В. И. А., I ч., 1917 г., д. № 820, л.л. 68-72. Дата на подлиннике отсутствует.

- У аппарата генерал Духонин. Здравия желаю, ваше высокопревосходительство. Обстановка к вечеру сегодняшнего дня сложилась следующая: Рада до сих пор не дала ответа о возможности переезда в Киев[1], тем не менее были наряжены эшелоны к отправке. Со стороны местного Георгиевского батальона были сделаны попытки задержать движение грузовых автомобилей. Вообще обнаружилось некоторое беспокойство гарнизона. Эшелон с иностранными миссиями готов был к отправке вместе со мною. В это время представитель итальянской военной миссии генерал Ромеи получил телеграмму от своего офицера из Петрограда из посольства, в которой сообщалось, что союзники решили освободить Россию от союзных обязательств и предоставить ей возможность заключить более выгодный сепаратный мир, а пока перемирие. Основание этого: оставление войск на своих местах, стороны не имеют права обмениваться пленными, и Россия не должна снабжать германцев хлебом и сырьем. Официальное сообщение пока не получено. Это обстоятельство может коренным образом изменить вопрос о перемирии. Сейчас генерал Марушевский сообщил о назначении двух штаб-офицеров генерального штаба на северный фронт для ведения переговоров 19 числа. Большевистские эшелоны находятся в районе станции Ново-Сокольники и дальше, повидимому, не двигаются. В ставку направлен экстренным поездом генерального штаба генерал-майор Одинцов, как мне сообщили, для ориентировки создавшихся положений и переговоров. Обстановка на северном и западном фронте все более и более принимает большевистский характер, и командный состав поддается влиянию; на западном фронте продолжают оставаться самозванные главнокомандующие[2] - подполковник Каменщиков, который мутит фронт, но сделать с ним ничего не могут, так как он опирается на большевистские революционные комитеты фронта и армии и распропагандированные и разлагающиеся массы. Общеармейский Комитет вынес резолюцию, что он всячески будет избегать кровопролития с матросами и примет все меры, чтобы сговориться. Путь для этого, конечно, компромиссы, а вооруженная сила нужна лишь для вящшего влияния на успех переговоров. Компромиссы же таковы: 1) что они согласны войти в переговоры при условии, что прапорщик Крыленко будет устранен как главковерх, которого они не признают, также и как народный комиссар по военным делам. За это они признают [236] возможным, если оставление меня является неприемлемым, но что для них желательно, то в таком случае[3] они выдвигают кандидатуру на должность главковерха генерала Бонч-Бруевича. 2) Считают невозможным выдачу мою матросам. Из этого вы видите, что они стали на путь компромиссов с большевиками. Считают также желательным перенесение ставки в Киев или другой город. Вот какая создалась обстановка в ставке. Сегодня было многолюдное собрание чинов гарнизона, который также настроен на бескровный исход борьбы. Представители иностранных миссий решили выехать только со мной, но высказались, что, ввиду такого поворота дела о перемирии, они считали бы более предпочтительным оставаться в Могилеве. Все поджидают официального уведомления от послов по вопросу о перемирии. Уведомление о согласии на перемирие наше с немцами союзники, насколько я мог понять, передали через генерала Ниеселя генералу Марушевскому для оповещения комиссаров, из чего можно усмотреть как бы косвенно их признание. Я тут же высказался за кажущуюся мне ошибочность этого шага, который безусловно должен был быть сделан в сторону верховного командования, тогда положение командного состава было бы более прочным, и было бы подчеркнуто признание его за действительно лойяльных представителей законной власти в стране, и наше влияние несомненно возросло бы в солдатской и народной массе. Союзники, с которыми я говорил, безусловно со мною согласились и признали правильной мою точку зрения. Сегодня около трех часов ночи прибудет в ставку Одинцов. Я предвижу с его стороны уговоры передачи мною власти Бонч-Бруевичу или кому-нибудь еще другому. Таким образом большевики будут стараться разрешить вопрос; верховного главнокомандующего, конечно, Крыленко, они не предполагают[4] оставить. После этого, вероятно, последует мой арест и отвоз в Петроград. Вот программа, которая мне представляется наиболее вероятной. Должно быть, Общеармейский Комитет будет, стремясь избежать кровопролития, всячески поддерживать уговоры Одинцова. Для меня создается чрезвычайно тяжелая обстановка. Я считаю возможным передать власть самолично, без участия большевиков, ибо таковое означало бы им повиновение. Лично, по моему убеждению, я предполагал и считал бы возможным передать власть вам. Оставление за собой ее, при создавшейся обстановке, когда меня всячески старались дискредитировать в большевистских армиях и где открыто призывали и призывают не исполнять моих приказаний как контрреволюционных, я считаю для пользы дела малополезным, и с этой точки зрения было бы несомненно выгоднее для дела должность верховного главнокомандующего [возложить на] новое лицо, авторитетное, которое признала бы вся армия и не назначенное большевиками. Очень прошу не отказать высказать ваше мнение. Дело в том, что на западном и северном фронте двоевластие: получаются приказы [237] мои и Крыленко, и весь командный состав вследствие этого сильно терпит.

- Здравствуйте, Николай Николаевич. Очерченная вами обстановка совершенно лишает меня возможности принять ваше предложение и скорее является вопрос, могу ли я остаться здесь. Мое мнение, в случае, если ваше оставление будет признано невозможным, главковерх должен быть избран всеми комитетами, имея полное доверие со стороны всех (общеармейский, фронтовые и армейские). Мне лично кажется, что есть много недоговоренного в телеграмме итальянцев и прежде всего вопрос о Румынии, - нельзя ее ставить в безвыходное положение, и выяснение этого необходимо в кратчайшее время. Какие основания полагаться, что немцы выполнят условия и, затягивая переговоры, не перейдут в наступление на румынском фронте, признаки чему за последнее время все усиливаются? Считая, с своей стороны, что мир нам, конечно, необходим, нам нужно гарантировать действительную возможность выполнения намеченных условий. Трудно верить, чтобы немцы искренно пошли на условия демократического мира и приняли лозунги, провозглашенные демократиями. Не откажите ответить прежде всего, известно ли что-нибудь относительно Румынии. Щербачев.

- Нет, относительно Румынии ничего неизвестно. Вероятно, этот вопрос будет предусмотрен в официальной союзнической ноте. Я понимаю то тяжелое положение, в котором окажется Румыния. Я буду просить всячески союзников выяснить этот вопрос скорее.

- Не известно ли чего-нибудь генералу Бертелло?

- Я выясню и тогда сообщу немедленно. Постараюсь исполнить.

- Слушаю, я буду ждать. Тогда я сейчас еду. Дай бог зам всего хорошего. Сообщите мне сегодня.

- От души желаю и вам всего хорошего. Да хранит вас бог.

[1] Речь идет о переезде ставки в Киев, о чем ставка вела неудачные переговоры с Радой.

[2] Так в подлиннике.

[3] Так в подлиннике.

[4] Так в подлиннике.

Текст воспроизведен по изданию: Накануне перемирия // Красный Архив. - М.-Л., 1927 № 04 (23). - C. 236-238.