Фашистское движение до захвата власти и после пего сопровождалось рядом сопутствующих явлений, которые используются буржуазными исследователями для затушевывания его сущности. Демагогические высказывания фашистских лидеров, направленные против монополий, массовая база и ряд других моментов дали основание для искаженных оценок фашизма, уводящих от истины.

Научное определение сущности фашизма было дано на XIII пленуме Исполкома Коминтерна в 1933 г. Оно гласило: «Фашизм есть открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала»^[1]. В основу этого определения положен классовый принцип: кому, чьим интересам служит фашизм, в угоду каким общественным группам осуществляет он свою политическую власть. Но классовая функция фашизма была осознана и раскрыта коммунистическими партиями еще до того, как он пришел к власти в Германии и в достаточной мере раскрыл себя. В программе Коминтерна, принятой VI конгрессом, указывалось: «Комбинация социальной демагогии, коррупции и активного белого террора наряду с крайней империалистической агрессивностью в сфере внешней политики являются характерными чертами фашизма. Используя в особо критические для буржуазии периоды антикапиталистическую фразеологию, фашизм, упрочившись у руля государственной власти, все более обнаруживает себя как террористическая диктатура крупного капитала, теряя по дороге свои антикапиталистические побрякушки»^[2].

Разумеется, фашистские идеологи пытались как можно дольше сохранить эти «антикапиталистические побрякушки». В их планы не входило раскрывать подлинную сущность и классовый характер режима и после прихода фашизма к власти. Особенно же это было важно для них в период борьбы за власть. Фашистское движение представлялось как носитель некой всеобъединяющей идеи, и на первый план выдвигались такие понятия, как «нация», «государство», [25] «долг», «порядок» и т. п. Вот характерное высказывание Муссолини: «В основе фашизма леятт концепция государства, его характера, обязанностей и целей. Фашизм понимает государство как абсолют, по сравнению с которым все отдельные лица или группы имеют относительное значение»^[3]. Не менее примечательны в этом отношении рассуждения главаря английских фашистов Мосли. В своей книге «Великая Британия» он писал: «Движение является фашистским, так как оно 1. Основывается на высоком понимании гражданства - на идеалах, столь же возвышенных, как те идеалы, которые вдохновляли реформистов сто лет назад, и 2. Признает необходимость авторитарного государства, стоящего выше партий и фракционных интересов»^[4].

В этих рассуждениях нет ничего оригинального. Буржуазия и раньше прибегала к демагогическим уловкам для маскировки своей диктатуры. Но фашизм использует категории общего, пожалуй, намного шире, чем любая другая буржуазная диктатура. Особенно характерна в этом отношении программа немецких фашистов, принятая в 1920 г. Здесь и положение о том, что «деятельность отдельного лица не должна нарушать интересов общества», и требование «беспощадной борьбы против нарушителей общественных интересов», даже «борьбы против сознательного политического обмана и распространения его через печать»^[5].

Монополистическому капиталу подобная демагогия позволяла сбить революционные настроения масс, требовавших социальных перемен. Рассуждения фашистов об общих идеалах прямо противопоставлялись идеям социалистической революции. Более того, фашистское движение выдавалось за революционное, а приход фашизма к власти - за народную революцию.

Итальянские фашисты до прихода к власти часто называли себя «партией трудящихся» или даже «революционной партией». В сентябре 1920 г. Муссолини предлагал профсоюзам помощь в случае, если они решат бороться за власть. Он активно выступал тогда за «необходимые социальные трансформации», говорил о целой серии антикапиталистических мероприятий^[6].

Монополистический капитал особенно устраивали националистические взгляды и действия фашистов. Национализм постепенно дополняется, как наглядно видно на примере германского фашизма, расизмом и такими его проявлениями, как антисемитизм, антиславянизм и т. д.

Антисемитизм со всей отчетливостью проявился у немецких фашистов задолго до их прихода к власти. Однако подлинного разгула он достиг, когда нацисты использовали в борьбе против [26] евреев не только партийные, но и государственные рычаги. Начав с антисемитских теорий, фашисты прошли через разграбление имущества еврейского населения и закончили физическим уничтожением миллионов евреев.

