В конце июля и первых числах августа 1915 года в Иваново-Вознесенске распространились слухи о готовящемся выступлении рабочих. Называли числа - двадцать первое - двадцать третье августа - когда ткачи об'явят забастовку Сначала на экономической почве, потом пред'явят политические требования и в числе их - прекращение войны. Полицмейстер Авчинников и жандармский ротмистр Лызлов от своих агентов получают сведения, что в пригородных лесах идут рабочие массовки, сходки, конспиративные собрания, где вырабатывается план выступления. Жители по ночам слышат революционные песни, с которыми рабочие расходятся после собраний.В городе тревога. Торговцы усиливают ее разговорами, что рабочие к чему то готовятся, так как во время дачек усиленно закупают продовольствие. На базарах, в трактирах, чайных волнение. Купец Куражов жалуется полицмейстеру, что покупатели - рабочие и приезжее крестьянство держатся вызывающе, среди торговцев ползет слух о разгроме лавок и магазинов, который будто-бы подготавливают рабочие. Неуловимые агитаторы говорят в народе против войны. Растущая дороговизна, исчезновение с рынка крупы и пшена, нехватка соли взвинчивают тревожное настроение в городе.

О забастовке ткачей, как о неизбежном событии, говорят все, везде. В ночь на 22-е августа в рабочих поселках Ямы, Глинищево, Рылиха разбросаны прокламации Иваново-Возн. Врем. Област. орган. комит. Рос. С.-Д. рабочей партии большевиков. Днем 22 августа полиция и сыщики срывают прокламации с заборов и фабричных стен. Прокламация обращается к рабочим и солдатам.

«Товарищи рабочие и солдаты! Братоубийственная война все разрастается, да разрастается. Все, что только есть цветущего, здорового и работоспособного принесено уже на алтарь войны в интересах буржуазии. Льются слезы вдов, сирот и матерей. Голод, нищета, разорение и произвол царят всюду. Правительству мало тех миллионов регулярных воинов, запасных, перворатников и новобранцев 15 и 16 года, которых погнали в первую очередь и уложили на поле брани. Оно забирает туда на убой и неокрепших еще 18 летних юношей, а за ними погонят ратников второго разряда. На убой отправляют последних: работников, кормильцев семей. Но для чего же все это? За что пролито это мере народной крови? Ведь война не была нужна ни немецкому, ни русскому рабочему. Он знает лишь одну борьбу - борьбу классовую, лишь одного врага - буржуазию. Так кому же была нужна война?

Буржуазии. Эта война - борьба буржуазии одного государства за господство над другим, за преобладание на мировом рынке. И вот пока миллионы наших товарищей погибают на поле брани за дело буржуазии сотни тысяч хорошо обмундированной и откормленной полиции и жандармерии, упитанной кровью и потом народа, стоит на страже интересов той же буржуазии и расправляется с внутренним врагом-сознательным пролетариатом.

Сибирские тундры и тюрьмы переполнены. Туда загнали представителей народа, туда все еще тянутся, гремя кандалами, бесконечные вереницы наших товарищей. В эту трудную минуту перед нами возникает вопрос: так что же нам делать?

Послушаться ли призыва правительства, позабыть партийную рознь и пойти на братоубийственную войну верными слугами царизма?

Нет, товарищи!

С правительством не может быть никакого примирения Мы до конца останемся его врагами. [83]

Подчиняясь силе, нам придется взять в руки оружие и направить против своих иностранных товарищей по несчастью. Но будем же помнить тогда, товарищи, что в неприятельских окопах против нас такие же пролетарии, как и мы, насильно взятые и живущие мыслью повернуть оружие в обратную сторону и превратить буржуазную войну в гражданскую. Этою благородною мыслью живет и наш народ. Но нужно эту мысль осуществить на деле. Надо смести всех палачей от царя и министра до урядника, надо на развалинах деспотизма и варварства водрузить знамя свободы, мира и братства народов. И теперь время упускать нельзя. Так будем же помнить об этом, товарищи, уходящие на дикую битву за врагов своих. На фабриках и заводах, в казармах и окопах будем напоминать об этом другим товарищам, будем сплочаться в нелегальные организации вокруг красного, знамени социал-демократии. И когда революционная волна охватит Россию, не поднимем по приказу правительства оружия на товарищей своих. Будем прислушиваться к голосу социал-демократии и при первом удобном случае против нашего настоящего врага - правительства - превратим эту братоубийственную резню в гражданскую войну, в Революцию.

