| История России - Новейшая история России и стран бывшего СССР |
- У аппарата генерал Духонин.
- У аппарата ген. Марушевский. Здравствуйте, Николай Николаевич. Ген. Маниковский просил меня переговорить с вами, так как он целый день был занят на совещании всех представителей управлений военного министерства, а потом в этом совещании ему пришлось [202] еще вести переговоры с комиссарами Крыленко и Подвойским. Я сейчас вам доложу суть сегодняшнего дня, но раньше хочу спросить вас, что вам было угодно передать Маниковскому?
- Здравствуйте, Владимир Владимирович. Благоволите сообщить, известна ли в Петрограде нота союзных держав с протестом о предполагаемых на нашем фронте переговорах о перемирии и приостановке боевых действий с указанием на тяжелые последствия для России, если она предпримет эти шаги единолично?
- Я лично об этом ничего не знаю. Не откажите сообщить, в чем дело?
- Сообщаю вам для доклада генералу Маниковскому и поставления в известность народных комиссаров: сегодня мне лично вручил, старший из начальников союзных военных миссий при ставке верховного главнокомандующего генерал-лейтенант английской службы Бартер нижеследующее сообщение...[1].
Нота эта мною сообщена главнокомандующим для оповещения войск.
- Ваше сообщение немедленно передам Маниковскому. Николай Николаевич, какой, по-вашему, может быть выход из создавшегося положения? Мне лично кажется, что, если на всем фронте происходило братание в течение многих недель, и что, если предложение о немедленном перемирии, переданное комиссарами на фронт, проникло уже в сознание войсковой массы, то положение делается, вероятно, трудно поправимым; я хотел бы знать, как отнеслись главнокомандующие фронтами к последним событиям и примет ли армия назначение нового главнокомандующего народными комиссарами. Мне совершенно неясно, представляет ли из себя ставка остров, отделенный от остальной массы армии, или же, наоборот, вся армия во всем целом действительно сочувствует идее немедленного перемирия со всеми тяжелыми последствиями, которые можно ожидать в силу протеста союзников, вами переданного?
- Мир желателен, но необходимо прийти к нему прямыми путями, так как сознательная солдатская масса отлично понимает, что мир этот должен быгь заключен совместно с союзниками, путем сношения нейтральных правительств, обладающих полномочною властью. Последствия, на которые указано в ноте, для нас могут быть действительно тяжкими, самым существенным образом угрожающими существованию нашего государства. Последствия радиотелеграммы 9-го ноября с призывом к самочинным выступлениям частей к переговорам с противником может повести к тяжелым последствиям[2], так как это не приведет к окончательному миру, которого только и желает масса, если самочинные действия будут восприняты большей частью [203] армии. Результатом неудовлетворенности массы в основном ее стремлении могут явиться срыв фронта с места и стихийные бедствия гражданской войны. Конечно, эта радиотелеграмма достигла окопов, однако первых два дня не ознаменовались какими-либо массовыми выступлениями, и я думаю, что здравый смысл русского народа сумеет разобраться в сложной для него обстановке и выйдет с честью из посланных испытаний. Отсюда вы можете заключить, что ставка еще не является изолированным островком личных мнений и впечатлений. Она отражает в себе пока, - думаю, что не ошибаюсь, - большинство массы армии. Вот что дает мне утешение в трудные минуты теперешнего руководительства армии. Теперь я жду вашей ориентировки.
