24 (11) апреля 1912 г. министр внутренних дел Макаров А.А. заявил в Государственной думе (по поводу расстрела рабочих на Ленских приисках): "Так было и так будет впредь". Однако на вопрос Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства 14 апреля 1917 г.: "Откуда у вас эта знаменитая фраза "так было и так будет впредь"?", - Макаров ответил: "Это вышло у меня совершенно случайно". Расстрелян ВЧК в феврале 1919 г.

---

Содержание: Постановка агентуры в бытность Макарова товарищем министра внутренних дел. Азеф. Департамент полиции, охранные отделения и губ. жандармские управления. Сотрудники охраны и члены партий. Отношение Макарова к провокации. Доклады директора департамента полиции в присутствии товарища министра. Трусевич. Преимущественный интерес Столыпина к террористической деятельности партии с.-р. Два рода террористических актов. Приготовление к покушению на Щегловитова и в. кн. Николая Николаевича. Осведомление о заграничном съезде с.-р. Данные, которые должны были указывать на существование провокации. Герасимов. Важный агент-провокатор в распоряжении Гершельмана и Герасимова. Разоблачение Азефа и уход Герасимова. Уход Трусевича. Жученко. Климович. Ленские события. Три течения среди властей в отношении к событиям на Лене. Оценка самого Макарова речи о Ленских событиях, произнесенной им в государственной думе. Белецкий и Золотарев. Доклад о Ленских событиях Белецкого. Предписание Макарова местному губернатору о «твердости без колебаний». Вопрос о вмешательстве министерства внутренних дел и департамента полиции в московские выборы в государственную думу по рабочей курии. Белецкий и Золотарев. Виссарионов и его поездка в Москву. Малиновский и департамент полиции. Малиновский и Белецкий. Отношение Макарова к крайним левым и более умеренным течениям в государственной думе. Малиновский и Джунковский. Белецкий и Столыпин. Отношение Макарова к союзу русского народа. Участники съезда союза русского народа. Отношение Макарова к Распутину. Штюрмер, А. А. Хвостов, Вырубова, Воейков, Андроников. Причина ухода Макарова из министерства юстиции. Высочайшее повеление о прекращении дела Сухомлинова и Манасевича-Мануйлова. Увольнение Макарова в связи с вопросом о прекращении дела Манасевича-Мануйлова. Законопроекты, проводившиеся по 87 статье. Вмешательство Макарова в выборы в государственную думу. Агитация Харузина. Назначение Маклакова министром внутренних дел. Выборы в Черниговской и Нижегородской губерниях. Секретный фонд. Выборы в государственную думу в 1908 и в 1912 г. г.

Председатель. - Александр Александрович, вам известно, что вы находитесь в заседании Чрезвычайной Следственной Комиссии. Впоследствии вы будете допрошены следователем - или в качестве свидетеля, или в качестве обвиняемого, и, если будут какие-нибудь обвинения, у вас будет право не отвечать на те или иные вопросы, которые вам будут ставить. Но сейчас мы просим от вас объяснений по некоторым интересующим нас фактам.

Макаров. - Я не скрою от Комиссии того, что мне известно.

Председатель. - Мы начнем довольно издалека. По обстоятельствам дела нам нужно знать некоторые моменты, относящиеся к вашей деятельности в качестве товарища министра внутренних дел. Как вы, вероятно, помните, вы были товарищем министра внутренних дел с 18-го мая 1906 г. Вы были тогда и заведующим департаментом полиции.

Макаров. - Не только департаментом полиции, но и департаментом духовных дел иностранных исповеданий.

Председатель. - Если вы имеете что-нибудь сказать относительно других департаментов, то благоволите это сказать. Но нас интересует, главным образом, вопрос о департаменте полиции. Если вы хотите, чтобы я поставил вам частные вопросы, то ближайший из этих вопросов заключается в следующем: что вам известно было в то время относительно существования так называемой секретной агентуры и провокации, с этим связанной.

Макаров. - С тех пор, конечно, прошло очень много времени - 11 лет, и я не могу изложить вам какие-нибудь отдельные факты. Если Комиссии благоугодно будет обратить свое внимание на какие-нибудь подробности или отдельные обстоятельства, - все, что я припомню, я, конечно, изложу Комиссии с полной правдивостью, насколько мне память не изменит. По отношению к секретной сумме, то, насколько мне известно...

Председатель. - Я вас просил сказать относительно секретной службы, а не секретной суммы. Я говорю о секретном сотрудничестве, - так сказать, о политическом сыске, политическом шпионаже.

Макаров. - Слушаю-с. Секретная служба стояла довольно далеко от товарища министра, ибо, в сущности, секретные сотрудники, даже самые главные из них, были совершенно неизвестны товарищу министра. Об Азефе, например, я первое время понятия не имел. Дело в том, что секретной службы, насколько мне память не изменяет, в то время при департаменте не существовало, т.-е. секретных сотрудников департаментских я, по крайней мере, не знал, и думаю, что их не было. Секретные сотрудники были или у начальников губернских жандармских управлений или, главным образом, у начальников охранных отделений. У начальников губернских жандармских управлений они были, главным образом, в тех губерниях, в которых охранных отделений [93]не было, потому что охранные отделения были распространены не на все губернии. Но главное сосредоточение секретных сотрудников было у начальников охранных отделений. Я говорю - главное, потому что хотя начальники губернских жандармских управлений обычно и имели секретных сотрудников, но эта секретная агентура была в общем довольно случайная. Что касается начальников охранных отделений, то они пользовались секретной агентурой в гораздо большей степени. Но кто у них был сотрудниками - это мне совершенно неизвестно. Думается, что в большинстве случаев это было неизвестно и департаменту. Может быть, директор департамента и знал кого-нибудь из более выдающихся сотрудников охранного отделения, преимущественно петроградского, потому что он был здесь налицо, он докладывал, он чаще других какие-нибудь сведения департаменту давал. Но у товарища министра никаких таких сведений не было.

Председатель. - Я дал вам возможность высказаться по этому вопросу, но Комиссия интересуется, главным образом, вопросом не об отдельных сотрудниках, а о принципиальной постановке дела.

Макаров. - Постановка дела сводилась к тому, что начальникам охранных отделений и начальникам губернских жандармских управлений полагалась известная, определяемая департаментом полиции сумма на уплату секретным сотрудникам.

Председатель. - Т.-е. лицам, которые доставляли сведения, состоя членами различных партий, партийных групп и т. п.?

Макаров. - Вероятно, некоторые были, другие не были членами партий; но несомненно были и такие сотрудники, которые состояли членами партий, - этого отрицать нельзя.

Председатель. - Скажите, а не возникал у вас, как у товарища министра внутренних дел, прошедшего перед тем службу в рядах судебного ведомства, вопрос о законности такого порядка?