Рабочие и солдаты! Преступление упускать время. В наших руках лучшая жизнь, свобода и право. Чем помирать за врагов своих, помрем на баррикадах за постоянный мир, за свободу!»

В этот день 22-го августа ночью, жандармерия произвела многочисленные обыски и аресты. В полицейскую тюрьму на улице Кокуй посажено было до девятнадцати человек.

21 августа местный полицмейстер по телефону говорил с Владимирским губернатором, которому доложил о беспокойном настроении рабочих, на всякий случай просил в подкрепление казакам 60 конных стражников и разрешения, если потребуется, прибегнуть к помощи расквартированного в городе 199 пех. запасного баталиона.

Губернатор обещал прислать конницу и разрешил использовать баталион при выступлении рабочих.

22 августа по городу было расклеено следующее объявление Владимирского губернатора:

«По дошедшим до меня сведениям, на некоторых фабриках города Иваново-Вознесенска происходит брожение рабочих, грозящее вылиться в забастовку. Признавая, что в настоящее тяжелое для родины время, когда каждый час бездействия фабрик отягощает и без того трудное положение наших братьев-воинов, всякое прекращение работ наносит непоправимый вред России и доблестной армии и служит только лишь на пользу нашим врагам, - предлагаю широко оповестить рабочих и все население города Иваново-Вознесенска, что мною будут приняты самые энергичные меры к недопущению беспорядков. Пусть всякий знает, что в подавлении беспорядков я не остановлюсь принять самые крайние и решительные меры, но при этом выражаю твердую уверенность что рабочие и все жители гор. Иваново-Вознесенска, проникшись важным настоящим моментом, сами поймут весь вред и не допустят никаких забастовок».

В этот же день в местной газете «Ивановский Листок» (№ 170) полицмейстер об'явил:

«Предлагаю гг. исполнительным чиновникам возможно шире оповестить населению об'явление г. управляющего губернией и со своей стороны предписываю отнюдь не допускать как в черте города, так и вне его никаких сборищ и собраний, а равно и проявления насилия над кем бы то ни было и принимать решительные меры к пресечению таковых в самом корне».

Город насторожился, предчувствуя большие события. Город в тревоге ожидал следующего дня. [84]

С утра - 23 августа по городу были расставлены воинские патрули под командой офицеров. Были, выставлены самые надежные, - не из ивановцев и не из маршевых рот, - солдаты, так называемый постоянный состав баталиона, кадровые учителя маршевых пополнений и учебная команда баталиона. К фабрикам были двинуты казачьи раз'езды, на улицах и площадях усиленные наряды наружной полиции и пикеты полицейских надзирателей.

Полицмейстер в 10 часов утра получил сведения, что рабочие Грязновской фабрики прекращают работы, намереваются выйти на улицу, итти снимать рабочих других фабрик.

Отдав распоряжения о недопущении мятежников в самые крупные фабрики И. Гарелина и Куваевскую, полицмейстер лично выехал на место происшествия и убедился немедленно, что рабочие не испугались губернаторского об'явления, войск и полиции. Рабочие останавливали машины, взламывали тяжелые замки, которыми фабричная администрация заперла фабричные ворота и шли на улицу сначала небольшими, толпами по сто - двести человек, потом тысячами. Грязновские рабочие вышли первыми, прошли к фабрике Ник. Гарелина, которая бросила работу, к ним присоединилась Полушинская фабрика, потом Бурылинская, Дербеневская, И. Гарелина, Компания, Зубкова, Гандурина, Ямановских и к 3 часам дня тысячные массы рабочих со всех остальных фабрик тянулись к площади Городской Управы.

