После обычного вступления я заметил, что рад тому, что в Данциге не введены антисемитские законы. Г-н Форстер сказал, что еврейский вопрос в Данциге не стоит остро, однако он старался разузнать, явится ли этот вид законодательства в Германии препятствием для достижения взаимопонимания с Англией. Я ответил, что это - вредное подстрекательство, но, поскольку понятны его причины, это, вероятно, не будет абсолютным препятствием для делового соглашения. Он, по-видимому, придавал большое значение этому пункту и несколько раз возвращался к нему в дальнейшем ходе беседы.

Г-н Форстер спросил меня, бывал ли я когда-нибудь в его краю, и предложил мне побывать там. Я ответил, что если я поеду в Польшу, то я заверну в Данциг. Затем он стал настаивать на том, чтобы я поехал в Польшу через Германию, чтобы встретиться с Гитлером. Я ответил, что едва ли может быть польза от разговора между всемогущим диктатором и частным лицом, и спросил, не явятся ли август и сентябрь нездоровыми[1] месяцами для посещения Германии. Он ответил, что в Германии никто не думает о войне, что перед ними[2] стоят колоссальные социальные и культурные задачи, которые потребуют многих и многих лет для своего осуществления, что партийный съезд состоится в сентябре и что не может быть речи ни о каких инцидентах или серьезных осложнениях в это время. Когда мы еще раз вернулись к этому пункту, г-н Ное, переводчик Форстера, сказал, что ситуация сходна с 1914 г., когда никто в Германии не думал о войне, а в Англии вcе боялись войны. На это я ответил, что, к несчастью, мы оказались правы.

Г-н Форстер спросил, какие же причины имеются для войны, в ответ на что я указал на положение Чехословакии. Здесь должно быть найдено какое-то решение, и я сказал ему, что по впечатлению, вынесенному мною в результате бесед с Генлейном и Масариком, это, пожалуй, окажется возможным даже в рамках [123] чехословацкого государства. Я заверил его, что Англия и Франция приложат все усилия, чтобы уговорить пражское правительство дать свое согласие, однако он заметил на это, что влияние Москвы побудило чехословацкое правительство в последнее время вновь занять более непримиримую и беззастенчивую позицию. Форстер спросил, что произойдет, если чехи откажутся последовать советам Англии и Франции? На это я ответил: я уверен в том, что они это сделают[3]. Он заявил несколько колко, что надеется, что это скоро произойдет.

Я заметил, что я не верю, будто Германия действительно боится России, на что он ответил, что имеются точные сведения о наличии русских аэродромов в Чехословакии, с которых в течение 30 минут может быть произведен налет на Берлин. Я ответил, что, по моему мнению, было бы вполне возможно включить в общеевропейское соглашение пункт, обязывающий Англию и Францию прийти Германии на помощь всеми своими силами в случае, если бы она явилась жертвой неспровоцированного нападения со стороны России через Чехословакию или каким-либо иным образом. Он спросил, кому надлежит определять, кто является агрессором. На это я ответил, что агрессором будет считаться та нация, которая первой насильственно переступит границы другой нации.

Я сказал, что от Гитлера зависит заслужить неувядаемую славу и принести огромную пользу Германии и всему миру, избавив нас от тяготеющего над нами страха перед войной. Он сказал, что Гитлер не раз предлагал разоружиться при соответствующих мероприятиях других наций; что они сами безуспешно предпринимали попытки одностороннего разоружения и что Германия не может оставаться страной второго разряда при угрозе нападения со стороны вооруженных до зубов соседей. Я сказал, что мы во всяком случае могли бы попытаться достигнуть соглашения в отношении правил ведения воздушной войны, на что он ответил: Гитлер предлагал уничтожить бомбардировщики, но не получил никакого ответа; если надо вновь возбудить этот вопрос, то первый шаг должна была бы сделать Англия.

Я сказал: я не являюсь противником мощи Германии, и большинство англичан желает, чтобы Германия заняла свое место в качестве одной из двух или трех руководящих держав мира; мы не стали бы препятствовать и мирному постепенному росту германского торгового влияния в Дунайском бассейне, но всякая насильственная акция почти неизбежно приведет к мировой войне. Положение все ухудшается. Все страны растрачивают свои средства на вооружение. Мы построили заводы даже в Канаде, так что на третьем или на четвертом году войны мы могли бы располагать неограниченным количеством самолетов. От Гитлера зависит рассеять нависшие тучи. Мы поможем ему в этом. [124]

Г-н Форстер сказал, что он не видит никакого реального основания для конфликта между Англией и Германией; если бы только Англия и Германия договорились друг с другом, они могли бы поделить между собою весь мир. (Переводчик счел за лучшее это последнее замечание мне не переводить.)