Разумеется, уничтожение довольно широкой прослойки населения, являвшей собой в значительной части квалифицированную рабочую силу, оборачивалось определенными потерями для государства. Однако немецкие промышленные и финансовые круги получали большие материальные ценности, присваивая крупные еврейские фирмы и предприятия. Мелкие торговые и производственные предприятия попадали в руки новоявленных нацистских бонз; создавалась новая мелкобуржуазная прослойка, преданная режиму. Ликвидация предприятий, принадлежавших евреям, позволяла фашистским пропагандистам говорить об «антикапиталистических действиях», что в определенный период было важно для удержания масс. И, наконец, поход против евреев подготавливал почву для аналогичных действий против других народов.

После того как фашизм приходит к власти, подавляет революционное движение и укрепляет свое господство, в направлении его пропаганды происходит известное смещение. Под «общие идеалы» все больше и настойчивее подводятся крайние шовинистические устремления. Национализм, присущий фашизму с момента его зарождения, приобретает заостренные черты. Монополистический капитал приступает к захватам. Ему важны теперь не просто категории «государства», «порядка» и т. п., а националистические лозунги, внушающие мысль о превосходстве данного государства, как идеологическое оправдание агрессии против низших, обреченных на гибель народов и государств.

Монополистический капитал не сразу избирает именно фашистов в качестве орудия осуществления власти и защиты своих интересов. На первоначальной стадии существования фашистских движений некоторые представители крупной буржуазии подозрительно относятся к их псевдореволюционным лозунгам, имеющим внешнюю антикапиталистическую окраску. Итальянский монополистический капитал встал на путь прямой и широкой финансовой и политической поддержки фашистов, когда убедился в способности именно этой партии и ее вождей установить жесткую диктатуру, ликвидировать либерально-парламентские формы и методы власти, с помощью которых монополисты не могли в тот момент решать задачи, выдвигаемые этим классом.

По мнению итальянского исследователя Э. Росси, крупный промышленный и финансовый капитал повернулся в сторону фашизма осенью 1920 г., т. е. в период острых классовых боев, во время которых фашисты показали свою способность к жестоким, не останавливающимся ни перед какими моральными или правовыми нормами действиям против борющегося пролетариата. В своей книге «Хозяева пара» Э. Росси пишет: «Крупные промышленники... убедились отныне, что фашизм является лучшей инвестицей [27] военных сверхприбылей: они финансировали политические и административные выборы, в которых правые либералы объединялись с фашистами; они давали необходимые средства для организации карательных экспедиций, убийств, поджогов, преследований антифашистов...»^[7]

Основой итальянского фашистского движения в его первые годы были военизированные отряды, составленные из весьма пестрого контингента деклассированных элементов, недовольных общественным развитием и видевших своего главного врага в организованном рабочем движении. В ударные батальоны фашистов входили бывшие фронтовики, не нашедшие себе места в послевоенной жизни, представители мелкобуржуазных прослоек, уголовные элементы, часть бездельников из так называемой буржуазной «золотой молодежи», подверженной крайнему авантюризму. Среди руководителей были бывшие и настоящие военные, мелкобуржуазные интеллигенты анархо-синдикалистского и подобного толка.

Такое движение никогда не обрело бы политической силы, если бы промышленные и финансовые монополии не оказали ему многосторонней поддержки. К Муссолини и его сподвижникам потекли средства от магнатов тяжелой индустрии, руководителей объединения промышленников, крупных аграриев и владельцев заводов, перерабатывающих сельскохозяйственную продукцию.

Эта помощь позволила фашистам укрепить свои отряды, значительно увеличить их численность, а главное, развернуть широкую агитацию и начать поход за захват политической власти. Итальянский фашизм, зародившийся как довольно узкое и пестрое движение, начал обретать силу, когда за его спиной оказался монополистический капитал. С тех пор, какие бы демагогические лозунги и цели ни выдвигались Муссолини и его окружением, фашизм становится орудием власти одного вполне определенного класса - монополистической буржуазии.

Этот процесс, пожалуй, в еще более наглядной форме прослеживается в Германии. В 20-х годах монополистический капитал не видел нужды в установлении тоталитарной диктатуры. И тем не менее уже в то время определенные группы крупной буржуазии рассматривали нацистскую партию и ее главаря Гитлера как свой резерв. Известно, что промышленники начали снабжать деньгами нацистов еще в начале 20-х годов.