По распоряжению полицмейстера и по указанию добровольцев-сыщиков из администрации во дворах некоторых фабрик полиция пыталась арестовывать и успела захватить троих зачинщиков и подстрекателей. Такая же попытка сделана была на Маракушевской фабрике. Но, как показывал впоследствии полицмейстер следователю, маракушевские рабочие дали отпор. С криками «ляжем костьми, а не дадим товарищей в обиду»! - они не допустили арестов.

К четырем часам дня на площади Городской Управы собрались многотысячные массы, которые тронулись через Нижний базар по Часовенной улице к полю за кладбище, где начался громадный митинг.

На митинге выступали сразу несколько ораторов мужчин и женщин, которые сообщили рабочим, что минувшей ночью жандармерия с полицией выхватили и посадили в тюрьму многих товарищей. Ораторы призывали пред'явить властям требования об освобождении арестованных. После обсуждения экономического положения рабочих, которые жестоко страдали от растущей дороговизны, рабочие постановили пред'явить полицмейстеру требование об освобождении арестованных и тронулись обратно, тем же путем, к Городской Управе.

В семь часов вечера площадь перед Управой была запружена многотысячной толпой. Над морем голов возвышались в разных местах фигуры ораторов, которые говорили, поддерживаемые рабочими на плечах. Войска, казаки и полиция стояли наготове.

Был вызван полицмейстер из Управы. Ему рабочие пред'явили свое требование об отпуске арестованных накануне. Полицмейстер ответил, что арестованные задержаны потому, что у них при обыске найдены противоправительственные прокламации. На требование рабочих ответил отказом и ушел снова в Управу, из окна которой наблюдал площадь. Рабочие закричали:

- Пойдем освобождать!

Ораторы - четыре мужчины и две женщины - обратились к солдатам, увещая их не обращать оружия против рабочих, которые борются за интересы всего трудового народа. Ораторы-женщины говорили, что солдаты оставили дома своих жен, матерей, малых детей, которые также, как и ивановские ткачи и ткачихи с малыми ребятами, голодают от фабрикантов и войны, которая разоряет страну, вырывает миллионами убитых из русских трудовых семей. [85]

- Долой войну! - кричали рабочие.

- Неужели вы будете стрелять в нас? - со слезами восклицали женщины.

В это время к ораторам присоединился только что выпущенный из тюрьмы рабочий Зиновьев. Его страстная речь сильно подействовала на рабочих. Они снова вызвали полицмейстера и потребовали отпустить остальных арестованных. Полицмейстер вновь отказал. Тогда с возгласами - «пойдем к тюрьме!» - во главе с Зиновьевым рабочие двинулись от Управы по направлению к Приказному мосту, по дороге к тюрьме.

Напротив Приказного моста - через мостовую - в занимаемом сейчас Уголовным Управлением двухэтажном, красного кирпича, доме были номера Дунюшкина. Во дворе номеров рано утром в этот день был поставлен взвод солдат, численностью 51 чел., под командой прапорщика Носкова. Взводу было боевое задание: охранять от неприятеля улицы: Покровскую, Соковскую и Кокуй, на которой тюрьма. Командир выслал со двора по этим улицам сменные дозоры. Резерв солдат, стоя под ружьем в засаде, ел щи, кашу, пил чай с кухни Дунюшкина. Командир взвода запретил эти мирные занятия, когда площадь забушевала и неприятель осаждал полицмейстера в управе.

Когда же рабочие тронулись к Приказному мосту, прапорщик Носков скомандовал взводу в ружье, вывел солдат из засады и построил фронтом к мосту и наступающему врагу. Рабочие шли, сигнализируя свои мирные чувства к солдатам белыми платками, которые, - как и полагается переговаривающимся с войском - навязывали на трости и махали платками, высоко подняв руки над головами. Прапорщик скомандовал на изготовку, блеснули штыки и ружейные дула направились в толпу.

Рабочих это движение не столько испугало, сколько изумило. Номера Дунюшкина, около которых стоял взвод, рабочие не думали штурмовать. Но чтобы выяснить настроение солдат, рабочие пошли не вправо, - на улицу Кокую, где тюрьма, - а прямо на номера Дунюшкина, в десяти шагах от которых прапорщик расположил взвод.