Макаров. - Видите ли, он у меня, конечно, возникал, но в этом отношении у меня была все-таки некоторая аналогия, потому что в сыскной полиции, - в некоторых сыскных полициях, - тоже есть лица, принадлежащие к подонкам общества, - к тем же ворам, скупщикам краденого и т. п., которые, благодаря своим связям с воровским элементом, дают сыскной полиции те или иные сведения. Но я не знаю ближайшим образом действия этих сотрудников. Устремляя все свое внимание, главным образом, на то, чтобы не было провокации, - это я подчеркиваю, - я никогда своего сочувствия в этом направлении не давал и в тех случаях, которые доходили до меня, принимал все меры против провокации.

Председатель. - Что именно вы подразумеваете под провокацией? [94]

Макаров. - Под провокацией я подразумеваю участие сотрудников в каких бы то ни было революционных действиях. Ведь не секрет, - от времени до времени это, быть может, бывало и при мне, - что, например, лицо, принадлежащее к партии, принимало участие в тех или иных партийных действиях, ну, скажем, в постановке типографии для печати, вообще в тех преступных действиях, которые вменялись в вину этому лицу. Вот такого рода действия я и называю провокацией и против такого рода действий я всегда восставал.

Председатель. - А вы не находите здесь внутреннего противоречия? Ведь, с одной стороны, вы сами сказали несколько раньше, что в составе секретных сотрудников были и лица, состоявшие членами партий...

Макаров. - Я допускаю это; но я сотрудников не знал, - не знал, насколько это партийные люди.

Председатель. - С другой стороны, участие сотрудника в таком партийном действии, как постановка типографии, вы считаете недопустимой провокацией. Нет ли тут противоречия? Вы признаете, что ставить типографию - это будет недопустимой провокацией, и вместе с тем, вы говорите, что, не зная, в качестве товарища министра внутренних дел, отдельных сотрудников, вы тем не менее знали, что в составе сотрудников были члены партий.

Макаров. - Я предполагаю это.

Председатель. - Но вы не видите противоречия в этих двух положениях?

Макаров. - Я полагаю, что такого рода действия начальников охранных отделений вызвали бы осуждение с моей стороны. Если бы я увидел, что начальники охранных отделений пользуются такими сотрудниками, я бы употребил свое влияние, свою власть, я бы сказал им: «Вы участвуете в провокационных действиях. Это недопустимо».

Председатель. - Но ведь иначе нельзя себе и представить пользования сотрудником, состоящим членом партии. Ведь состоять в партии и значит участвовать в некоторых партийных действиях.

Макаров. - Я допускаю сотрудничество партийного деятеля лишь в качестве осведомителя, исключительно.

Председатель. - Это одна сторона дела - поскольку сотрудник есть агент власти. Но поскольку агент власти является в то же время членом революционной партии...

Макаров. - Видите ли, до тех пор, пока член революционной партии не проявлял себя в каких-нибудь внешних незаконных действиях, он является лицом ненаказуемым. Поэтому, такой сотрудник, который, с одной стороны, участвовал в действиях, караемых уголовным законом, а с другой стороны, не допускал [95] никаких провокационных действий, ограничивая свою деятельность исключительно осведомлением, - такой сотрудник...

Председатель. - Но не думаете ли вы, что такой член партии и не нужен совершенно для власти, ибо действие закона считает членом партии лишь участвующего в ней, как в организации? Только такой член организации может принести пользу департаменту полиции, - если можно это назвать пользой.

Макаров. - Не всегда, я думаю, потому что член партии, скажем с.-р., не участвуя в какой-нибудь конкретной организации, тем не менее мог близко стоять к лицам, в ней участвующим, и давать о них известные сведения.

Председатель. - Это теоретически, но конкретно говоря, разве вы не чувствовали, как товарищ министра, что некоторые сведения, которые вам сообщались, не могли не исходить именно от активных членов партии?

Макаров. - Так как я не знал, в большинстве случаев, не только сотрудников, но и тех источников, из которых исходят эти сведения, то представлять себе конкретно, что давал тот или другой член партии, - скажем, начальнику охранного отделения, я не мог.

Председатель. - Во всяком случае, для докладов тогдашнему министру внутренних дел вы пользовались теми данными, которые вы получали через департамент полиции и которые поступали в департамент полиции от отдельных сотрудников.

Макаров. - Не совсем так. Порядок был несколько иной. Министру внутренних дел докладывал непосредственно директор департамента полиции, а не товарищ министра. Товарищ министра лишь присутствовал при такого рода докладах, - для того, чтобы быть осведомленным. Так было при П. А. Столыпине, так было и при мне, когда я был министром внутренних дел.

Председатель. - А когда вы были товарищем министра внутренних дел?

Макаров. - Я присутствовал при докладах директора департамента полиции министру внутренних дел, т.-е. П. А. Столыпину, но я лично не докладывал.

Председатель. - Значит, можем сказать, что директор департамента полиции делал доклад одновременно министру внутренних дел и товарищу министра. Можно сказать и иначе, - что докладывалось министру в присутствии товарища министра.

Макаров. - Это будет вернее, потому что с решающим голосом в этом отношении является министр внутренних дел. Это происходило обычно 2 раза в неделю.

Председатель. - Значит, 2 раза в неделю вы воспринимали с министром те сведения, которые докладывал вам директор департамента полиции? [96]

Макаров. - Не совсем. Насколько мне известно, раз в неделю начальник петроградского охранного отделения бывал у министра внутренних дел лично и уже не в моем присутствии, а, так сказать, с-глазу-на-глаз докладывал ему об обстоятельствах, его собственно касающихся.

Председатель. - Теперь благоволите вспомнить более конкретные обстоятельства. Доклады министру внутренних дел и вам по вопросам о с.-р. партии и с.-р. организации делались тогдашним директором департамента полиции Трусевичем. Что вам докладывал об этом Трусевич?

Макаров. - Главное внимание министра внутренних дел обращалось тогда на террористическую деятельность. Организация с.-р. интересовала министра внутренних дел в той мере, в которой она участвовала в террористических действиях, но главные террористические действия и так называемые экспроприации производились максималистами. Вот эти-то действия, главным образом, и интересовали П. А. Столыпина; например, взрыв на Аптекарском острове, который был произведен организацией максималистов с Соколовым во главе. Затем разбойное нападение, выражаясь юридически, на Екатерининском канале, на углу Фонарного переулка. Вот какие посягательства интересовали, главным образом, министерство, а нормальной деятельностью пропаганды с.-р. оно нисколько не интересовалось.

Председатель. - Будьте добры вспомнить те террористические действия, которые исходили из партии с.-р. в то время, когда вы состояли товарищем министра внутренних дел.

Макаров. - Таких, по-моему, не было. Максималисты действовали как отделившаяся от с.-р. величина, а чисто с.-р. действий я не припомню; думаю, что их не было.

Председатель. - Позвольте мне вам напомнить, например, покушение на ген.-губернатора Гершельмана в Москве.

Макаров. - Да, это верно.

Председатель. - Затем покушение на московского градоначальника Рейнбота.

Макаров. - Это тоже при мне было.

Председатель. - Затем, в Петрограде убийство фон-дер-Лауница.

Макаров. - Да, это дело я близко знаю.

Председатель. - Покушение на ген.-майора Мина.

Макаров. - Это, кажется, сделала Коноплянникова на станции железной дороги.

Председатель. - Затем убийство начальника главного тюремного управления.

