Статья Д. Благоева «Диктатура или демократия» была впервые опубликована в журнале «Новое время» («Ново време»), кн. I, 1919 г. и дает представление о начавшемся процессе большевизации БРСДП. В этой статье Д. Благоев развивает и защищает идею диктатуры пролетариата против ренегатско-оппортунистических нападок К. Каутского.

В ноябре 1917 г. русский пролетариат овладел властью. Революция в России была враждебно встречена не только русскими контрреволюционерами и всем капиталистическим миром, но и виднейшими теоретиками и вождями II «социал-демократического» Интернационала во главе с Карлом Каутским. Нетрудно понять, почему контрреволюционная Россия и весь капиталистический мир враждебно встретили большевистскую революцию: задеты важнейшие интересы капиталистов, совершено посягательство на привилегии меньшинства капиталистического общества, под угрозой существование буржуазного строя во всем мире. Естественно, что против власти русского пролетариата, против большевистской революции, ополчаются все контрреволюционные силы России и всего капиталистического мира. Пример русского пролетариата, овладевшего властью и уничтожившего буржуазный строй, заразителен, ибо условия, сложившиеся в результате общеевропейской империалистической войны, создали для этого почву. Это было подхвачено в Германии и Венгрии, и волны большевистской революции угрожают захлестнуть весь мир. А это означает конец капитализма, конец привилегий меньшинства в капиталистическом обществе, конец их господства и гнета над громадным большинством народов, торжество коммунизма. Поэтому меньшинство капиталистического общества борется ныне и будет бороться всеми средствами против опасности, которой угрожает ему коммунистическая революция. Это понятно. [207]

Но как объяснить факт, что видные теоретики и вожди II Интернационала вроде Каутского и других встретили враждебно захват власти русским пролетариатом, большевистскую революцию, и остаются враждебными ей, как и большевизму в Германии и Венгрии?

Чтобы объяснить этот факт, следует вспомнить известную полемику между Каутским и Бернштейном, а позже между Каутским и Паннекуком, с одной стороны, и между Каутским и Розой Люксембург, с другой, по вопросам тактики и практики «социал-демократии» и по вопросу о пролетарской революции, полемику, которая велась накануне войны и которая была ею прервана. Кроме того, следует вспомнить и то, чем занимались эти теоретики и вожди пролетариата на международных конгрессах, как они делали там все большие уступки буржуазным и мелкобуржуазным идеологам, называемым оппортунистами, «широкими социалистами». Вспомнив все это, можно прийти к заключению, что враждебное отношение теоретиков и вождей II Интернационала к захвату власти русским пролетариатом можно объяснить главным образом недостаточно глубоким проникновением в революционный смысл теории Маркса - Энгельса о задачах пролетариата, как класса.

И действительно. Русский пролетариат с оружием в руках, т. е. путем насилия, овладел властью и установил свою диктатуру для того, чтобы осуществить коммунистический строй и уничтожить контрреволюцию. Поэтому теоретики и вожди II Интернационала выступают против насилия, против диктатуры пролетариата, за демократию. В статье «Демократия или диктатура», опубликованной в журнале «Sozialistische Auslandspolitik Korrespondenz» от 22 августа 1918 г., Каутский пишет: «Для нас - пролетарская освободительная борьба так же священна, как и для товарищей, стремящихся помешать нашим исследованиям. Освобождение всех угнетенных и эксплуатируемых является для нас самой высокой целью, с нею мы неразрывно связываем демократию». Но перед этими словами он сравнивает защитников диктатуры пролетариата с деспотизмом Людовика XIV, который сказал: «Государство - это я». По Каутскому, революционеры делали то же самое и заявляли: «Революция - это я; тот, кто меня критикует, совершает преступление против революции». [208]

