Таким был бы результат от предоставления свободы для всех отраслей сельского хозяйства, если бы все они были в одинако­вой степени защищены. Но законы, защищая их неравномерно, влияли на отставание одних и с небольшой пользой служили другим. Вместо того чтобы стремиться и постоянно следовать одной общей цели, т.е. всестороннему развитию сельскохозяй­ственного производства, ибо, в конце концов, законы должны создаваться ни для чего другого, как обеспечения с их помощью роста общественного богатства, они ограничили круг своих за­дач, став на защиту преимущественно тех культур, которые да­ют быструю и большую пользу. По этой причине появилось столько частных, с исключительными правами систем защиты, столько привилегий и разного рода распоряжений, что они ста­ли лишь сдерживать развитие хозяйства.

Но может ли быть другое? Частный интерес, Сеньор, зна­ет больше, чем законотворческое усердие, и, видя вещи таки­ми, какими они есть на самом деле, он следует за происходя­щими в них изменениями, приспосабливается к ним, и, когда его активность абсолютно свободна, он предсказуемо опреде­ляет цель своих желаний. В то время как усердие, погруженное в абстрактные размышления и видя вещи, какими они должны быть, или такими, какими ему их хотелось бы видеть, строит [378] свои планы без учета частного интереса и, сдерживая его актив­ность, отдаляет его от поставленной цели с большим ущербом для общественного дела.

Ввиду сказанного как оценить то множество муниципаль­ных законов и ордонансов, которые подавляют свободу собственников и арендаторов пользоваться и распоряжаться землей; запрещают превращать пахотные площади в пастбища или, на­оборот, пастбища в пахотные; предписывают, что и в каком ко­личестве на них выращивать, или препятствуют переводу под пашню виноградников и горных лесов, словом, сдерживают или потворствуют своими особыми решениями предпочтительное развитие какого-нибудь одного из направлений в сель­ском хозяйстве? Быть может, создатели всех этих регламентов лучше знают, как распоряжаться землей, чем те, кто получает с нее свой продукт, или же Государство сможет иметь от зем­ли максимальную прибыль, лишь когда предоставит каждому из индивидов возможность извлекать из своей собственности наибольшую пользу?

Степень этой пользы всегда зависит от случайных обстоя­тельств, которые очень быстро меняются. Спрос на новый вид товара развивает и новое направление в хозяйстве, ибо поль­за, которую оно дает и которая стала известной, увеличивает число занятых в нем работников. Когда мясо дорожает, все на­чинают разводить скот, но, не имея возможности содержать его без пастбищ, рачительные хозяева превращают в него не­кие участки своей земли. Там, где внутреннее потребление или вывоз поддерживают цены на вино и масло, все бросаются раз­водить виноградники и оливковые рощи и опять же начинают сводить их, когда видят, что цены на эти продукты снижаются, а на зерно поднимаются. Законы, далекие от того, чтобы сдерживать, должны поощрять такого рода подъемы и спады инте­реса, без которого не может ни развиваться, ни существовать сельское хозяйство.

Если были бы необходимы примеры для подтверждения этой идеи, сколько бы нам их предоставила древняя и современная история всех народов? С началом распространения рос­коши в Риме после завоевания им Азии полностью изменилась культура хозяйствования в Италии. Достаточно прочитать для этого труды античных агрономов и узнать, что в окрестностях [379] того великого города выращивать фрукты, овощи, но особенно разводить птиц и разную живность стало предметом повышен­ного внимания. Было выгодно держать голубей, дроздов, уст­раивать бассейны для рыб и тому подобное. Почему? Потому что законы, с одной стороны, давали большую свободу держа­телям таких обзаведений, с другой - всего не хватало не толь­ко для публичных обедов на торжественных банкетах по случаю праздников и триумфов, но даже удовлетворения партикуляр­ной роскоши Лукулловых пиров.

Любопытный факт предоставляет история того времени в доказательство нашего рассуждения. Саллюстий отмечал, что римские легионеры, раньше суровые и неприхотливые, при­страстились тогда впервые к вину и наслаждениям, развалив при Сулле дисциплину в войсках. В необычайной степени воз­росла польза от выращивания виноградников, что, по мнению латинских ученых-аграриев, стало самым прибыльным из всех сельских занятий делом, и поэтому никто из этих ученых не ре­комендовал его практиковать в такой степени в своих трудах. Продовольственная полиция Рима могла сыграть большую роль в предпочтении этой культуры. Кроме того, обилие пшеницы, доставляемой из покоренных провинций и раздаваемой бес­платно или недорого продаваемой населению того великого го­рода, естественно, должно было вызвать понижение цен на нее, не только в нем, но и всей Италии, и привлечь внимание к вы­ращиванию других культур. Действительно, так и произошло. Равнины близ Рима, по всей Италии и в провинциях столь гус­то покрылись виноградниками, что Домициан не только запре­тил в Италии заводить новые, но и распорядился уничтожить половину их во всей империи. Но эта мера поистине, будучи не­справедливой, была и бесполезной: переизбыток вина вызвал снижение цен на него и восстановил уровень их на пшеницу. Однако она убедительно доказала, что законы никак не могут противостоять обычным колебаниям в деле выращивания сельскохозяйственных культур и что, только подчиняясь и приспо­сабливаясь к ним, они могут способствовать общему благу.

