По Волге бесшумно скользят ходкие казачьи струги. Великая река еще не вошла в свои берега после весеннего разлива. В иных местах кажется: нет ей ни конца, ни края. Во второй раз вывел на Волгу свое воинство Степан Разин. Тем донцам, которые плавали с ним к персидским берегам, волжское половодье напомнит широкую водную гладь Каспия. Но не к чужеземным заморским странам лежал теперь путь разинцев, а «в Русь...», чтобы «всех князей, и бояр, и знатных людей, и все шляхетство (дворянство. - Авт.) российское побить»[1].
После Каспийского похода Разин не распустил свой отряд. В его распоряжении было много оружия, боеприпасов, военного снаряжения, продовольствия, денег и всякого добра, были и крепкие быстроходные струги. Но главное, он собрал вокруг себя бывалых, закаленных в жарких схватках воинов. Их боевой опыт, ратные навыки были порукой тому, что и в предстоящих битвах атаману будет сопутствовать успех. А Разин засиживаться на Дону не собирался. Попробовав в плавании «за зипунами» свои силы и с триумфом вернувшись из дальних краев, замыслил он новый поход. В ту пору было ему около 40 лет. Голландский парусный мастер Ян Стрейс, неоднократно видевший С. Т. Разина, оставил словесный портрет народного предводителя: «Это был высокий и степенный мужчина, крепкого сложения, с высокомерным прямым лицом. Он держался скромно, с большой строгостью». По свидетельству Стрейса, Разина «нельзя было бы отличить от остальных, ежели бы он не выделялся по чести, которую ему оказывали»[2].
Сохранилось три портретных изображения С. Т. Разина, между которыми трудно обнаружить какое-то сходство. Глядя на них, можно подумать, что на портретах воссозданы разные люди. На первом - Разин в чалме, в дорогом восточном платье; внешность у него самая злодейская: угрюмое, заросшее густой бородой лицо, свирепый взгляд. Видимо, в представлении современника-иностранца так должен был выглядеть знаменитый русский «разбойник». Автор портрета скорее всего никогда не видел Разина. На второй гравюре у Разина одутловатое лицо, прическа, усы и бородка на европейский манер, «немецкий» наряд. Так вполне [31] мог выглядеть описанный А. Дюма капитан королевских мушкетеров де Тревиль, но не донской атаман. Очевидно, художник писал его портрет с чужих слов и весьма смутно представлял себе внешний облик не только Разина, но и вообще своих современников-россиян. Наибольшее доверие вызывает изображение С. Т. Разина, опубликованное в Великобритании в 1672 г. в издании Ф. Ньюкемба. Как чертами лица, фигурой, так и отдельными деталями внешности третий портрет не противоречит известным словесным описаниям и характеристикам облика Разина. Перед нами человек с мужественным лицом, умными, внимательными глазами. У него простая казацкая стрижка и окладистая борода. Он внутренне сосредоточен, погружен в себя, во всем его облике ощущается скрытая энергия и сила.
Тех, кто окружал Разина, кто с ним сталкивался, поражали размах его личности, широта и обаяние его натуры. Удалой атаман, в совершенстве. владевший приемами казацкой войны, он в то же время постиг секреты боя «правильным строем», знал, как ведут обычно боевые действия царские воеводы: как они бросают полки в атаку и держат оборону, как берут приступом окруженный город и сами сидят в осаде, обороняясь из-за крепостных стен. Природный ум Разина, его сметливость и наблюдательность, военный талант и темперамент искали выхода и в полной мере нашли приложение, когда, подняв огромные народные массы, он встал во главе Крестьянской войны.
Новый поход С. Т. Разин начал готовить в Кагальницком городке. Именно сюда пробирались беглые крестьяне, холопы и посадские люди из внутренних уездов страны, именно здесь сосредоточивалась донская голытьба. Чем сильнее и многолюднее становился Кагальник, тем заметнее падало значение и влияние столицы Войска Донского - Черкасска, центра «домовитого» казачества.
Сообщения воевод южных городов о независимом поведении Разина, о том, что он «учинился силен» и вновь замышляет «смуту», насторожили правительство. В январе 1670 г. решено было послать в Черкасск жильца Герасима Евдокимова. Тогда же со станичниками Ивана Аверкиева должны были отправить на Дон жалованье: деньги, сукна, зелье, свинец, хлебные запасы и вино. В посланной с ними царской грамоте запрашивалось, не создает ли Разин в Кагальнике преград [32] для проезда торговых людей вниз по Дону к Черкасску. Это должен был выяснить и Евдокимов.
«Наказную память» Евдокимов получил из Посольского приказа лишь 5 марта 1670 г. и должен был ехать не совсем обычным путем: из Москвы в Тулу, затем на Валуйки, а оттуда степью на Дон. Очевидно, такой маршрут предусматривал возможность миновать стан Разина. Евдокимов направлялся на Дон в качестве посла в сопровождении трех казаков. В «наказной памяти» говорилось, что он должен потребовать себе резиденцию в Черкасске, затем собрать круг, войги в него, поклонившись «рядовым поклоном», спросить о здоровье и произнести предписанную грамотой речь. Особо указывалось на необходимость сбора информации о Разине, его намерениях, о взаимоотношениях внутри Войска Донского и позиции, занимаемой калмыками. Из Валуек Евдокимова сопровождало 10 стрельцов и казаков. 10 апреля они прибыли в Черкасск[3]. Корнила Яковлев принял Евдокимова с почетом. На Войсковом круге зачитали царскую грамоту и «ударили челом» царю.
Но 11 апреля в Черкасске неожиданно появился Разин с казаками. Видимо, атамана уведомляли обо всем, что там происходило. Разинцы пришли на круг в момент выбора станицы для отправки ее с Евдокимовым в Москву. Разин потребовал привести Евдокимова и учинил ему допрос, от кого тот приехал: от великого государя или от бояр? Посланец подтвердил, что от царя, но Разин объявил его лазутчиком. На круге начался шум. Когда К. Яковлев попытался вступиться за посла, Разин стал ему «грозить... смертным убийством и говорил ему: ты-де владей своим войском, а я-де владею своим...»[4]. Казаки утопили царского посланника, воеводу И. Хвостова, «посажали в воду» и некоторых «домовитых». Фактически старшина перестала управлять кругом. Действия войскового атамана были парализованы. В течение двух с половиной недель (до конца апреля) в городе распоряжались разинцы. Они бросили в тюрьму сопровождавших Евдокимова стрельцов. Этот факт свидетельствует о том, что в тот момент Разин обладал реальной политической силой на Дону. К. Яковлев, опасаясь Разина и не смея написать царю о случившемся, тайно отпустил в Валуйки станичников, сопровождавших посланца.
Расправа с государевым послом - демонстративный шаг С. Т. Разина и его товарищей, показывающий непреклонную [33] готовность казаков и скопившихся на Дону и недосягаемых для властей пришлых людей к поединку с власть имущими. В то же время, не посчитавшись с войсковым атаманом, просившим сохранить жизнь Г. Евдокимову, Разин дал понять, кто именно теперь стал подлинным хозяином положения на Дону. Позиции Разина на Дону усилились еще и потому, что правительство, чтобы наказать строптивое казачество, распорядилось устроить на подступах к южным рубежам заставы и прекратить подвоз на Дон хлеба и других продуктов. Экономическая блокада вызвала острое недовольство населения всего Донского края, что значительно расширило ряды разинских сторонников.
В Черкасске Разин обдумывал свои дальнейшие действия. Как показал А. Г. Маньков, идея похода к Москве определились у разинцев не сразу. Вряд ли следует приписывать Разину решительное намерение повторить поход Василия Уса. Думается, что этот вопрос Разин поднял для того, чтобы установить, куда держать путь. В Черкасске обсуждалось три варианта. Первый: «Под Озов ли итить, и козаки-де в кругу про то все умолчали». Следовательно, в тот момент поход в Крым и Турцию казаков не привлекал. Второй путь предложил Разин: «А в другой-де докладывали - на Русь ли им на бояр иттить, и они-де «любо» молвили небольшие люди». Однако столь откровенная направленность похода привлекала не всех казаков. «А в третьей-де докладывали, что иттить на Волгу, и они-де про Волгу завопили»[5]. Таким образом, в Черкасске возобладала идея Волжского похода.
Покинув Черкасск, Разин отправился со своими сторонниками вверх по Дону, в Паншин городок, поближе к переволоке - месту, где Дон и Волга ближе всего друг к другу. Он перебазировал сюда свои отряды из Кагальника. В Паншин городок прибыли большое число русских и черкасе (украинцев), гребцы на 80 судах, 1500 конных людей. Войско теперь насчитывало до 5 тыс. человек и состояло из пехоты, конницы и флотилии судов. Имелась в распоряжении разинцев и артиллерия[6].
Вливались в войско Разина и казаки из Запорожья. Стремясь заручиться поддержкой и объединить усилия для действий против московских бояр, Разин возобновил переписку с правобережным гетманом П. Дорошенко, кошевым атаманом И. Серко и запорожские [34] гетманом М. Ханенко. Однако переписка ощутимых результатов не дала, да и не могла дать. Обстановка на Украине тогда менялась, и руководители Запорожья и Правобережья занимали неустойчивую позицию.
В Паншине городке С. Т. Разин собрал участников предстоящего похода на большой круг. Атаман объявил, что намерен «итти з Дону на Волгу, а с Волги итти в Русь... чтоб... из Московского государства вывесть изменников бояр и думных людей и в городах воевод и приказных людей» и дать свободу «чорным людем». Речь Разина была встречена с большим воодушевлением, так как еще на казацких кругах в Кагальнике замысел Разина «иттить... Волгою з бояры повидатца» встречал горячее одобрение. В представлении народа все зло в государстве шло именно от бояр - «государевых неприятелей и изменников». Злокозненным боярам и воеводам угнетенный люд противопоставлял царя, который якобы добр, справедлив и милосерден, но не может проявить к народу свою государеву милость из-за препятствий, чинимых боярским окружением. Поэтому разницы и подхватили девиз «За великого государя стоять, а изменников выводить». Сам Разин, «взяв саблю наголо, говорил... что он на государя итти и руки поднять не хочет, лутче-де ево тою саблею голову отсеките или в воду посадите»[7].