В 1928-1929 гг. НСДАП, используя предоставленные ей финансовые средства, реорганизует свой аппарат. Она к этому времени насчитывает тысячи хорошо обученных партийных чиновников. Растут число, тираж и объем нацистских газет. Расширяется СА - партийная армия нацистов, усиливается террористическая деятельность ее отрядов, направленная против рабочих организаций. [28]

В начале 30-х годов финансирование нацистов со стороны промышленников приобретает организованный характер. Гитлер неоднократно выступал перед представителями промышленного и финансового капитала с программой ликвидации буржуазно-парламентского строя и принятия мер для обеспечения интересов крупной буржуазии и подавления сопротивления ее классовых противников.

Монополистический капитал Германии принял непосредственное участие в передаче Гитлеру государственной власти, а вскоре после прихода фашистов к власти промышленники создали «фонд Адольфа Гитлера», в который отчисляли около 0,5% от общей суммы заработной платы рабочих и служащих. «ИГ Фарбениндустри» выплатила в фонд с 1933 по 1944 г. около 80 млрд. марок. Миллионы марок переводились прямо на счет СС, а также других организаций нацистов.

В июле 1933 г. по указу Гитлера при правительстве был создан Генеральный совет экономики, в который вошли представители крупнейших монополий. Да и в самом правительстве, в первом его составе и в последующих, всегда были прямые представители промышленных и финансовых кругов (Папен, Гугенберг, Шахт и др.). Многие нацистские бонзы стали владельцами предприятий. В многотомной «Истории немецкого рабочего движения» справедливо отмечается, что власть оказалась в руках партии, которая «наилучшим образом отвечала классовым интересам реакционнейших групп немецкого финансового капитала и других самых реакционных кругов»^[8].

Фашистские партии в западноевропейских странах, включая и те, которые не пришли к власти, в той или иной форме были связаны с крупнопромышленными кругами. Это обстоятельство, наряду с другими, опровергает утверждения о некоем «национальном», «надклассовом», «народном» характере фашистского движения.

Опровергаются они и всей политикой фашистских партий в качестве правящих. Самым характерным для нее является тесное переплетение экономического могущества монополий и политической власти фашистского государства, действовавшего в интересах финансового и промышленного капитала. Это чрезвычайно ускорило развитие государственно-монополистического капитализма. В предвоенной фашистской Германии, например, слияние власти монополий и государства, политической власти и власти крупной буржуазии достигло более значительной степени, чем в Соединенных Штатах. Германия того времени являла собой страну с высокой концентрацией и монополизацией капитала, страну, где экономическая власть монополий была практически безгранична.

Речь, однако, шла не только о сотрудничестве между государством и монополиями, а о создании основы для слияния, сращивания [29] власти монополий с властью фашистского государства. Фактически именно об этом говорилось на встречах представителей Имперского союза германской промышленности с Гитлером, состоявшихся в апреле - мае 1933 г. Суммируя итоги этих встреч, председатель союза Крупп писал о готовности промышленников действовать «в унисон с политической необходимостью», чтобы их организация «смогла быть эффективным инструментом промышленной экономики в рамках национального, социального и общеэкономического восстановления Германии»^[9]. Таким образом, Крупп открыто высказывался за осуществление в рамках фашистского рейха государственно-монополистического регулирования на основе тесной координации интересов государства и монополий в экономической и политической областях.

Уже в течение 1934 г. был осуществлен ряд мероприятий в этом направлении, в результате которых союзы предпринимателей стали частью государственной системы власти. Владельцы предприятий были наделены званием «промышленный фюрер». Фашистские властители вместе с монополистами практически создали новые формы взаимодействия монополий и государства, которые значительно усилили процесс государственно-монополистического развития.

Развитие этого процесса не означало, однако, что фашизму удалось ликвидировать монополистические противоречия, борьбу одних промышленно-финансовых групп против других. Наоборот, в фашистской Германии сразу же развернулась ожесточенная борьба между рядом крупнейших монополистических групп за господство над государственно-монополистическими институтами, за выбор направлений в развитии экономики^[10].

Однако эта борьба не угрожала общему направлению государственно-монополистического развития и фашистской власти, как таковой. Государственные органы, находившиеся под непосредственным влиянием, порой даже в руках представителей крупного капитала или нацистов, тесно связанных с банками и промышленностью, выступали в качестве силы, стремившейся урегулировать или по крайней мере сгладить межмонополистические противоречия.