Макаров. - Максимовского.

Председатель. - Таким образом, - вы помните, - целый ряд террористических актов был при вас. [97]

Макаром. - Да. Я затрудняюсь вам сказать теперь, - времени много прошло с тех пор, - в какой мере все эти действия или, по крайней мере, часть их могла быть отнесена к партийным действиям с.-р.

Председатель. - Вы, как и члены Комиссии, знаете приблизительно русскую политическую историю. Разве вы не помните, что те действия, которые я перечислил, были актами партии с.-р.?

Макаров. - Да, но дело в том, что в то время отдельные террористические действия, исходящие от с.-р., - если только они верно освещались и докладывались в то время в присутствии моем П. А. Столыпину, - должны были делиться на 2 категории: первое, это - партийные действия, т.-е. такого рода действия, которые санкционировались комитетом партии с.-р.

Председатель.- Т.-е. боевой организации.

Макаров. - Другие действия предпринимались на свой риск и страх отдельными представителями партии с.-р., - без санкции центрального комитета или боевой организации, правильнее говоря, иногда по предварительному совету с тем или иным членом центрального комитета.

Председатель. - Это факты, но какое значение придаете вы этим фактам?

Макаров. - Я полагаю, что такого рода единичные выступления, когда они исполнены лицом, принадлежащим к партии с.-р., но не санкционированы центральным комитетом, не могут считаться партийными действиями.

Председатель. - Позвольте мне напомнить вам факт. Ведь при вас была история с 7-ю повешенными, которая дала повод Леониду Андрееву написать свой рассказ.

Макаров. - Какое это дело?

Председатель. - Это, кажется, приготовление к покушению на Щегловитова и вел. кн. Николая Николаевича. Затем при вас было дело о приготовлении цареубийства - дело лейтенанта Никитенко - и другие.

Макаров. - Это дело мимо меня шло, потому что оно рассматривалось военным судом; так как Никитенко принадлежал к военным, оно мало шло по департаменту полиции.

Председатель. - Однако, там были и гражданские лица привлечены.

Макаров. - Да, были, но я не знаю близко этого дела.

Председатель. - Теперь позвольте задать вопрос: вы видели из докладов Трусевича, что, как директор департамента полиции, он является крайне осведомленным в делах партии с.-р. вообще и боевой организации, в частности?

Макаров. - Это немножко трудно сказать. Да, они известную осведомленность проявляли, но в тех делах, которые не [98] получили строгой проверки в судебном порядке, очень трудно сказать, насколько эта осведомленность была точна.

Председатель. - Я напомню вам об одном обстоятельстве. Вы помните, что к тому времени, как вы состояли товарищем министра внутренних дел, относится заграничный съезд партии с.-р.?

Макаров. - Этого я не припомню точно. Вероятно, да.

Председатель. - Вы не припомните, что спустя ничтожное количество дней после этого съезда, едва достаточное для того, чтобы письмо дошло из Лондона в Петроград, вы были уже осведомлены об обстоятельствах этого съезда и даже, как товарищ министра, выражали некоторое удивление по поводу того, что так быстро имели возможность узнать о работах этого съезда?

Макаров. - О работах съезда всегда легче узнавать, потому что на съездах принимает участие значительное число лиц и предполагается, что среди них у департамента полиции или начальников охранных отделений могут иметься сотрудники. Следовательно, получение таких сведений всегда возможно. А вот, например, осведомленности о деятельности партии максималистов никакой первоначально не было. Взрыв на Аптекарском острове - это было совершенно неожиданно.

Председатель. - Меня интересует в данном случае вопрос об осведомлении касательно партии с.-р. Значит, вам было известно, что осведомленность подчиненных вам лиц о деятельности партии с.-р. действительно была большая? В частности, не помните ли вы, что вам были доложены не только постановления, вынесенные съездом, но и те постановления руководящего органа этого съезда, которые, в интересах партийной конспирации, вовсе не оглашались на съезде?

Макаров. - Этого я теперь припомнить не могу, но допускаю.

Председатель. - Вы допускаете. Но как вязалась в вашем представлении, с одной стороны, такая большая осведомленность в этом деле подчиненных вам органов, а с другой стороны, ряд террористических актов, которые не могли миновать боевую организацию, - ибо вы сами говорите, что нужно различать эти две группы?

Макаров. - Я объяснял это себе таким образом, что не в департаменте полиции, а у начальника петроградского охранного отделения имеется, повидимому, очень крупный сотрудник в партии с.-р., который стоит в центре и дает всякие сведения по этому предмету.

Председатель. - Вы так себе объясняли?

Макаров. - Да, потому что иначе такой осведомленности не могло быть. Но с другой стороны, те террористические действия, на которые вы мне изволили указать, объяснялись, по крайней мере с точки зрения начальника охранного отделения, как это [99] докладывалось министру внутренних дел, тем, что это не есть действия террористические, исходящие из центра, из боевой организации, а более или менее самочинные действия второстепенных членов партии с.-р. Впрочем, не отрицаю, что одно из этих действий, насколько я припоминаю, было сделано в согласии с одним из очень высоко стоящих членов партии с.-р., - если не ошибаюсь с Натансоном; так мне говорили. Но во всяком случае это не есть террористические действия, исходящие из боевой организации с.-р. Это, конечно, можно объяснить себе и тем, что начальник охранного отделения, не предупредивший такого рода террористических действий, целый ряд которых окончился смертью должностных лиц, должен был так или иначе оправдать себя. Потому что иначе можно было бы сказать: «Что же вы смотрите, у вас никакой осведомленности нет». Вот как я объяснил себе это.

Председатель. - Несомненно, что подчиненный вам начальник петроградского охранного отделения старался оправдать себя этим. Но подчинявший его себе товарищ министра внутренних дел разве не старался его в этом отношении проверить? Разве товарищ министра внутренних дел, имея перед собою факт приготовления и даже покушения целой группы лиц, скажем - семерки, на жизнь Щегловитова, который занимал тогда пост министра юстиции, на жизнь вел. кн. Николая Николаевича, который был тогда командующим войсками петроградского военного округа не старался его проверить, исходя из того предположения, что столь крупный террористический акт не мог быть решон помимо боевой центральной организации партии?

Макаров. - Для этого у товарища министра внутренних дел нет никаких средств. Товарищ министра внутренних дел не может его проверить. Начальник охранного отделения говорит, что это есть единичное выступление, а не решение центра. Впрочем, по отношению, скажем, к этим 7 лицам, готовившим покушение на убийство Щегловитова и вел. кн. Николая Николаевича, я должен доложить, что тут у начальника охранного отделения надлежащей осведомленности не было.

Председатель. - Александр Александрович, вы лучше не ручайтесь за Герасимова, потому что Герасимов, как, я думаю, вам известно...

Макаров. - Я не ручаюсь, я говорю только потому, что это через меня проходило. Я должен сказать, что Герасимов не знал участников этого покушения (так он, по крайней мере, мне докладывал), настолько не знал, что в декабре месяце, в конце, и потом 1 января, он, как я знаю, всячески настаивал, чтобы вел. кн. Николай Николаевич не ехал 1 января в Царское Село, потому что у него нити нет...