Речь Разина на круге в Паншине городке не следует рассматривать однозначно. Вообще для казачества было характерно бестрепетное отношение к царю и его окружению и вовсе не свойственно преклонение перед венценосцем. Очевидно, и у С. Т. Разина царистская психология уживалась с известной долей казацкого скепсиса. Возможно, от заморских купцов слышал он, как в «аглицкой» земле восставший народ судил короля Карла I Стюарта за его злодеяния и предал монарха смертной казни. В самой России в «смутное время» ореол самодержца в определенной степени померк в глазах многих простолюдинов: сначала при избрании на царство худородного Бориса Годунова, затем в результате свержения его династии и самозванчества, потом при низведении с престола и насильственном пострижении в монахи Василия Шуйского. Да и сама калейдоскопическая смена на российском троне одного за другим пяти царей не могла не повлиять на настроение народа. Отзвуки этих настроений во взглядах С. Т. Разина нашли выражение в том, что царская особа была для него отнюдь не священна. По [35] возвращении из Каспийского похода в разговоре с царским офицером-наемником Я. Видеросом он заявил, что не посчитается ни с воеводой, ни с царем и скоро предъявит им свои требования. В разгар Крестьянской войны Разин грозился у царя «передрать все дела», а будучи в Астрахани, «приказные дела велел все зжечь»[8]. Это свидетельствует о том, что Степан Разин выступал с царистскими лозунгами не столько в силу своих собственных наивно-монархических взглядов, сколько в силу слепой, непоколебимой веры в царя широких масс угнетенного люда.
В последнюю неделю апреля 1670 г. войско Разина переправилось на Волгу выше Царицына. На следующий день оно подошло к городу. Но разведка донесла, что в 5 верстах от Царицына, против острова Шмили, стоят отряды татар. Опасаясь удара в тыл и желая обеспечить скотом оставшиеся на Дону семьи, Разин возглавил рейд против татар. Отгоняя их стада, разницы попали в окружение. Шесть человек было убито. На помощь подоспели казаки, следовавшие по Волге на стругах. Татары отступили, а добычу казаки переправили на Дон, в свои городки.
Вскоре уже 7-тысячное войско Разина «рекою и коньми» вновь двинулось к Царицыну. Пеших и конных казаков вел сам Степан Разин, ехавшими на стругах командовал атаман Василий Ус. Навстречу им власти выслали тысячу стрельцов под началом головы И. Лопатина, но пока они находились в пути, разницы взяли город.
Царицын перешел в руки повстанцев сравнительно легко и быстро, так как жители города вступили в переговоры с Разиным, когда тот еще был на Дону. Сопротивление оказал лишь преемник А. Унковского воевода Т. Тургенев, запершийся с немногими ратными людьми в городовой башне. Долго продержаться там ему не удалось - башня была взята, а ее защитники убиты.
Царицын был первым захваченным разницами городом, где вместо ненавистного воеводского управления, олицетворявшего в их глазах гнет и произвол, они ввели казацкое самоуправление, основанное на доверии и праве контроля выборщиков. Высшим органом новой власти стал общегородской круг, на котором решались все важные общественные вопросы, выбирался атаман города, выносились приговоры дворянам и воеводам и т. д. Городовым атаманом на круге был [36] избран царицынский пушкарь Д. Потапов. Здесь же произвели первый раздел имущества (дуван), захваченного на судах, принадлежавших царю, патриарху и торговым людям, и отобранного у царицынских богачей.
Свыше двух недель провели разницы в Царицыне. Они разбили лагерь в окрестностях города - поселиться в самом Царицыне Разин не разрешил, чтобы сохранить боеготовность своего войска, обеспечить порядок и дисциплину. Царицынцы братались с разницами, часто бывали в их лагере, приносили им провизию[9].
Военный руководитель должен уметь предвидеть, как развернутся события, как изменится обстановка не только в ближайшее время, но и в более отдаленной перспективе. Разин обладал даром предвидения. Его распорядительность и предусмотрительность проявились в том, что он позаботился об укреплении города, о сторожевых постах и заставах на дальних и ближних подступах к нему, о разведывательной службе для сбора сведений о действиях царских воевод. Покидая Царицын, Разин с целью безопасности оставил там «человек с 1000 и больше» (по человеку с десятка) во главе с избранным в царицынские старшины донцом Прокопием Шумливым.
Разин не желал полагаться на волю случая и в деле снабжения войска продовольствием. По его распоряжению весь захваченный на торговых судах провиант и отбитый в схватках с отрядами татарских и калмыцких князьков скот свозился в Царицын, где запасы продуктов по возможности брались на учет и распределялись по отрядам в соответствии с их потребностями. Это свидетельствует о том, что с самого начала Разин пытался внести в возглавленное им движение элементы организованности. Эта тенденция прослеживается и в стремлении Разина построить свое войско на манер Донского, удержать его в рамках казацкой военной структуры. Она проявилась и во введении выборного управления в Царицыне, где городское население, подобно войску, делилось на тысячи, сотни, десятки во главе с выборными атаманами, сотниками и десятниками, которые выдвигались повстанцами из своей среды и составляли старшину, ведавшую всеми текущими делами от круга до круга и осуществлявшую повседневное управление.
На повстанческом круге в Царицыне перед разинцами вновь встал вопрос, идти ли «вверх по Волге [37] под государевы городы и воевод из городов выводить, или б-де итти к Москве против бояр». Большинство высказало желание следовать вверх по Волге. Однако поступили сведения о том, что с севера к Царицыну приближается царское войско под командованием И. Лопатина, а из Астрахани движется до 5 тыс. ратных людей во главе с князем С. Львовым. Так хорошо поставленная разведка и содействие населения помогли Разину избежать неожиданного столкновения с противником. Созвав новый круг, Разин предложил: «Быв-де под Астраханью, итить... вверх по Волге под Казань и под иные государевы городы»[10]. Как видим, атаман быстро отреагировал на изменение обстановки и сообразно ей гибко изменил тактику.
В сражениях со стрельцами И. Лопатина, а затем с ратниками С. Львова Разин проявил себя полководцем, умело использовавшим не только фактор внезапности, но и социально-психологические меры воздействия на противника. Стрельцы и солдаты переходили на его сторону.
Стрельцы Лопатина плыли на больших, неповоротливых стругах, которые не были приспособлены к условиям боя на воде, и казаки в своих легких, подвижных лодках, к тому же имевшие опыт речных и морских сражений, одержали победу[11]. После разгрома отрядов Лопатина был собран круг, на котором решалась судьба командиров полка: все они были приговорены к смертной казни, кроме полуголовы Ф. Якшина, который был «добр» по отношению к подчиненным. Этот факт свидетельствует о том, что Разин вовсе не был «злодеем», как его рисуют царские грамоты: судьбы врагов решались на круге. Не избежала сокрушительного поражения и флотилия Львова, в состав которой входили астраханские служилые люди и наемные кадровые военные из числа иностранцев.
Бои в низовьях Волги весной - летом 1670 г. показали, что С. Т. Разин не только был отважным воином и командиром конных отрядов, но и владел тактикой речных и морских сражений. Если под Царицыном флот вел Василий Ус, а Разин командовал легкой конницей, то, направляясь к Черному Яру, Разин иначе расставил силы. Сам он перешел к Усу на струги, а конные отряды вели Парфен Еремеев и «казак, крещеный в русскую веру» Федор Шелудяк. Военное мастерство Разина проявилось и в том, что его войско, стремительно продвигаясь по воде и суше навстречу противнику, [38] не дало обнаружить себя вражеской разведке. Внезапное появление повстанцев ошеломило военачальников. Их смятение усиливало неожиданное открытие, что разницы хорошо вооружены. Такое впечатление удалось создать с помощью хитрости: разинцы, не имевшие ружей, держали в руках деревянные колья с развевающимися тряпицами на концах. Казалось, что разинское войско грозно ощетинилось множеством боевых знамен. Это выглядело очень внушительно и устрашающе.
Однако ни стрельцы князя Львова, ни воины гарнизона Черноярской крепости, в виду которой сблизились оба войска, не собирались вступать в сражение. Замученные побоями начальных чинов и офицеров, недовольные постоянной задержкой жалованья за службу и крайне скудным походным пайком, царские ратные люди были враждебно настроены к своим командирам и ждали благоприятного момента, чтобы перейти на сторону разинцев, которым сочувствовали еще со времен Каспийского похода. Эти настроения в неприятельском войске хорошо были известны Разину.
Л. Фабрициус, голландский офицер-артиллерист, находившийся на русской службе, стал очевидцем братания воинов Львова и гарнизона Черного Яра с повстанцами. Те и другие, как свидетельствует он, «стали целоваться и обниматься и договорились стоять друг за друга душой и телом, чтобы, истребив изменников бояр и сбросив с себя ярмо рабства, стать вольными людьми». Стрельцы и солдаты перебили свой командный состав, от которого терпели всяческие притеснения. «...Каждый из них, - писал в своих записках Фабрициус, - рвался нанести первый удар своему бывшему военачальнику, один саблей, другой пикон, одни боевым молотом, другие бердышем»[12]. В живых были оставлены только князь Львов и знающий артиллерийское дело, а потому нужный повстанцам Фабрициус.