Монополистическая буржуазия, несмотря на ее классовую организованность, не всегда и не при всех условиях может менять формы государственного правления. Фашизм за годы своей власти заручился поддержкой не только в кругах крупной буржуазии. Он создал огромный аппарат власти, ставший государством в государстве. Защищая в целом интересы монополистического капитала, [30] этот аппарат позволял фашистской верхушке действовать в определенной мере самостоятельно и даже вступать в конфликты с частью крупной буржуазии.

В фашистской Италии государство постоянно вмешивалось в область финансов и экономики, чтобы обеспечить благоприятные условия для выколачивания монополистами прибылей. Во время экономического кризиса конца 20 - начала 30-х годов фашистское правительство за счет казны спасло от разорения ряд ведущих банков. Оно создало специальный финансовый орган - Институт промышленной реконструкции (ИРИ), призванный заботиться о финансировании промышленных комплексов в случае, если частные банки попадали в затруднительное положение. Затем этот институт приобретал у банков все акции, от которых они по тем или иным причинам стремились избавиться.

Эти меры имели далеко идущие последствия. Они ускорили процесс монополизации, усилили государственно-монополистическое регулирование экономики^[11], что в свою очередь создавало условия для усиления эксплуатации трудящихся, подавления их недовольства и возможного сопротивления наступлению монополий на их интересы с помощью государственных органов власти.

Годы фашистского господства в Италии многие партийные руководители использовали для личного обогащения. Они не только получали финансовую помощь от монополистического капитала, подчиняя за это государственную власть его интересам, но и сами становились участниками монополистической эксплуатации.

Весьма яркую характеристику этим фашистским нуворишам дал П. Тольятти. В статье «Италия в тисках фашизма» он писал: «После 18 лет пребывания у власти вожаки фашистской банды, которые в 1922 году жили по законам уголовного мира, сделались капиталистическими магнатами, владельцами домов и дворцов, собственниками огромного недвижимого имущества. Они заседают в административных советах трестов и концернов, монополизировавших в своих руках все народное хозяйство... Предатель, нищий, как церковная мышь, журналист Бенито Муссолини, выклянчивавший субсидии у иностранных посольств и крупных промышленников, стал... одним из крупнейших капиталистов страны»^[12].

Поистине неисчерпаемые возможности несли монополиям военно-агрессивные планы фашистов. И не только с точки зрения будущих захватов, т. е. расширения сырьевых баз и рынков сбыта. Милитаризация экономики в порядке подготовки будущих войн приносила огромные прибыли и в предвоенный период. Реорганизация всей экономики применительно к милитаристским целям вела к огромному разрастанию военно-промышленного комплекса [31] и превращению его в основу всей экономики страны, что в еще большей степени привязывало друг к другу монополистический капитал и фашистские партии.

Монополистический капитал неизбежно сталкивался с сопротивлением рабочего класса и других антимонополистических и антимилитаристских сил. Фашисты, находившиеся у власти, брали на себя преодоление этого сопротивления, используя методы подавления и националистическую и иную демагогию.

Весьма важен для монополий тот факт, что, ликвидировав легальные классовые организации пролетариата, фашизм решающим образом подорвал позиции рабочих в борьбе за свои социальные и другие интересы. Трудящиеся были практически лишены сколько-нибудь эффективных средств борьбы (забастовки и др.). Буржуазия получила возможность не только не считаться с требованиями рабочих, но и отнять у них те социальные завоевания, на которые она была вынуждена пойти ранее.

Социальная политика нацистов, сочетавшая некоторые уступки с рассуждениями о долге, чести, национальной гордости и т. п., лишала рабочих классовой ориентации, создавала иллюзии о возможности общности интересов предпринимателей и людей труда, что давало огромную выгоду монополистическому капиталу, всегда стремившемуся прикрыть эксплуатацию разговорами о «социальном мире».

Мепее чем через три месяца после прихода фашпстов к власти в Германии Крупп от имени Имперского союза германской промышленности направил правительству план преобразования промышленности в целях ее приспособления к быстрой милитаризации. Правительство одобрило предложения Круппа и начало разработку соответствующих мероприятий. В июле 1933 г. был издан закон о принудительной картелизации. Многие мелкие и средние предприятия потеряли свою самостоятельность и перешли в руки заправил военно-промышленного комплекса.