Но не будем искать примеры в чужой истории, ни обращать­ся к столь давним временам и странам. Что произошло с обиль­ными и всевозможными винами Касальи? Едва ли увидишь хо­тя бы один виноградник на той земле, прежде знаменитой ими. [380] Они были или вырублены, а на их месте вырастили оливковые рощи, или же, как только они стали давать продукцию, которой оказывалось предпочтение в торговле с Америкой, что поощря­ло их все большее распространение, тогда пробудился интерес собственников и прилегающих к побережью земель. Покрылись тогда виноградниками окрестности Севильи, Санлукара и Хе­реса, торговать с которыми Америке было удобнее, а вина Касальи пошли в землю.

Точно так же с присоединением к Испании Португалии покрылось ее побережье апельсиновыми и лимонными роща­ми, торговля плодами которых постепенно привела к упадку торговли ими в Астурии, Галисии и Монтанье, которые до середины прошлого века поставляли эти прекрасные фрукты в Ан­глию и Францию. Тогда же апельсиновые рощи Астурии и даже многие луга и усадьбы превратились в яблоневые сады (курсив Ховельяноса. - В. С.) из-за увеличения потребления и повышения цен на сидр (курсив Ховельяноса. - В. С.), а в Галисии были направлены на другие, еще более полезные цели, причем без всякого на то вмешательства законов. Каким бы таковое ни было, оно никогда не будет столь мощным, чтобы поднять земледелие и определять порядок выращивания культур, как по­буждаемое интересом.

Не меньше вреда от такого вмешательства и тогда, ког­да, имея цель благоприятствовать арендаторам, законы ста­нут ограничивать права землевладельцев, предписывая поря­док заключения контрактов и разрушая комбинации интересов. Сколько такого рода их предлагалось вашему высочеству при подготовке Аграрного закона? Если бы принимались во внима­ние все эти фантазии, ни продолжительность заключения конт­рактов, ни их цена и форма не были бы свободными. Всякого рода взаимоотношения между землевладельцами и арендаторами превратились бы в необходимость и регулировались бы за­коном. Но в подобном рабстве что являла бы собой собствен­ность, что - земледелие?

Среди прочих вашему высочеству предлагался закон, ко­торый ограничил бы путем таксации земельную ренту в пользу арендаторов. Но он, претендующий на некую видимость спра­ведливости, как и другие в том же роде, был бы в той же степени несправедлив. Утверждается, что рост цен на землю не имеет [381] другого источника, кроме жадности землевладельцев. Но разве он иной у арендаторов? Можно ли сомневаться, что если конку­ренция этих, их препирательства и встречные предложения не побудят тех повышать арендную плату, она не установится на более стабильном и справедливом уровне? Цена на землю никогда не поднимется без комбинации этих интересов, равно как и не снизится без нее. Действительно, если конкуренция арендаторов будет стимулировать землевладельцев поднимать арендную плату, то отсутствие или недостаточность таковой заста­вит их ее понижать, поскольку нет другого способа регулирова­ния цен в торговой и деловой сферах.

Конечно, это повышение в ряде местностей было большим, если не сказать чрезмерным, но как бы то ни было, оно всегда будет оправданным, исходя из принципа и обстоятельств цено­образования. Никакую цену на землю нельзя назвать неспра­ведливой, поскольку она всегда устанавливается на основе сво­бодного согласия сторон и тех естественных факторов, которые регулируют ее в торговле. Ясно, что там, где переизбыток сель­ского населения и спрос на аренду земли превышает ее налич­ность, землевладелец будет диктовать свою волю арендатору и, наоборот, подчинится его условиям там, где земли много, а ра­ботников мало. В первом случае собственник, в стремлении из­влечь наибольшую выгоду, поднимет арендную плату настоль­ко, насколько найдет возможным, и тогда арендатор должен до­вольствоваться наименьшим доходом. Но во втором - когда арендатор стремится извлечь наибольший доход, собственник должен довольствоваться минимальной рентой. Если в таком случае закон, разрешающий землевладельцу поднимать арендную плату, несправедлив, почему он не должен быть таким, ког­да понижает ее в пользу арендатора?

Изъявлялось также желание ввести максимум арендной платы в интересах арендаторов, и соображение о незамедлительном установлении равенства вырвало в их пользу это реше­ние, столь часто, но напрасно ими испрашиваемое. Королевская грамота от 6 декабря 1783 г. предоставила им эту привилегию во избежание того, чтобы на них не был переложен налог на выра­щенную продукцию, установленный для собственников Коро­левским декретом от 29 июня того же года. Но Общество не может не заметить, что это решение окажется или бесполезным, [382] или несправедливым. Бесполезным на тех землях, где собствен­ники при сдаче их в аренду, не имея возможности поднимать плату, не смогут, что бы ни делали, избавиться и от груза но­вого налогообложения. Несправедливым там, где собственник сможет поднять плату, ибо, если, как было показано, справед­ливо заключение аренды в любой форме - контракта или сво­бодного соглашения между собственником и арендатором, - то не может быть таковой мера, которая лишала бы собственника этой свободы и пользы, от нее получаемой.