С. И. Львову жизнь была сохранена по личной просьбе С. Т. Разина, который «в кругу... об нем... бил челом, чтобы его в воду не сажать...»[13]. Чем вызвано его заступничество за князя? Скорее всего это был дипломатический шаг. Пленение Львова и пребывание его в повстанческом войске Разин пытался обставить как добровольный переход крупного государева военачальника на свою сторону. Не случайно, направляясь к Астрахани, Разин не преминул сообщить, что идет туда «со князем Семеном Львовым». Однако в отношении Разина к князю Львову можно усмотреть и другой [39] оттенок. Как уже отмечалось, несмотря на свое «бояроненавистничество», и основная повстанческая масса, и сам Степан Разин склонны были подразделять царевых бояр на «плохих» и «хороших». Трудно сказать, почему Разин причислил к «хорошим» боярам князя Львова. То ли потому, что сталкивался с ним еще во время Каспийского похода и в ответ на свои щедрые дары получил от воеводы в подарок икону (по русскому обычаю, лицо, дарящее икону, становится названым отцом, а принявший ее - сыном). То ли потому, что Семен Иванович был прост в обхождении, обладал располагающей наружностью и в отличие от многих других бояр и вельмож не раздувался от спеси и чванства. Были ли у Разина еще какие-то причины уберечь Львова, остается только догадываться.
19 июня 1670 г. повстанцы подошли к Астрахани. В XVII в. Астрахань была важным торговым и промысловым центром, а также окраинным, хорошо укрепленным городом. Вокруг Астрахани не было деревень с пашенными крестьянами. Хлеб доставлялся сюда на судах по Волге. Астрахань - «город понизовый, как не пропустят хлеба, и астраханцы-де с голоду помрут».
Город был окружен огородами, садами, бахчами. Население занималось промыслами и торговлей. В Белом городе и на Косе располагались многочисленные «промышленные избы»: кузницы, кожевные места, квасные шалаши, харчевни, а также лавки, прилавки, полки, амбары, погреба для хранения товаров и пр. Существовали открытые площадки, куда «приезжие всякие люди в Астрахани лес и тес, и лубья и всякое щепье кладут для продажи». Здесь смыкалась Европа с Азией, пестрая толпа торгующих заполняла астраханские рынки, пристань и улицы. Астрахань привлекала не только иноземных купцов. Московское правительство, царская казна, духовные феодалы, «промышленники» постепенно осваивали рыбные и соляные богатства края, устраивали здесь учуги - огороженные места для ловли и обработки рыбы, засолки икры и пр. Работать на учугах, на многочисленных судах нанимались вольные «гулящие люди», не записанные в определенное сословие, чаще всего дети посадских и стрельцов, а также беглые люди: крестьяне, холопы, стрельцы и солдаты, недовольные своим положением[14].
По мере того как в Астраханском крае развивалась хозяйственная деятельность феодалов, росло количество «гулящих людей», попадавших снова в крепостную [40] зависимость. Эта необеспеченная масса «бездомовных» людей поддерживала движение Разина. Многие астраханцы примкнули к казакам еще в период Каспийского похода. Но «гулящие люди», работавшие на учугах, солеразработках, плававшие на судах, были распылены. Наиболее многочисленной и организованной частью населения Астрахани являлись служилые люди по прибору (стрельцы, казаки, пушкари). Немецкий путешественник Адам Олеарий, побывавший в России в 30-е годы XVII в., отметил, что в Астрахани находилось девять приказов стрельцов[15].
Астраханский гарнизон с начала движения Разина проявлял симпатии к казацко-крестьянскому войску. Еще в августе 1668 г., когда на смену отряду стрельцов, служивших в городке Яик, прибыло 400 человек под командованием Б. Болтина, выяснилось, что за день до их прихода здесь восстали астраханские стрельцы, «посадили в воду» (утопили) стрелецкого голову Б. Сакмышова и на 10 судах отплыли к Кулалинскому острову для соединения с разницами, отправившимися на Каспийское море. Князь С. И. Львов с войском настиг беглецов, произошел бой, но победа осталась за «воровскими казаками» - так называли повстанцев в царских грамотах и воеводских отписках. Служилые люди по прибору в основном были надежными союзниками разинцев. Расположение астраханского населения Разин завоевал еще во время пребывания в Астрахани летом 1669 г., после Каспийского похода. Тогда многие астраханцы ушли вместе с казаками на Дон. Посланный вслед ушедшим отряд полковника-наемника Я. Видероса не смог их вернуть.
Но вторичного прихода казаков в Астрахань ждали не только доброжелатели. К нему готовились и враги: правительство, воеводы, высшее духовенство, дворяне и дети боярские. Сведения об этом сохранились в летописном «Сказании о граде Астрахани и страдании Иосифа, митрополита астраханского», написанном в остро враждебном духе по отношению к восставшим. Автором его был уже упоминавшийся сын боярский Петр Золотарев. Датирована рукопись 7 июля 1679 г.[16]
Встревоженное известиями о действиях отрядов Разина, правительство еще в 1668 г. направило в Астрахань воевод И. С. Прозоровского, С. И. Львова и дьяка Е. Фролова, а с ними из Москвы выступили «для промыслу над воровскими людьми... ратные люди с пушки и с гранаты и со всеми пушечными запасы». Тогда же [41] в низовья Волги отправили четыре приказа московских стрельцов. В Астрахань прибыли «служилые пешие люди» из Симбирска, Самары, Саратова, стягивались силы из окрестных пунктов (Красного Яра и др.), укреплялись их стены. В Черный Яр для организации работ по укреплению стен послали дворянина М. Т. Куроедова. Дворянин В. Пущин привез царское жалованье и грамоты в Астрахань и на Терек к вассалу царя Алексея Михайловича правителю Кабарды князю К. М. Черкасскому. К борьбе с повстанцами правительство спешило привлечь «милостивыми словами» астраханских, ногайских, едисанских и юртовских мурз и татар[17]. В довершение всех приготовлений в Астрахань вскоре прибыл только что построенный военный корабль «Орел», оснащенный 22 пушками и имевший большую, хорошо вооруженную команду во главе с офицерами-наемниками Д. Бутлером, Я. Стрейсом и др.
Однако, несмотря на все эти меры, воеводы Астрахани оказались как бы в осаде. Низовья Волги и вся северная часть прикаспийских степей от Терека до Яика благодаря пребыванию там войска Разина стали магнитом, притягивавшим отряды казаков, беглых крестьян, служилых приборных людей. Разинское войско непрестанно увеличивалось за счет вливавшихся в него крестьян, казаков, городской бедноты и включало более 10 тыс. человек[18]. Боеспособность войска существенно возросла после пополнения стрельцами Львова, воинами черноярского гарнизона, а также хорошим оружием, внушительной артиллерией.
И все же из всех городов, к которым приступали разницы, одна Астрахань имела каменные укрепления. По словам Я. Стрейса, этот большой город был укреплен так, что мог оказать сопротивление даже 100-тысячной армии. Три стены, опоясывавшие его, предоставляли гарнизону (в общей сложности 6 тыс. человек) возможность долго и успешно обороняться[19]. На это и рассчитывал городовой воевода И. С. Прозоровский, надеявшийся в крайнем случае отсидеться за крепостными стенами до подхода подкреплений. В центре Астрахани находился каменный кремль с восемью мощными башнями. К кремлю прилегали два района - Белый город и Земляной город, один был защищен каменной, другой - бревенчатой стеной. На стенах и башнях астраханской крепости установили 500 пушек, приспособления для метания камней, чаны с варом и кипятком, опрокидываемые в момент приступа на осаждавших. [42] Вокруг всего города шел высокий земляной вал с глубоким рвом.
Как решился С. Т. Разин на штурм столь сильной и неприступной крепости? Благодаря разведке и сведениям, поступавшим от многочисленных перебежчиков, Разин был великолепно осведомлен о всех приготовлениях и состоянии ее обороны, о настроениях в гарнизоне. Он хорошо знал, что широкие слои астраханского населения поддержат его, помогут проникнуть в город. И действительно, для такой уверенности у Разина были веские основания: большинство гарнизона, по свидетельству Я. Стрейса, сочувствовало разницам[20].
Перебежавшие в стан Разина астраханцы указали наиболее уязвимые участки в обороне крепости и провели суда, охватившие город в полукольцо. Главные силы разинцев на стругах остановились у Жареного бугра, два струга стали у Зеленого городка, остальные - в Кривуше-реке. Чтобы избежать кровопролития, решили послать для переговоров о сдаче города двух человек: одного - к митрополиту Иосифу, другого - к воеводе И. С. Прозоровскому. Выбор пал на людей, хорошо знавших Астрахань: воздвиженского попа Василия Гаврилова (Маленького) и дворового человека князя С. И. Львова - Вавилу.
Однако головы московских стрельцов Д. Полуектов, А. Соловцов, воеводы и астраханские служилые домовые люди (т. е. дети боярские митрополита) отказались вести переговоры. Гаврилова митрополит Иосиф приказал бросить с деревянным кляпом во рту в каменную темницу Троицкого монастыря. Княжеского холопа Вавилу, бесстрашно пришедшего в стан врагов, городовой воевода приказал пытать, а затем отсечь ему голову у Никольских ворот, как раз напротив того места, где причаливали струги повстанцев. Бессмысленная жестокость Прозоровского не только не устрашила, но ожесточила разинцев. Этот акт вызвал гнев и в городе. Он нашел отражение в цикле народных песен о «сынке» Степана Разина:
Как во славном гороле, во Астрахани,
Очутился, проявился незнакомый человек.
Он и шепетко по городу расхаживает,
На нем бархатный кафтанчик нараспашечку,
Черная шляпа пуховая с позументами.
С астраханскими купцами он не знается.
Я не княжеский, не боярский, не купеческий,
Я со матушки со Волги Стеньки Разина сынок. [43]
И дальше:
Как удаленький молодчик да посиживает,
И в окошечко на Волгу он поглядывает.
Уж на Волге на реке забелели стружки.
Как во лодочке косной Стенька Разин сидит сам,
Добры молодцы гребут, сами песенки поют.
Уж мы эту тюрьму по камушкам разберем,
Всех охотников, невольничков мы повыпустим.