Цитируемые строки, особенно выделенные мною курсивом, свидетельствуют, что Каутский (а вместе с ним и все изменники делу освобождения пролетариата, все социал-патриоты или «широкие социалисты», и вообще все контрреволюционеры), во-первых, ставит демократию над диктатурой пролетариата, которую он в сущности отвергает; во-вторых, выступает против пролетарской диктатуры, потому что она-де напоминает деспотизм Людовика XIV и не дает свободы, свободы критики революции. В данном случае Каутский имеет в виду, главным образом, русскую большевистскую революцию, которая, как он утверждает, была революцией не всех русских социалистических партий и не всего русского пролетариата. Следовательно, по его мнению, диктатура в России не есть диктатура всех социалистических партий и всего пролетариата, а только одной партии и части пролетариата. Он говорит в той же статье: «Восстание большевиков, напротив, было восстанием одной социалистической партии против других социалистических партий. Оно вело к уничтожению демократии, к лишению прав других социалистов, даже значительных слоев пролетариата». Чтобы представить большевистскую революцию в возможно более черных красках, Каутский сравнивает ее с революцией, создавшей Парижскую коммуну, которая была «делом всего парижского пролетариата, даже подавляющего большинства парижского населения», и добавляет: «Широчайшая демократия, опиравшаяся на всеобщее избирательное право, составляла ее основу; в ней были представлены все социалистические течения и они работали единодушно».

Мы увидим ниже, что Каутский совершенно неправ в отношении русской пролетарской революции и диктатуры, а в оценке Парижской коммуны он полностью пренебрегает тем, что писали о ней Маркс и Энгельс. Но чтобы мысль Каутского была законченной, приведем еще одну цитату из его статьи. В том же журнале, где помещена упомянутая статья, были опубликованы и статьи в защиту русской пролетарской революции и диктатуры, а в «Leipziger Volkszeitung» статьи против демократии в период пролетарской революции. Поэтому Каутский признает, что полемика уже переросла проблемы русского социализма, но затрагивает и вопросы немецкого социализма. Затем он продолжает: «До сих пор демократия занимала у нас бесспорное основное положение, как форма [209] управления, в рамках которой осуществляется «диктатура пролетариата». Завоеванием этой формы мы стремились создать политическую основу для экономического переворота в обществе. И доныне ни одно слово нашей программы, ни одно слово нашей пропаганды не давало возможности предполагать, что мы добивались общего, равного, тайного, прямого избирательного права, чтобы уничтожить его в день нашей победы».

Как видно из этой цитаты, Каутский берет в кавычки слова диктатура пролетариата. А это означает одно из двух: или он не признает никакой диктатуры пролетариата, или она для него нечто второстепенное, а главное - это демократия. Под «демократией» Каутский понимает, очевидно, такую «форму управления», которая основана на общем, равном, тайном, прямом избирательном праве и в рамках которой «диктатура пролетариата» осуществляется. Другими словами, Каутский думает, что основная задача заключается в завоевании, прежде всего, «политической основы для экономического переворота в обществе», т. е. в завоевании «демократии», той «формы управления», через которую совершится социалистический переворот, т. е. осуществится «диктатура пролетариата». Иначе говоря, это означает, что социалистам следует взять политическую власть в свои руки через широкую демократию, через завоевание всеобщего, равного, тайного, прямого избирательного права, а не через диктатуру пролетариата. Таким образом, Каутский представляет вещи такими, какими они никогда в действительности не были и не могут быть. Он представляет дело так: сначала пролетариат завоюет «демократию», т. е. всеобщее, равное, тайное, прямое избирательное право, с его помощью он пошлет в рейхстаг и другие представительные учреждения свое большинство. Это большинство возьмет политическую власть в свои руки и произведет «экономический переворот в обществе», очевидно, как думает Каутский, без насилия, без предварительной диктатуры пролетариата, без гражданской войны и т. д. Еще до войны, полемизируя с Паннекуком и Розой Люксембург по вопросу об общей политической стачке и о революции, Каутский ополчился против революционных действий и все надежды на освобождение пролетариата от капитализма возлагал на завоевание «демократии» путем создания пролетарского большинства в рейхстаге. [210]

