Страшную во всех отношениях картину представляла Иудея в первой половине I века по Р. X. Терзаемая внутренними неурядицами, борьбою партий, грабежами разбойничьих шаек, ежеминутно дрожа пред кинжалами наемных убийц - сикариев, угнетаемая множеством прямых и косвенных налогов, страдая от хищничества собственных первосвященников и стеня под гнетом непопулярных царей, готовых продать свою страну за ласковое слово римского императора, - Иудея была воистину несчастна. Сюда присоединялись еще жестокое иго римских прокураторов, послушных орудий сумасбродных безумцев на троне (Тиверий, Гай Калигула), грубость легионеров, вражда и доносы самарян, вечная борьба с сирийским населением страны, отсутствие личной безопасности в дороге, на улице, даже дома; все это делало тогда жизнь иудеев ужасною. Посягательства римлян на юридические и главным образом религиозные права населения также не могли особенно способствовать процветанию избранного народа, который именно теперь, быть может более чем когда-либо раньше, чувствовал свое великое умственное превосходство над грубыми завоевателями. Вечные насмешки и глумление над самым священным, что есть у иудея, над его Богом и верою, постоянно служили предметом раздоров. Пробудившаяся под влиянием эллинизма потребность в философском мышлении, в стремлении к созерцательной жизни, постоянно нарушаемой чисто внешними вторжениями грубых римлян, наконец, органическое отвращение иудеев от занятий искусством и военным делом, в чем их угнетатели достигли такого совершенства, - все это вело к развитию обособленности иудейского населения маленькой страны.

Когда ряд назначенных римскими императорами в Иудею и Сирию так называемых прокураторов (Куспий Фад, Тиверий Александр, Куман, Феликс Фест, Альбин, Гессий Флор и Цестий Галл), поддерживаемых иерусалимскою и цезарейскою знатью, чиновниками и богачами, стали хозяйничать в своих наместничествах, давая ход полному произволу и всех подвергая насилиям и грабежам, терпение народное истощилось, и население, неоднократно пытавшееся покинуть страну, взялось наконец за оружие.

Как то нередко бывает в переходные эпохи, невежество - с одной, суеверие и безвыходность положения с другой стороны благоприятствовали появлению в стране целого ряда лжепророков и магов, суливших народу золотые горы, благоденствие в настоящей и будущей, загробной жизни. Чти лица, за немногими исключениями все кончившие на плахе или на [5] кресте, мнимыми чудесами вводили народ в заблуждение и жестокий обман, но вместе с тем принесли ему и известную долю пользы: они пробуждали его религиозное самосознание, в известной степени фанатизировали его за религиозную идею и тем нравственно поднимали его. Люди гибли тысячами от меча римских легионеров, но это делало их лишь мучениками в глазах собственных и прочего населения. Все эти казни вели к результатам как раз противоположным тем, которых добивались кровожадные и корыстолюбивые римские прокураторы. В вечной борьбе за идею и свободу иудеи черпали те силы, которые они во второй половине I века по Р. X. сумели столь геройски противоставить своим угнетателям. Если им и не суждено было выйти победителями из этой численно неравной борьбы, то тут были виноваты скорее внешние причины, чем внутренние.

В такое смутное время, как описываемое, всегда найдутся люди слабовольные и без надлежащей подготовки, которые, часто против своей воли, становятся предателями своего же собственного интереса. Неопределенность условий существования в такие эпохи, недостаточная нравственная выдержка, надежда найти исход при других формах жизни нередко побуждают подобных лиц к шагам, в которых впоследствии им самим приходится раскаиваться.

Одною из наиболее типичных личностей такого рода является историк, которому посвящен настоящий очерк. Как, надеюсь, выяснится из него, почти вся первая половина его жизни была сплошною ошибкою, чтобы не сказать - сознательною гнусностью. Если немецкий историк Гейнрих Эвальд (в своей Geschichte Israels, т. 7, изд. 1859 г., с. 86 - 87) и находит возможным провести параллель между пророком Иеремиею и Иосифом Флавием, то эта параллель может быть названа только внешнею. Как тот, так и другой присутствовали при падении Иерусалима; как тот, так и другой навлекли на себя ненависть иудеев; но первый действовал честно, прямо и в конце концов ни минуты не изменил своему народу, почему и оказал на него столь глубокое влияние. Флавий же является предателем, шпионом, виновником гибели своих единоплеменников. Он также, подобно Иеремии, которому не в чем было упрекать себя, оставил потомству выдающиеся сочинения, написанные в защиту прав попранного народа, но не достиг своей цели ни у иудеев, ни среди языческого мира. Лишь долго спустя после его смерти, особенно в III и IV веках христианской эры, отцы церкви извлекли эти сочинения из пыли библиотек и стали черпать в них то, что могло быть употреблено на пользу юной религии, судьба последователей которой имела первоначально так много общего с участью иудеев. Но о сочинениях и мировоззрении Флавия мы будем говорить впоследствии. Теперь рассмотрим явления жизни этой, во всяком случае недюжинной личности, воплотившей в себе, по выражению того же Эвальда (ibidem, р. 78), историю нравственной неустойчивости своей эпохи. [6]


I

Иосиф бар Маттафиям[1], сын богатых родителей, родился в Иерусалиме, по исчислениям Шюрера[2], между 13 сентября 37 и 16 марта 38 года христианской эры. Отец его был священником, ведшим свое происхождение от Гиркана, мать же принадлежала к потомкам асмонейской династии. Впрочем, сведения генеалогического характера, сообщаемые Иосифом о себе (Vita, § 1), крайне неточны. У него был еще брат, носивший имя Маттафии. Отец дал Иосифу тщательное воспитание и старался рано посвятить его в изучение Св. Писания. Эти попытки увенчались блестящим успехом: 14 лет мальчик поражал стариков книжников своею начитанностью и сообразительностью. Через два года, успев последовательно ознакомиться с доктринами фарисеев, саддукеев и ессеев, шестнадцатилетний юноша настолько проникся учением последних, что решил посвятить себя отшельнической жизни. С этою целью он ушел в пустыню, к аскету Банусу, который питался исключительно кореньями и носил одежду из древесной коры[3].

Пробыв у Бануса три года, Иосиф почувствовал влечение к более деятельному образу жизни. Вернувшись в родительский дом, он примкнул к секте фарисеев, но не ограничился только теоретическим изучением и разработкою их доктрины, а принял живейшее участие в их политической и общественной деятельности. Нам здесь нечего останавливаться на характеристике последней: влияние фарисеев на народ, их популярность, в противоположность гордым и замкнутым саддукеям-эллинистам, факты общеизвестные.

Неудивительно, что принадлежавший к знатной и богатой семье, даровитый и многосторонне образованный юноша не долго оставался в тени. Его честолюбивая натура требовала широкой сферы деятельности. И вот уже в 63 году мы видим Иосифа, тогда 26-летнего молодого человека, в числе членов депутации, отправленной при прокураторе Фесте жителями Иерусалима в Рим, к императору Нерону. Миссия, возложенная на эту депутацию, во главе которой стояли первосвященник и храмовой казначей, не принадлежала к числу легких. Дело в том, что иудеи воздвигли во дворе храма высокую стену, чтобы лишить царя Агриппу II возможности смотреть с балкона дворца на то, что делалось в святилище. Установление такого надзора, однако, противоречило всем обычаям. Агриппа и Фест потребовали срытия стены. Иудеи отказались и отправили депутацию к Нерону. Благодаря содействию принявшей иудаизм императрицы Поппеи Сабины посланным удалось блестящим образом исполнить возложенную на них задачу. Члены миссии, за исключением первосвященника и казначея, которых Поппея оставила при себе, вернулись в Иерусалим. [7]

Эта поездка имела для Иосифа решающее значение: тут он познакомился с Римом, с прелестями его жизни, его величием, его силою. Тут в нем, вероятно, впервые зародилось несчастное убеждение в непреодолимом могуществе властного города и его победоносного народа. Особенно пленила юношу столь же красивая, сколь и развратная Поппея, благоволение которой ему удалось снискать при помощи актера Алитира[4]. Благоволение это выразилось, между прочим, в богатом подарке, который императрица на прощанье вручила Иосифу.

