Р о б е р т  К р о у л и  (1518 - 1588) - лондонский типограф, автор ряда социально-политических памфлетов, ожесточенный противник нарождающихся капиталистических порядков. Отрывок взят из его памфлета «Wау tо Wealth» (Путь к богатству), 1550. Впоследствии Кроули стал священником; его нападения на римскую пышность в англиканском богослужении представляют одно из первых проявлений пуританства.

---

Надо докопаться до причин мятежа. Если бы я спросил деревенского бедняка, что, по его мнению, было причиной мятежа, я заранее знаю его ответ. Он сказал бы: «Это крупные фермеры, скотоводы, богатые мясники, законники, купцы, джентльмены, рыцари, лорды, уж я не знаю еще кто, - люди, которым нет названия, ибо они трутни во всем, что приносит хоть какую-нибудь выгоду. Люди без совести, забывшие страх божий, живущие так, как будто нет бога! Люди, желающие захватить все в свои руки, люди, которые ничего не хотят [188] оставить другим, люди, которые хотели бы жить одни на земле, люди, которые никогда ничем не удовлетворятся. Жадные и ненасытные обжоры, которые хотели бы пожрать мужчин, женщин и детей, - вот кто является причиной мятежа! Они захватывают наши дома, скупают наши земли, поднимают нашу арендную плату, несправедливо взимают большие взносы и огораживают наши общинные земли. Ни обычай, ни закон или статут не могут удержать их от того, чтобы не угнетать нас до такой степени, что мы не знаем куда деваться, чтобы жить. Поэтому нужда заставляет нас подняться против них. В деревне мы не можем жить иначе, как их рабами, и должны работать до тех пор, пока наши сердца не разорвутся, и они потом воспользуются всем. А если мы пойдем в город, то и там нет для нас надежды, ибо мы слышали, что эти ненасытные звери захватили там все в свои руки. Одни купили, другие арендовали целые ряды домов, доходы с недвижимости, целые переулки, даже целые улицы, так что они взимают плату в 2, 3 и даже 4 раза больше, чем она была за последние 12 лет. Да, нет даже самой маленькой усадьбы, свободной от них. Нет поэтому других средств, как только с боя уничтожить все это, иначе нас обратят в такое же рабство; в каком находятся и французы. Эти ленивые утробы хотят пожрать все, что мы добываем тяжелым трудом в молодые годы, а когда мы станем стары и немощны, они выгонят нас просить и вымаливать милостыню, а они не дадут нам даже крох, падающих с их стола. Вот каково их сострадание к нам! Лучше поэтому было бы умереть нам, как мужчинам, чем после жалкой жизни в молодости умереть еще более жалким образом в старости»... Теперь, если бы я спросил этих ненасытных обжор, что, по их мнению, было причиной мятежа, они ответили бы мне: «Мошенники-крестьяне слишком богаты, они бесятся с жиру. Они не знают, чего им нужно, забывают всякое повиновение, презирают законы, нехотят иметь господ и желают сделать всех людей подобными себе, а все вещи общим достоянием! Они не хотят нас признавать господами того, что нам же принадлежит! Хотят указывать нам, какую ренту нам брать за наши земли! Мы не можем воспользоваться своею собственностью как можно лучше! Шутники! Они хотят снести наши парки, а наши пастбища сделать открытыми! Они хотят захватить закон в свои руки! Они хотят разыгрывать королей! Они хотят принудить короля исполнить их требования! Но если им понравилось, как их угостили завтраком прошлым летом, то пусть они попробуют еще раз. Их как следует призвали к ответу и призовут еще лучше, если они не успокоятся. Мы им покажем, что для них лучше. А так как они хотят сделать все общим достоянием, то мы им ничего не оставим, а если они хоть раз попробуют возмутиться или поднять мятеж, то мы повесим их на их же собственных косяках! Допустим ли мы, чтобы вилланы осуждали наши поступки? Нет, мы будем господами своего имущества и будем пользоваться им, как нам заблагорассудится!» О, добрые господа, что мне вам сказать? Вы, для которых нет имени, у кого так много дел и занятий, что даже нельзя подобрать вам подходящего имени! Вы неблагородные джентльмены (ungentle gentlemen)! Вы, скряги, трусы, слушайте! Позвольте мне ответить за бедных дураков, [189] над которыми вы так торжествуете. Прошу вас об одном: не