Председседатель. - Но это свидетельствует об осведомленности или об отсутствии осведомленности? [100]

Макаров. - Об отсутствии осведомленности.

Председатель. - Может быть, и об осведомленности? Ибо почему же начальник охранного отделения думал, что Николай Николаевич не может ехать 1 января? Очевидно, он усматривал в этом опасность?

Макаров. - Он говорил, что какая-то организация существует, что-то готовится.

Председатель. - Нужно прибавить: что-то готовится на первое января, готовится против вел. кн. Николая Николаевича. Иначе, почему вел. князю 1-го января не нужно ехать, а 2-го января можно?

Макаров. - Нет, и 2-го не нужно ехать. Чтобы вообще в это время сидел дома.

Председатель. - В это время?

Макаров. - Да, потому что при появлении его на улице может быть брошена бомба.

Председатель. - Это свидетельствует о некоторой, хотя и неполной, судя по докладу, осведомленности.

Макаров. - О некоторой осведомленности в том, что террористические действия направляются на вел. князя. Но откуда эти действия исходят - ему неизвестно, и только потом, путем наблюдений...

Председатель. - Вот меня и интересует положение товарища министра. Происходит целый ряд террористических действий, которые являются удачными в том смысле, что поставляемая ими цель, так сказать, достигнута. Происходят они на территории г. Петрограда. В Петрограде имеется петроградское охранное отделение, во главе которого стоит Герасимов. Герасимов, если не великолепно, то достаточно осведомлен о действиях партии с.-р. И вдруг указывается, что, будучи осведомленным об этих действиях, Герасимов ничего не мог сделать против целого ряда следующих друг за другом террористических актов. Каково же было ваше отношение к этому?

Макаров. - Я, конечно, этим был совершенно неудовлетворен. Но, тем не менее, установить что-нибудь взамен этого я был лишен возможности.

Председатель. - Но не вызывало ли это в вас желания уволить Герасимова, заменить генерала Трусевича?

Макаров. - На этом вопросе останавливался и Трусевич, который, кажется, был не в особенных ладах с Герасимовым. Тем не менее, мне кажется, Петр Аркадьевич Столыпин, с которым мы об этом говорили, находил, что в такое боевое время все-таки опасно менять начальника петроградского охранного отделения, потому что всякое новое лицо, хотя бы и очень деятельное, тем не менее, пока войдет в курс дела, может упустить такие моменты, которые могут вызвать осложнения. [101]

Председатель. - Вы можете утверждать, что часть докладов по политическому сыску начальник петроградского охранного отделения делал министру внутренних дел в ваше отсутствие?

Макаров. - Да, я могу это утверждать. Раз в неделю, если не ошибаюсь, - если не встречалось другой надобности.

Председатель. - А в докладах директора департамента полиции или этого самого Герасимова не указывалось, что в распоряжении Гершельмана и департамента полиции имеется одно или несколько лиц, стоящих в центре с.-р. партии и даже боевой организации? Не указывалось это, как факт?

Макаров. - По отношению к департаменту полиции этого сказать нельзя, потому что у департамента полиции в то время агентуры вообще не было; такая центральная агентура была у Гершельмана и у начальника петроградского охранного отделения, и, конечно, совокупность всех указанных обстоятельств наводила на мысль...

Председатель. - Это вы уже изволили сказать, но меня не это интересует, а просто - не сообщал ли Герасимов во время этих докладов, как факт, что агентура имеется в самом центре?

Макаров. - Может быть, когда-нибудь Герасимов этого и не скрывал, - я этого отрицать не могу.

Председатель. - Но не можете ли вы вспомнить об этих обстоятельствах точнее? Ведь это яркий факт. Трудно представить себе, чтобы возможно было его забыть.

Макаров. - Мне кажется, что он мне об этом говорил. Я припоминаю.

Председатель. - Говорил! Как же вы относились к этому вопросу?

Макаров. - Я относился к этому так, как относился вообще к агентуре, т.-е. в зависимости от того, в каком смысле данное лицо являлось агентом. Относительно боевой организации я этого не знал, ибо этого мне Герасимов не говорил, - он говорил о центре. Я относился так, что если этот агент не занимается террористическими действиями, вообще такого рода делами, которые явно подводят его под уголовные законы...

Председатель. - Но как укладывались в вашем сознании, в сознании товарища министра внутренних дел, вот эти два факта: факт вашего отрицательного отношения к провокации с такой щепетильностью, что вы считали недопустимой провокацию по постановке типографии, и на-ряду с этим тот факт, что у вас имеется агент в центре - ибо агент в центре это не есть просто агент в партии, в организации или вне организации, что даже не преступно. Агент в центре, это - несомненно преступно.

Макаров. - Я себе не представлял в точности положение этого агента. Я не разумел в точности, что этот агент есть член центральной организации с.-р. Я разумел, что это лицо - близкое [102] к центру, а каково его значение, его положение в партии, - этого я не знал.

Председатель. - Когда вы узнали об Азефе?

Макаров. - Об Азефе я узнал незадолго перед тем, как разыгралась вся эта история с его разоблачением и его провалом, с речью Столыпина в гос. думе. Незадолго перед этим.

Председатель. - Тогда вы были уже...

Макаров. - Я был товарищем министра.

Председатель. - Вы были товарищем министра. Но как же вы реагировали на это?

Макаров. - В то время реагировать, в сущности, уже не было надобности. Я относился к этому в высокой степени отрицательно, раз я узнал, что Азеф принимал участие в таких действиях, как действия террористические. Но в то время Азеф из нашей сферы уже вышел, потому что в качестве провалившегося агента он исчез.

Председатель. - Азеф вышел из вашей сферы, но из вашей сферы не вышли те должностные лица, которые ведали Азефом?

Макаров. - Да.

Председатель. - Что же было сделано вами в отношении этих должностных лиц?

Макаров. - Видите ли, мне кажется, что Герасимов после этого ушел. Это было в самом конце моей деятельности. Я думаю, что это было в декабре 1908 г. Я точно не припомню, но это можно установить по дате речи П. А. Столыпина. Я не припомню, когда именно это было в государственной думе, но знаю, что в самом конце моей деятельности. 1-го января я ушел.

Председатель. - Значит, за такое крупное явление, в провокационном смысле, каким является Азеф, оказывался ответственным только один человек - Герасимов и никто больше?

Макаров. - Да. Потому что Азеф не был никогда ни в каких сношениях с департаментом полиции.

Председатель. - Но ведь Герасимов был в сношениях с департаментом полиции?

Макаров. - Герасимов скрывал Азефа. Он один сносился с ним. Азеф никогда не имел сношений ни с департаментом полиции, ни с вице-директором, ни с начальником особого отдела, - никаких сношений.

Председатель. - Но ведь Герасимов является подчиненным лицом. Герасимов имел над собой начальство, которое следило за его действиями.

Макаров. - Конечно. Вообще это должен был решать не я, а министр внутренних дел. Я думаю, что этот вопрос сам собой разрешился: Азеф исчез и перестал появляться, Герасимов ушел, и Трусевич после 1 января 1909 г. тоже ушел. [103]

Председатель. - Простите, Александр Александрович, но ведь Герасимов ушел не на скамью подсудимых, а в отставку, и даже не в отставку...