Возвращение Иосифа в Иерусалим было для него настоящим триумфом. Если богато одаренный природой юноша до того сумел снискать себе расположение фарисеев, этих руководителей народа, то с данного момента его влияние стало особенно заметным. Он принимает живейшее участие во всех делах, голос его часто является решающим, и популярность его вскоре доходит до того, что иерусалимские книжники поручают ему самые серьезные и ответственные должности. Теперь жизнь Иосифа, вплоть до 70 года до Р. X., теснейшим образом связана с судьбами Палестины и ее народа. Поэтому и нам придется бросить беглый взор на то, что происходило тогда в Св. земле.

В средине ноября 66 года сирийский наместник Цестий Галл напал на Иерусалим, положив этим начало роковой Иудейской войне. Иерусалимские граждане решили избрать несколько особенно выдающихся лиц для ведения всех дел и для борьбы с врагами внутренними и внешними, потому что не только римляне угрожали самостоятельности Иудеи, но и различные партии внутри самого священного города грозили истребить друг друга. В такую критическую минуту выбор граждан пал на Иосифа, который первоначально пытался склонить их к миру, но затем принял ответственную должность[5]. Сначала пришлось успокоить умы враждовавших между собою и разбившихся на два стана граждан. Эта задача была им исполнена. Затем нужно было бороться против Цестия Галла, который собрал войско в 30 000 человек и двинулся к Птолемаиде. Предав разграблению городок Завулон, прокуратор занял Яффу и сжег ее. Тут было перерезано 8400 человек. Так же были опустошены окрестности Цезареи. Затем Цестий отправил своего помощника, Галла, в Галилею, где город Сепфорис немедленно передался римлянам. Цестий же двинулся чрез Лидду к Иерусалиму. Здесь ему было оказано отчаянное сопротивление, и на первых порах иудеи, предводительствуемые Симоном бар Гиорою, одержали над ним блестящую победу. После этого Цестий еще раз пытался штурмовать город, но, прождав перед ним три дня, внезапно отступил. Он потерял при этом 400 воинов и почти весь обоз. Желая взвалить всю вину в этой постигшей его неудаче на прокуратора Флора, он послал к Нерону, находившемуся тогда в Греции, депутацию из богатых и знатных иудеев, которые с самого начала советовали своим согражданам не поднимать оружия против римлян; однако же мы видели, что этот совет не был исполнен. Таким образом, иерусалимцы фактически стали бунтовщиками и тем самым потеряли все права и привилегии, дарованные им некогда Юлием Цезарем и Клавдием.

Руководящая партия в Иерусалиме, однако, отлично понимала случайность [8] побед над Цестием и не делала себе иллюзий, что тем дело и кончилось. Напротив, трагедия теперь только стала разыгрываться, и последний акт ее был еще впереди. Поэтому было решено разделить страну на целый ряд областей и над каждой поставить отдельных военачальников. Иосифу поручили управление Галилеи, куда он отправился в сопровождении двух священников, набрав войско, ядро которого составляли 4500 наемников. Затем ученый муж, но плохой военачальник и администратор, принялся укреплять различные пункты страны и при этом раскидал и разъединил все свои и без того ненадежные боевые силы. Занявшись единовременно укреплением 16 галилейских поселений, он тем показал всю свою неопытность. Последняя еще более обнаружилась, когда наш ученый законовед принялся за устройство администрации в этих городах. Он назначил совет из 70 старейшин (то был верховный трибунал страны), в отдельных городах власть была передана 7 судьям и всюду введена строгая регламентация жизни по Моисееву законодательству. При других условиях это сделало бы честь Иосифу, но теперь, когда стране угрожали враги, когда в отдельных городах происходила ожесточенная борьба партий, когда войско было набрано случайно и совершенно не обучено, Иосифу следовало бы забыть на время о своем фарисейском ригоризме. Наивность, с которою он сам (в Иуд. войне II, 21,2 и Vita, § 13) рассказывает о своих неудачных административных и военных мероприятиях, прямо поразительна. Если бы он, даже делая массу ошибок, вспомнил о своих соседях, арабах и особенно грозных Риму парфянах и постарался привлечь их на свою сторону[6] (а это тогда было так легко!), он мог бы одержать верх над врагами, и Иудея, может быть, отстояла бы свою независимость.

Между тем никакой подобной попытки им не было сделано; напротив, сподвижники и товарищи Иосифа думали о том только, как бы путем насильственного взимания десятин с истощенного уже и без того населения набивать себе карманы. Сам военачальник не уступал им в корыстолюбии. История с похищенным багажом Агриппы II и его сестры Береники[7] служит лучшим тому доказательством. В то же время Иосиф сумел восстановить против себя двух других руководителей народа, Иоанна из Гисхалы, с которым его первоначально связывала тесная дружба, и Симона бар Гиора. Первый укрепился в столь важном с стратегической точки зрения городе Сепфорисе, второй - в Масаде. Результатом этого было не только отпадение Сепфориса от Иосифа, но и Тивериады и Гисхалы. Иоанн даже сделал попытку умертвить Иосифа с помощью наемных убийц, но Иосиф спасся поспешным бегством на Генисаретское озеро. Иоанн тем временем без труда овладел укрепленною Гамалою. Таким образом, сама Галилея распалась на части, и соперники только облегчали дело нагрянувших на нее римлян[8].

В это время (весною 67 г.) император Нерон, находившийся в Греции, послал в Иудею опытного консуляра, хотя и человека плебейского происхождения, Тита Флавия Веспасиана. В лице нового римского полководца, [9] стяжавшего себе лавры на Рейне и в Британии, иудеи и галилеяне встретили опытного и энергичного противника, отличавшегося железною волею и идеально дисциплинировавшего свое войско. Последнее, по удачному выражению Гаусрата[9], представляло из себя огромную машину, двигавшуюся исключительно волею своего вождя.

Прибыв к Птолемаиде, Веспасиан и сын его Тит встретили здесь посольство из Сепфориса с предложением отдать город римлянам и впустить туда римский гарнизон. Это было первым результатом плачевной деятельности Иосифа. Жители не доверяли ему и не надеялись на устойчивость Иоанна из Гисхалы. Сколько ни старался Иосиф путем красивых убеждений склонить жителей к возмущению против римлян, эти попытки его оставались тщетными. Когда же римское войско двинулось к пределам Галилеи, Иосиф отступил с несколькими приверженцами в Тивериаду, так как, по собственному выражению, «в ту минуту он решил по возможности избегать опасности». Хорош полководец! Он даже не постыдился отправить из Тивериады письмо в Иерусалим с предложением вступить с римлянами в мирные переговоры или прислать ему сильное войско. Очевидно, что его просьба осталась без ответа. Тогда Иосиф решил искать спасения в бегстве в укрепленный городок Иотапату, к северу от Генисаретского озера. Население этого городка успело разбить римского полководца Плацида, посланного Веспасианом с приказанием овладеть городом. Сюда сбежалось и большинство галилейских воинов и наемников Иосифа. Последний прибыл в Иотапату 31 мая 67 года[10].

