Для того, чтобы читателям стало ясно, как практически нам представляется та автономия Латвии, которую мы требуем «в виде самого широкого самоуправления» и над которой стоит лишь «всеобщий закон конституции Российского государства», мы попробуем здесь дать краткую схему этой местной конституции. Не детальную схему, вроде выработанной нашими автономистами разных направлений, а лишь основные черты этой конституции, давая в то же время критические замечания по поводу других проектов.

На первом месте стоит вопрос: Учредительное собрание Латвии, или  У ч р е д и т е л ь н о е  с о б р а н и е  Р о с с и и,  или, если и то и другое, то которое раньше? Вполне логично рассуждают и те, которые, стоя за отделение Латвии, настаивают на самостоятельном Учредительном собрапии Латвии. Ведь если мы признаем право самоопределения народов, то откладывать это самоопределение до разрешения его Учредительным собранием России - ни более ни менее как лицемерие. Самоопределение и разрешение - это слова, исключающие друг друга. Так что вопрос можно поставить исключительно так: или отдельное учредительное собрание Латвии или общее Учредительное собрание России? И если мы исходим из той старой истины, что не учредительные собрания создают конституции, а что конституция выражает взаимоотношения реальных сил в данном государстве, то вопрос становится еще яснее. Предположим, что мы федералисты; в этом случае мы сперва должны требовать для Латвии и др. народов (Украины, Эстонии) отдельных учредительных собраний, которые, обосновав самостоятельные государства, объединяют их, федерируют их на основании договора. Если же мы не федералисты, то остается говорить лишь об Учредительном собрании России, едином Учредительном собрании, и об  а в т о н о м и и  отдельных частей (областей или наций).

Исходя из этого взгляда, мы и говорим, что общая конституция России устанавливает единую демократическую республику, вполне централизованную. До сих пор эта централизация выражалась в объединении всей власти в единую высшую власть, разрешая только то местной власти, что допускается свыше. Там не могло быть и речи об автономии, о «самозаконодательстве» (в буквальном смысле). Централизованная республика также издает все общие законы, по возможности одинаковые для всего государства. Против этого восстают приверженцы газеты «Lihdums[1]»и демагогически поднимают крик: но против чего? Против того ли, чтобы законы по возможности были однообразны? Но ведь таков общий ход капиталистического (и еще в большей мере социалистического) развития: от сепаратного закона - к общему. Мы видим, что государственный строй всегда и повсюду принимает все более и более одинаковые формы. Мы видим, что гражданские (или частные) законы повсюду становятся все более и более [243] однообразны. Не так давно для всей Германии вышла единая «гражданская книга законов»; то же самое в Швейцарии и т. д. И квинтэссенцией Великой французской революции как раз был тот Кодекс Наполеона, который долгое время, как непревзойденный глашатай буржуазного порядка, считался идеалом гражданских законов и был одинаково в силе как во Франции, так и в Бельгии и в Польше. И если после этого какой-нибудь латышский марксист вводит в проект автономии Латвии издание гражданских законов Латвии, то это, повидимому, простое недоразумение, как это является недоразумением и по отношению к латышским уголовным, вексельным и др. законам общего характера.

Но мы подчеркиваем, что в центральном законодательстве участвуют также выборные представители Латвии, и их задача - заботиться, чтобы общие законы носили такой общий характер, что позволили бы выразить все местные отличительные или типичные черты в местном законодательстве. Это предположение могло бы вызвать возражение только в том случае, если бы оно противоречило какому-либо общему принципу, от которого не нашла бы возможным отступить центральная государственная власть. Например, если бы Латвия хотела сохранить у себя не всеобщее избирательное право, или, наоборот, если бы в России была бы монархия, а Латвия хотела бы ввести у себя демократическую республику. Мыслимо ли это? Понятно, что нет. Если кое-что подобное и существует в колониях Англии (в Австралии и в Канаде), то там имеются совсем своеобразные обстоятельства, гораздо более своеобразные, чем отношения между Россией и Финляндией.

Все, что не запрещено в конституции России и в общих законах (в последнее время теория даже не особенно строго проводит различие между конституционными и остальными законами), все это оставлено на усмотрение местного законодательства, т. е. законодательства Латвии. Так мы понимаем ту автономию, которую мы требуем, как «самое широкое демократическое самоуправление» не только по вопросам хозяйственным, но и политическим, административным и др. - один язык и полноту всей местной власти.