Макаров. - Это было распоряжение П. А. Столыпина, - в то время, когда я уже не был товарищем министра.

Председатель. - Трусевич ушел не на скамью подсудимых, а в Сенат, и получал сенаторское жалованье.

Макаров. - Я не буду защищать Трусевича перед Комиссией, но я должен сказать, что в сущности вина Трусевича, с моей точки зрения, представляется весьма мало доказанной, потому что Трусевич никакого отношения по существу к Азефу не имел. Это были исключительно отношения Герасимова.

Председатель. - Так скажите, в частности, что вы знали по докладу Герасимова, и если что-нибудь знали, - то об отношении Азефа к покушению на Гершельмана и Рейнбота?

Макаров. - Нет, ничего не знаю.

Председатель. - А известна была вам фамилия, или, по крайней мере, факт существования очень выдающегося агента по партии с.-р. у начальника московского охранного отделения вашего периода, г-жи Жученко?

Макаров. - Я потом слышал о ней, по донесениям, когда уже был министром внутренних дел и когда она агентом не состояла. Она была провалена.

Председатель. - Но в бытность вашу товарищем министра?

Макаров. - Нет.

Председатель. - По донесениям тогдашнего начальника московского охранного отделения, Климовича, вы не усмотрели существования крупной агентурной силы около террористических актов, произведенных в Москве?

Макаров. - Нет, на меня такого впечатления это не производило.

Председатель. - А не отмечали вы большой осведомленности в отношении партии с.-р. и вообще террористических актов у московского охранного отделения и его начальника?

Макаров. - Нет. Вообще, я ведь не мог, в качестве товарища министра, вплотную следить за делами департамента полиции. Это было дело директора департамента полиции. Отдельных докладов у товарища министра директор департамента полиции не делал; товарищ министра лишь присутствовал при этих докладах. Может быть, министр иногда посоветуется о чем-нибудь. Затем товарищ министра, в качестве заведующего департаментом полиции, имел распорядительную деятельность, утверждал распоряжения, но за розыскной деятельностью, непосредственно, шаг за шагом, он не следил. Крупные факты он, конечно, должен был знать. [104]

Председатель. - У господ членов Комиссии по этой части нет никаких вопросов?... Нет. Тогда мы перейдем к другому моменту, который нас интересует, именно - к 1912 г., когда вы изволили быть уже министром внутренних дел, и в частности к тому моменту вашей служебной деятельности, который касается Ленских событий. Будьте добры передать, в нескольких словах, очень сжато, что вам было известно, как министру внутренних дел, о Ленских событиях. Пожалуйста, только сжато, потому что тут у нас имеются стенограммы.

Макаров. - Видите ли, всех обстоятельств я не припомню.

Председатель. - Главным образом с точки зрения той позиции, которую вы заняли по отношению к этим событиям.

Макаров. - Я помню, что Ленское дело началось с забастовки, которая крайне затянулась. Затем последние события разыгрались без моего участия, а всю переписку трудно припомнить.

Председатель. - Я желал бы так поставить вопрос: в отношении Ленских событий было, как вам известно, несколько течений: одно было представлено Тульчинским, значит, министром торговли; другое течение было представлено местным губернатором, который делал известные распоряжения; третье течение представлялось ротмистром Трещенковым и жандармским управлением в связи с центром. Так вот вам, как руководителю такого центра, как заведующему полицией, нужно было избрать позицию по отношению к этим событиям, т.-е. выработать свой взгляд на это дело. Какой именно взгляд вы выработали на это дело?

Макаров. - Видите ли, экономическая сторона этого дела, т.-е. применительно к вашему выражению, направляемая Тульчинским, была мне чрезвычайно мало известна. Она лишь впоследствии, в объяснениях министра торговли и промышленности, а затем по ревизии сенатора Манухина, развернулась во всю ширь и получила достаточное уяснение. А события первоначально, если мне память не изменяет, событий эти в сведениях министерства внутренних дел были очень слабо представлены. Я очень опасаюсь, как бы не запамятовать. Итак, министр торговли и промышленности в Петрограде не освещал экономического, так сказать, положения рабочих в достаточной мере. Я, по крайней мере, никаких сведений по этому поводу, сколько мне помнится, от тогдашнего министра торговли и промышленности, Тимашева, не получал. А за сим, все сводилось, значит, к тем докладам департамента полиции, которые мне по этому поводу делались.

Председатель. - Но не было ли такого фактора, который определял бы ваше положение к делу, и также образ действий местной власти, например, местного губернатора?

Макаров. - Я бы сказал, что местная власть очень мало действовала. Моя точка зрения сводится к тому, что местная власть совершенно не вступила в свои права и не в достаточной [105] мере прониклась серьезностью этого дела. Я говорю о серьезности вообще, - не только с точки зрения департамента полиции, с политической точки зрения, - нет. Тут была и экономическая, так сказать, серьезность. Я не знаю, и обвинять никого не хочу, но мне казалось, - это настолько серьезное событие, что оно должно было бы вызвать выезд губернатора на место для того, чтобы разъяснить все своей авторитетной властью, уладить, установить отношения, принять соответствующие меры. Этого не было.

Председатель. - Александр Александрович, вы, быть может, помните, что эти события, кончившиеся большим количеством смертей, взбудоражили русскую общественную жизнь и русский рабочий класс. В то время существовала государственная дума. Вам, как министру внутренних дел, надлежало высказать взгляд правительства на эти крупнейшие события, так сказать, с государственной точки зрения. Теперь вы мне говорите, что все сводилось к докладу департамента полиции. Позвольте спросить вас: каким образом представитель правительства, решаясь на такой важный акт, как выступление в государственной думе по вопросу государственной важности, по делу, имевшему такие последствия, ибо оно окончилось массовыми смертями, - каким образом, решаясь на такой важный акт, русский министр внутренних дел оказывается целиком во власти департамента полиции? Разве у министра внутренних дел не было, во имя внутреннего долга, побуждения разорвать эти путы, выйти за пределы этих сведений департамента полиции?

Макаров. - Вы изволили коснуться очень больного, конечно, для меня вопроса. Защищать своей речи, произнесенной в государственной думе, я не могу. Я сознаю, что я был односторонен, был самонадеян, был вследствие этого ложен в моей речи. Но я должен вам сказать, что это все-таки объясняется в значительной мере обстоятельствами, непосредственно предшествовавшими этой речи. Дело в том, что... - я вот не припомню хорошенько чисел, мне кажется, что Пасха совпала в том году с 25 марта, и перерыв занятий государственной думы был на 3 недели. Так это или нет?

Председатель. - Я вам могу сказать, что речь свою вы произнесли 11 апреля 1912 г., а справки относительно Пасхи у меня, к сожалению, нет сейчас.

Макаров. - Видите ли, у меня сердце не совсем в порядке, и от времени до времени этот недуг осложняется. Получается такого рода состояние, которое требует отдыха, и вот в великом посту у меня эти сердечные припадки возобновились. Я и просил тогда разрешения воспользоваться перерывом занятий в гос. думе и совете и уехать в Крым.