История сорокасемидневной ожесточенной осады Веспасианом этого городка всем хорошо известна[11], равно как известны также различные военные хитрости, пущенные в ход Иосифом для введения римлян в заблуждение. Когда наш герой увидел, что городку не выдержать осады, он хотел бежать, но был вовремя удержан населением от столь постыдного поступка. Геройская защита жителей и их подвиги с достаточною подробностью известны из сочинений нашего историка[12]. 20 июля 67 года римляне овладели Иотапатою, Тит и трибун Домиций Сабин первыми взошли на городскую стену.

Тогда Иосиф в обществе 40 сподвижников укрылся в глубокой цистерне городского водопровода. В числе скрывшихся была также одна женщина, впоследствии донесшая римлянам об убежище Иосифа. Тем временем беглецы, снабдив, видимо, заранее свое убежище достаточным запасом съестных припасов, спокойно выжидали случая ускользнуть из города. Когда римляне узнали, где находится Иосиф, они предложили ему сдаться, обещая пощадить жизнь его. Бывший галилейский военачальник имел достаточно дерзости согласиться, но вовремя был остановлен товарищами. Видя, что запасы клонятся к концу и римская стража оберегает выход из цистерны, Иосиф решился на хитрость, о которой самодовольно повествует в третьей книге своей «Иудейской войны», хотя похвастать тут, право, было нечем. Он предложил своим товарищам не сдаваться [10] живыми, но лучше покончить самоубийством. При этом жребий должен был решить, кому кого убивать. По счастливой, но странной случайности все товарищи Иосифа перебили таким образом друг друга; теперь в живых оставались лишь двое, наш герой и один из его сподвижников. Со свойственным ему красноречием Иосиф убедил товарища не совершать смертельного греха смертоубийства и лучше сдаться римлянам. Так они и поступили. При выходе из цистерны Иосиф был арестован трибуном Никанором, закован в цепи и приведен к Веспасиану, который должен был решить его участь.

В такой крайности Иосиф опять решился прибегнуть к хитрости. Отлично зная суеверие римлян, которым, впрочем, тогда был заражен весь мир, догадливый фарисей на время прикинулся благочестивым ессеем и попросил разрешения предстать пред победителем в одежде восточного отшельника. Это подействовало. Иосиф затем сказал Веспасиану, что имеет сообщить ему наедине нечто весьма важное. Когда и эта аудиенция была разрешена ему, он рассказал полководцу о том сне, который ему будто бы приснился, и предсказал ему получение императорской власти[13]. Насколько это предсказание подействовало именно в то тревожное и смутное время на Веспасиана, можно себе легко представить. Огромная власть преторианской гвардии, интриги всемогущих придворных и императорских вольноотпущенников, своеволие солдат, бессилие римской знати, сумасбродство непопулярного в глазах народа Нерона, наконец общее недовольство существующим порядком вещей, - все это могло вести к различным неожиданностям. Судьба династии Клавдиев висела на волоске. Каждый день мог принести с собою новые сюрпризы. Поэтому мысль о возможности достигнуть когда-либо верховной власти не была в состоянии показаться честолюбивому и боготворимому легионерами Веспасиану слишком дерзкой. Как бы то ни было, но маневр Иосифа удался. Он не был казнен, но должен был оставаться при войске пленным, причем носил цепи.

Тем временем Иоанн из Гисхалы каким-то чудом спасся, прибыл в Иерусалим и сообщил там о поступках Иосифа, возбудив тем самым партию зелотов к открытой революции против фарисеев. Веспасиан же вернулся к Птолемаиде, пошел затем на приморскую Цезарею и взял Яффу. После этого он поехал в Цезарею Филиппа, где находился тогда Агриппа II со своею сестрою Береникою. Тут Веспасиан отдыхал в течение трех недель, так как наступило самое жаркое время года. Его сын Тит между тем усердно ухаживал за красивою и кокетливою Береникою, которая охотно отдалась ему, рассчитывая таким образом по окончании несомненно победоносной для римлян борьбы сохранить брату Агриппе его престол. Так отстаивали права своих подданных те, кто должен был бы являться наиболее ярым противником римлян!

Из Цезареи Веспасиан двинулся на Тивериаду, где его отряд, впрочем, потерпел поражение. Тем не менее городской совет добровольно отдал город римлянам. Отсюда Веспасиан пошел к Тарихее и взял ее не без труда. Еще больше затруднений представило ему взятие Гамалы, которая, однако, в сентябре 67 года досталась им в руки. Тит в то время овладел Гисхалою, а [11] Веспасиан подчинил себе города Ямнию и Азот. Таким образом, к зиме 67 года вся приморская область, равно как вся Галилея, вновь была во власти римлян. Зиму 67/68 года Веспасиан употребил на восстановление и укрепление взятых пунктов, а весною расположился лагерем вблизи Иерихона, чтобы отсюда начать осаду и штурм Иерусалима.

Тем временем в Риме трагикомическое правление Нерона разрешилось самоубийством последнего (9 июня 68 г.). Наступившее затем междуцарствие, если можно так назвать кратковременные правления Гальбы, Отона и Вителлия, ничего не изменило в положении Иудеи и находившегося там Веспасиана, вместе с ним и Иосифа. Внезапно 1 июля 69 года[14] Веспасиан был провозглашен императором. Это радостное для него событие немедленно отразилось на судьбе Иосифа, о предсказании которого вспомнили Веспасиан и Тит. Последний немедленно приказал освободить Иосифа от оков, причем собственноручно перерубил цепи топором. Этим Иосиф не только освобождался от плена, но и восстановлялся во всех своих гражданских правах. Новый император, собираясь в Египет, взял с собою и Иосифа.

Хотя Иосиф был женат, но его жена оставалась в Иерусалиме, и он долго не видал ее. В Александрии, а быть может еще и в Цезарее, Веспасиан женил его на пленной иудейке, которая, однако, вскоре покинула насильственно навязанного ей мужа. Затем Иосиф женился еще раз, но также неудачно: вскоре ему пришлось развестись. Четвертый, и последний, брак его на богатой критянке из уважаемой семьи состоялся значительно позже. От третьей жены своей он имел сына Гиркана, от критянки - Юста и Симонида, прозванного также Агриппою (Vita, § 422 - 430).

Вернувшись из Египта в Иудею, Иосиф застал Тита готовящимся к окончательному взятию непокорного Иерусалима. То было весною 70 года. Тит немедленно назначил Иосифа переводчиком при сношениях с иудеями и пользовался им также в качестве парламентера[15]. Живя в римском лагере, Иосиф не сумел расположить к себе римских офицеров, которые сплошь и рядом жестоко глумились над ним. Его положение особенно затруднялось тем, что иерусалимцы, совершенно, впрочем, основательно, видели в нем предателя и шпиона и всячески старались выказать ему свою ненависть. Случаев для этого представилось им несколько, именно каждый раз, как Иосифу приходилось подходить в качестве парламентера к стенам священного города. Правда, его поведение при этом было иногда прямо возмутительно: он не только уговаривал своих сограждан сдаться, но и употреблял при этом самые недостойные приемы. Так, например, восхваляя могущество римлян, он старался убедить иерусалимцев в божественности их миссии. В виде доказательства он сослался между прочим на то, что будто бы с появлением Тита под стенами города иссякшая перед тем силоамская купель давала теперь втрое больше воды, чем когда-либо раньше[16].