Но как будет обстоять вопрос в хозяйственном отношении? Будут ли у латышей свои деньги, как этого желает крестьянский союз? Нет, отвечаем мы, не будут. Существуют же одни и те же франки как во Франции, так и в Италии, в Бельгии, даже в Финляндии и т. д. Вот туда и ведет настоящий ход развития, а не в сторону национального пятака или какой-нибудь местной монеты. У латышей своя таможня. Этого требует газета «Atbalss». Мы вообще против всякой таможни, но чтобы российская демократия, освободив и Латвию, разрешила бы ей замкнуться в стенах таможни - это вряд ли мыслимо.

Хозяйственная жизнь тоже с каждым днем централизуется все больше и больше, особенно по пути к социализму, но только в том смысле, что сверху даются общие директивы и направление, а свободное исполнение их совершается на местах. Автономная Латвия в этом отношении будет не менее свободна, чем республика «Латвия», как часть федерации. [244]

Но латышские министры, сенаторы, дипломаты и войско? Латышские министры, государственные советники, с блестящими орденами на груди и может быть даже с лентой через плечо? Латышские сенаторы в позолоченных мундирах? Латышские дипломаты - по крайней мере для поддержания хозяйственных связей, хотя бы с Норвегией?[2] И латышские офицеры с блестящими пуговицами («Одна единственная пуговка стоит поросенка». - Из лат. нар. песни). Как все это привлекательно для национальной интеллигенции! Как много это обещает каждому отцу семейства! Если уж так нравится слово «министр», то в некотором роде управление или бюро каждого местного района, избранное демократическим самоуправлением, является как бы местным министерством (в Финляндии сенаторы), только без блестящих орденов и титулов и без больших окладов. Это будут - выборные исполнительные органы, связанные также с центром. Такими же выборными будут и все суды, тоже без высоких чинов и без прежней лицемерной несменяемости, потому что при демократии каждое избранное должностное лицо, хотя и судья, может быть отозвано. Да, латышские юристы повидимому надеются, что при выборах на разные должности неоткуда будет «выписать» новых лиц и что надо будет удовлетворяться уже существующими. Очень может быть, что для первого раза нехватит юристов, знающих местные языки и соответствующих всем требованиям демократии, пока интеллигенция не убедилась, что новый порядок является устойчивым и что идеологию надо повернуть налево. До тех пор демократия пожалуй должна будет при выборах допустить исключение, в смысле образовательного ценза и владения языком.

Своего войска и своей дипломатии редко кто требует, даже в националистическом лагере, я уже рассказал, что Латвии посчастливилось раньше чем другим малым нациям. Польше, например, была уже обещана самостоятельность, но не было еще ни слуха о польском войске. У латышей, напротив, были свои батальоны уже тогда, когда никто не осмелился говорить о латышском земстве и когда слово «автономия» еще было конспирацией. Уже тогда кровь латышских стрелков обеспечила «кое-кому» очень надежное положение, и уже тогда в национальной прессе послышались голоса, что вот - офицерству этих полков и быть первой латышской национальной аристократией. Здесь революция принесла только горькое пробуждение от новых гроз, потому что победа осталась за демократией и демократия требует упразднения постоянной армии и введения всеобщего ополчения, т. е. народной милиции, с выборными начальниками, руководителями и профессионалистами (специалистами). Если хотите, это и будет «войско» Латвии, потому что о переброске латышских бойцов на другие окраины можно было говорить только во время самодержавия. Но не будет ни блестящих пуговиц, ни блестящего внешнего положения. А дипломатия? [245] Мы знаем, что после победы демократии дипломатия вообще потеряла свое прежнее значение, насколько это касается вопросов войны и мира. Но в хозяйственных вопросах, и даже не только в хозяйственных, каждое местное самоуправление (а также города) получат право вступать во взаимоотношения с кем угодно как внутри государства, так и вне его, согласно нашей коммунальной программе.