В то время как митрополит Иосиф служил молебен и ходил с иконами вдоль Белого города, призывая проклятия на головы казаков и крестьян, астраханцы А. Лебедев и С. Куретников под покровом ночи проводили струги через Болду-реку и проток Черепаху в тыл городу. Внутри крепости горожане готовили лестницы со стороны поля для помощи осаждавшим. Жители одной из астраханских слобод - Безногий с товарищами - пытались зажечь укрепления внешнего города, чтобы облегчить его сдачу разницам, за что Безногий был казнен властями.
Митрополит Иосиф предложил Прозоровскому выпустить из своих прудов в пригородных садах воду на солончаковые поля. Астрахань была превращена в остров, со всех сторон окруженный водой и солончаковыми болотами. Двор митрополита Иосифа стал центром стягивания противников восстания. Сюда созвали «старых лучших людей» во главе с И. Брасулей, обещая им за верную службу различные льготы. Однако часть даже «старых» служилых людей отказалась поддерживать воеводу и митрополита[21].
В ночь на 22 июня 1670 г. в Астрахани началось восстание горожан: не помогли ни раздача жалованья, ни призывы митрополита Иосифа. Разинские отряды пошли на приступ и сразу же ощутили, что гарнизон города на их стороне. Стрельцы, как свидетельствуют официальные документы, начали «знаменами... за городовую стену показывать знаки и теми ж знаменами махать и звать... к себе на приступ... а иным казакам астраханцы, где на город войти, кликали и дорогу указывали». Астраханский дворянин П. Золотарев, собственными глазами видевший все, что происходило в городе, с негодованием записал, что местные жители «дворян и сотников, боярских людей и пушкарей начали сещи прежде казаков, сами»[22].
Один из офицеров-наемников команды «Орла», Д. Бутлер, описал столкновение между полковником Т. Бейли и подчиненными ему ратными людьми. Царский [44] военачальник пытался удержать стрельцов от мятежа, но те не повиновались, ранили его в щеку и в ногу и потребовали, «чтобы он заткнул свою глотку». Денщик полковника Я. Видероса суздалец М. Михайлов связал своего хозяина и «отдал своими руками... казакам»[23]. Позже Видерос был казнен по приговору казачьего круга. Такие факты не были единичными.
По свидетельству царской грамоты, Разин начал приступ Астрахани, будучи в сговоре «с астраханскими стрельцами, бездомовными людьми», которые его «в город впустили». В различных источниках подчеркивается, что местный гарнизон не оказал сопротивления: «...бились-де с ним, Стенькою, московские стрельцы и тезики» (восточные купцы)[24]. Сравнительно быстро казаки овладели Земляным городом и Белым. Наибольших усилий потребовало взятие кремля. Приступ вели с двух направлений: от ворот Мочаловской башни отряд вел Разин, со стороны Пыточной башни от лавок двигался Василий Ус с казаками. С этой стороны сражение было особенно кровопролитным. Когда у осажденных кончились снаряды, обезумевшие от страха тезики стали стрелять из пушек деньгами «и казаков многих побили».
Иностранные наемники стали искать спасения в крепостной стене, покинув свои посты, бросились к лодкам. Некоторые из них успели бежать на учуги, а затем отплыли в Каспийское море. Во время восстания и приступа воевода М. С. Прозоровский был убит из самопала. Раненый городовой воевода И. С. Прозоровский с дьяками, головами, дворянами, детьми боярскими и митрополитом Иосифом заперся в соборе, который охранял отряд во главе с пятидесятником Ф. Дурой. Вырубив калитку у Пречистенских ворот, повстанцы проникли через житный двор к собору, убили Ф. Дуру, оборонявшего вход с ножом в руках, схватили всех, кто «в осаде дрались», вывели на площадь, связали и посадили около городской стены. Город оказался в руках народа.
22 июня 1670 г. атаманы во главе с Разиным собрали перед собором общее собрание войска - круг, превратившийся в публичный суд над администрацией и ее пособниками. На круге приговорили к казни 66 детей боярских, стрелецких голов и сотников, дьяков и подьячих. С раската сбросили и ненавистного И. С. Прозоровского. На улицах Астрахани еще продолжались отдельные сражения. Насколько ожесточенной была [45] борьба в городе, можно судить по «Сказанию» П. Золотарева: «...в уличных боях участвовали даже дети, которые, подражая взрослым, собирали «круги» и бились палками, а женщины из народа называли дворянок «изменничьими женами» и нигде не давали им прохода»[25].
Всех подневольных астраханских людей С. Т. Разин объявил свободными. В подтверждение этого он приказал предать огню все приказные бумаги и выпустить из тюрем узников.
Жителей города Разин привел «ко кресту» - присяге на верность, в ходе которой принимавшие ее, целуя крест, клялись «за великого государя стоять и... Стеньке и всему войску служить, а изменников выводить». Обряд, к которому прибегнул предводитель восставших, не только дань традиции, но и сознательный акт.
Соблюдая глубоко почитаемый в народе ритуал, Разин тем самым показывал, что он отнюдь не вероотступник, как называли его в рассылавшихся на места царских грамотах, а добрый христианин. Разин - дитя своего времени, хотя и пренебрегал постами и другими христианскими обычаями. Он имел личного духовника Феодосия, в Астрахани сблизился с монастырским «строителем» Авраамом. В повстанческом войске было немало представителей духовенства, составлявших синодики и молившихся по убиенным. Поэтому во всех своих воззваниях наряду с призывом постоять за государя Разин не забывал выдвинуть и призыв постоять за «дом пресвятой богородицы», т. е. за официальную церковь. Благодаря лояльному отношению Разина астраханский митрополит Иосиф остался цел и невредим, равно как и его окружение. Мало того, предводитель повстанцев вместе с ближайшими соратниками нередко бывал у митрополита в гостях. На что рассчитывал Разин, оставляя на свободе своего ярого противника со всей его братией? Вряд ли он заблуждался в оценке Иосифа и в его лице надеялся обрести со временем сторонника. Причина здесь одна: не решился поднять руку на крупного церковного иерарха и пытался создать хотя бы видимость того, что он нашел с митрополитом общий язык.
В Астрахани, как и в Царицыне, разницы ввели управление кругом. Астраханское население тоже поделили на тысячи, сотни, десятки и выбрали атаманов, сотников и десятников. На круг собирались как разницы, так и восставшие астраханцы. Там решалась [46] участь дворян и начальствующих лиц, происходил дележ конфискованного у знати и богатеев имущества, причем получение доли при «дуванах» было обязательным для всех участников круга. Характерно, что собственно государеву казну, хранившуюся в астраханской приказной палате, не тронули - разницы лишь взяли ее под контроль. Видимо, сказались царистские настроения повстанческих масс и, кроме того, желание Разина иметь неприкосновенный денежный фонд.
В Астрахани, как и в Царицыне, С. Т. Разин старался поддерживать дисциплину в своем войске и порядок в городе. Его приказания выполнялись немедленно и беспрекословно. Он беспощадно карал мародеров. Очевидец событий Л. Фабрициус писал, что, если кто-то из повстанцев «крал что-нибудь у другого стоимостью хотя бы с иголку, ему завязывали рубашку над головой, наполняли песком и бросали в воду»[26]. Разин позаботился об открытии в Астрахани таможен, разрешил торговать иностранцам. Любопытно, что для похода вверх по Волге разницы проводили мобилизацию в свои войска: 1 человек от 10. Разин стремился не только навести порядок, но и придать законность постановлениям круга. У него были свои знаки власти: знамена, печать; пропуском в другой город служила веревочка с пуговицами (по числу лиц). Разин вводил гражданские браки - вместо церковного обряда он водил новобрачных «вокруг дерева» - вербы или березы[27].
Все это уточняет представление об устройстве управления на территории, объятой восстанием, и показывает неуклонное стремление С. Т. Разина внести элементы организованности в возглавленное им движение.
Взятие Астрахани - значительный успех повстанцев. Большой и богатый город, надежно защищенный каменными укреплениями, стал мощной базой разинцев в Нижнем Поволжье. Обладание Астраханью обеспечило восставшим тыл, дало возможность бесперебойного сообщения с Доном. Да и сам факт, что в руках казацко-крестьянского войска оказался крупный город России, перевалочный пункт ее торговли с Востоком, приумножил славу Степана Разина и народную веру в его силу и непобедимость.
В середине июля 1670 г. Разин двинулся вверх по Волге с намерением по пути следования «из городов выводить воевод». Предводитель повстанцев понимал стратегическое значение городов и стремился занять [47] их. Защищенные стенами, рвом, валом, русские города могли выдерживать длительную осаду. В крупных городах гранизоны насчитывали от 2 до 5 тыс. человек, имелась артиллерия. В амбарах и кладовых были заготовлены провиант и фураж, в зелейных погребах - боеприпасы. Кроме того, города, как правило, лежали на пересечении важных дорог, что давало возможность в случае необходимости перекрыть путь, идущий через город, и парализовать сообщение между уездами. Не случайно С. Т. Разин и его соратники считали овладение городами важной задачей и, не ограничиваясь захватом уезда, обязательно вели свои отряды на штурм уездного центра. Города становились новыми очагами восстания, надежным оплотом разинцев.
Пока повстанческое войско шло от Астрахани к Царицыну, к нему стекались люди, прослышавшие о народном заступнике «батюшке» Степане Тимофеевиче. Воздействие имени Разина на широкие слои трудового населения хорошо передает старинная песня:
Степан-батюшка
Ходит бережком,
Зовет детушек,
Голых, бедных.
Вы слетайтесь ко мне,
Собирайтесь скорей,
Кто в нужде и труде.
Слеза горькая,
Слеза горькая
Глаза выела.
С вами горюшко я
Поразмыкаю,
По Руси пойду,
Бояр вытопчу!