Неудивительно поэтому, что, пока Иосиф рассыпался в подобных похвалах [12] угнетателям, угнетенные и осажденные осыпали его градом копий, стрел и камней. Иосифу стоило подчас огромного труда уберечься от этого. Однажды, впрочем, в него так метко бросили камнем, что парламентер пал на землю и был замертво унесен в римский лагерь. По этому поводу в Иерусалиме началось ликование: граждане были убеждены в смерти изменника. Когда об этом сообщили престарелой матери Иосифа, томившейся тогда с прочими членами семьи в темнице (ярые зелоты таким жестоким образом отомстили несчастной за измену сына и за принадлежность его к фарисейству), та, говорят, воскликнула, что и лучше, чтобы изменник умер, чем чтобы он продолжал вести свою позорную жизнь.

Тем временем Тит свирепствовал против иудейских пленных. Сохранилось указание, будто он ежедневно казнил до 500 их. Иосиф между тем расспрашивал несчастных о положении дел в городе и, по собственному заявлению, делал себе письменные на этот счет заметки[17].

Я не стану утомлять читателей подробным описанием всех перипетий осады и конечного штурма Иерусалима. Иосиф посвятил этому V и VI книги своей «Иудейской войны», где с большою подробностью рассказывает об этом. 5 июля 70 года пал замок Антония и с ним священный город. Политическая самостоятельность Иудеи погибла навсегда.

К чести Иосифа нужно сказать, что тут он заступился за иерусалимцев и многим из них (между прочим, его родному брату, Маттафии) это заступничество спасло жизнь. Когда Тит по взятии города предложил Иосифу «взять себе что он желает», он взял лишь несколько священных книг (βίβλων ίςρὦν) и просил щадить граждан. Некоторое время спустя ему пришлось ехать за город. На дороге он увидел массу крестов с распятыми иудеями. В числе последних, притом еще не умерших, он заметил трех друзей своих. Иосиф немедленно вернулся к Титу, вымолил у него прощение несчастным и стал лечить их. Двое, впрочем, скоро умерли, третий остался жив и выздоровел[18].

Тит прекрасно относился к Иосифу. За его труды парламентера и вообще за его преданность римлянам он подарил ему обширное поместье на равнине Сарона. Впоследствии император Домициан освободил это имение от всех налогов и повинностей (Vita, § 76). Тит, окончив войну и собираясь в Рим, взял с собою и Иосифа, который присутствовал при триумфе Веспасиана и Тита и имел возможность видеть в числе военнопленных своего старинного врага Иоанна из Гисхалы (приговоренного впоследствии к пожизненному тюремному заключению) и Симона бар Гиору, который был низвергнут с Тарпейской скалы. Агриппа с сестрою своею Береникою, возлюбленною Тита, конечно также принимал самое деятельное участие в триумфе победителей.

В Риме для Иосифа началась новая жизнь. Получив от Веспасиана разрешение поселиться в доме Флавиев, он вскоре добился даже права римского гражданства (с этого момента Иосиф стал называться Флавием) и различных привилегий, как, например, назначения ежегодной ренты (Suet. Vespas. 18, говорит по этому повод): primus е fisco latinis graecisque rhetoribus [13] annua centena constituit). Кроме того, Иосифу были возмещены убытки, которые он потерпел во время осады, когда подверглись разграблению его поместья в Палестине. Вообще Иосиф пользовался большою милостью при дворе Тита, его преемника Домициана и у императрицы Домиции, несмотря на то, что неоднократно находились недоброжелатели-иудеи (в том числе даже наставник его собственных сыновей), которые старались очернить его пред императором. Эти попытки, впрочем, остались безуспешными. Пользуясь милостивым расположением правителей, будучи материально вполне обеспечен, Иосиф задумал навсегда остаться в Риме и посвятить свои досуги историографии и науке. В лице Домициана, Агриппы II и богатого Эпафродита он имел сильную поддержку. Некоторые историки (Niese, Ewald и др.) считают этого Эпафродита, которому Флавий Иосиф посвятил все свои сочинения, вольноотпущенником императора Домициана, но против этого можно представить веские возражения. Вероятнее всего, это был выдающийся грамматик, отождествлять которого с указанным вольноотпущенником не допускают некоторые соображения хронологического характера[19].

В Риме Иосиф прожил около 25 лет. Хотя мы ничего не знаем о смерти его, однако по некоторым данным (Шюрер, с. 59), он еще был жив, во всяком случае, в первое десятилетие II века. В заключение упомянем, что Евсевий (Hist eccl. III, 9) рассказывает, будто Иосиф был почтен в Риме постановкою статуи. Если он и заслужил таковую, то, во всяком случае, не за первую половину своей жизни, когда он столь наглядно доказал свою неспособность как государственный деятель, а за вторую, посвященную написанию тех удивительных произведений, которые создали ему неувядаемую славу и к рассмотрению которых мы теперь перейдем.


II

Несмотря на геройскую защиту Иерусалима, а может быть, именно вследствие упорного сопротивления, иудеи не могли снискать себе уважение победителей: римляне, не признававшие ничего, кроме успеха и славы, относились теперь более, чем когда-либо, с пренебрежением к покоренным. Понимание нравственного превосходства последних, особенно же их возвышенной религии, в то пестрое и богатое всевозможными верованиями и суеверием, а еще более безверием время оставалось победителям вселенной совершенно чуждым. Покоренный противник в их глазах был только презренным рабом, над которым можно было безнаказанно издеваться, которого каждый был вправе обидеть, который существовал лишь для удовлетворения прихотей своего господина или, как в данном случае, своих господ.

Лично мало страдая от всего этого, Флавий Иосиф, однако, не мог не видеть тяжелого положения своих единоплеменников в Риме, не мог не [14] слышать о насилиях, совершаемых над ними, по примеру римлян, другими, менее самостоятельными и покладистыми народами. И вот он задумал великое дело: желая восстановить доброе имя своих единоверцев, находя для этого нужным раскрыть истинные мотивы их борьбы с властным Римом, наконец, стремясь рассеять много злых нелепостей, которыми и тогда уже, в то отдаленное время, разные недоброжелатели украшали историю происхождения, характер верований и образ жизни иудеев, Флавий решил раскрыть истину и представить ее в форме связного рассказа гордым, но невежественным победителям. Поэтому он, предназначив свои сочинения на первом плане для языческой публики, решил написать их на наиболее распространенном тогда языке - греческом. Следовательно, цель его сочинений была чисто апологетическая.

Такой умный и хитрый человек, каким представляется нам Флавий, не мог не понимать, насколько, благодаря его собственному печальному поведению во время последних событий, должен был пасть его престиж в глазах единоверцев. Быть может, тут играли известную роль и угрызения совести. Нужно было так или иначе реабилитировать себя, а это представлялось возможным только таким путем: следовало доказать историческую необходимость той развязки, которая постигла Иудею и ее народ в 70 году по Р. X. Беззакония, так давно творившиеся иудеями в собственной среде, разбои, грабежи первосвященников, насилия фанатичных зелотов, убийства наемных сикариев - все это не могло не возбудить гнева Предвечного. Как и неоднократно в былые времена, Он отвратил взор свой от избранного народа и предал иудеев в руки неприятелей для истребления. Римляне сменили вавилонян и македонян, Веспасиан и Тит являлись прямыми преемниками Навуходоносора и Сеннахериба. Вот с какой точки зрения Флавий считал свое сочинение полезным для единоверцев. Преследуя тут цель дидактическую, он вместе с тем не забывал и себя: поневоле ему приходилось изображать римлян в виде мощного орудия в руках Всевышнего, а это давало ему широкий простор для лести по адресу правителей римского народа.