- Братцы, неужели вы хотите стрелять? - закричали рабочие. - Женщины, идите вперед! Вас не тронут, а нас - видно - боятся...

Ткачихи выдвинулись вперед, толпа заколыхалась, производя перемещение, а Зиновьев начал уговаривать солдат. Прапорщик, очевидно, счел это за начало боевых действий и подал первый свисток к огню.

Разрывая на себе кофточки, пиджаки, рубашки, передние ряды ткачей и ткачих обнажили груди с криками:
- На-те, стреляйте, если хотите стрелять.

- Они не будут в нас стрелять, не бойтесь, - кричали другие.

- Пойдемте вместе с нами освобождать братьев, - кричали третьи.

- Давайте ваши ружья! - кричали сзади.

Прапорщик, видя, что толпа не робеет, подал второй свисток и крикнул передним, что ружья заряжены боевыми патронами и чтобы рабочие не напирали на солдат. Но было поздно: передних подталкивали задние, которые уверенно кричали:

- Не бойтесь, не будут стрелять.

Рабочие так близко подошли ко взводу, что левый фланг солдат попятился. Прапорщик Носков решил действовать.

Третий свисток, команда:

- Взвод, пли!

Первый залп смял передних и в их числе Зиновьева.

- Не бойтесь, холостыми стреляют! - закричали задние, думая, что передние упали с испуга.

Так велика была уверенность рабочих, что их не расстреливают, и белые платки птицами полетели в воздухе.

- Взвод, пли! [86]

Второй залп и еще жертвы.

Взвод пли!

Третий залп.

Тогда рабочие по стонам раненых и падающим соседям поняли, что прапорщик Носков действует как на войне.

Тысячные массы в ужасе побежали назад к мосту, вправо к тюрьме, влево к собору. Мужчины, женщины, дети с моста прыгали вниз, прятались за тумбочки, за телефонные столбы, прижимались к соседним домам, прыгали через заборы. В этот момент битву решили казаки. От Городской Управы и от здания тюрьмы они с конями врезались в расстроенные ряды неприятеля, плетями сбивая с ног бегущих. Полиция и сыщики принялись хватать пленных.

Перед глазами растерянных солдат лежали тридцать убитых наповал и пятьдесят три тяжело раненых.

Одетые в потертые бумажного трика пиджаки, ситцевые рубашки, в калитках, в стоптанных щеблетках, в малескиновых штанах, в заплатанных юбках, вылинявших кофточках, убитые и раненые иваново-вознесенские ткачи и ткачихи своею кровью омыли мост, который сейчас называется Красным.

Велики ли были потери со стороны войск?

Прапорщик Носков об этом в своем рапорте писал так:

«Во время произведенного толпой нападения на воинскую часть раненых и ушибленых не было, кроме камня, который упал в трех шагах от меня и подкатился к моему сапогу».

Чем были вооружены неприятельские войска?

В карманах убитых и раненых полиция обнаружила двадцать три перочинных ножа с крошками и следами ржаного хлеба на лезвиях.

В девять часов вечера 23-го (10-го) августа пожарная команда пожарными рукавами смывала лужи крови, следы окровавленных мозгов и вывалившихся кишек на мостовой напротив Красного моста. Стрельба была в упор и кровь текла ручьями.

Телеги везли Кокуем, к Земской больнице трупы убитых. Раненых отправили в больницу чернорабочих. В эту ночь толпы рабочих жен и мужей осаждали больницы, отыскивая близких, которые домой не возвращались. По распоряжению полицмейстера опознание убитых отложено было на следующий день.

Через двое суток, в три часа, темной августовской ночи, при усиленных полицейских и казачьих нарядах в общей могиле хоронили убитых ткачей и ткачих. Похороны были, спешные и секретные, посторонних не допускали, полиция боялась демонстраций со стороны возмущенных рабочих, которые продолжали бастовать в знак протеста против зверского и бессмысленного расстрела.

А еще через день занялись ранеными. Прокурор Владимирского Окружного Суда дал следующее предписание следователю по особо важным делам.