Разин звал в свое войско кабальных и опальных, поротых и клейменых, «сирых» и обиженных. Основной приток в разинские отряды шел за счет беглого крестьянства и холопов. Но много было среди повстанцев и посадской бедноты, стрельцов, работников волжских промыслов и судов - бурлаков, крючников, водоливов, которых власти пренебрежительно именовали ярыжками (от слова «ярыга» - рыболовная снасть). О пестром социальном составе повстанческих рядов можно судить по народной песне:
Ты взойди, взойди, красно солнышко,
Обогрей нас, людей бедных.
Добрых молодцев, людей беглых... [48]
В конце июля 1670 г. на круге в Царицыне, куда вновь пришли разницы, обсуждался вопрос, какой путь избрать для похода в центр страны - на Москву. Боярская Москва олицетворяла в глазах восставших все социальное зло. Ведь именно из столицы поступали все распоряжения верховной власти о закрепощении народа. Ведь это там чинят бояре неправый суд, там казнят и наказывают горемычных крестьян, холопов, казаков, посадских. Взгляд на Москву как на боярский город, как на средоточие бед отразился и в пословицах: «Царство Москва, а мужикам - тоска», «Жить на Москве - быть и в тоске», «Москва - что доска: спать широка, да везде гнетет». Та же мысль проводится в народных песнях. Вот что пели о стольном граде Москве сами разинцы:
Еще ходили мы по Волге не первый год,
Воровства и разбою не слышно про нас.
Воровства да разбою на Москве много есть
За теми ли стенами белокаменными,
За теми ли воротами кремлевскими.
А мы вовсе-то не воры, не разбойники,
Стеньки Разина мы вольные работники...
...Шумит круг. Посредине, у воткнутого в землю головного знамени, стоит Степан Разин с ближайшими сподвижниками. Он говорит собравшимся, что есть два пути идти «в Русь»: один - Волгою, другой - Доном. В кругу спорят. Казаков тянет на родной Дон, но там из-за блокады нет запасов продовольствия. Кроме того, пойдя этим путем, придется продвигаться к конечной цели похода - Москве через Белгородскую черту - сильно укрепленную оборонительную линию. Там много воинских людей, пушки. Пробиться будет трудно. По Волге идти лучше: можно легко и быстро передвигаться и получить выигрыш во времени при неизбежном столкновении с царскими войсками. Но что думает сам атаман? Разин высказывается за Волгу. И тут же со всех сторон раздается: «Любо! Любо!» Этими криками круг одобряет атаманово решение. Итак, восставшие выбрали волжский путь похода к Москве.
Но Разин не отказался и от возможности поднять Слободскую Украину. Он послал туда отряд Я. Гаврилова в 2-3 тыс. человек, оснащенный пушками и порохом. С ним же было отправлено на Дон 40 тыс. деньгами. В Кагальник Разин направил своего брата Фрола, который переправил в верховские городки обоз со «многою рухлядью» и продовольствием. Предполагалось, [49] что отряд Фрола будет продвигаться на север вверх по Дону. Таким образом была бы реализована идея движения двух войск в центр страны: по Волге и по пути, проложенному ранее В. Усом.
Летом 1670 г. к Разину по пути его следования переходили один за другим города и населенные пункты. Жители Саратова встретили повстанцев хлебом-солью. Население Самары при приближении разинского войска открыло ворота города, городская беднота и значительная часть стрельцов отказались повиноваться воеводе, начальным и приказным людям. Огнем Крестьянской войны занялось Среднее Поволжье, пламя восстания бушевало на обширной территории западнее Волги вплоть до Оки, угрожая центральным уездам страны.
После Самары разинцы вступили в недавно освоенные земледельческие районы. Тут были крупные вотчинные владения, где почти ежедневно работали на барщине крестьяне разных национальностей: русские, татары, мордва, башкиры, чуваши. В хозяйстве крупного землевладельца крестьянину приходилось платить трудом и продуктами за пашню, сенные покосы, рыбные ловли, мельницы, амбары, лавки. На «столовый обиход» боярину крестьянская семья должна была выделять баранов, свиней, гусей, кур, индеек, сыр, сметану, яйца, рыбу и т. д. И это далеко не полный перечень повинностей и податей, которые нес крестьянин в пользу феодала! Стоило крестьянину в чем-либо провиниться, ему тотчас приходилось иметь дело с господским приказчиком. Тот, чуть что, пускал в ход тяжелую плеть. Крестьян подвергали жестоким наказаниям, даже «не сыскав вины». Ретивый приказчик, стремясь выслужиться перед хозяином, сек направо и налево, не смущаясь, если в своем усердии вышибал глаз или еще как-то калечил человека. Притеснения и обиды терпели монастырские крестьяне. Церковь была не только крупным, но и жестоким землевладельцем. Высокая плотность крестьянского населения делала эту территорию при приближении войска Разина взрывоопасной. С нетерпением и надеждой ждали крестьяне своего избавителя Степана Тимофеевича Разина, народная молва о котором обошла уже всю Россию.
Успешный поход разинцев вверх по Волге летом 1670 г. привел не только к падению важнейших городов на Волжской артерии, но и к распространению восстания в Среднем Поволжье, Тамбовском крае. Волны [50] движения ощущались в Подмосковье и даже в Поморье. Если его застрельщиками были показаченные беглые крестьяне, «голутвенные» казаки, «гулящие люди» и бурлаки, то теперь основную массу повстанцев (современники называли даже цифру в 200 тыс. человек, но численность войска была очень подвижной) составляли крепостные крестьяне и служилые приборные люди (стрельцы, пушкари и др.). В восстании приняли участие представители нерусских народов Поволжья: чуваши, башкиры, мордва, татары, марийцы.
Материалы 4-томного сборника документов «Крестьянская война под предводительством Степана Разина» дают основание полагать, что повстанческое движение не было только периферийным. Еще летом 1666 г., во время похода Василия Уса, оно захватывало районы, близко расположенные к Москве. Население Тульско-Воронежских уездов мгновенно откликнулось на выступление Уса, что придало ему окраску антиправительственного и противокрепостнического движения. Не остались равнодушными к смелому походу казачьего атамана и жители Москвы, в особенности холопы - самая бесправная часть населения столицы.
Летом 1670 г. правительство царя Алексея Михайловича устроило в Москве смотр 60-тысячного дворянского войска. Систематически проводились показательные казни повстанцев. Но, несмотря на эти устрашающие меры, простые москвичи ждали прихода войска Разина и открыто заявляли об этом.
Из мест, близких к Москве, особенно активно действовали отряды под Коломной. В отписке коломенского воеводы В. Извольского в Разрядный приказ говорилось: «...в Коломенском уезде воры многие, и за теми ворами московские стрельцы в посылках бывают безпрестани». И далее: «И воры сысканы на Коломне и в Коломенском уезде многие, и за их злые и богомерские дела те воры по твоему, великого государя, указу казнены смертными и иными розличными казньми, хто чево по своим винам довелся по указным статьям»[28].
Таким образом, вооруженные отряды повстанцев действовали в радиусе 80-100 км от Москвы и с ними вели борьбу правительственные войска.
В соседних Рязанских краях центром восстания стал небольшой городок на реке Мокше - Кадом, где действовал отряд саранского «тюремного сидельца» Федора Сидорова. После бегства воеводы Дмитрия Аристова кадомские повстанцы поставили во главе города посадского [51] человека Карпа Емельянова Абрамова, городским атаманом - Абрама Федотова, избрали сотников, полусотников и др. Восставшие уничтожили все крепостные и долговые акты, открыли тюрьмы и выпустили на свободу узников, а казну, имущество воеводы, купцов и дворян «подуванили», т. е. поделили. О социальной направленности этих разделов свидетельствуют следующие слова из расспросных речей дворянина Невежина: «А ездя-де они, воровские казаки, по уездам, рубят помещиков и вотчинников, за которыми крестьяне, а чорных-де людей, крестьян и боярских людей, и Козаков и иных чинов служилых людей никово не рубят и не грабят»[29].
Грозную силу представляли отряды рязанских крестьян: Чирка из села Острогожского, Степана Белоуса и других, громившие помещичьи гнезда. Движение в этом районе было подавлено карателями лишь в декабре 1670 г.
Начался следующий, решающий этап Крестьянской войны, которая после взятия разницами Астрахани и других поволжских городов осенью 1670 г. широкой волной разлилась по центральной части Восточно-Европейской равнины.
Под стать возглавленному им движению становится и С. Т. Разин. Он в самом расцвете человеческих сил. Лихость и импульсивность, свойственные ему в молодости, теперь, в зрелые годы, не так довлеют в его натуре. От его действий и решений исходит спокойная сила. Во всем его внешнем и внутреннем облике чувствуется уверенность, надежность. Это человек, способный обуздать, когда надо, свой буйный характер, подчинить его железной воле. Он умудрен опытом зрелости, знанием жизни, умением разбираться в людях и быстро оценивать, кто чего стоит. В своих воззваниях, которые сотнями расходились по стране, он умел сказать главное, достать до сердца, окрылить и обнадежить. Красноречия ему было не занимать.
Из «прелестных грамот» Разина сохранилось всего несколько. Для того чтобы искоренить в народе память о его заступнике, правительство распорядилось сыскать и уничтожить всю повстанческую документацию. И все же проникновенное слово С. Т. Разина дошло до нас: «Грамота от Степана Тимофеевича от Разина. Пишет Вам Степан Тимофеевич всей черни. Хто хочет богу да государю служить, да и великому войску, да и Степану Тимофеевичи), и я выслал казаков, и вам бы заодно [52] изменников вывадить и мирских кравапивцев вывалить. И мои казаки, како промысь (промысел. - Авт.) станут чинить, и вам бы итить к ним в совет, и кабальный и апальныя шли бы в полк к моим казакам»[30].