Исходя из всех этих соображений, Иосиф предался в Риме усердному изучению греческого языка, его грамматики, стилистики и литературы. Он успел в этом в сравнительно непродолжительный промежуток времени, потому что уже между 75 и 79 годами[20] появилось его первое сочинение, считаемое многими[21] наилучшим из всех его творений; оно посвящено описанию Иудейской войны, столь всем еще памятной. Составленная в 7 книгах история περἰ του Ιουδαιχου πολεμου по содержанию своему представляет следующее: I книга начинается с рассказа о событиях при Антиохе Епифане (175 - 164 гг. до Р. X.) и дает историю до смерти Ирода Великого (4 г. до Р. X.). Содержание второй книги знакомит нас с эпохою от 4 года до Р. X. вплоть до начала Иудейской войны и захватывает также первый (66 - 67) год ее. В III книге подробно повествуется о войне в Галилее (67 г.). В конце IV книги мы видим приготовления Тита к осаде Иерусалима. V и VI [15] книги дают историю осады и взятия священного города, а последняя посвящена рассказу о дальнейших событиях до полного уничтожения последних вспышек иудеев и взятия Масады.

Итак, мы видим, что содержание этого сочинения обнимает эпоху в 246 лет (175 г. до Р. X. - 72 г. по Р. X.). Всему сочинению предпослано введение, в общих чертах знакомящее с целью предлежащего труда. Из этого предисловия (гл. I) мы узнаем, что первоначально история Иудейской войны была составлена Иосифом по-арамейски. Впоследствии, как видно из Contra Apion. I, 9, Флавий переработал ее по-гречески, причем ему помогли опытные сотрудники (συνεργσι). Но во всяком случае, как с достаточною ясностью доказывает сохранившаяся по сей день сирийская версия шестой книги «Войны» (остальные исчезли бесследно, так как по содержанию были менее интересны для неримлян), то был не перевод, а вольная и главным образом значительно расширенная и дополненная переработка[22].

Переходя теперь к характеристике «Иудейской войны», мы должны на первом плане отметить значительную полноту данных и крупные объемы этой книги. Хотя до Иосифа на ту же тему писали Антоний Юлиан и другие, а после него этого же вопроса коснулся и Тацит, однако им обоим далеко до нашего историка. То, о чем Тацит говорит в нескольких строках (например, Tacit. Hist., V[23]), разработано Флавием на многих страницах (Bell. jud. IV, 39 - 53), чему Тацит посвящает часть своей пятой книги, рассказано нашим автором в целых трех книгах (5, 6 и 7).

Факты, приводимые Иосифом, не всегда достаточно проверены, нередко преувеличены, тенденциозно окрашены, иногда даже, где это казалось автору необходимым ad majorem gloriam judaeorum, прямо извращены или просто опущены[24]. Так, например, тенденциозно все описание гибели иерусалимского храма. В «Иудейской войне» рассказывается, будто святилище стало жертвою пламени помимо ведома и желания Тита, который якобы противился разрушению его. Тацит же говорит как раз противоположное, и мы не имеем основания не верить ему[25].

Преувеличено также описание голода в Иерусалиме во время осады; общеизвестен рассказ о матери, заклавшей и съевшей своего ребенка, факт прямо невероятный. Равным образом невозможно, чтобы число погибших при взятии города иудеев достигало 1 000 000 человек. Сколько же тогда было жителей во всей Иудее?

Но Флавий, несмотря на указанные погрешности, сумел придать своему сочинению обаятельную внешность, тщательно и искусно обработав язык, избегая всех шероховатостей[26], придав ему элегантную легкость и живость изложения, снабдив его поэтическим пафосом (ср., например, [16] речь Агриппы во II книге) и пересыпав рассказ массою данных легендарного и анекдотического характера. Неудивительно, если книга имела шумный успех. Манера Феопомпа, Плутарха, Саллюстия, Цезаря, Ливия, Тацита, Аммиана Марцеллина и особенно Квинта Курция Руфа оказывала на среднего читателя чарующее впечатление. Эта манера была избрана и Флавием. Масса, это уже ее удел, всегда преклоняется пред риторикой, а в ней Флавий был силен. Весьма вероятно, что в расположении и обработке материала большую роль играли вышеупомянутые его греческие сотрудники (συνεργσι).

Как бы там ни было, но книга имела в Риме шумный успех и сразу упрочила славу автора. Когда она была вручена Веспасиану и Титу, они немедленно занялись распространением ее среди знати и военного мира. Агриппа II, как рассказывает Иосиф (Vita, 65, С. Apion. I, 9), написал автору не менее 62 писем, в которых удостоверил точность сообщаемых Флавием сведений. Это, быть может, заставляет Эвальда (1. с. р. 88) сказать, что Иосиф значительно превосходил своими познаниями по истории даже ученого Филона.

Об источниках, которыми мог пользоваться Флавий при написании «Иудейской войны», мы поговорим ниже, когда коснемся того же вопроса относительно «Древностей», второго в хронологическом порядке сочинения его.

Его полное заглавие - Ιουδαιχα αρχαιολογια. Оно издано между 93 и 94 годами по Р. X. и было вызвано подготовительными работами Флавия к его «Иудейской войне». Цель написания этого обширного труда совершенно аналогична цели издания «Войны». «Уже раньше, когда я описывал (иудейскую) войну, я подумывал, не показать ли, кто такие по своему происхождению иудеи, каким превратностям судьбы они подвергались, какой законодатель воспитал в них стремление к благочестию и побуждал их развивать в себе добродетель, какие войны вели они в продолжительный период времени своего существования и как они, против своего собственного желания, впутались в последнюю войну с римлянами», - читаем в предисловии.

Попытки объяснить темный вопрос о происхождении и главным образом истории израильского народа были делаемы иудеями значительно раньше Иосифа. К числу лиц, писавших об этом, следует отнести между прочим Димитрия, египетского иудея, жившего при Птолемее Филопаторе, то есть около 210 года до Р. X., известного Аристея, изложившего по обработке LXX толковников историю Иова (Polyhist., в Euseb. рrаер. evang. IX, 25), и кизикийца Тевкра, почти современника Флавия. Этому Тевкру приписываются «шесть книг иудейской истории», равно как повествование «о Митридате»[27].

Но все эти труды пользовались среди большой публики сравнительно малою известностью, во всяком случае меньшею, чем сочинения писателей неевреев, уделивших долю внимания интересным судьбам народа израильского. Сюда должны быть отнесены Поливий, Страбон, Диодор Сицилийский, Юстин и Тацит[28]. Всеми ими пользовался Флавий, как видно из его [17] Contr. Apion. I, 223 sq., II, 8 sq. В этом же сочинении он приводит ряд других имен, но это сюда не относится. Вопросу об источниках Иосифа мы уделим несколько слов в конце нашего очерка.

Отлично сознавая все трудности, связанные с изданием задуманного труда, Флавий, однако, не остановился ни пред обилием материала, ни пред обширностью темы. Он приложил все старания, чтобы книга его вышла интересною, чтобы в ней не было опущено ничего существенного, чтобы ход событий истории еврейского народа был попутно освещаем данными из исторической жизни тех племен и народов, с которыми иудеев сталкивала судьба. И нужно отдать Флавию справедливость, он разрешил эту задачу блестяще. До сих пор еще, после почти двух тысяч лет, наш автор не только не утратил своего интереса, но, напротив, все более и более пробуждает его в нас. Являясь почти единственным источником при выяснении истории своего времени, он в то же время немало дополняет сведения у писателей-классиков, а главным образом дает обильный материал для критики текста Св. Писания.

