Итак, с роспуска парламента в марте 1629 г. началось единоличное правление короля без парламента (1629 - 1640). В начале этого экспери­мента Карла I казалось, что абсолютизм выиграл сраже­ние. Ряды политической оппозиции поредели: в 1633 г. в Тауэре умер Элиот. В том же году скончался популяр­ный в среде противников абсолютизма «по французскому образцу» известный юрист сэр Эдуард Кок, защитник компетенции судов общего права от «захватов» со сторо­ны судов королевской прерогативы (так называемой Звездной палаты, Канцлерского суда и др.). Видный деятель оппозиции Томас Вентворт перешел на сторону [116] короля, став его ближайшим советником. Основы полити­ки, дававшей Карлу I возможность править страной без парламента, т. е. в конечном счете находить способы пополнения казны, не прибегая к его субсидиям, были заложены, как мы видели, еще в период десятилетнего беспарламентского правления его отца - Якова I: прода­жа титулов и должностей[1], судебные штрафы за уклоне­ние от принятия рыцарского звания, за нарушение законодательства против огораживаний, за нарушение «лес­ных» законов, торговля монопольными патентами, прину­дительные займы и вымогательство «даров», манипулирование пошлинами. Все это в условиях определенного подъема хозяйственной конъюнктуры давало в мирное время возможность сводить бюджет короля, не прибегая к парламентским субсидиям. Именно по этой причине «мирная политика» первых Стюартов казалась благом для слоев, которые извлекали выгоду из нее, и «предательством национальных интересов» в глазах истых пуритан и противников абсолютизма, остро критиковавших, в частности, равнодушие двора к судьбам протестантизма в Европе.

Но и в правление «бережливого» Карла I финансо­вые запросы двора даже в «мирное время» превосходили его доходы. В 1631 - 1635 гг. последние составляли в среднем 600 тыс. ф. ст. в год. Однако задолженность казначейства при этом достигла 1 млн ф. ст. Дело в том, что с каждым годом возрастали недоимки. Купцы все чаще отказывались платить не утвержденный парламен­том потонный и пофунтовый сборы[2].

В этих условиях наибольшие надежды возлагались двором на сбор «корабельных денег» - старинной по­винности прибрежных графств снаряжать для обороны [117] страны определенное число кораблей, превращенной те­перь, в 1634 г., в денежный платеж. В 1635 г. король уже потребовал «корабельных денег» не только от прибреж­ных, но и от внутренних графств. Если бы этот замысел удался, король получил бы в свое распоряжение «узако­ненный традицией» и, следовательно, независимый от согласия парламента постоянный налог общегосудар­ственного характера и тем самым навсегда освободился бы от необходимости созывать парламент.

Эту опасность хорошо сознавали сохранившие вер­ность прежним идеям деятели оппозиции. На всю страну прогремело дело богатого сквайра Джона Гемпдена, привлеченного к суду за отказ уплатить причитавшуюся с него по данному обложению сумму. Дело Гемпдена содействовало распространению сопротивления этой новой форме внепарламентского обложения. Так, если в 1636 г. в казну не поступило лишь 3,5 % ожидавшейся суммы «корабельных денег», то в 1637 г. этот процент достиг уже 11, а в 1638 г. - 61.

В то же время два советника короля, сэр Томас Вентворт, граф Страффорд, и архиепископ Лод, в порыве преданности короне разожгли два опаснейших очага сопротивления ей - в Ирландии и Шотландии.

В качестве лорда - наместника Ирландии Страф­форд своей религиозной политикой в этой стране со сложной конфессиональной структурой населения хотел добиться «единообразия веры» по английскому образцу. С этой целью он создал суд «Высокой комиссии», задачей которой было не столько насаждение протестантизма, сколько взимание штрафов с «рекюзантов» (католиков), дабы облегчить дефицит лондонской казны. Этой же задаче отвечало требование принесения присяги королю как главе церкви - оно относилось к землевладельцам, чиновникам, докторам, адвокатам и др. Неуплата штра­фов или отказ от присяги грозили земельными конфискациями. На напоминание об угрозе мятежа Страффорд цинично заявил: «Чем больше мятежников, тем больше конфискаций». Наконец, одной из важных целей лорда- наместника было создание в Ирландии постоянных вооруженных сил, которые можно было бы использовать как в Ирландии, так и по усмотрению Лондона вне Ирландии, проще говоря - в Англии. В целом политика Страффорда ускорила взрыв ирландского восстания 1641 г., ставше­го прелюдией гражданской войны в Англии.

