Итак, пора, вероятно, закругляться. Мне никогда не нравилось, как говорят у нас в Сальвадоре, «безраздельно владеть гитарой». К тому же я не могу здесь излить всю душу, ибо, как бы мне того ни хотелось, есть вещи, о которых я не могу говорить во всеуслышание. Это касается прежде всего событий моей жизни последних лет. После моей смерти, однако, о них будет кому порассказать и написать.

Когда я размышляю над своей жизнью, особенно о периоде, о котором я поведал здесь в общих чертах, когда оглядываюсь назад и вспоминаю молодость, свою политическую деятельность, свои горести и радости, мною овладевает какое-то странное чувство недовольства и вместе с тем удовлетворения. Недовольства от того, что в силу ограниченности своих сил и способностей нам не удалось развернуть народную борьбу еще шире. Недовольство от своей вины за поражения, которые нанес нам враг. Удовлетворение же от того, что, несмотря на все свои слабости, мы, горстка неопытных людей, поднимали рабочий класс Сальвадора и других стран на борьбу, были пионерами революционного дела, которое неизбежно восторжествует и ознаменует собой новый этап в жизни наших стран.

Что касается личной жизни, то я ощущаю, что дело идет к развязке, хотя и надеюсь, что она оттянется еще лет на двадцать. Я чувствую себя усталым и изнуренным, бремя лет гнет меня долу. И дело вовсе не в том, что я очень стар, а в том, что каждый день я жил с полной отдачей, мне некогда было отдыхать. Не прошли бесследно и страдания и голод. Одним словом, я чувствую, что настало время уступить место другим. Я вовсе не намерен отказываться от революционной борьбы из-за того, что состарился или устал. Просто я считаю, что в силу этих причин должен занять более скромное место в организации, идущей в авангарде народной борьбы в моей стране. Я хочу уйти к массам, чтобы поделиться с ними опытом, проверенным жизнью, скромными наблюдениями старого члена партии. Отдать на благо народа Сальвадора и международного рабочего [327] класса свои последние силы вопреки всем ожиданиям классового врага.

Обстановка в Сальвадоре резко менялась и после 1925 и после 1932 года. Сегодня, как никогда, необходимо провести грань между старым и новым, между тем, что отвергнуто самой жизнью, и тем, что имеет непреходящее значение, то есть всем ценным, что накоплено за последние сорок лет революционной истории Сальвадора и что может быть использовано нами. Я изложил здесь некоторые факты и некоторым из них дал свою оценку. Однако этого недостаточно. Необходимо, чтобы партия сама тщательно проанализировала эти события, неуклонно руководствуясь при этом марксистско-ленинским учением. Только так мы можем в каждом конкретном случае определить, идем ли мы по верному пути или нет.

О себе я не говорю, но требую уважения к моим сверстникам, и лучшее, что можно для цих сделать, - это дать правильную оценку их деятельности с точки зрения времени и обстоятельств, в которых им пришлось действовать. Сальвадорским коммунистам моего поколения пришлось действовать в исторических условиях, требовавших от человека гораздо больших способностей, чем те, которыми они обладали, и все же они вели себя достойно, отстаивая дело революции, и умели мужественно принять смерть за свои идеи.

Коммунисты моего поколения формировались в обстановке полной враждебности, далекой от тех благоприятных условий, которые существуют сейчас. Они формировались в жестокой борьбе против бесчеловечного врага, против своей политической отсталости, против наивных толкований действительности, против крайних проявлений сектантства.

Коммунисты моего поколения формировались в непрерывной борьбе с самими собой, со своим невежеством и идеологической отсталостью. К сожалению, они не всегда выходили победителями в этой борьбе.

Говоря о борьбе в международном масштабе, я хочу, чтобы все запомнили раз и навсегда: наше поколение коммунистов совершенно сознательно, отдавая полный отчет в своих действиях, шло на жертвы ради оказания помощи в становлении, развитии и укреплении первого в мире государства пролетариата - славного Союза Советских Социалистических Республик, залога победы революции во всем мире.

Мы сражались против буржуазии в каждой из своих стран, стремясь помешать международному классовому врагу, международной системе империализма, объединить усилия для борьбы против родины Ленина. Буржуазия вдоволь поиздевалась над нами: она убивала, била, бросала нас в тюрьмы, обрушивалась с репрессиями на наши партии, - а Советский Союз превратился между тем в решающую силу современного мира. [328]

Каждый класс знает, как вести свою войну, и если у империализма есть своя стратегия, то у нас, пролетариев всего мира, тоже есть своя собственная. И только те, кто одурманен буржуазным националистическим угаром, видят в этом «служение интересам иностранной державы». Дело вовсе не в национальной принадлежности, не в том, кто русский и кто сальвадорец, а в классовой принадлежности, в пролетарском интернационализме, во всеобщем братстве эксплуатируемых, в сплочении их перед лицом эксплуататоров.