Особенно нас упрекают в том, что мы забываем национальные интересы, особенно интересы языка и вообще интересы культуры и кроме того, как первый практический шаг в этом отношении, - школу. Это самая злостная клевета против нас. Основное требование социал-демократии - полное равноправие всех языков, но только не во имя «святого единства» народа, а в пользу практически интересов широких пролетарских масс. Чтобы повсюду и везде можно было говорить и переписываться на своем родном языке, это как раз в интересах рабочего класса, и поэтому мы и требуем, чтобы должностные лица и судьи владели всеми местными языками. И от этого требования мы не отступим, хотя бы пишущего эти строки упрекали бы в том, что он требует от рижских должностных лиц латышской национальности значения русского и немецкого языков. Да, так же, как от русских и немецких должностных лиц мы требуем знания латышского языка, потому что демократия будет выбирать не по национальностям, а сообразуясь с убеждениями, между прочим, на основе ценза знания языков. Это - кандидатам для сведения.

А по отношению к школам, кто же может быть больше заинтересован, чем рабочий класс, в том, чтобы латышский язык был положен в основу школы, чтобы она давала всем общее обязательное образование, соответствующее новым условиям жизни и новым педагогическим требованиям, обращая главное внимание на так наз. политехническое образование (всестороннее обучение к труду) и на усвоение необходимых языков. Это будет приблизительно курс средней школы. Но увлекаться и восхищаться латышскими национальными университетами латышскому рабочему классу нет ни малейшего основания, потому что каждый окончивший среднюю школу должен настолько овладеть каким-нибудь языком, чтобы он мог на этом языке прослушать курс в университете. Для нас язык и национальность не самоцель, а только одно из тех условий, в которых должно жить и развиваться человечество, и которые развиваются и должны развиваться вместе с прогрессом человечества.

Очень сердито на нас нападает орган Крестьянского союза за то, что мы будто бы отрицаем экстерриториальные культурные объединения, что мы не обращаем внимания на латышей, разбросанных по всему Великому Российскому государству. Но мы прямо подчеркиваем, что замкнутость Латвии ведет к полному отделению этих латышских эмигрантов; при централизме же Латвия всегда будет иметь возможность поддерживать связь с этими эмигрантами. Мы против всякого национализма, хотя и под названием социализма, и как на предостерегающий пример указываем на «Бунд», требующий национально-культурной автономии. Это требование не вошло даже в программу меньшевиков. [246]

Присоединение Латгалии - это первым делом вопрос самих латгальцев. Насколько этого желают - мы их поддерживаем, вполне сознавая, что ни местные хозяйственные условия, ни условия языка не принуждают к этому безотлагательно.

Так представляем мы себе автономию Латвии и демократический централизм. Если нам указывают на федеративное устройство Швейцарии и Америки, то более основательное знакомство с ними показывает, что там федерализм склоняется в сторону более тесных объединений как по отношению к общему законодательству, так и в смысле хозяйственных объединений, и как раз прогресс находится на стороне этих объединительных тенденций. Мы признаем федерацию для самостоятельных государств Балканского полуострова и вообще между государствами Европы. Но представляем ее себе только как предварительный путь к более тесному объединению этих государств. Национальной федерацией может восхищаться только тот, кто еще не понял, или не хочет понять значения классовой борьбы, как, например, наши социалисты-революционеры, или кто сознательно отрицает массовые противоречия вообще (например, националистическая буржуазия).

Указывают, что Бельгия тоже маленькое государство, а все-таки это не помешало ее капиталистическому развитию. Да, Бельгия - это гнездо исторически старого капитализма; но она, несмотря на свои маленькие размеры, увлеклась милитаризмом и империализмом, с его колониальной политикой, и сделалась жертвой своего империализма. Разве судьба Бельгии на самом деле так привлекательна для Латвии?

Нет, мы свободную Латвию мыслим неразобщенной со свободной Россией и находим, что это только игра словами, если мы говорим о «свободной Латвии в свободной России». В несвободной России свободная Латвия не мыслима. Латвия будет автономной и может быть самой демократической частью Российской демократической республики. Она будет по возможности объединенной и все-таки по возможности самостоятельной частью ее.

Так последовательная демократия ставит вопрос об автономии.

[1] Орган Крестьянского союза Латвии.  П е р е в.

[2] Член Государственной думы Залит во время своего пребывания в Норвегии, как это видно из описания поездки, обратил на себя больше всего внимания своим костюмом местного производства. Он и питал большие надежды завязать тесные связи с норвежским капиталом. Но последний в свою очередь находится в полной зависимости от английского капитала.

Текст воспроизведен по изданию: Революция и национальный вопрос: документы и материалы по истории национального вопроса России и СССР в XX веке. - Т. 3. - М., 1930. С. 243-247.