«Иудейские древности» по содержанию своему в 20 книгах[29] дают нам следующее.

После довольно обширного предисловия в первых десяти книгах повествуется о судьбах еврейского народа от сотворения мира до конца вавилонского плена. XI книга посвящена периоду от Кира до Александра Великого. В XII мы доходим до смерти Иуды Маккавея (в 161 г. до Р. X.), а в XIII и XIV - до вступления на престол Ирода Великого (37 г. до Р. X.), рассказу о царствовании которого посвящены три последующие книги (XV, XVI и XVII). Следовательно, здесь мы доходим до года смерти Ирода, 4 год до Р. X. В последних трех книгах рассказ доводится до 66 года по Р. X. Таким образом, мы видим из этого краткого перечня содержания, что конец «Древностей» захватывает значительную долю событий, уже рассказанных в первых книгах «Иудейской войны», которая является естественным продолжением «Древностей».

Здесь же мы должны указать на огромное различие в манере изложения и даже в выборе и обработке материала как тут, так и там. Иосиф при рассказе об одном и том же событии нигде не цитирует и не выписывает текста из «Иудейской войны». Он передает его параллельно, перерассказывает, иногда дополняет, иногда слегка варьирует его. Из этого некоторые исследователи пытались сделать вывод, будто у Иосифа в разное время был различный взгляд на исторические события, а некоторые (Эвальд) заходят даже так далеко, что подчас подвергают сомнению даже достоверность сообщаемых им фактов. Нам объясняется это гораздо проще: более обширный труд с более ответственным содержанием, труд, потребовавший у автора 13-летней работы, естественно, заставил Иосифа детальнее и подробнее изучить источники, разобраться в них и постоянно дополнять собранный материал новыми данными. Мы уже видели, что наш автор имел предшественников, видели, что он цитирует их. Тогда как при написании истории «Иудейской войны», в которой Флавий принимал столь близкое личное участие, одним из главных источников [18] была его собственная память и сообщения перебежчиков и пленных из Иерусалима, к чему присоединились еще данные Николая Дамасского, современника Ирода Великого (поэтому-то рассказ об Ироде так пространен у Иосифа), «Иудейские древности» свидетельствуют об его всестороннем образовании и обширной начитанности. Если принять во внимание, что говорит Флавий в последней главе Antiquitates о трудностях, которые ему пришлось преодолеть при изучении греческого языка и литературы[30], если принять во внимание тринадцатилетний период, употребленный автором на составление «Древностей» и на постоянно оказываемую ему, по его же признанию (см. предисловие к «Древностям»), поддержку со стороны ученого грамматика Епафродита, то станет ясным, что в эти годы круг исторических познаний Флавия должен был значительно расшириться сравнительно со временем написания «Иудейской войны».

Прямо классическое исследование Н. Bloch'a - Die Quellen des Josephus in seiner Archäologie (Lpz., 1879) - с достаточною ясностью раскрывает нам картину научной работы Флавия. Там мы видим, что наш автор пользовался для первой части «Древностей» (до средины XI книги) греческим переводом книг Св. Писания, известным под именем LXX толковников[31]. Значительные, сравнительно с масоретским текстом, отступления (в объяснении отдельных слов, в транскрипции имен собственных, в хронологических данных), дополнения (например, история похода Моисея в Эфиопию, магическая власть царя Соломона и т. п.), варианты, наконец, вся эллинистская окраска повествования (ср. Antiq. VI, 7 sq., где говорится о филистимлянах) допускают мысль, что Флавий либо имел пред собою дополненный всеми этими данными экземпляр текста перевода LXX толковников[32], либо обильно черпал из кладезя устного предания (так наз. агады). Глубокое знание галахи особенно рельефно сказалось у него в детальном знакомстве с различными религиозными постановлениями. Все, что мог Флавий почерпнуть из книг Св. Писания, он извлек оттуда, пользуясь решительно всем материалом. Последним каноническим источником при этом является у него книга Эсфири. Первая книга Маккавеев была у него под руками лишь в отрывке; он пользуется ею вплоть до рассказа о смерти первосвященника Ионафана. Извлеченные им оттуда данные имеют значительную ценность для критики текста этой книги. Насколько Иосиф пользовался религиозною традициею, видно, между прочим, из систематически составленной и помещенной им в конце «Древностей» истории иудейских первосвященников. Кроме того, устным источником могли ему служить также сыновья и братья принявшего иудаизм адиабенского царя Изата, которые одновременно с Иосифом жили в Риме[33]. [19]

Что касается отношения Флавия к эллинистам, то он, как доказал Bloch (р. 23 - 53), не только был знаком с ними, но и пользовался их данными, особенно Александром Плигистором. Беросс, Менандр Ефесский, Манефон, Гестией, Иероним, Геродот, Мнасея, Мегасфен, Диокл, Филострат, Гезиод, Гелланик, Акусилай, Ефор цитируются неоднократно самим Иосифом в его «Древностях». Историки Поливий, Агафархид Книдский, Страбон и Николай из Дамаска служили ему серьезными источниками. По скольку он черпал из сочинений Филона-старшего, это до сих пор не выяснено. Bloch отрицает его знакомство с александрийским ученым, Шюрер, С. Зигфрид (Philo von Alexandria, р. 278 - 281) и Фрейденталь (Alexander Polyhistor, р. 218) обратного мнения.

При всем том отношение Флавия к источникам, куда нужно еще отнести римских писателей, римские архивы и мемуары Ирода Великого, равно как Веспасиана[34], далеко не было рабским, но отличалось самостоятельною критикою[35]. Это нагляднее всего показывает пример с Николаем Дамасским, другом Ирода Великого и его лейб-хронографом. К сообщаемым Николаем данным Флавий не только относится осторожно и недоверчиво, но всю историю Великого Ирода он строит, различно от Николая, на новых точках отправления, разбив весь материал не хронологически, а прагматически. Подобного явления мы стали бы тщетно искать в «Иудейской войне», не говоря уже о сочинениях других историков его эпохи. Располагая об явлениях римской истории примерно такими же данными, как Тацит, Иосиф сумел из них сделать куда больше своего знаменитого римского собрата по науке.

С средины XI книги, то есть со времени первосвященника Симона, рассказ «Древностей» ведется параллельно (но лишь по содержанию, а не по форме, как было уже выше указано) повествованию первой части «Иудейской войны». В известном смысле, впрочем, Шюрер (р. 220) прав, называя последнее сочинение оригиналом «Древностей».

Здесь следует указать еще на некоторые различия этих двух трудов по их форме. Так как «Древности» представлялись по сравнению с популярно написанною «Иудейскою войною» сочинением строго научным и серьезным, то и язык в этих двух книгах совершенно разный. В «Древностях» автор уделял меньше внимания стилистике, заботясь лишь о полноте фактического материала и правильности его группировки. Риторики у него, правда, немало и здесь, но нет уже того поэтического пафоса, который так характеризует «Иудейскую войну». Серьезность и, так сказать, святость темы, естественно, требовала и серьезности языка, который тут проще и скромнее, чем в «Иудейской войне». Особенно убедительное доказательство этому представится нам, если мы начнем сопоставлять между собою речи, влагаемые Иосифом в уста различных лиц в том и другом сочинениях.

В последних книгах «Древностей» особенно сильно сказывается влияние греческого историка Фукидида.