- Сегодня у Маниковского собрались представители как офицерской, так и солдатской среды всех управлений, и резолюция, которая была принята большинством, единодушно сходилась на точке зрения полной необходимости продолжения работы для нужд армии. Вместе с тем постановили эту работу вести исключительно по указаниям, исходящим от ген. Маниковского, ограждая себя от какого бы ни было вмешательства комиссаров в работу военного министерства, короче говоря, общая масса служащих не идет на признание той власти, которая категорически подпирается штыком и пулей здесь в Петрограде. Практически эта резолюция вряд ли выполнима в деталях, так как прежде всего приходится иметь дело с Петроградским округом и его представителями, требования которых по снабжениям приходится выполнять, и факт непризнания войск округа таковыми же, как и все войска в округах и на фронте, повлечет за собой воздействие вооруженной силой, которого никто не боится, как это и заявлено, но которое повлечет за собой немедленно абсолютный хаос в работе военного министерства, денежный и окончательный крах в армии и прочее совершенно ясное невероятное тяжелое последствие. Вот перед каким вопросом стоят управления военного министерства. О ходе политической жизни страны и армии мы осведомлены весьма туманно и лицом к лицу стоим только перед тем фактом, что, по нашим сведениям, те войска, которые подходили сюда для водворения порядка в Петрограде, быстро превращались в бездействующие массы и пока что все эти попытки окончились ничем. Из тех боевых действий, если их можно называть боевыми, которые я видел собственным глазом, я вывожу заключение, что здесь на улицах дрались только матросы и вооруженные рабочие, солдаты запасных полков были апатичны и, видимо, кажется мне, берегли себя и не желали особенно активных выступлений. Я не представляю себе, как должна сложиться государственная власть в дальнейшем, но с уверенностью говорю лишь то, что у армии и военного министерства должна сложиться какая го ясная идея о возможности и необходимости дальнейшей работы. Нужно отдать полную справедливость, что из сегодняшней беседы с Крыленко и Подвойским, которые были приглашены по своем приезде на наше совещание к ген. Маниковскому, у меня сложилось убеждение, что [204] они желали бы пойти на соглашение, лишь бы достигнуть порядка и избавить страну и армию от анархии; видимо, комиссары несколько затрудняются ехать в ставку, так как Крыленко сегодня не поехал, а, между тем я именно этого-то и ждал, так как надеялся, что путем личного обмена мнениями с вами и чинами вашего штаба, мож[ет] быть, комиссары могли достигнуть выхода из того тупика, в котором мы находимся. Лично мне кажется, что комиссары несколько поторопились в разговорах с вами предыдущей ночью и с новым назначением на пост главковерха. Мне кажется, что этот пост можно или оставить за вами, или, при вашем содействии, назначить на него вполне определенное лицо с фронта, причем я лично крайне рекомендовал бы обратиться к помощи генерала Щербачева. Мне кажется, что в случае необходимости ведения переговоров о перемирии или мире генерал Щербачев, будучи главнокомандующим фронтом, был бы облечен одинаковым доверием, как со стороны массы, так и со стороны офицерской среды, и, кажется мне, что он помог бы найти выход при вашем сотрудничестве. Добиваясь во что бы то ни стало создания новой верховной власти, мы идем по пути крайне тягучего недоразумения, а между тем вижу, как растет анархия и как она выбивает последние точки опоры из-под наших ног. На поставленные сегодня вопросы комиссарам некоторые из начальствующих лиц убедились, что можно прибегнуть даже и к выходу в отставку, но как генерал Маниковский, так и мы между собою сговорились отбросить какие бы то ни было личные интересы и в полном смысле слова до последней капли крови нести на своих плечах всю тяжесть создавшегося положения до тех пор, пока не удастся создать благоприятного положения для тех миллионов солдат, судьба которых лежит на нашей ответственности. Вот вам искренний доклад о том, что я переживаю сейчас, помогите, посоветуйте и учтите обстановку, обстановку Петрограда.
- Для меня вопрос о перемирии и мире не связан с тем, кто будет верховным главнокомандующим. Я всем существом исповедую, что такой государственной важности вопрос может быть разрешаем только соглашением центральных властей. Учитывая всю сложность нашей современной политической жизни, я бы, быть может, принял на себя тяжесть и ответственность в данную минуту и приступил бы к выполнению задачи привести Россию к миру путем соглашения с союзниками и враждебными государствами, но я был поставлен в невозможность даже думать об этой работе, так как от меня потребовали немедленной высылки парламентеров без предварительных соглашений с союзниками, чего ни честь личная, ни честь России мне не позволяла сделать. Вот корень причин сложившейся обстановки, и мне кажется, что, чтобы выйти из тупика, надо сознаться в тех не прямых путях, которые мне диктовались для исполнения. Это сделать не трудно, надо, чтобы предложение для этого исходило бы от власти, которую хотя бы временно признало большинство страны. Власть по форме для данного времени может быть различна, [205] лишь бы она не была насильственно сложенной. Вот все, что я вам могу ответить.
- Николай Николаевич, мне все-таки неясно, какую позицию должно принять военное министерство, то есть, в частности, чем мог бы помочь генерал Маниковский, который является преемственным законным, но, к сожалению, не полный властью создавшемся положении[3]. Я бы хотел знать, в каком направлении вы рекомендовали бы ему воздействовать. Вместе с тем я хотел бы знать, возможна ли и желательна ли поездка комиссара в ставку, так как я боюсь, что обращение народных комиссаров непосредственно к фронтам, - а мне кажется, что этого можно ожидать, - нарушит окончательно самую систему управления армиями и создаст еще более невыносимую обстановку.