В конце 1934 г. вся экономика гитлеровской Германии была поделена на шесть имперских групп: промышленность, торговля, ремесло, банки, страховое дело, энергетика. Решающие позиции в этих группах заняли крупнейшие монополии. Это позволило придать соответствующее направление не отдельным промышленным объединениям или отраслям, а всему хозяйству страны.

Рост концентрации производства, усиление гегемонии группы предприятий наблюдались и в фашистской Италии, причем правительство прямо содействовало концентрации посредством всякого рода фискальных льгот. Процесс концентрации производства и капитала нашел наглядное отражение в цифрах, которые приводит итальянский историк П. Мелограни^[13]. [32]

Важно было и то, что германский и итальянский монополистический капитал видел в фашистской партии ту силу, которая не связана с международно-правовой системой, возникшей после первой мировой войны. Фашисты могли действовать без особой оглядки на договорные обязательства, принятые другими партиями и правительствами. А их авантюризм и беспринципность гарантировали возможность взорвать существующую систему договоров и приступить к новому переделу мира, когда это будет угодно военно-промышленному комплексу, без оглядки на этические или международно-правовые нормы.

Более того, расовые и националистические теории фашистов, вдалбливавшиеся в умы людей с помощью огромного пропагандистского аппарата, давали возможность, хотя и временно, доводить целые народы до состояния шовинистического угара. Монополистический капитал смог привлечь к осуществлению своих агрессивных, узкоклассовых интересов не только экономические, но и людские ресурсы страны.

Разумеется, фашистские партии могли создать относительно прочные устои власти как с помощью подавления и уничтожения своих противников, так и посредством создания довольно широкой прослойки населения, которая получала материальные выгоды. К этой прослойке относилась прежде всего партийная бюрократия на всех ее уровнях. По мере ограбления фашистами других стран расширялась система подачек. Таким образом, шовинистическая пропаганда нацистов подкреплялась серьезным материальным фактором, делавшим относительно прочным тыл фашистских армий, двинутых на захваты чужих территорий.

Однако главным получателем материальных выгод от власти фашистов и осуществления ими агрессивной политики был монополистический и финансовый капитал. Перевод хозяйства страны на военные рельсы обеспечивал промышленникам и банкирам всевозрастающие, стабильные прибыли. Монополистический капитал никогда в своей истории не имел столь широких возможностей для безудержной эксплуатации рабочего класса и других трудовых слоев населения, как во времена фашизма.

Фашистское государство взяло на себя перераспределение финансовых средств в пользу быстро растущего военно-промышленного комплекса. Налоговая система, выпуск многочисленных государственных займов, политика заработной платы и цен - все это было подчинено цели выкачать у населения максимум денег и направить их на дальнейшее расширение монополий. Так, в Италии с 1934 по 1939 г. налоги увеличились на 67%, а денежное [33] обращение только за три года (1937-1939 гг.) возросло на 50%. При этом фашистских руководителей не смущали неудержимый рост государственного долга, постоянное увеличение; количества необеспеченных бумажных денег, развитие инфляции.

Монополистический капитал фашистских стран-агрессоров получил возможность расширять инфраструктуру за счет практически безвозмездного включения в свою империю промышленных предприятий оккупированных стран. Он мог осуществлять эксплуатацию захваченных предприятий непосредственно на месте или же производить их демонтаж и передислокацию на территорию самих фашистских стран. Вместе с предприятиями захватывались и важнейшие источники сырья. Они попадали в руки монополий фашистских стран, так сказать, в готовом виде и, как правило, не требовали капиталовложений. Монополии освобождались от обычно неизбежных инвестиций на расширение сырьевой базы.

В настоящее время опубликовано большое число документов, свидетельствующих о том, что фашистское правительство Германии совместно с крупнейшими немецкими концернами имело широко разветвленный план захвата промышленных предприятий, сырьевых ресурсов, банковских активов оккупированных фашистами стран^[14]. Наиболее детально готовились германские монополии к разграблению промышленности и сырьевых богатств Советского Союза. В секретной директиве Геринга («зеленая папка»), изданной в июне 1941 г., в качестве главной экономической цели предстоящей войны против СССР указывалось: «Получить для Германии как можно больше продовольствия и нефти»^[15]. В развитие этой мысли в инструкции говорилось: «Совершенно неуместна точка зрения, будто оккупированные районы должны быть возможно скорее приведены в порядок, а их экономика восстановлена... Развивать хозяйство и поддерживать порядок следует только в тех районах, где мы можем получить значительные резервы сельскохозяйственных продуктов и нефти»^[16].