Общим с «Иудейскою войною» в «Древностях» является лишь тема, главным образом цель издания, и наконец, некоторая тенденциозность, [20] выражающаяся, между прочим, как и там, пропусками неудобных с точки зрения иудейской религии фактов (так, например, Флавий совершенно умалчивает о поклонении евреями золотому тельцу у Синая).

После всего сказанного мы, естественно, должны будем с осторожностью отнестись к следующей характеристике «Древностей», которую дал о ней Эвальд (с. 91 - 92) и которая претендует быть классической: «О том, как мало удовлетворительно это сочинение для более древнего и, следовательно, для менее ясного и все-таки важнейшего периода истории (израильского) народа, мы говорили уже выше: везде тут как будто покров лежит на глазах повествователя, и это мешает ему понять истинное величие его народа во время полного расцвета всех его сил. Труды (Флавия), прилагаемые им часто к тому, чтобы доказать такое величие, или, по крайней мере, к тому, чтобы оградить свой древний народ от наветов современников, почти не имеют успеха. Лишь с изложения фактов новейшей истории, более ему известной и доступной его пониманию, сочинение становится живее, привлекательнее и полезнее. Но именно тут автор не признает настоящих и крупных заблуждений, которым предавался его народ. Поэтому мы теперь можем ему быть благодарны лишь за сведения из ныне утраченных сочинений, сведения, которые он вставлял при случае в разных местах истории древнего периода».

Приговор безусловно резкий и несправедливый. Насколько важно сочинение Флавия «Иудейские древности», видно, между прочим, из того, что христианство первых веков усердно изучало его и черпало из него. Оно, можно сказать, сохранило нам эту замечательную книгу, не имевшую, при жизни автора, того шумного успеха, какой выпал на долю популярно обработанной «Иудейской войны». Блаженный Иероним называет автора даже «греческим Ливием», а средние века усердно читали и изучали его. «Древности» - серьезнейший и почти единственный полностью сохранившийся источник, знакомящий нас с эпохою возникновения христианства, и огромная порожденная им литература служит наилучшим подтверждением этого.

 

III

Разобрав главные два сочинения нашего историка, мы должны теперь рассмотреть остальные труды его. Они носят исключительно апологетический характер, при этом отчасти личный.

Третье и в свое время, вероятно, имевшее наибольший успех сочинение Флавия было, изданное вскоре после «Древностей», знаменитое «Возражение против Апиона о древности иудейского народа». Известный неоплатоник Порфирий цитирует это сочинение под заглавием «Обращение к грекам» (προς τους 'Ελληνας), Евсевий и Ориген знают эту книгу под именем «О древности иудеев» (περἰ της των 'Ιουδαἰων αρχαιτητος), а св. Иероним озаглавил его просто и кратко Contra Apionem. Под этим именем оно известно более всего. Так как в книге встречаются ссылки на «Иудейские древности», то она, очевидно, написана после капитального труда. Впрочем, обо всем этом, равно как о содержании и характере этого сочинения, мы не будем здесь распространяться, но отошлем читателей к мастерски написанному [21] магистром Я. И. Израэльсоном введению к русскому переводу этого сочинения[36].

Остается сказать еще несколько слов о четвертом - и последнем - труде Флавия, его автобиографии, или βἰος, как ее кратко озаглавил сам составитель.

Она, собственно, не представляет отдельного сочинения, но является продолжением или, вернее, окончанием «Иудейских древностей», в последней главе которой Иосиф анонсирует ее. Действительно, отчасти как по содержанию, так и по форме (βἰος типично начинается с соединительной частицы δέ, как остроумно заметил Шюрер, с. 66) она прямо примыкает к «Древностям», хотя значительно отличается от последних по цели своей. Во всяком случае, автобиография Флавия тесно связна с его крупнейшим трудом, так что она еще в древности (ср. Euseb. Hist, eccles. III, 10, 8 sq.) всегда издавалась вместе с «Древностями». Это побуждает Низе (с. 227) предположить, будто она вышла в свет единовременно с «Древностями», то есть в 93 - 94 году по Р. X., что, однако, оспаривается Эвальдом, и, как мы увидим ниже, не без основания.

βἰος, в сущности, менее всего автобиография. Это скорее полемическое сочинение, направленное против старинного противника и врага Флавия, Юста из Тивериады. Последний по выходе в свет «Иудейских древностей» напал на автора, изобличая его не только в передержке фактов, но и в заведомой лжи. При этом Юст коснулся личности Флавия как человека и, видимо, даже выразился о нем, что он нечист на руку. К сожалению, сочинение Юста до нас не дошло. Все, что мы знаем о нем, почерпнуто из того же жизнеописания Флавия и может быть выведено как логическое следствие его самозащиты. Последняя, впрочем, в общем, крайне слаба, и можно с уверенностью сказать, что Иосиф ею не рассеял подозрений Юста. Так как главная и большая часть этой книги посвящена истории приготовлений к галилейской войне, в которой Флавий так позорно отличился, и автобиографические сведения даются составителем лишь в начале и конце сочинения, то βἰος не может даже претендовать на название жизнеописания. К тому же к приводимым тут данным, из которых многие противоречат фактам, рассказанным в «Древностях» и «Иудейской войне» нельзя не относиться с достаточною осторожностью и осмотрительностью.

Ввиду того, что и автобиография посвящена, как и все другие сочинения Флавия, грамматику Епафродиту (о времени смерти его мы говорили уже выше), а Юст из Тивериады написал уже после смерти Агриппы II, то есть после 101 года по Р. X., сочинение «Венец иудейских царей» (στέμμα των βασιλέων 'Ιουδαἰων), то Эвальд (с. 96) кажется прав, говоря, что βἰος вышло в виде дополнения к новому изданию «Иудейских древностей».

Кроме указанных и разобранных нами четырех сочинений Иосифа Флавия, сохранились указания еще на несколько трудов его, из которых он сам цитирует в конце «Древностей» одно, задуманное им и посвященное [22] религиозно-философским вопросам[37]. Он собирался посвятить четыре книги выяснению «Сущности Предвечного» (περἰ της ουσιας θεου) и в «Древностях» неоднократно говорит о нем[38]. Некоторые историки полагают, что эта книга должна была служить дополнением к философским трудам Филона. Как бы то ни было, но Флавий так и не написал ее.

Цитируемое Фотием bibl. cod. 48 сочинение некоего Иосифа περἰ του παντος или περἰ της του παντος ουσἰας; (о сущности мироздания) ложно приписано им нашему автору. Оно несомненно христианского происхождения и, вероятно, принадлежит перу епископа Ипполита (ср.: S. Volkmar, Hippolytus und die rӧmischen Zeitgenossen, p. 2 sq. 60 sq.).

В заключение остается сказать еще несколько слов о также приписываемой Иосифу некоторыми отцами церкви так наз. IV книги Маккавеев (περἰ αύτοχρατορος λογισμου), что совершенно невозможно. По вескому замечанию Эвальда (с. 87, прим.), Флавий должен был бы написать эту книгу в Риме до начала Иудейской войны, тогда как мы знаем, что он приехал в Рим лишь после окончания военных действий в Палестине и тут только стал пользоваться помощью и указаниями своих греческих сотрудников. - Встречающиеся же столь часто у Флавия выражения вроде: «как мы рассказали в другом месте» или «как мы говорили», выражения, которые, по мнению Шюрера и Дестинона (Die Quellen des Josephus, р. 21 - 23), наш автор прямо выписывал вместе с приводимыми им цитатами из текстов источника, Низе принимает как простые «благозвучные формулы, удобные к тому, чтобы ими закончить какой-нибудь рассказ» (с. 235). С этим нельзя не согласиться.