Председатель. - Пасхальным перерывом, как вы помните? [106]

Макаров. - Да, перерывом занятий гос. думы и гос. совета. Если не ошибаюсь, перерыв был на три недели. Я получил на это разрешение с тем, чтобы текущие дела велись товарищем министра по принадлежности. И вот в субботу на 6-й неделе...

Председатель. - Кто был тогда вашим товарищем?

Макаров. - Золотарев. И вот, в субботу на 6-й неделе, - я считаю, что это было 17 марта месяца, - я уехал в Крым и оставался там до получения ужасной телеграммы о том прискорбном и ужасном событии, которое произошло на Ленских приисках. Эту телеграмму я получил 6-го апреля, 7-го я выехал, 9-го приехал в Петроград, а 11-го выступал уже в государственной думе. Таким образом, уже краткий срок не давал мне возможности собрать по этому предмету более обстоятельные сведения и, быть может, даже вдуматься несколько серьезнее в те события и в тот ответ, который я дал государственной думе. Кроме того, в совете министров решено было, что выступят два министра, как впоследствии это и было: министр внутренних дел и министр торговли и промышленности. Вот почему, собственно, вся экономическая сторона этого дела от меня отпала, как подлежащая ведению министра торговли и промышленности, и у меня создалось впечатление - совершенно ошибочное, как я теперь сознаю и каюсь в этом, - что я должен отвечать только, так сказать, с полицейской точки зрения, даже не с точки зрения министерства внутренних дел. Вот чем объясняется содержание этой моей речи. А за те три недели, которые я пробыл в отсутствии, я ни одной телеграммы ни с Ленских приисков, ни из Иркутска не получал. Все донесения и телеграммы направлялись в министерство внутренних дел. И я, с своей стороны, ни единой телеграммы, ни одной бумаги ни ген.-губернатору Князеву, ни губернатору, ни ротмистру Трещенкову не писал. Вот что я должен удостоверить. Так что безусловно весь тот фазис события, который привел к таким ужасным последствиям, остался совершенно вне моего ведения.

Председатель. - Вы уехали в Крым, по вашим расчетам, когда?

Макаров. - 17-го марта, а вернулся 9-го апреля.

Председатель. - Директором департамента полиции в то время был кто?

Макаров. - Белецкий.

Председатель. - А ваши обязанности исполнял кто?

Макаров. - Золотарев. Я оговариваюсь, - это оформлено не было. Я получил разрешение государя уехать в Крым на лечение с тем, чтобы текущие дела вел товарищ министра по принадлежности.

Председатель. - Значит, вы утверждаете, что никаких распоряжений местным властям в связи с этими событиями вы не давали? [107]

Макаров. - Не давал. Я за это время в Крыму получил одну телеграмму от Золотарева, а местным властям... - я ничего не знаю.

Председатель. - Не помните вы, чтобы директор департамента докладывал вам о некоторых мерах, которые принял иркутский губернатор?

Макаров. - Директор департамента не мог мне докладывать, так как он в Крым не приезжал.

Председатель. - Может быть, несколько позже, по приезде в Петроград, вы получили доклад о том, что иркутский губернатор дал ротмистру Трещенкову некоторые указания.

Макаров. - Это могло быть только до моего отъезда.

Председатель. - А вы не помните, чтобы вы задним числом приняли от директора департамента полиции Белецкого (он тогда исполнял эти обязанности) некоторый доклад по этому поводу? Я говорю - задним числом в том смысле, что вам, по возвращении, мог быть сделан доклад, составленный в ваше отсутствие.

Макаров. - Это я допускаю, потому что я приехал в понедельник, 9-го апреля... Решив выступать в государственной думе 11-го, т.-е. через день, и придавая громадное значение тому, что нужно выступить немедленно, я выслушал доклад по этому делу со всеми сведениями, которые в департаменте были, вероятно, в понедельник, а может быть, дополнительно, и во вторник.

Председатель. - Значит 9-го или 10-го?

Макаров. - Уже после того, когда все это произошло. Этот доклад имел значение в смысле осведомления меня - предоставления мне материалов для объяснений в государственной думе.

Председатель. - Я сейчас предъявляю вам - к сожалению, в копии - один документ. На этом документе имеется надпись - резолюция министра внутренних дел. Вот, благоволите по содержанию этого документа и по содержанию этой надписи, - хотя и по копии, - вспомнить: вы делали эту надпись или ее делал кто-нибудь другой?

Макаров. - Пожалуйста (рассматривает документ). Я чрезвычайно затрудняюсь сказать, так как 31-го марта я не был в Петрограде, это для меня совершенно ясно. Каким образом я мог положить эту резолюцию, если на подлинном действительно имеется резолюция министра внутренних дел, а не И. М. Золотарева? Я ничего не утверждаю; может быть, это и моя резолюция, но каким образом?

Председатель. - Но ведь это ваша надпись. По характеру резолюции, по содержанию бумаги она не могла быть сделана 9-10-го апреля.

Макаров. - Повидимому. Может быть, память мне изменяет, но 31-го марта этого не могло быть, я только 6-го апреля выехал из Крыма. [108]

Председатель. - Может быть, вам в Крым посылали эту бумагу или как-нибудь с вами снеслись? Почему они пишут «министр внутренних дел»?

Макаров. - Вот этого обстоятельства я совершенно не помню. Я помню, что мне прислана была одна телеграмма Золотарева, но это обстоятельство у меня совершенно вышло из головы. Это можно было бы установить, потому что когда я клал резолюцию, я всегда обычно ставил число, - так что если это доклад от 31 марта, а моя резолюция, скажем, 3-го апреля, то можно допустить, что этот доклад ходил ко мне в Крым.

Председатель. - Но, к сожалению, этот доклад без даты.

Макаров. - Этого у меня никогда не бывало.

Председатель. - Мы затребуем подлинник. Значит, вы теперь не можете не признать, что ваши сведения, те факты, которые вы излагали, или некоторые из этих фактов, главным же образом освещение событий в вашей речи, действительности не соответствовали и что произошло это потому, что вы изображали дело по данным департамента полиции?

Иванов. - Исключительно по данным, вам доложенным?

Макаров. - В пределах доклада. Я ручаюсь, что все то, что мною было сказано, соответствовало докладу, не исключая даже той ошибки, которая приписывается в моей речи одному из членов второй гос. думы.

Иванов. - Это не соответствует данным, сообщенным вам департаментом полиции.

Макаров. - Я руководствовался только теми данными, которые имелись в департаменте полиции и которые мне были доложены.

Председатель. - Значит, на Лене расстреляли сотню рабочих, - то-есть не расстреляли, ибо стреляли, в смысле ответственности, не солдаты, а расстрелял ротмистр Трещенков. Это было 4-го апреля 1912 года. Каким образом вы могли, после вашего возвращения, телеграфировать местному губернатору о том, чтобы его распоряжения по этому делу отличались надлежащею твердостью и совершенной определенностью, не допускающими никаких колебаний? То-есть каким образом после этого расстрела вы делали еще распоряжения о твердости, о недопущении никаких колебаний в действиях властей относительно рабочих?