«10-го (по нашему стилю 23-го) августа сего года в г. Иваново-Вознесенске толпа рабочих, намереваясь насильственно освободить из под стражи содержащихся в полицейской арестантской, напала на высланную для охраны этой арестантской, воинскую часть, причем своими насильственными действиями вынудила прибегнуть к помощи оружия, в результате чего были убитые и раненые».

Прокурор предложил следователю выяснить виновных и привлечь их к законной ответственности.

Судебный следователь разыскал виновных среди раненых и всех их предал военному суду, по распоряжению Владимирского губернатора.

А полицмейстер, а жандармский ротмистр Лызлов, а полицейские надзиратели, а прапорщик Носков, а Торговцы, а управляющие фабриками [87] а сыщики были для следователя только свидетелями дела о вооруженном нападении рабочих на воинскую часть в городе Иваново-Вознесенске».

Четыре тома этого дела на тысяче слишком листов хранится в Бюро Истпарта Ив.-Возн. Губкома Р. К. П.

Свидетель - полицмейстер Авчинников подтвердил следователю, что рабочие на площади Городской Управы своим поведением явно угрожали общественной безопасности, жалуясь на пропажу с рынка крупы, пшена и соли и добиваясь освобождения арестованных.

Жандармский ротмистр Лызлов атаку вооруженных перочинными ножами рабочих на беззащитных солдат об'яснил следователю так:

«Майская минувшая забастовка привела рабочих к мысли о безнаказанности выступления, так как никаких репрессий в мае месяце не применялось. Рабочие тогда вели себя дерзко: снимали прислугу с работ, останавливали едущих в фаэтонах».

Майская забастовка была экономической, рабочие выбастовали прибавку на растущую дороговизну и добились нормировки продуктовых цен, которые неутомимо взвинчивали местные торговцы. В августе рабочие уже уяснили себе смысл и причину войны. Иваново-Вознесенск одним из первых фабричных городов выкинул массовый лозунг «Долой войну».

Следствие, полиция и свидетели стремились доказать, что рабочие произвели на солдат вооруженное нападение. Для этого, кроме перочинных ножей, были тщательно собраны в районе расстрела все предметы, которые могли сойти за оружие. И к делу приложили одиннадцать обломков кирпичей и тридцать четыре камня-булыжника, который случайно оказался у забора позади взвода солдат. Если припомнить цитированный выше рапорт прапорщика Носкова об отсутствии раненых и ушибленных среди солдат, то станет понятно, для чего понадобился следователю кирпич и булыжник. Следствию камни послужили в качестве гирь-улик на чашу обвинения в следственных весах. В постановлении о привлечении к суду раненых следователь доказывает, что «раненые уже самым фактом своего присутствия в толпе и ранениями своими бесспорно свидетельствуют об участии в нападении».

В целях обнаружения большего числа виновников расстрела следователь предложил полиции установить особый негласный надзор за ранеными и родственниками раненых и убитых.

В то время, как на дворе Земской больницы опознающие убитых родственники с плачем проклинали убийц, в это время охранники зорко следили за осиротевшими женами и за мужьями, которые потеряли мать своих детей.

Лакеи фабрикантов - управляющие фабриками, лакеи правительства - чиновники и служащие, торговцы и домовладельцы, вызванные в качестве свидетелей согласным хором свидетельствовали, что виноваты не ружья солдат, а озорство рабочих.

Многие из свидетелей выражали готовность узнать того или иного оратора при очной ставке и указать подстрекателей рабочего бунта.

Полицейский арестный дом - при ходе следствия - не мог вместить всех арестованных, число которых ежедневно росло. Арестованных отправляли пачками в шуйскую тюрьму и владимирскую каторжную тюрьму.

Военное начальство командировало для расследования генерала для поручений при командующем войсками московского округа. Генерал нашел, что прапорщик Носков, стрелял за веру, царя и отечество, ибо рабочие, явно были немецкими агентами, требуя окончания войны.

Так было 23-го (10-го) августа 1915 года, когда десятки тысяч ивановских рабочих вышли с фабрик за хлебом, миром, свободой. И получили свинец в грудь, плети, тюрьму и военный суд.