Столь же печальными для судеб абсолютизма Стю­артов были последствия политики архиепископа Лода, [118] преследовавшего цель насадить религиозное «единооб­разие» в Шотландии, что означало угрозу заменить в ней пресвитерианское церковное устройство (утвердившееся здесь в результате Реформации) англиканским, отмеченным, как мы видели, многими «родимыми пятнами» католицизма в церковной организации и обрядности. Однако опасения религиозного толка не были един­ственной причиной последующего развития событий. Знать и джентри скорее ими воспользовались, чтобы выразить свое недовольство. По настоянию Карла I шот­ландский парламент принял билль, затрагивавший кров­ные интересы этих слоев: им создавалось юридическое основание для возможной по воле короля как главы цер­кви конфискации владений, в прошлом принадлежавших церкви, но затем оказавшихся в руках знати и джентри. Теперь они решили воспользоваться охватившим широ­кие массы населения недовольством церковной политикой Лондона, с тем чтобы отвести от себя нависшую опас­ность.

В ответ на попытку Лода ввести в 1637 г. в Шотландии англиканскую литургию шотландские пресвитериане заключили религиозный союз - «национальный ковенант» - и взялись за оружие. Именно в Шотландии в ходе начавшейся англо-шотландской войны 1639 - 1640 гг. был нанесен первый серьезный удар английскому абсолютизму. Впоследствии шотландские ковенантеры сыграли большую роль в победоносном для парламента развитии военных операций в первой гражданской войне в самой Англии. Когда шотландская армия в 1639 г. вступила в северные графства Англии, ее военное превосход­ство над армией Карла I стало очевидным. И причина его заключалась не только в наличии в первой опытных военачальников, закаленных в сражениях Тридцатилет­ней войны (генерал Лесли и др.), но и в полной негодно­сти наспех собранной, плохо снаряженной и еще хуже оплачиваемой армии англичан.

Но самое любопытное в данной ситуации заключалось в том, что поражению сил Карла I несказанно обрадова­лась оппозиция королю в самой Англии. Характерно, что по случаю победы шотландцев в Лондоне была устроена иллюминация. Военные неудачи и недостаток средств вынудили Карла I созвать парламент; он оказался более чем кратким (13 апреля - 5 мая 1640 г.). Открывая после одиннадцатилетнего перерыва парламент, Карл I взывал к «национальным чувствам» англичан и всячески поносил «изменников» - шотландцев. С целью пробудить [119] патриотизм членов парламента была оглашена секретная переписка шотландцев с королем Франции. Одна­ко вожди оппозиции указали, что, по их мнению, главная опасность заключалась не в «измене» шотландцев, а в уг­розе английской свободе и вольностям парламента, исхо­дившей от короля и его советников.

Вместо того чтобы удовлетворить просьбу короля - предоставить ему субсидии для ведения войны с шотлан­дцами, палата общин приступила к рассмотрению полити­ки Карла I в годы его единоличного правления. Было заявлено, что до тех пор, пока не будут проведены ре­формы, исключающие в будущем возможность зло­употребления правами прерогативы, палата общин не намерена вотировать какие-либо субсидии королю. После роспуска этого столь строптивого парламента положение Карла I стало еще более критическим. Начатая вторая «епископская война» с шотландцами закончилась позор­ным поражением королевских сил, шотландцы захватили Ньюкасл-на-Тайне и прилегающие северо-восточные тер­ритории Англии.

Все клонилось к тому, что без нового парламента двору не удастся выпутаться из военного и политического кризиса. Об этом просили в обращении к королю 12 пэ­ров. На севере Англии находились две армии, содержание которых требовало от казначейства сумм, намного превы­шавших его платежные возможности. Осознав безвыходность положения, Карл I согласился наконец внять «советам», исходившим от его окружения. В октябре прошли выборы нового парламента, а 3 ноября 1640 г. открылись его заседания. Этому парламенту суждено было стать Долгим. С началом его заседаний началась по сути новая глава английской истории - история Великой социальной революции.

[1] Это, несомненно, заимствованное из опыта «образцовой» абсо­лютной монархии во Франции «изобретение» имело в Англии свои особенности. Дело в том, что в условиях отсутствия развитой бюрокра­тической системы продажа должностей усиливала одновременно в уп­равлении и без того значительный элемент малоэффективности, в осо­бенности на местах, и коррупции. По данным исследователя этой проблемы Д. Эйлмера, в 1630-х годах обладатели должностей получали в год в качестве «дохода» 300 - 400 тыс. ф. ст., т. е. половину того, что поступило в эти годы в королевскую казну. Иными словами, продажа должностей, «выгодная» казне получением моментального дохода, ока­зывалась отводящим от нее каналом огромных сумм, причиной оскудения ее в долговременной перспективе.

[2] Как мы помним, Декларация палаты общин в марте 1629 года объявила этот сбор незаконным и, более того, под страхом наказаний запретила его выплачивать.