Мы, собственно, пришли к концу нашей задачи. Остается лишь вкратце резюмировать результаты.

Если рассматривать Иосифа как человека, то мы найдем в нем мало отрадного. Все те отрицательные качества его, которые нам пришлось отметить при рассказе об его жизни, с достаточною доказательностью подкрепляются обилием данных из его исторических сочинений. Хитрость, неискренность, льстивость, неустойчивость во мнениях рядом с большою хвастливостью и самомнением обнаруживаются тут на каждом шагу. Но вместе с тем мы не можем отказать Иосифу в необычайном трудолюбии и усидчивости, в огромной эрудиции, в осмотрительном и умелом пользовании источниками, наконец в известной идейности (вспомним, какими целями задавался он при написании своих сочинений). Не его вина, если единоплеменники его отнеслись холодно к его трудам, если языческий мир не принял их с тем энтузиазмом, на который, очевидно, рассчитывал автор. Зато последующие века и особенно последнее время по достоинству оценили этого выдающегося и талантливого писателя. Для нас теперь совершенно безразлично, каким человеком был Флавий; для нас он неоценим как писатель: он раскрывает нам историю целой эпохи, дает обилие ценнейшего материала по экзегетике, истории христианства, римской и греческой [23] истории, по библейской археологии и т. п. Мы никогда не должны забывать, что Иосиф Флавий в своих двух крупных трудах восполняет пробел между книгами Ветхого и Нового Заветов. Являясь дополнением книги книг, его труды смело могут и должны рассчитывать на внимание всех образованных людей. Богатая литература о Флавии, множество его изданий, переводы его на все европейские языки служат лучшим тому доказательством[39].

Г. Г. Генкель [24]

[1] Литература: Сочинения Иосифа Флавия, особенно его автобиография. Затем: Н. Ewald. Geschichte Israels. Bd. 7. P. 89 sq.; E. Schürer. Geschichte des jüdischen Volkes im Zeitalter Jesu Christi. 2 Aufl. Bd. I. P. 56 sq.; статьи Hausrath'a (в Historische Zeitschr., XI, p. 263 sq.) и В. Niese (ibidem, 76, III Heft, p. 193 -237; Der jüdische Historiker Josephus); О. Голъцман. Падение иудейского государства. М., 1899. С. 336 и сл.

[2] Schürer, 1. с. р. 57.

[3] Ср.: Hausrath, 1. с. р. 292.

[4] Schürer, 1. с. р. 58.

[5] Niese, 1. с. р. 193.

[6] Hausrath, 1. с. р. 296.

[7] Гольцман, с. 345 - 346.

[8] Ср.: Vita. 3, 115, 212, 281, 384 и 398 sq. Ср. также брошюру A. Baerwald'a, Flavius Josephus in Galiläa u. sein Verhältniss zu den Parteien, 1877.

[9] l. с. р. 300.

[10] Bell. jud. III, 6, 1 и сл.

[11] Bell. jud. III, 3.

[12] Cp.: Hausrath, 1. c. p. 303.

[13] Bell. jud. III, 9 и сл. и с различными добавлениями в Contra Apionem, I ,48. Ср. также Suet. Vesp. V и Dio Cassius, LX, 1, 4.

[14] 3 июля Веспасиан был провозглашен императором жителями Цезареи. Tacit. Hist. II, 79.

[15] Contra Apion. I, 48. Vita, § 415 sq.

[16] Bell jud. V, 6, 2; VI, 1, 8; Vita, § 75. C. Apion. I, 9.

[17] Впрочем, во время осады Иерусалима Иосифу удалось спасти нескольких пленных (Vita, § 417 - 430).

[18] Ср.: Hausrath, 1. с. р. 112 - 113.

[19] Ср.: Niese, 1. с. р. 199, и Ewald, 1. с. р. 90 - 91. Вольноотпущенник Эпафродит был (по Suet. Domit. 14 и Dio Cass. 67, 14, 4) казнен в 95 г. Между тем посвященная ему автобиография Иосифа Флавия написана, по мнению Hausrath'a и Шюрера (с. 59), не ранее 101 г. по Р. X., т. е. уже после смерти Агриппы II (ср.: Vita, § 65).

[20] Niese, 1. с. р. 200.

[21] Например, Эвальдом, 1. с. р. 90. Впрочем, по мнению этого ученого, пальму первенства с «Иудейской войною» делит знаменитое «Возражение против Апиона» (1. с. р. 93).

[22] Schürer, 1. с. р. 201.

[23] Ср.: Bell. jud. предисл. гл. I, а также предисловие к «Древностям».

[24] Например, о грабежах и насилиях иудеев во времена последних Асмонеев. Об этом имеются весьма обстоятельные данные у Страбона, Диодора и Юстина.

[25] Ср.: С. Bernays, Gesammelte Abhandlungen, II, 159.

[26] Во всей «Иуд. войне» нет ни одного стечения гласных, так наз. hiatus. Schürer, 1. с. р. 207.

[27] Ср.: Ewald, 1. с. р. 96-97, 80, и Schürer, 1. р. 53-54.

[28] Ср.: Niese, 1. с. р. 222-223, и Schürer 1. с. I, р. 63.

[29] Это деление принадлежит самому Иосифу. (См. «Древности», конец последней главы.)

[30] Он так и не научился бегло говорить по-гречески. Зато изучение и влияние Фукидида сказывается у него особенно везде в последних книгах.

[31] Ср.: Niese, 1. с. р. 214, Bloch, р. 8, Schürer, р. 62.

[32] Это мнение Niese, 1. с. р. 215.

[33] Об отношении Флавия к Библии см. также: Tachauer. Flavius Josephus Verhältniss zur Bibel und Tradition. Erlangen, 1871.

[34] Bloch, 1. с. р. 140 sq.

[35] Ср.: Antiquit. XVI, 8 sq; XV, 183 sq.

[36] Флавий Иосиф. О древности иудейского народа против Апиона. Перевод с греческого Я. И. Израэльсона и Г. Г. Генкеля. СПб., 1898 (с. III - XXXIV).

[37] Выяснению религиозно-философского мировоззрения посвящены две вышедшие в 1887 г. диссертации: A. Poznansky. Ueber die religionsphilosophischen Anschauungen des Flavius Josephus, и N. Lewinsky. Beiträge zur Kenntniss des Flavius Josephus.

[38] Cp.: Antiquitt. введение 4; I, 1. 1; 10, 5; III, 5. 6; 6, 6; 8, 10 и IV, 8, 4.

[39] Русский перевод Флавия является теперь впервые. Вышедшего в конце прошлого века нельзя принимать во внимание уже потому, что он сделан не с подлинника, а с латинского языка. До 1849 г. (по данным Bibl. judaica Furst'a I, р. 118 - 132) было в разное время издано не более и не менее как 102 перевода (из них 35 на лат. яз.; 16 на нем.; 9 на фр.; 15 на ит.; 11 на англ.; по 5 на голландском и испанском яз.; 2 на португальском и по 1 на чешском, русском, шведском и датском языках). Кроме того, известный И. Б. Левинзон, равно как Менашэ бен Израэль, перевели его «Возражение против Апиона» на древнееврейский яз. - За полвека до нашего времени библиография отмечает 93 сочинения, посвященных объяснению трудов Флавия. Из них 60 написаны на латинском языке.

| Содержание | Вперед >>