Но спрашивается, когда и где великие социальные перевороты совершались по формуле Каутского, без насилия и без диктатуры? Когда и где господствующие классы добровольно отказывались от своего господства? Истории не известно что-либо подобное. Выборы социалистического большинства в рейхстаг, в парламент еще не означают, что политическая власть перешла в руки пролетариата. Господствующие классы могут и не созвать такого парламента или могут разогнать его еще до созыва, как это неоднократно случалось, например, с буржуазными рейхстагами в Германии. Или же они могут его созвать, но разгонят при первом удобном случае, как это обыкновенно бывало с буржуазными парламентами во всех европейских государствах накануне революций. С парламентом социалистического большинства господствующие классы будут церемониться еще меньше. Но Каутский, по-видимому, думает, что такой парламент господствующие классы не посмеют разогнать, потому что разразится революция. Однако вопрос о том, произойдет ли она, зависит от многих условий и, прежде всего, от положения господствующих классов и пролетариата. Но допустим, что это случится, вспыхнет революция. В таком случае она будет означать гражданскую войну, насилие, диктатуру, с помощью которых пролетариат только и может овладеть политической властью и совершить «экономический переворот в обществе». Иначе в истории не бывало и быть не может. Так что метод захвата пролетариатом политической власти через «демократию», предложенный Каутским, может лишь оттянуть свержение капиталистического общества и торжество коммунистической революции. По тому-то именно этот метод весьма подходит всем социал-патриотам, всяким «широким социалистам» в различных странах и поэтому он с удовольствием повторяется всеми идеологами и прислужниками буржуазии.

Как мы видели, Каутский считает, что русская пролетарская революция, большевистская революция была делом не всех социалистических партий России, а только одной социалистической партии, а именно - большевистской, против других, и что она уничтожила «демократию» и лишила прав других социалистов «даже значительные слои пролетариата». Эти утверждения Каутского просто неверны, фактически неверны. Другие социалистические партии в России, а именно социалисты-революционеры и [211] меньшевики во главе с Церетели, Скобелевым и другими, с начала русской революции и до ноября 1917 года сотрудничали с буржуазными партиями, входили в буржуазные министерства и принимали все меры для заглушения недовольства политикой правительства, растущего среди пролетариата и крестьянской массы. Пролетариат ждал от «других социалистов» осуществления социализма, а они ему говорили о «демократии»; класс безземельного крестьянства ждал от них немедленной экспроприации земель крупных землевладельцев и передачи этих земель крестьянам, а «другие социалисты» мутили ему голову разрешением «аграрного вопроса» учредительным собранием; пролетариат и крестьянские массы требовали немедленного созыва учредительного собрания, а они совместно со своими буржуазными союзниками постоянно откладывали его созыв; пролетариат и крестьяне, вообще вооруженный народ, ждали от «других социалистов» немедленного мира, а они снова начали войну, предприняли наступление, закончившееся катастрофически. В начале революции рабочие, крестьянские и солдатские Советы были полностью под влиянием «других социалистов», а большевики составляли в них ничтожное меньшинство. Но чем больше «другие социалисты» попадали в плен к буржуазным партиям и таким образом изменяли чаяниям пролетариата, крестьян и солдат, тем больше они теряли среди них свое влияние и тем большее влияние приобретали большевики. К середине 1917 года Советы в России насчитывали 20 000 000 членов, и большевизм уже быстро брал в них верх. Тогда в Советах был провозглашен лозунг: «Вся власть Советам!». Что же сделали «другие социалисты» и правительство, в котором они принимали участие? - В июне 1917 г. они поспешили спровоцировать гражданскую войну, чтобы уничтожить большевизм. Но вместо того, чтобы раздавить большевизм, они его еще больше усилили, и четыре месяца спустя Советы завладели всей полнотой власти в России. Вот какова истина!

Каутский обвиняет большевиков, что их восстание было направлено против «других социалистических партий» с целью лишить их прав и уничтожить «демократию». Но это могло быть верным лишь постольку, поскольку «другие социалистические партии», т. е. меньшевики и социалисты-революционеры, служили буржуазным партиям и отказывались от сотрудничества, даже противодействовали [212] Советам завладеть властью. «Другие социалистические партии» просто изменили социализму и вместе с Каутским предали забвению клятву, данную Базельскому внеочередному конгрессу Социалистического Интернационала - использовать войну для ликвидации капиталистического общества, захвата политической власти и осуществления социализма[1]. Никто не принуждал их к такой измене. Когда Советы взяли всю власть в свои руки, абсолютно никто не заставлял их выступать против, никто не отказывался от их содействия. Впрочем, значительная часть «других социалистических партий», меньшевиков (интернационалистов) и социалистов-революционеров (левых социалистов-революционеров) присоединилась к Советам. И лишь их небольшая часть не только не присоединилась к Советской республике, но вместе с контрреволюционерами продолжала бороться против нее, устраивала заговоры против комиссаров Советской республики и убивала их. Как должна была относиться Советская республика к таким «социалистам», стремившимся в союзе с контрреволюционерами вырвать власть из рук пролетариата, который завладел ею со столькими жертвами, баловать, поощрять их? И не защищаться? Оплакивать таких «социалистов», потому что их «лишили прав», значит быть против захвата власти пролетариатом и находиться в одном строю с врагами социализма. Раз пролетариат овладел властью, долг каждого подлинного социалиста заключается в борьбе за ее укрепление. Тот же, кто выступает против нее - или изменник делу социализма или никогда не был социалистом.