В этой грамоте нашел яркое выражение и наивный монархизм восставших, и их религиозные иллюзии. Однако на первом плане в «прелестном письме» - социальные, классовые мотивы. Упоминание о боге преследует цель убедить религиозное крестьянство в том, что действия восставших и их предводителя угодны богу, не противоречат христианской вере. Подобным образом в другой грамоте Разин учитывает религиозные настроения исповедующего ислам татарского населения Казани, когда призывает его поддержать восстание: «Буди вам ведомо, казанским посадцким бусурманом и абызом (священнослужителям. - Авт.) начальным, которые мечеть держат, бусурманским веродержцам... для бога и пророка и для государя и для войска быть вам заодно...»[31]
Призыв к единению сил, обращенный к людям разных вероисповеданий и национальностей, характерен для многих «прелестных писем» С. Т. Разина. Например, в город Цивильск от его имени и с его печатью была послана «память», адресованная русскому, татарскому, чувашскому и мордовскому населению города и уезда с призывом не ходить «в осаду», т. е. не оборонять Цивильск против разинцев. В воззваниях предусматривался даже переход на сторону повстанцев некоторых русских и нерусских дворян. В этом случае предписывалось их «ничем не тронуть и домов их не разорять». Таким образом, судя по «прелестным письмам», С. Т. Разин в своих призывах проявлял определенную гибкость, стремясь вовлечь в повстанческие ряды не только угнетенный люд, но и всех недовольных и обиженных вплоть до представителей дворянства, если они готовы были искать управу на «худых» бояр и воевод вместе с поднявшимися на борьбу народными массами.
Просто, доходчиво, выразительно обращался Разин к народу. На голландца Я. Стрейса разинские воззвания произвели столь сильное впечатление, что он посчитал необходимым привести содержание одного из них в своих записках: «За дело, братцы! Ныне отомстите тиранам, которые до сих пор держали вас в неволе хуже, чем турки или язычники. Я пришел дать всем вам свободу и избавление, вы будете моими братьями и детьми, и вам будет так хорошо, как и мне, будьте [53] только мужественны и оставайтесь верны»[32]. Разин высоко ставил силу свободного слова, хорошо понимал его значение. Не случайно в одной из старинных пословиц оно метко приравнено к оружию восставших крестьян- рогатине: «Холопье слово - что рогатина».
Сегодня «прелестные письма» Разина - это памятник идеологии восставшего крестьянства. Три века назад они поднимали на борьбу, звали к активному социальному протесту. В них идейный вдохновитель повстанцев Степан Тимофеевич Разин воплотил мысли и чаяния угнетенных. В гневных словах разинских воззваний народ находил отклик на свои беды и невзгоды, на свою вековую боль и невыносимую жизнь. «Нашелся человек, услышавший наши жалобы и стоны!» - с надеждой думали крестьяне, обсуждая всем миром привезенный посланцем Разина «Лист». «Хватит терпеть тычки и побои! Пошли к батюшке Степану Тимофеевичу»,- решали стрельцы под впечатлением «прелестного письма» и отправлялись к Разину. Воззвания повстанческого предводителя брали за живое, побуждали к действию десятки, сотни тысяч людей. Они изложены в свободной форме, ярким, понятным большинству простых людей языком и выигрышно отличались от многочисленных «увещевательных» обращений к народу властей и православной церкви, которые писались по строго определенному образцу, содержали привычные в бюрократической переписке формулировки, смысл которых не сразу мог уяснить не только темный, забитый крестьянин, но и сведущий в грамоте посадский человек.
В то же время в разинских «прелестных письмах» очень смутно и невнятно говорится о конечной цели начатого грандиозного похода за утраченной волей. Прав В. И. Буганов, утверждая, что у Разина на первом плане лозунги расправы с классовым врагом, а общественное устройство, которое могло явиться результатом победы восстания, этот великий бунтарь представлял куда менее отчетливо. Он мыслил себя чем-то вроде атамана большой «казацкой республики»[33].
С. Т. Разин не воспользовался обычной формой самозванчества и не объявил себя даже близким к «царскому кореню». Однако широкое распространение в народе получили слухи о том, что среди разинцев находились царевич Алексей Алексеевич и опальный патриарх Никон. Мотив защиты «царевича Алексея» - законного наследника государя - и безвинно пострадавшего от бояр за «правду» Никона, призыв постоять за того [54] и другого и молить за них бога присутствуют и в «прелестных письмах» С. Т. Разина[34].
Голландец Б. Койэт в своем сочинении о России приводит сведения о том, что в войске С. Т. Разина шло два судна. Одно было покрыто красным, другое - черным бархатом. На первом якобы плыл «царевич Алексей», на втором - «патриарх Никон». Этот факт находит подтверждение и в русских источниках, где сообщается, что и «царевич», и «Никон» содержались восставшими в глубокой тайне, но после взятия разницам и Нижнего Новгорода их должны были показать народу. Есть предположение, что роль «царевича» играл сын кабардинского мурзы молодой князь Андрей Камбулатович Черкасский, попавший к повстанцам в плен. Разинцы крестили юношу, обучили его грамоте и, по-видимому, относились к нему вполне гуманно. По другой версии, выдвинутой еще С. М. Соловьевым, «царевича» изображал видный разинский атаман Максим Осипов. Вполне возможно и то, что красный струг, на котором якобы находился «царевич», шел пустой, как и черный - плавучая обитель «патриарха Никона». Впрочем, в красном струге, вероятно, кто-то все же был, так как упомянутый Койэт писал, что присутствовал в Москве при казни «молодого человека, которого... Разин выдавал за старшего царевича - Нечая»[35].
Зачем потребовалось Разину прибегать к театрализованному представлению с задрапированными в разные цвета судами и окружать это лицедейство тайной?
Со стороны Разина эта мистификация была, по-видимому, данью традиции и идеям «наивного монархизма», прочно жившим в народных массах. Н. Я. Эйдельман правомерно связывает природу этого исторического явления с особой ролью царской власти при объединении Руси и ее освобождении от ордынского ига. «Эта роль, - пишет Эйдельман, - заключалась в том, что на определенных исторических этапах монарх (московский князь, царь) возглавлял общенародное дело и становился не только вождем феодальным, но и героем национальным... Идея высшей царской справедливости постоянно, а не только при взрывах крестьянских войн присутствовала в российском народном сознании»[36].
Повстанческий предводитель хорошо знал психологию своих современников. Он понимал, что возглавленное им движение нуждается в традиционной политической санкции, должно быть освящено церковью. Поэтому [55] Разин, несмотря на свою огромную популярность в народе, и обращается к авторитету «царевича Алексея» и вводит в круг своих покровителей и единомышленников еще и патриарха Никона. Имена царевича Алексея и патриарха Никона становятся, таким образом, идеологическим знаменем восстания, дополнительным импульсом, воздействующим на народные массы и побуждающим их вставать в разинские ряды.
К. В. Чистов верно указывает, что «царевич Алексей Алексеевич» и «патриарх Никон» своим присутствием как бы узаконивали восстание[37].
Что касается Никона, то взоры народные с надеждой обращались на него по разным причинам. Бывший глава русской церкви - фигура во многом не традиционная. Выходец из семьи мордовских крестьян (его имя в миру - Никита Минов), он стал высшим церковным иерархом. Этот невиданный взлет, другие подробности биографии патриарха были хорошо известны. В глазах народа лишенный патриаршего сана Никон был жертвой боярских козней и пострадал якобы за то, что хотел вступиться за бедный люд, нужды и обиды которого он хорошо знал. Делая ставку на имя Никона, С. Т. Разин, бесспорно, учитывал эти настроения в массах.
В обращении Разина к «царевичу Алексею» и «Никону» есть еще один оттенок. Выступая защитником всех притесняемых, несправедливо обиженных, Разин как бы берет под свою защиту и «вынужденного скрываться» престолонаследника, и опального патриарха. Зная, что в народе ходил слух, будто обоих извели злые бояре, атаман объявил о том, что они идут в его войске, и тем самым провозгласил себя их спасителем.
О том, что усилия С. Т. Разина по распространению слухов о пребывании в его стане «царевича Алексея» и бывшего патриарха возымели желанное действие, можно судить по реакции властей.
В октябре 1670 г. в грамоте Приказа Казанского дворца всем крестьянам и служилым людям объявлялось, что Степан Разин «лжет... на соблазн незнающим людям», утверждая в «прелестных письмах», «будто... благоверный царевич и великий князь Алексей Алексеевич ныне жив и будто по... государеву указу идет с низу Волгою к Казани и под Москву». Правительство было вынуждено в официальном порядке сообщить подробности смерти и похорон старшего сына царствующего монарха: царевич умер в Москве «в... государских хоромах» [56] 17 января 1670 г. после полудня в присутствии Алексея Михайловича, «тело ево погребено на Москве в соборной церкви Архистратига божия Михаила... при великом государе и при всем народе...». Чтобы совсем развеять посеянные «прелестными письмами» сомнения, правительство даже идет на то, что обязывает прибыть в столицу представителей «городов и мест». Вероятно, им должны были показать могилу царевича Алексея и устроить встречу с москвичами - очевидцами похорон[38].
Но легенда о «царевиче Алексее», которую умело использовал С. Т. Разин, уже пустила в народе глубокие корни. Находились люди, клявшиеся, что собственными глазами видели Нечая. Этим символическим прозвищем, означающим боевой клич (призыв действовать быстро и споро) и имеющим смысл «неожиданный» («пришедший скорее, чем ждали»), разницы называли «царевича». В Смоленске был схвачен человек, уверявший, что он не только видел «царевича», но и разговаривал с ним. Свои показания он повторил под пыткой и даже на виселице. А в Москве осенью 1671 г. объявился некий странник, называвший себя царевичем Алексеем. Неизвестный оказался приемным сыном новгородского дворянина А. К. Клеопина - Иваном. В его намерения входило по примеру Лжедмитрия I добраться до Польши и искать там заступничества и поддержки. Поскольку выяснилось, что пойманный Ивашка «умоврежен», правительство без долгих проволочек распорядилось казнить его и тем пресечь вредные толки в столице, виной которых был И. Клеопин[39].