В силу того что эффект от подобной меры не может быть другим, кроме как разовым, собственники действительно подчинятся запрету и будут терпеть настоящих арендаторов, не поднимая арендную плату. Но они неминуемо поднимут ее при первой же сдаче другим арендаторам - действие, которое за­кон не запрещает и не мог бы это сделать, не нанеся большого ущерба справедливости. Собственники в этом случае поднимут ее настолько, насколько им желательно и определенно выигрыш­но, в какой степени ситуация покажется им для этого единст­венной или по крайней мере редкой. Таким образом, по истече­нии некоторого времени арендная плата станет на тот уровень, на котором положение дел в каждой провинции позволит ей установиться. Следовательно, законоположение, не достигнув це­ли своего действия, создаст все неудобства, неотделимые от его вмешательства. Быть может, был другой эффект от предостав­ленной привилегии на аренду жилья обитателям столицы?

Исходя из тех же принципов вашему высочеству было пред­ложено сделать более продолжительными, как общее правило, все сроки сдачи в аренду на пользу земледелию. Общество, од­нако, считает, что такой закон также не будет ни полезным, ни справедливым. Оно признает, что долгосрочная аренда являет­ся в целом лучшей для земледелия. Но не всегда - для собственности, меж тем как справедливость должна быть для всех. Там, где арендная плата понижается и даже где она стабильна, собственники, естественно, стремятся и без вмешательства за­конов продлить срок аренды, а где она повышается, они сда­ют землю в краткосрочную аренду, чтобы поднять плату при новом заключении договора. Таким способом землевладельцы в провинции Севилья за короткое время - десятилетие 1770 - 1780 гг. - удвоили арендную плату. Но вместе с тем закон, [383] который установил бы продолжительный срок аренды или какой-либо определенный, противоречил бы справедливости, поскольку лишал бы собственников этой самой справедливости.

С другой стороны, важно видеть, что повышение арендной платы практиковалось только там, где она выражалась в денеж­ной форме. Из этого следует, что повышение происходило или потому, что увеличивалось сельское население, или потому, что поднимались цены на зерно, или по обеим этим причинам вмес­те, и, наоборот, там, где арендная плата выражалась в зерне, она была, с одной стороны, постоянной, с другой - почти неизме­няемой, ибо в этом случае колебания цен, в равной мере выгодные собственникам и арендаторам, не влияли на комбинации их интересов, т.е. справедливость - в свободе этих комбинаций.

Был бы столь же несправедлив и еще один закон, предло­женный вашему высочеству, чтобы вся арендная плата выражалась в зерне и даже - фруктах, в равнозначной с ними по стои­мости доле. Ясно, что нет более удобного способа установить взаимную пропорцию интересов собственника и арендато­ра, не только в любом климате и на любой почве, но также при всех неудачах, которые претерпевает земледелие из-за сезон­ных и год от года происходящих превратностей. Однако любое предписание, исходящее от закона, будет ущемлять собствен­ность, а потому - несправедливо. Такая форма арендной платы требует постоянного контроля, большого числа ревизоров, дол­гих и тщательных подсчетов и уточнений. Требует много вре­мени и затрат для сбора, перевозки, складирования, сохране­ния и продажи зерна и фруктов. Вообще требует от собственни­ков многих чуждых их обычному хозяйственному распорядку забот. Там, где земледелие преуспевает, она будет очень труд­ным и почти неосуществимым делом по причине множества и разнообразия плодов. Поэтому справедливо было бы предоста­вить сторонам свободу выбора оплаты, и только в таком случае можно будет согласовать интерес собственников и арендаторов. Разве не благодаря этой свободе установилась с незапамятных времен фиксированная арендная плата зерном в наших северных провинциях, в половине фруктов - в Арагоне, в денежной форме - в Андалусии и большей части Кастилии и Манчи?

Наконец, вашему высочеству предлагалось устано­вить цены и определить предпочтения, запретить субаренду, [384] увеличить или уменьшить земельные участки, а также другие меры, столь же ограничивающие права собственности, сколь и свободу земледелия.

Но Общество достаточно подробно изъяснило свой един­ственный генеральный принцип, потому что считает необходимым обязательно отказаться от всего этого. Никогда оно не обнаружит справедливости там, где не увидит этой свободы - первой и главной цели защиты законов. Никогда не посчитает ее совместимой с привилегиями, ее ограничивающими. Никог­да, наконец, не будет ждать процветания сельского хозяйства там, где оно находится под исключительной, пристрастной за­щитой, а не той справедливой, общей и равной для всех, кото­рая, распространяясь на землю и труд, во всякое время поощ­ряет интерес их собственников.