Немаловажным фактором было и то, что фашисты ввозили из оккупированных стран миллионы насильственно угнанных рабочих. Например, только за восемь месяцев 1942 г. в Германию из оккупированных ею стран было ввезено около 3 млн. человек.

Особая роль в этом отношении отводилась захваченным районам Советского Союза. В директиве генерального уполномоченного по использованию рабочей силы Ф. Заукеля от 20 апреля 1942 г. указывалось: «...Огромные резервы такой рабочей силы имеются на оккупированных территориях Востока. Поэтому требуется [34] обязательно и полностью использовать существующие людские резервы в захваченных советских районах. Если не удастся получить потребную рабочую силу на добровольной основе, надо немедленно приступить к ее изъятию или принудительной депортации. Таким образом, наряду с военнопленными, которые еще находятся на оккупированных территориях, нужно мобилизовать прежде всего гражданских лиц и квалифицированных рабочих и работниц в советских районах, начиная с пятнадцатилетнего возраста, для использования на работе в Германии»^[17].

Иностранные рабочие, военнопленные, узники концентрационных лагерей тысячами и десятками тысяч приписывались к промышленным предприятиям, принося чистый доход их владельцам. Расходы по воспроизводству рабочей силы были сведены до минимума. Пригнанные нацистами на немецкие предприятия русские, поляки, югославы, французы полностью истощались, проработав подчас несколько месяцев, в лучшем случае 1-2 года. Это не тревожило германских монополистов, ибо они получали новые и новые партии рабов, уделом которых было отдать под плеткой нацизма все свои силы и умереть.

Годы фашизма явились периодом наиболее бурного роста прибылей монополистического и финансового капитала. Особенно четко это прослеживается на примере фашистской Германии. Концерн Круппа в 1933/34 г. получил 6,65 млн. рейхсмарок чистой прибыли, а в 1938/39 г. - 21,11 млн., т. е. еще в довоенный период более чем утроил прибыли. «ИГ Фарбениндустри» за семь предвоенных лет увеличил прибыли более чем в 9 раз. Прибыли одного из крупнейших немецких банков того времени - «Дрезденер банк» - с 1,6 млн. рейхсмарок в 1933 г. подскочили до 9 млн. в 1940 г. Доходы основных итальянских монополий в 1934-1939 гг. увеличились на 80%. Темпы увеличения прибылей в годы войны резко возросли за счет факторов, упомянутых выше.

Монополистический и финансовый капитал, вложивший немалые средства в дело становления фашистского движения и передачи ему государственной власти, получал теперь более чем солидные дивиденды.

Европейский фашизм и его основной отряд - гитлеризм, представляя интересы определенных групп мирового монополистического капитала, в силу ряда причин не был в состоянии преодолеть межимпериалистические противоречия. Германские фашисты начертали на своем знамени лозунг завоевания мирового господства. Гитлер намеревался воевать против Советского Союза, но не в интересах империализма в целом, а в рамках борьбы за установление власти фашистской Германии над всем миром.

Империалистические круги западных стран были готовы к переделу мира и к серьезным уступкам фашистским странам, имея [35] в виду в конечном итого использовать их против СССР. Но фашизм поставил вопрос не о переделе мира, а о подчинении его себе, об уничтожении не только социализма, но и буржуазно-демократических порядков. Речь шла о самом существовании национальной государственности капиталистических стран Запада.

Это предопределило национально-освободительный антифашистский характер будущей войны. Возникнув как столкновение империалистических группировок, она не могла остаться в этих рамках, особенно после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз и создания антифашистской коалиции. Война всколыхнула широкие народные массы, подняла их на борьбу против фашизма как наиболее реакционного и агрессивного проявления империализма, поставившего под угрозу культурные и иные достижения человеческого общества.

Империалистические круги западных стран оказались вынужденными мириться с подобным развитием. Они были связаны антифашистским союзом с СССР и антифашистским настроем собственных народов, размахом национально-освободительной борьбы. Они должны были довести войну до разгрома фашизма и его безоговорочной капитуляции.

<< Назад | Содержание | Вперед >>