Когда меня расстреливали, рядом со мной не было ни Альфонсо Рочака, ни дона Рафаила Гиролы, ни дона Томаса Регаладо, будь они сто раз сальвадорцами. Со мной был русский товарищ, советский труженик, о котором нам так и не удалось ничего узнать, даже имени.

Жертвы, принесенные всеми коммунистами мира защищая СССР, вполне оправданы, и пусть мелкие буржуа и старые и новые социал-шовинисты недовольно морщат свои физиономии и насмехаются над нами. Что до меня, то они могут насмехаться и морщиться еще лет сто, если им угодно. Всемирная революция дело долгое и трудное, одному поколению оно не по плечу.

Конечно, гораздо легче кричать «Даешь всемирную революцию на этой неделе!», чем организовать партийную ячейку в районе, где проживают «девственные умы». Ценой огромных усилий нам удалось выполнить нашу задачу, смелую, дерзновенную, такую же смелую и дерзновенную, как и задача свершения революции в Латинской Америке, которую ставят перед собой сегодня наши более молодые собратья.

Я считаю, что в каждом спутнике, в каждом успешно выполненном плане экономического развития, в каждом празднике славной годовщины СССР есть также вклад и других коммунистов: сальвадорцев и гватемальцев, африканцев, французов и представителей всех других народов мира, которые сражались и отдавали свои жизни за идеалы коммунизма. И наоборот, каждая победа СССР еще больше укрепляет его мощь, которая в надлежащий момент будет использована в интересах сальвадорской, или гватемальской, или африканской революций (как это было, скажем, на Кубе) или в какой-либо иной стране мира.

Это принципиальный вопрос, который не подлежит никакому обсуждению и не зависит ни от каких тактических соображений. Механизм этой взаимосвязи прост и ясен: вчера Хо Ши Мин был оплотом солидарности с СССР в Азии, в Коммунистическом Интернационализме, на полях сражений в Индокитае, а сегодня СССР предоставляет народу Вьетнама помощь и вооружение для отражения американской агрессии.

Хулио Антонио Мелья отдал свою жизнь за идеалы коммунизма, он был поборником солидарности кубинского народа с молодой Советской республикой, которая страдала от голода [329] и сталкивалась с миллионом труднейших проблем, а сегодня СССР является самым надежным оплотом свершившейся на острове Свободы революции.

В основе продвижения вперед лежит механизм взаимной помощи и солидарности. Социализм в своих завоеваниях на международной арене не отступил ни на шаг. Постепенно, но уверенно он продвигается вперед. И здесь я хотел бы отметить прежде всего ведущую роль, которую сыграл в развитии эффективной, боевой конкретной солидарности всемирного пролетариата коммунистический интернационал - III Интернационал, созданный В. И. Лениным и решительно отмежевавшийся от оппортунистов и ликвидаторов из II Интернационала. Это неоспоримый факт.

Я не могу даже представить, как сложилась бы судьба СССР в 20-30-х годах, если бы не III Интернационал. В том, что Советский Союз сумел создать базу, благодаря которой он выиграл героическую битву против нацизма и фашизма и спас человечество, есть большая заслуга Коминтерна. Боевой дух, пронизывавший героическую эпоху III Интернационала, дисциплина и высокое сознание коминтерновцев, их интернационализм и пролетарская солидарность, готовность к самопожертвованию присущи и коммунистам наших дней и проявляются с новой силой всякий раз, когда возникает такая необходимость. Примером может служить, в частности, Вьетнам.

Никто не может обвинить нас в расколе международного коммунистического движения, в притуплении революционной бдительности, в малодушии, в отходе от пролетарских позиций, в забвении революционного дела.

Совершенно очевидно также, что с усилением самих партий возрастает их самостоятельность, растет стремление к проведению независимой политики. Кроме того, международные проблемы сейчас слишком сложны, чтобы их мог решать Коммунистический Интернационал в том виде, в каком он существовал в 1930 году. Изменения, которые произошли в международном коммунистическом движении, обусловлены самой жизнью.