Макаров. - Твердость твердости рознь. Если твердость проявляется в пределах законных, не доходящих до такого рода явлений, как расстрел, происшедший 4-го апреля, то против этой твердости ничего нельзя сказать.

Председатель. - Против такой твердости ничего нельзя сказать. Но твердость, приведшая к расстрелу... Я не понял вас и ужаснулся. [109]

Макаров. - Боже сохрани! Напротив, твердость в смысле строгого соблюдения закона по отношению к тем явлениям, которые будут иметь место. Во всяком случае, это обстоятельство уже не имело тогда особого значения в моих глазах, потому что через несколько дней после этого была назначена ревизия сенатора Манухина, и все это дело, в смысле расследования, передавалось в его руки.

Председатель. - Будьте добры, посмотрите, вы давали телеграмму такого содержания 10-го апреля? (Макаров смотрит.)

Макаров. Я хотел сказать, о какой твердости здесь говорится.

Председатель. Позвольте, я сейчас оглашу телеграмму. Она от 10-го апреля, а речь, которую произнес А. А. Макаров, была 11 -го апреля. Значит, Познанскому запрещается давать ротмистру Трещенкову какие-нибудь распоряжения без ведома губернатора. «Никаких сведений ротмистру Трещенкову не давалось департаментом полиции».

Макаров. - Очевидно, губернатор возбуждал вопрос.....

Председатель (читает телеграмму). - Иркутск. Губернатору...

 

Шифр.

На № 34. Одновременно с сим департаментом полиции по моему поручению предложено полковнику Познанскому никаких непосредственных указаний ротмистру Трещенкову по делу Лензото не давать без ведома вашего превосходительства точка. Таких непосредственных указаний ротмистру Трещенкову не давалось и департаментом полиции точка. Признавая необходимым сосредоточить всю власть по этому делу до возвращения генерал-губернатора в ваших руках, я вместе с тем не могу освободить начальника жандармского управления от обязанности держать в курсе всего происходящего центральную власть точка. Вместе с тем прошу ваше превосходительство иметь в виду, что все дальнейшие распоряжения ваши по этому делу должны отличаться надлежащей твердостью и совершенной определенностью, не допускающей никаких колебаний. Ожидаю от вас также дальнейших сообщений о ходе забастовки и принимаемых вами мерах. № 189.

Подписал: министр внутренних дел Макаров.

 

Я бы хотел спросить следующее. Из содержания этой телеграммы видно, что в смысле властей там не все благополучно, что они сваливают друг на друга. А вы находите нужным Познанского до известной степени устранить, - чтобы на него не было ссылок, - губернатору сказать, чтобы он руководил ротмистром Трещенковым, и, вместе с тем, дать понять ему, что неправильно валить все [110] на департамент полиции. Все это происходит 10-го апреля. Каким образом, раз вы были осведомлены по рапорту департамента полиции о некоторой неразберихе среди тамошних властей, - каким образом вы, Александр Александрович, так определенно стали в своей речи на защиту этих властей и так определенно выдвинули обвинение против толпы, которая будто бы напала на войско? Вы понимаете, в чем тут заключается вопрос? Ведь те события, которые вы излагали, они идут от этих властей. Ваша телеграмма констатирует разногласие и вообще неблагополучие в среде этих властей. Каким образом вы, как министр внутренних дел, придаете полную веру изложению событий этими властями?

Макаров. - Откуда же у министра внутренних дел могут быть сведения, как не от местных властей?

Председатель. - Вы отвечаете не на мой вопрос. Ведь если у министра внутренних дел нет сведений, - он скажет: «у меня нет сведений». Но каким образом, констатируя разногласие властей, министр внутренних дел в такой ответственный момент государственной жизни объявляет непререкаемость событий и фактов, сообщаемых ему в освещении этих властей? Министерство внутренних дел признает неверность источника, а министр внутренних дел, вступая на кафедру гос. думы, говорит: «вот что было» - без всяких оговорок.

Макаров. - Я толкую эту телеграмму не в том смысле, что министр внутренних дел признает неверность источника...

Председатель. - Ненадежность источника.

Макаров. - Я скажу - недостаточность. Я с точностью припомнить не могу, но так как тут написано № 34, то это есть ответ на телеграмму губернатора. Очевидно, губернатор жаловался на то, что ротмистр Трещенков находится вне сферы его действий, а получает указания от начальника губернского жандармского управления Познанского, неведомого ему, начальнику губернии. И кроме того, Трещенков руководствуется указаниями, получаемыми из департамента полиции. Вот на это министр внутренних дел и говорит: «Познанский, не суйся, эти указания должен давать губернатор, ничего, помимо губернатора, делаться не может». Затем министр внутренних дел устраняет нарекания на департамент полиции. По докладу департамента полиции непосредственных указаний ротмистру Трещенкову департамент полиции не давал. Затем министр говорит: при таких условиях вы являетесь распорядителем всего дела, распоряжайтесь же им твердо, без колебаний. - Вот смысл этой телеграммы. «Твердость без колебаний» - потому что нельзя не признать, что в таком деле колебания только осложняют дело, ухудшают его и делают положение администрации более затруднительным. Тут говорится не только о твердости, тут говорится о «твердости без колебаний»; то-есть: [111] выработайте себе известную определенную точку зрения и без колебания ее проводите, а для того, чтобы вы имели возможность это делать, департамент полиции не будет сноситься с Трещенковым, никаких указаний ему давать не будет; Познанский устраняется, и все его обязанности сводятся к тому, что он может осведомлять о том, что произошло, департамент полиции.

Председатель. - Позвольте поставить вопрос. Ведь вы, как министр внутренних дел, не могли не знать того, что известно всякому интеллигентному человеку, не могли не знать всех недостатков ваших местных властей, особенно властей, рассеянных по глухим окраинам России. Каким же образом после того, как эти власти искрошили там более сотни человеческих жизней, вы даете этим властям, да еще после телеграммы № 34, неизвестного, но предполагаемого вами содержания, такое распоряжение: «о надлежащей твердости» и «совершенной определенности», не допускающих никаких колебаний?

Макаров. - С моей точки зрения, самое большое зло в такого рода случаях может заключаться в том, что лица, заведующие каким-нибудь делом, сегодня принимают одну меру, а завтра - противоположную.

Председатель. - Вы не отрицаете знания вами того, что я определял, как общеизвестное. Каким же образом вы, как министр внутренних дел, не поставили тогда большого вопросительного знака над деятельностью этих властей, в руках которых находились рабочие Бодайбинских приисков?