К сообщению в разинских грамотах о переходе на сторону повстанцев бывшего патриарха Никона власти подошли со всей серьезностью. Никону «на Белоозере в Ферапонтовой монастыре», куда он был сослан, учинили подробный допрос, и только после этого правительство убедилось в необоснованности своих подозрений. Однако само отношение царской администрации к вопросу о связях Никона с разницами показывает, что она вполне допускала такую возможность. К тому же выяснилось, что С. Т. Разин действительно предпринял попытку установить контакт с опальным патриархом, но последний отказался пойти на сближение[40].
Стремление боярской Москвы разоблачить заявления Разина о том, что «царевич Алексей» и «патриарх Никон» с ним заодно, старания уличить предводителя восставших во лжи не привели к сколько-нибудь заметным результатам: люди верят в то, во что хотят [57] верить. Но если правительственные грамоты не оказывали должного, вразумляющего воздействия на народные низы, то разинские «прелестные письма», по-прежнему включавшие сведения о Нечае и Никоне, продолжали волновать умы и будоражить воображение масс.
Особенно много «прелестных писем» разошлось по селам и деревням, городам и торговым местечкам из-под осажденного С. Т. Разиным Симбирска.
Хотя столбовой дорогой повстанцев была Волга, на просторах Европейской России возникали повстанческие отряды и целые армии. Повсюду имя Разина подымало огромные массы: крепостных крестьян, холопов, посадских людей, служилых по прибору, ярыжек и «гулящих людей». В ряды повстанцев вливались также нерусские народы Поволжья, а среди них и попутчики из местных феодалов. Однако в целом размежевание классовых сил шло более определенно, чем в период первой Крестьянской войны начала XVII в.: русские дворяне не только не проявляли фрондерских настроений, но без колебаний выступали против повстанцев и составляли основные силы карателей.
К Симбирску повстанческое войско подошло в начале сентября 1670 г. До октября Разин направил в города и остроги по Симбирской черте, в верховьях Волги и за Волгой множество «прелестных писем», призывая в них «переводить и уничтожать до смерти» дворян, городовых воевод и приказных людей. Отряды во главе с ближайшими сподвижниками Разина - М. Осиповым, М. Харитоновым, В. Федоровым устремлялись из-под Симбирска в разных направлениях. Население встречало их с ликованием. Тяга к воле была так неудержима, а личность Разина - столь популярна, что в самое короткое время в состоянии неповиновения властям оказались огромные массы людей. Восставшие громили поместья и вотчины, расправлялись с ненавистными крепостниками, изгоняли и казнили воевод и их пособников, уничтожали крепостнические документы, устанавливали свои порядки с выборными гражданскими и военными властями. Их привлекала к разницам идея равенства, которая являлась, по словам В. И. Ленина, «самой революционной для крестьянского движения идеей»[41].
Для Разина овладение Симбирском - сильнейшей крепостью Среднего Поволжья, ключом к центру России с его развитым крепостническим землевладением и [58] большим крестьянским населением - значило очень много. Отсюда открывался путь в глубинные районы страны, в значительной степени охваченные крестьянским движением на Казань и Москву. В боярской Москве хорошо понимали, что потеря Симбирска невосполнима и повлечет за собой трудно предсказуемые последствия. Поэтому правительство лихорадочно стягивало в район Симбирской укрепленной линии все новые и новые войска.
Осада разницами Симбирска - высшая точка и наиболее драматичный момент второй Крестьянской войны, ее апогей. Сражение за Симбирск длилось почти месяц. Именно в тот момент от повстанцев потребовалась максимальная мобилизация сил, ведь всколыхнулась и была втянута в движение колоссальная масса крестьянства. И во многом именно тогда решалась судьба Крестьянской войны.
Симбирск оборонял родственник царя воевода И. Б. Милославский с воинским гарнизоном до 4 тыс. человек. Ему на помощь спешило из Саранска регулярное войско полкового воеводы Ю. Н. Барятинского.
В первых столкновениях с царскими ратными силами инициатива была на стороне восставших. Разин сумел создать видимость, что его войско сосредоточено в 3 км ниже Симбирска. Под покровом ночи он незаметно и неожиданно для противника обошел город с севера, перебросил свои отряды к подошве «венца» - горы, на которой располагался Симбирск, и отсюда развернул наступление на острог и посад. В ожесточенном и длительном бою с подоспевшими полками Барятинского разницы овладели посадом и острогом - первой оборонительной линией. В своей отписке царю полковой воевода указывал на сочувствие и помощь жителей города разницам: «На катером месте стояли синбирены, против тех прясел воры и пришли; и стреляли синбирцы по них пыжами и в острог впустили»[42]. Восставшие отбили у полкового воеводы обоз с платьем и запасами, захватили 300 человек пленных.
Искусно повел Разин и осаду Малого города - симбирского кремля. В ходе четырех штурмов он пытался зажечь деревянные крепостные стены, чтобы огонь перекинулся внутрь и вызвал пожар. Для этого повстанцы подкатывали к кремлю телеги с зажженным сеном, метали горящий хворост и дрова. Особенно тщательно готовился третий штурм. Разин распорядился возвести вровень со стеной земляной вал, с которого по деревянным [59] мосткам осаждавшие пытались проникнуть в Малый город. Разницы забрасывали кремль зажигательными «снарядами» - пропитанными смолой и подожженными поленьями и драницами. Но оборонявшиеся, чтобы не занялись пламенем крепостные стены, покрыли их парусами и то и дело поливали водой. Влажная и плотная материя препятствовала распространению огня. Противник чувствовал себя неуязвимым.
Осада кремля не сводилась только к усилиям повстанцев поджечь его, к пассивному выжиданию. Разину, с юных лет приобщившемуся к военному делу, хорошо была известна пословица «Стояньем города не взять». Под его командованием повстанцы предприняли, много атак на кремль, но усилия их были тщетны - третий штурм был отбит с тяжелыми для осаждавших потерями.
Исход сражения за Симбирск решился в первых числах октября. Была распутица. Шли затяжные осенние дожди. Было ветрено, холодно. Сырость пронизывала до костей. А осада Симбирска затянулась. Месячное пребывание под Симбирском было тактическим просчетом Разина, поскольку дало возможность царским воеводам собрать силы для наступления. Но овладение им Разин считал делом чести для себя. Еще не было случая, чтобы атаман вернулся ни с чем из-под стен города, который он задумал взять.
Пополнивший свои полки за счет подкреплений Барятинский встал лагерем на реке Свияге в 2 верстах от города и ждал удобного момента, чтобы ударить по разницам и соединиться с Милославским. Предупреждая этот замысел, Разин во главе отряда конных казаков первым атаковал неприятеля. Завязался яростный бой. Донская конница вначале потеснила кавалерию Барятинского, но царская артиллерия и шквальный ружейный огонь опрокинули восставших. Сам Разин, находясь в гуще боя, получил в этой схватке два ранения (саблей в голову и из пищали в ногу) и чуть не попал в плен. С тяжело раненным атаманом на руках разницы отступили под защиту стен острога.
Казалось бы, поражение, большие потери, серьезное ранение должны были заставить Разина до поры до времени воздержаться от дальнейших боевых действий и тем более от нового штурма симбирского кремля. Но не таков был Разин. Как и многие донцы, он привык спокойно воспринимать победы и поражения. Успех не кружил ему голову, неблагоприятный исход [60] боя не приводил в отчаяние. На Дону считалось, что военная удача переменчива. Что касается полученных ранений, то Разин не счел их основательной причиной для прекращения затяжного поединка с царской ратью под Симбирском. Казаки привыкли пренебрежительно относиться к ранам, считая их в военных условиях делом обычным и неизбежным. Известна даже старинная поговорка: «На казаке как на собаке раны быстро затягиваются». И Разин, истекая кровью, временами теряя сознание, приказал предпринять еще один штурм Малого города. Но это последнее сражение под Симбирском обернулось разгромом казацко-крестьянского войска.
Сам Разин не мог руководить боем, что, конечно, сказалось на ходе событий. Возглавившие штурм разинские атаманы при всей своей опытности не разгадали неожиданный тактический маневр, к которому прибег Барятинский. Он послал в обход разницам отряд полковника Чубарова, который своей неожиданной и шумной атакой должен был создать впечатление о подходе свежих военных сил на подмогу царским воеводам. Восставшие так и расценили внезапное появление у них в тылу бряцающих оружием и палящих из мушкетов ратников. Началась паника. Повстанческие атаманы, опасаясь, что в результате окружения будет отрезан путь к Волге, где стояли струги, спасая находившегося в забытьи Разина, поспешили к реке и отплыли вниз по Волге. Устремилась к Волге и основная масса повстанцев, но это было не отступление, а беспорядочное бегство. Лишь части восставших удалось скрыться по воде на лодках и стругах, рассеяться по лесам. Многие погибли в неравной схватке с царскими карателями, сотни оттесненных к реке людей утонули, те же, кто попал в плен, были незамедлительно преданы мучительной казни.
По Волге для устрашения непокорных плыли плоты с виселицами, где по двое, а то и по четверо раскачивались трупы казненных восставших. Еще более жуткое зрелище представляли собой установленные на плотах столбы с повешенными за ребро. Они тоже медленно плыли по течению, а на железных крючьях корчились в страшных муках еще живые люди. Среди тех, кого каратели предали чудовищной расправе, было много раненых - это не остановило царских палачей: пусть все видят, что, надет всякого, кто осмелится учинить мятеж; пусть все узнают, какие истязания придется [61] им выдержать, - тогда неповадно будет бунтовать.
Второй поход Степана Разина на Волгу окончился поражением, но оно при всей его сокрушительности, при всей серьезности последствий не бросает тень на славное имя повстанческого предводителя. Оценивая действия С. Т. Разина в 1670-1671 гг., нельзя не признать их правомерность в тех исторических условиях.