подумайте, что я хочу потворствовать их злодеяниям; бог свидетель, я так же ненавижу их преступления, как и ваши. Дайте только сказать вам о ваших проступках так же свободно, как я сказал им об их проступках. Но поскольку вы сильны, а они слабы, я отнесусь к вашим недостаткам более строго, чем к их, поэтому я попрошу вас терпеливо меня выслушать. Пусть бедные люди, которых вы называете мошенниками-крестьянами, заслужили еще больше, чем вы положили на них. И если бы каждый из них мог выдержать и выдержал бы такое наказание, какое они все способны выдержать, то и в таком случае было бы недостаточно бед, которых они заслужили. Но все же, если бы их преступления положить на одни весы с вашими (как это и есть, без сомнения, перед лицом божиим), то скорее вы должны стыдиться за себя. В том, что вы вменяете им в вину, не берут ли они примера с вас? Если вы обвиняете их в неповиновении, то вы первые ослушники. Не имея поддержки ни в каком законе, даже в нарушение закона, воспрещающего всякое угнетение и насилие, и, что важнее всего, в противоречие с совестью, основой всех законов, вы огораживаете у бедных их общинные земли, взимаете с них большие допускные, взносы, чем взимались раньше; лишаете их тех до известной степени наследственных прав, которые принадлежат им по обычаю, а также повышаете их ренты. Ведь когда это было воспрещено законом, вы не переставали находить пути принудить своих держателей согласиться на ваше намерение произвести огораживание, или находили таких покровителей, что никто не осмеливался порицать ваши действия под страхом немилости. А какое послушание выказали вы, когда были выпущены королевские прокламации и высланы комиссии для снятия ваших изгородей, - вы все же до сих пор не перестали огораживать? А какое повиновение выказали вы, когда высокопочтенный королевский совет, видя недовольство в народе, выпустил вторую прокламацию по поводу вашего нерадения или, вернее, пренебрежения, в силу которого вы не сняли изгородей в тех случаях, когда это противоречило добрым статутам парламента? Ваши поступки показали, что у вас нет ни повиновения своему государю и его законам, ни любви к своей родине. Ибо, если бы вы повиновались, - вы немедленно выполнили бы все законы самым тщательным образом. А если бы вы любили свою родину, разве вы не воспрепятствовали бы тому великому разорению, причиной которому ваша ненасытная алчность? Конечно, вы не правители в своей стране, но все же вы можете предвидеть, что может последовать за таким угнетением, особенно в королевстве, где до сих пор был такой славный и сильный народ. Но пусть даже вы были тупы, как животные, разве мало было таких людей, которые твердили вам об этом устно или письменно? Да, вам говорили об этом; гнев божий был ясно вам показан, и в этом вы должны видеть возмездие божие, висящее над вашими головами, за отсутствие у вас милосердия... Хорошо, я не буду больше утомлять вас перечислением ваших преступлений, а то вы еще рассердитесь. Но вот что я должен сказать: за ваше непомерное угнетение [народа] вы не только не будете господами, но и не будете владеть своим имуществом за то, что позволили [190] себе жить трудом своих держателей. И не думайте благоденствовать в своей ненасытной алчности, несмотря на то, что вы так гордо торжествуете над бедными рабами, которые соблазнились тщетной надеждой на победу, обещанную им благочестивыми предсказаниями, и сильно оскорбили бога восстанием своим. Но чем больше их вина, тем сильнее будет для вас наказание, когда наступит для него время, ибо вы были единственной причиной их преступления. И если тому, кто соблазнит единого из малых сих, лучше было бы надеть жернов на шею его и ввергнуть в пучину морскую, то чего же достойны вы, введя в смертный грех и преступление перед богом столько людей, так что они нарушили весь порядок в стране, с великой опасностью для жизни нашего юного помазанника? Ведь вы были бы ответственны за его кровь, если бы она пролилась, так же как вы будете отвечать за кровь всех тех, кто погиб.

---

Текст воспроизведен по изданию: Хрестоматия по социально-экономической истории Европы в новое и новейшее время. - М.-Л., 1929. С. 188-191.