва киргизов на работы, по крайней мере, до мая 1917 года, тем более потому, что требования 2-го пункта высочайшего повеления доныне не выполнены самим министром внутренних дел и военным министром и на указанное исправление ошибки требуется время.

Такая отсрочка безусловно обрадовала бы киргизов-мусульман, проникнутых религиозным фанатизмом, если бы она была разрешена по случаю наступающего в субботу 24 сего сентября мусульманского праздника «Курбан-байрам», который в нынешнем году считается мусульманами всего мира «особенно великим», так как канун его - пятница, что бывает редко, а потому и праздник называется «Хаджи-акбяр».