Вы спросите, кто я такой, чтобы всех поучать? Никто - простой, скромный старый коммунист, один из миллионов, из тех, кто не раз рисковал своей жизнью ради дела революции, ради коммунистического движения, человек, который разговаривает сейчас не с философами, а с самыми обыкновенными революционерами, простыми и честными.


На этом я и хотел бы закончить свой рассказ. Остается лишь извиниться за беспорядочность повествования и резкость выражений. У меня эта болезнь - хроническая, она неизлечима, она, как и все остальное, как и патронташ, останется при мне даже после смерти. [330]

В заключение мне хотелось бы сказать также вот о чем. Самыми яркими воспоминаниями из моей долгой жизни, о которой я здесь рассказал, являются моменты, связанные с казалось бы неотвратимой опасностью, с угрозой для жизни, после которой кажется, будто ты родился заново.

Остались в памяти и мои поездки, в частности поездка в 1930 году в СССР. Горжусь же я больше всего тем, что мне выпала честь, я бы сказал самая большая привилегия в моей жизни, бороться плечом к плечу с такими товарищами, как Агустин Фарабундо Марти - человек, ставший символом коммунистического движения в Сальвадоре. Я буду всегда вспоминать Марти и всех других товарищей, которые пали в борьбе за освобождение. Здесь мне хочется сказать не только о том, чем я горжусь, и не только о людях, к которым испытываю революционную привязанность. На прощание я хочу поведать также о том, что ненавижу, и надеюсь, что это не будет воспринято как невоспитанность.

Больше всего я ненавижу американский империализм и его приспешников в Сальвадоре - национальную олигархию, которая эксплуатирует нас и жестоко расправляется с нами. Насколько высоко я ценю людей, умеющих приходить в трудную минуту на помощь, настолько ненавижу и презираю оппортунистов, пробравшихся в наши ряды. Я ненавижу их больше, чем откровенных врагов, ибо с этими проще, они на виду. Оппортунисты хуже классовых врагов. У меня нет личных врагов, есть только враги политические. У меня, разумеется, есть свои антипатии, есть люди, которые мне не нравятся, но я, как поется в одной мексиканской песне, «не золотая монетка, чтобы всех ублажать».

Все это мелочи, которые растворяются в повседневной жизни. А вот кого я больше всего на свете любил и люблю - так это своих детей. Из всех моих детей в живых остались только Ильда Алисия, которую по воле бабушки называют Анхелитой, да мои сыновья последнего урожая: Мигелито - два года семь месяцев - и еще один, которого даже не знаю, как зовут, потому что родился он в мое отсутствие, когда я принимал участие в работе XXIII съезда КПСС.

Марию Элену мне удалось похоронить самому, а вот Оскара и Франсискито - нет, потому что умерли они, когда я находился в подполье и скрывался от преследований. Антоньита умерла в пятилетием возрасте, и тоже в мое отсутствие. Умерла в 1954 году и Берта Лиллиам, оставив мне внука. Я был тогда в Гватемале и не мог даже проститься с ней. Я не люблю вспоминать об этом, потому что тогда на глаза накатываются слезы, а плачущий старик не очень приятная картина. Признаюсь, мне трудно смириться со своей старостью, ибо, несмотря на всю суровость жизни, я всегда старался следить за собой, за своим [331] здоровьем, берег силы для Революции. То же самое я хотел бы посоветовать и молодым, ведь жизнь революционера - это постоянная борьба, которая несовместима с беспорядочной жизнью. Жизнь революционера требует умеренности во всем.

Я всегда старался быть воздержанным в своих страстях: не злоупотреблять алкоголем, не увлекаться женщинами. Да, надо следить за своим телом и поддерживать бодрость духа, поскольку политическая борьба требует крепких, закаленных нервов на многие годы. Мне удалось сохранить энергию и бодрость духа и даже в старости остаться мужчиной в полном смысле этого слова, хотя после 50 лет я тоже стал глотать пятидесятицентовые таблетки «Теститон» - некий экстракт из петуха и быка.

Усталость же, о которой я говорил раньше, совершенно иного рода, это ощущение того, что будто вся прошлая жизнь неожиданно обрушилась на тебя, словно горный обвал, придавила голову, плечи, сдавила сердце. Но эта усталость не лишает меня чувства революционной ответственности, не охлаждает пыла, не мешает бороться за осуществление моих самых светлых чаяний - социалистической революции в Сальвадоре. Я знаю, что рано или поздно социалистическая революция победит во всех странах мира. Но я хотел бы увидеть социализм у себя на родине, хотел бы пожить при социализме хотя бы недельку и, скажем, в воскресенье вечером, спокойно умереть.

<< Назад | Содержание |