- Я вполне солидарен с той позицией, которую заняло военное министерство в своей сегодняшней резолюции, и, конечно, частные случаи сношений с Петроградским округом не могут выводить военное министерство из той общей линии, которую оно приняло в отношении снабжения армии всем необходимым. Ставка хотела бы иметь сношения только с генералом Маниковским, усматривая в его лице полноту власти по вопросам военным, с одной стороны, а с другой стороны, считая его как бы посредником с образовывающейся властью, еще не сформировавшейся и не обретшей всей полноты управления страной. Я совершенно не касаюсь политического лица этой власти, так как для данного момента нужна лишь власть как таковая. Поездка комиссара в ставку нежелательна не по личным моим каким-либо отношениям к ним, но этого требует обстановка в лице армейских организаций, которая не может быть признана благоприятной для утверждения такого исключительного верховного главнокомандующего. Эти мои слова относятся и к комиссарам. Я могу вам повторить почти то, что я сказал и народным комиссарам, - передача мною должности может быть только той властью[4], которая будет способна привести Россию к миру в согласии с нашими союзниками и опираться, как я уже сказал, своем авторитете[5] на большинство народа.
- Николай Николаевич, принципиально я с вами совершенно согласен, но что же делать, если та власть, которая делала высшее назначение[6], так или иначе отошла в сторону. Если мы будем оставаться на этой точке зрения, не предлагая, вернее говоря, не изыскивая выхода из создавшегося положения, то в самом непродолжительном будущем, то есть, может быть, завтра, мы будем поставлены лицом к лицу с затруднениями, которые политическая партия, захватившая власть в Петрограде, будет решать оружием. Я полагаю, - но оговариваюсь, что не знаю обстановки в стране, - что мы не можем ограничиться только выжидательным положением. Я категорически не склонен [206] к каким бы то ни было активным выступлениям и ничем для этого не располагаю, я могу лишь для помощи при создавшемся положении предложить свои мозги, и мне кажется, что искать выходов нужно, и нужно экстренно, так как генерал Маниковский ежеминутно должен решать совершенно неразрешимые задачи. Что делать с представителями союзных держав? Я уже не раз говорил с агентами и старался всеми мерами не доводить их до открытого протеста. Совершенно естественно, что это было возможно лишь до открытого предложения мира. Нельзя ли склонить их теперь к необходимости для России хотя бы временного перемирия, может быть, до созыва Учредительного Собрания? Если обстановка дает возможность надеяться, что на фронте мы не получим хаоса, то, может быть, есть время еще предложить им составить совещание и обратиться для переговоров или через генерала Маниковского или даже непосредственно к народному комиссару? Оставаться дальше в пассивном положении нельзя, так как, повторяю, еще лишний день или два в государственном отношении может создать положение непоправимое.
- Владимир Владимирович, я вовсе не претендую на власть, желая лишь принесть родине возможно больше пользы. Я не исключаю возможность принятия власти в естественном порядке старшим из фронтовых начальников, которым является генерал Щербачев. Я останусь наштаверхом, пока я буду нужен. Если это дает для генерала Маниковского возможность разрешить кризис, при том условии, что генералу Щербачеву будет предоставлено вести управление фронтом нормально, в согласии с обязательствами нашими перед союзниками, и если передачу верховного главнокомандования я произведу сам, что хотел сделать уже несколько дней тому назад, то я ни минуты не задумаюсь привести это в исполнение.
- Николай Николаевич, все ночью же пошлю доложить генералу Маниковскому. Постараюсь доложить вам все, что будет происходить в дальнейшем.
- Я должен вам еще добавить, что генерал Щербачев может прибыть в Могилев после моего вызова только дней через 4-5. Увольнение 99 года мною намечалось к 1-му ноября, но я задержался с увольнением лишь по причинам расстройства железных дорог. Вчера послал распоряжение о порядке увольнения. Сегодня по воздуху был передан декрет народных комиссаров об этом же.
- Имеете ли что еще сказать?
- Армиям необходима срочная присылка денег для раздачи рабочим и солдатам жалованья. В некоторых казначействах все вышло.
- Имеете ли еще что-либо сказать?
- Никак нет. -
Тогда всего хорошего, дс свидания.
- Честь имею кланяться.
[1] Далее следует текст ноты-протеста союзников от 10 ноября 1917 г.
[2] Так в подлиннике.
[3] Так в подлиннике.
[4] Так в подлиннике.
[5] Так в подлиннике.
[6] Так в подлиннике.
Текст воспроизведен по изданию: Накануне перемирия // Красный Архив. - М.-Л., 1927 № 04 (23). - C. 202-207.
| Комментарии |
|