Готовясь к штурму симбирского кремля, Разин много сил отдавал организации связи со всеми очагами восстания - Доном, Астраханью, Царицыном, Слободской Украиной, городами Белгородской укрепленной линии, Тамбовщиной. Несмотря на то что для приступа к тщательно подготовленному к обороне симбирскому кремлю нужны были значительные силы и как можно больше сведущих в военном деле людей, Разин посылал своих ближайших и наиболее опытных соратников поднимать на восстание население российских городов и уездов. Он делал это не потому, что не понимал всей серьезности ситуации под стенами Симбирска, а потому, что постоянно стремился слить воедино разрозненные, изолированные друг от друга очаги восстания.
Разин стремился найти союзников, пытался склонить на свою сторону запорожских казаков. Опасность, исходившая от калмыков, ногайцев, крымских татар, заставляла его вступать с ними в переговоры и налаживать приемлемые взаимоотношения, в которых были заинтересованы повстанцы.
Успехов и побед Разин нередко добивался не столько оружием и военной силой, сколько призывами, рассылая по городам и селам «прелестные письма». Это позволяло ему избегать напрасного кровопролития, ненужных жертв. Он безошибочно делал ставку на сочувствие местных жителей, на поддержку стрельцов, и ему сдавали города и крепости, встречали его хлебом-солью, с крестами и иконами.
Разин хорошо понимал, что главная сила ведомой им крестьянской массы - в ее устрашающей численности. Поэтому идти «в Русь», на Москву, он намечает ранней осенью, когда закончен сбор урожая и многие тысячи крестьянских рук, освободившихся от земледельческого труда, могут взяться за оружие.
Не вина, а беда Разина, что под Симбирском он потерпел поражение. В сражении за Симбирск он применил весь испытанный арсенал казацкой военной тактики: дерзость, внезапность и молниеносность действий, смелость и наступательность, использовал многое [62] из того, что перенял у врага. Ведя крепостную войну, упорно обороняя или атакуя укрепленные города, Разин, следуя тактическим приемам правительственных войск, избегал полевых (на открытой местности) сражений. Если же передовые части восставших внезапно сталкивались с противником в «поле», пешее крестьянское воинство укрывалось за обозом или гуляй-городом - распространенным у казаков подвижным прикрытием из поставленных на колеса или полозья дощатых щитов с отверстиями для огнестрельного оружия - пищалей, мушкетов и т. п. Конница же в этот момент стремительно обрушивалась на неприятеля сплошной лавиной. Если враг выдерживал удар и сам переходил к атаке, конница отступала и всю тяжесть боя принимала на себя пехота.
Одна из главных причин симбирской катастрофы - отсутствие в повстанческом войске постоянного состава. Стабильным в разинской армии оставалось только ядро из казаков и стрельцов, многочисленные же крестьянские отряды, составлявшие основную массу восставших, то и дело приходили и уходили. Военного опыта у них не было, и за тот срок, что находились они в рядах разинцев, накопить его они не успевали. Это воинство Разина было вооружено вилами, топорами, кистенями, рогатинами и дубьем. Хотя в одном из документов отмечается, что «день и ночь безпрестанно» в симбирских кузнях изготовляли бердыши, все равно их не хватало.
Между тем повстанцы имели дело с прекрасно вооруженными и обученными отрядами, с опытными в военных делах солдатами «иноземного строя». Возглавляли царские рати не раз блиставшие своим полководческим искусством военачальники. Ударной силой царских полков была артиллерия, а у разинцев если и оказывались пушки, то не хватало пушкарей.
Были ли у Разина просчеты? Да, были. Их и не могло не быть в условиях стихийного народного подъема, когда из-за стремительной смены обстановки приходилось менять только что принятое решение, когда избранное вчера направление движения главного войска сегодня уже теряло смысл и нужно было в сжатые сроки решать, куда же двигаться теперь. Однако масштабность личности Степана Разина со всей отчетливостью проступает именно в таких экстремальных ситуациях.
В самые тяжелые, переломные моменты Крестьянской [63] войны Разин не пытается уйти в сторону, сложить с себя ответственность за судьбы людей, которые поверили ему и пошли за ним. Импульсивные, непредсказуемые перепады народного движения, постоянный приток и отток крестьян, нехватка и разнотипность оружия и многие другие обстоятельства ежедневно ставили перед Разиным множество непростых проблем. Ему приходилось считаться с настроениями тех казаков, которые думали, что новый поход на Волгу такой же поход «за зипунами», как прежний, и рвались поживиться за счет богатеев - бояр, «купчин» и торговых людей. Он должен был удовлетворить интересы и запросы широких социальных низов населения - людей разных национальностей, разной веры, неодинакового достатка, видевших в нем, Разине, высшего носителя справедливости и правды. И он стремился не обмануть ожиданий измаявшихся от гнета и бесправия народных масс. Возглавив поход за утраченной волей, он делал все возможное, чтобы вернуть ее простому народу, положить конец его рабскому положению.
Вторая Крестьянская война в России - это череда скоротечных и устойчивых успехов, побед, временных и затяжных неудач и поражений восставших. После сокрушительных и, казалось бы, непоправимых ударов противника повстанцы вдруг в невиданно короткий срок обретают силы и вновь угрожают царскому войску. И наоборот, после победоносного похода от Астрахани вверх по Волге внезапно следует катастрофа под Симбирском.
Диалектику классовой борьбы той поры прекрасно передал в своей «Истории Пугачевского бунта» А. С. Пушкин: «Пугачев бежал, но бегство его казалось нашествием». Эта пушкинская формула многое объясняет и в событиях в России третьей четверги XVII столетия: разбитое крестьянское воинство отступало, мгновенно обрастая новыми отрядами, и таким образом вскоре возрождалось и становилось боеспособным. Разгром разинцев под Симбирском не означал конца движения. Крестьянская война еще шла на подъем. Тяжело раненный С. Т. Разин едет на родной Дон лечиться и собирать силы для нового выступления, а его верные соратники, слава которых уже гремит на Волге, в сентябре и октябре 1670 г. во главе повстанческих отрядов ведут активные боевые действия в Среднем Поволжье. [64]
[1] Стрейс Я. Три путешествия. С. 200.
[2] Там же.
[3] Сб. док. Т. I. № 107, С. 159; № 109. С. 160-161; № 112. С. 164.
[4] Там же. № 112. С. 165.
[5] См.: Маньков А. Г. Круги в разинском войске и вопрос о путях и цели его движения // Крестьянство и классовая борьба в феодальной России. Л., 1967; Сб. док. Т. I. № 110. С. 162.
[6] См.: Степанов И. В. Крестьянская война в России. Т. II. Ч. 1. С. 21.
[7] Сб. док. Т. I. № 184. С. 253.
[8] Там же. С. 279; № 183. С. 251.
[9] Там же. № 171. С. 235; № 184. С. 254.
[10] Там же. № 171. С. 237.
[11] См.: Записки иностранцев... С. 49.
[12] Там же. С. 50, 51.
[13] Сб. док. Т. I. № 157. С. 220.
[14] См.: Степанов И. В. Отход населения на заработки в Поволжье в XVII в. // Учен. зап. ЛГУ. № 112. Л., 1949. Сер. ист. наук. Вып. 14. С. 139.
[15] Астраханский сборник. Вып. 1. Астрахань, 1895. С. 78.
[16] ПСРЛ. Т. 31: Летописцы последней четверти XVII в. М., 1968.
[17] См.: Барсуков А. Списки городовых воевод. СПб., 1902. С. 11; Акты исторические. Т. 4. СПб., 1842. № 202 [IV].
[18] См.: Смирнов И. И., Маньков А. Г., Подъяпольская Е. П., Мавродин В. В. Крестьянские войны в России XVII-XVIII вв. С. 127.
[19] См.: Стрейс Я. Три путешествия. С. 203.
[20] См. там же.
[21] См.: Материалы для истории возмущения Стеньки Разина (далее: Материалы...) / Сост. А. Попов. М., 1857. С. 250.
[22] Сб. док. Т. I. № 184. С. 256; Материалы... С. 251.
[23] Стрейс Я. Три путешествия. С. 358.
[24] Сб. док. Т. II. Ч. I. № 12. С. 19.
[25] Материалы... С. 253.
[26] См.: Маньков А. Г. Людвиг Фабрициус о Крестьянской войне под предводительством С. Разина // Вопросы истории. 1966. № 5. С. 105.
[27] См.: Записки иностранцев... С. 108.
[28] Сб. док. Т. II. Ч. II. № 141. С. 184.
[29] Там же. Ч. I. № 92. С. 109.
[30] Там же. № 53. С. 65.
[31] Там же. № 38. С. 52.
[32] Стрейс Я. Три путешествия. С. 204.
[33] См.: Буганов В. И. Степан Разин // История: Научно-популярные очерки. С. 11.
[34] Сб. док. Т. II. Ч. I. № 83. С. 101; № 92. С. 109.
[35] См.: Койэт Б. Посольство Конрада фан Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу. СПб., 1900. С. 453- 454, 446; Сб. док. Т. II. Ч. I. № 124. С. 149; Чистякова Е. В. Степан Тимофеевич Разин // Вопросы истерии. 1971. С. 141; Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. VI. Т. 11. М., 1961. С. 310.
[36] Эйдельман Н. Я. Грань веков. М., 1982. С. 36.
[37] См.: Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды. М., 1967. С. 84.
[38] Сб. док. Т. II. Ч. I. № 171. С. 203-204.
[39] См.: Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. VII. С. 133-134.
[40] См.: Сб. док. Т. III. № 81. С. 86; № 288. С. 355-357; № 290. С. 358-359; Дело о патриархе Никоне. СПб., 1897. С. 345, 346, 369, 447.
[41] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 15. С. 226-227.
[42] Сб. док. Т. II. Ч. I. № 41. С. 54.