С другой стороны, Каутский выступает против большевистской революции и потому, что она, мол, ведет к уничтожению «демократии». И чтобы очернить ее, он приводит пример Парижской коммуны, которая не только не уничтожила «демократию», но, напротив,- была основана на всеобщем, равном, тайном и прямом избирательном праве. Но, во-первых, и выборы в Советы в России происходили и происходят путем всеобщей, равной, тайной и прямой подачи голосов. Правда, Советская республика отняла это право у буржуазии, т. е. у капиталистов, у помещиков, у тех, кто организовывал заговоры и открыто боролся против нее. В этом отношении «демократия» в России действительно пострадала. Во-вторых, Парижская коммуна могла проводить выборы лишь в осажденном Париже. [213] Выборы происходили путем всеобщего, равного, тайного и прямого голосования. В этих выборах участвовал весь восставший парижский народ. Правда, что Парижская коммуна не объявила о лишении контрреволюционеров права голоса, но, очевидно, у нее не было в этом нужды, ибо обстоятельства, при которых разразилась революция 18 марта, были таковы, что подавляющее большинство парижского народа - пролетариат и мелкая буржуазия - встало грудью на защиту ее дела. В своем рапорте Генеральному Совету Первого Интернационала, изданном под названием «Гражданская война во Франции» Маркс между прочим говорит:

«В своем упорном нежелании продолжать гражданскую войну, начатую Тьером ночной экспедицией против Монмартра, Центральный комитет сделал роковую ошибку: надо было немедленно пойти на Версаль - Версаль не имел тогда средств к обороне - и раз навсегда покончить с заговорами Тьера и его помещичьей палаты. Вместо этого партии порядка дали снова возможность испытать свои силы на выборах в Коммуну 26 марта. В этот день «люди порядка» усердствовали в мэриях Парижа с речами примирения, давая себе, разумеется втайне, торжественную клятву в свое время кроваво отомстить своим чрезмерно великодушным победителям»[2].

Из этой цитаты следует, что допуск «партии порядка», врагов пролетарской революции к участию в выборах Маркс считал ошибкой Парижской коммуны. Но Каутский не допускает, чтобы русская пролетарская революция использовала опыт Парижской коммуны и избежала ее ошибки по отношению к контрреволюционерам, хотя бы и украшенным именем «социалистов». К тому же Парижская коммуна еще не находилась в состоянии гражданской войны. Лишь после выборов в Коммуну (26 марта) она была вынуждена поднять перчатку гражданской войны, которую ей неоднократно бросала контрреволюционная буржуазия. Если бы Коммуна сумела удержать власть и распространить ее по всей стране, то она ничего бы не оставила от той «демократии», по которой плачет Каутский, а вместе с ним проливают крокодиловы слезы все социал-патриоты, «широкие социалисты» и вообще [214] всякие прислужники контрреволюционной буржуазии. И здесь мы подходим к одному вопросу, имеющему для нас огромное практическое значение, но который Каутский не рассматривал никогда, даже в своих новейших писаниях, вроде «Социальной революции» и «Пути к власти». Это вопрос о диктатуре пролетариата, или иначе говоря, об отношении пролетарской революции к государству. Каутский избегал останавливаться на этом вопросе. Еще в 1890 г., в своем ответе на бернштейновские «Предпосылки социализма» он писал: «Решение проблемы пролетарской диктатуры мы совершенно спокойно можем предоставить будущему». По-видимому, Каутский никогда не верил в близкое торжество социализма, потому и оставлял будущему решение «проблемы пролетарской диктатуры». Но вот это «будущее» наступило еще при его жизни и «проблема пролетарской диктатуры» получила практическое разрешение. Однако для Каутского это разрешение оказывается совершенно непонятным. Впрочем, вопрос о пролетарской диктатуре был, хотя и не полностью, разрешен еще в 1871 году парижским пролетариатом. Свое введение к третьему немецкому изданию брошюры Маркса «Гражданская война во Франции», написанное в 1891 г., Энгельс завершает следующими словами:

«В последнее время социал-демократический филистер опять начинает испытывать спасительный страх при словах: диктатура пролетариата. Хотите ли знать, милостивые государи, как эта диктатура выглядит? Посмотрите на Парижскую Коммуну. Это была диктатура пролетариата»[3].

А то, что сейчас происходит в России, в Венгрии, в Германии является диктатурой пролетариата в более широких масштабах, чем диктатура пролетариата лишь в одном Париже. Но при всем этом и теперь Каутский не понимает этой диктатуры. Для него она означает уничтожение «демократии», свободы критики, свободы слова, вообще свободы. Таким образом, Каутский впадает в полное противоречие с учением Маркса - Энгельса о диктатуре пролетариата, т. е. об отношении пролетарской революции к современному государству, будь оно монархически-конституционным [215] или демократически-республиканским.

Действительно, цитируя Манифест Центрального комитета Парижской коммуны от 18 марта, в котором оповещается, что парижские пролетарии взяли «правительственную власть» в свои руки, Маркс говорит, что рабочий класс «не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей»[4], и что первой задачей Парижской коммуны было разрушение государственной машины и замена ее новой. К решению этой задачи Коммуна приступила сразу же после захвата власти. В этом и состоит сущность пролетарской диктатуры. Пролетарская революция разрушает современное государство и заменяет его системой, которая во Франции (в случае удачи) была бы названа коммунальной и которая ныне называется системой советского управления или Советской республикой. Очевидно, что в этой системе не может быть места для «демократии», для участия в этой системе тех, которым «демократия» служит и против классовых интересов которых создана система для ликвидации классового господства. В письме к Бебелю от 18 - 28 марта 1875 года по поводу Готской программы Германской социал-демократической партии Энгельс писал: «Пока пролетариат еще нуждается в государстве, он нуждается в нем не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство, как таковое, перестает существовать»[5]. Еще в Манифесте Коммунистической партии» Маркс и Энгельс писали следующее:

«Все до сих пор происходившие движения были движениями меньшинства или совершались в интересах меньшинства. Пролетарское движение есть самостоятельное движение огромного большинства в интересах огромного большинства. Пролетариат, самый низший слой современного общества, не может подняться, не может выпрямиться без того, чтобы при этом не взлетела на воздух вся возвышающаяся над ним надстройка из слоев, образующих официальное общество». [216]

На той же странице, чуть ниже, они продолжали:

«Описывая наиболее общие фазы развития пролетариата, мы прослеживали более или менее прикрытую гражданскую войну внутри существующего общества вплоть до того пункта, когда она превращается в открытую революцию, и пролетариат основывает свое господство посредством насильственного ниспровержения буржуазии»[6].

Из выделенных мною курсивом строк в этих двух цитатах следует, что, по Марксу и Энгельсу, пролетарская революция, чтобы достигнуть своих собственных целей и осуществить коммунизм, разрушает современное государство вместе с «демократией» (поскольку она существует в нем), вместе со «свободой критики» и т. д., и заменяет его системой управления, отвечающей интересам трудящихся классов, системой Советов, Советской республикой, основанной на всеобщем, равном, тайном и прямом голосовании всех ее борцов и защитников.

Но Каутский выступает против диктатуры пролетариата, как ее обосновали Маркс и Энгельс, и тем самым входит с ними в прямое противоречие. Таким образом, Каутский и все «другие социалисты», выступающие ныне против диктатуры пролетариата под маской защитников «демократии», вольно или невольно идут на помощь контрреволюционерам, стремясь вставить палки в колесницу пролетариата и трудящегося крестьянства, борющихся за свое освобождение и освобождение всех угнетенных и порабощенных классов и народов от капиталистического ига.