Макаров. - У меня даже не вопросительный знак, а совершенно определенное убеждение было, что ни генерал-губернатор, ни губернатор не были на высоте своего положения. И если губернатор не ушел оттуда непосредственно после всего совершившегося, не был заменен другим лицом, более подходящим для этого, то лишь потому, что там была назначена ревизия сенатора Манухина и признано было неудобным при этой ревизии удалять губернатора, потому что губернатор должен был дать сенатору интересующие его сведения. Скажу более: увольнение губернатора при таких условиях могло бы указывать на то, что министерство внутренних дел хочет скрыть что-то от ревизующего сенатора, хочет убрать то лицо, которое могло бы осведомить его в смысле неблагоприятном для деятельности министерства внутренних дел и т. д. Затем я должен доложить, что осенью, уже после ревизии, начались небольшие, но, слава богу, счастливо окончившиеся осложнения на Ленских приисках. Я потребовал, чтобы губернатор выехал на место. Генерал-губернатор этого не захотел. Затем это тянулось, я на этом настаивал, и в конце концов губернатор написал, что этого уже сделать нельзя. Тогда я вызвал губернатора и хотел, чтобы он ушел.

Председатель. - Это было значительно позже? [112]

Макаров. - Да.

Председатель. - Я слышал ваш ответ о том, что генерал-губернатор и губернатор не были на своем месте. Я невольно подумал: что же, вы считали, что только ротмистр Трещенков был на своем месте?

Макаров. - О, боже избави!

Председатель. - Вы этого не считали?

Макаров. - Нет.

Председатель. - Каким же образом вы в своей речи в гос. думе оправдывали ротмистра Трещенкова, объявляли действия его правильными?

Макаров. - Я уже сказал, что я своей речи не защищаю.

Председатель. - Вы ее не защищаете?

Макаров. - Я ее защищать не буду.

Председатель. - Значит, мы договорились. На этом и нужно прекратить. Но чтобы у нас не было ничего неясного, скажите - откуда у вас эта знаменитая фраза: «так было и так будет впредь»? Каково ее происхождение? Как вам пришло в голову сделать такой, по существу неправильный...

Макаров. - Я никогда своих речей не писал, а намечал себе что-нибудь в уме. Так что это вышло у меня совершенно случайно. С другой стороны, это было сказано не в том смысле, - отнюдь не в общем. Впоследствии придали этой несчастной фразе слишком, по-моему, распространительное толкование. А касалась она того, что если на маленькую воинскую часть, которой поставлена задача охранять порядок, наступает громадная толпа в несколько тысяч человек, то она находится в таком положении, что может быть этой толпой смята, и ей приходится стрелять. Вот смысл.

Председатель. - Имеются еще вопросы по поводу инцидента?... - Вопросы исчерпаны. Теперь мы перейдем к следующему пункту, относительно которого нам хотелось бы получить от вас исчерпывающее разъяснение. Вы помните, что в октябре 1912 года, когда вы занимали пост министра внутренних дел, в Москве происходили выборы в гос. думу?

Макаров. - Да, конечно, я помню.

Председатель. - Что вы можете припомнить по поводу отношения к этим выборам министерства внутренних дел и, в частности, департамента полиции?

Макаров. - Министр внутренних дел никакого участия в выборах не принимал. Думается мне, что департамент полиции не должен был принимать участия в выборах. Если вы назовете мне какой-нибудь определенный факт вмешательства в выборы, я вам скажу, знал ли я об этом или нет.

Председатель. - Мне хочется, чтобы вы сами припомнили. Я вам скажу несколько более конкретно. Дело идет о выборах от рабочей курии по Московской губ. [113]

Макаров. - Я не принимал никаких мер к устранению кандидатов от рабочей курии.

Председатель. - Вы не принимали никаких мер к устранению кандидатов, но не принимали ли вы каких-нибудь мер к проведению кандидатов от рабочей курии?

Макаров. - Нет, и вообще в выборах никакого участия не принимал.

Председатель. - Но министерство внутренних дел? Департамент полиции?

Макаров. - Мне, по крайней мере, это неизвестно, я этого не знаю, совершенно не знаю.

Председатель. - Вы помните, что во время этих выборов директором департамента полиции был у вас С. П. Белецкий?

Макаров. - Да.

Председатель. - А товарищем министра внутренних дел, заведующим департаментом полиции?

Макаров. - Золотарев, Игнатий Михайлович.

Председатель. - В то время, когда ушел Курлов, вам известен был вице-директор департамента полиции, Сергей Евлампиевич Виссарионов?

Макаров. - Да.

Председатель. - Вы не припомните его служебную поездку в Москву, в связи с выборами?

Макаров. - Виссарионов довольно часто совершал различные поездки, - не только в Москву. Он ревизовал охранное отделение. Но такой поездки, которая была бы в связи с выборами, не было.

Председатель. - Вы не припомните никакого доклада, сделанного вам директором департамента полиции в связи с выборами по рабочей курии?

Макаров. - Нет, не припомню.

Председатель. - Вам не известна фамилия Малиновского?

Макаров. - Известна. Это - член государственной думы.

Председатель. - А тогда была известна?

Макаров. - Нет, потом сделалась известна.

Председатель. - Когда?

Макаров. - Значительно позднее; незадолго перед тем, как он ушел из гос. думы.

Председатель. - Вы были в какой должности, когда он ушел из гос. думы?

Макаров. - Кажется, я уже был членом гос. совета.

Председатель. - Каким же образом и что именно стало вам известно об его уходе?

Макаров. - Мне стало известно, что он, будто бы, имел отношение к департаменту полиции, состоял его агентом, - что-то [114] в этом роде. Мне стало известно, что он был в известных отношениях к департаменту полиции.

Председатель. - Вам только тогда стало это известно, когда...

Макаров. - Нет, мне это стало известно несколько ранее. Я стараюсь припомнить в точности, мне кажется, что это стало мне известно в конце министерства.

Председатель. - В конце вашего министерства?

Макаров. - Да.

Председатель. - Значит вы узнали это в конце 1912 г.?

Макаров. - В декабре месяце, вероятно. Ведь тут...

Председатель. - Александр Александрович, будьте добры вспомнить, при каких обстоятельствах вам стало известно это, потому что это обстоятельство довольно важное во многих отношениях.

Макаров. - Мне стало это известно, если не ошибаюсь, из разговора, скорее всего, с Белецким.

Председатель. - Скажем, из доклада Белецкого. Скажите, был такой доклад Белецкого?

Макаров. - Я постараюсь вспомнить. Я только могу утверждать, что по поводу выборов мне от Белецкого совершенно не было известно, кто он такой - этот Малиновский, какое он имеет отношение к департаменту полиции. Этого я совершенно не знал. А потом уже, может быть в декабре, вероятно в декабре, или после этого, как я ушел из министерства, - в точности припомнить не могу, но мне кажется все-таки в декабре, - мне стало известно.

Председатель. - Что именно?

Макаров. - Кажется мне, оттого я и сказал «из разговора», что не припомню, был ли это разговор официальный, т.-е. в то время, когда Белецкий был у меня с докладом по департаменту полиции, или же это был частный разговор. Я знаю одно: было так, что Белецкий не удержался и похвастал, как хорошо освещена социал-демократическая организация, потому что у него есть человек, чрезвычайно осведомленный даже и в думских делах социал-демократической фракции. Имени не называл и при каких условиях - тоже не говорил. Вот, что несомненно было, это я помню: именно такая форма, как я вам докладываю. Такая форма могла укладываться в докладе и, как я уже сейчас сказал, в разговоре.

Председатель. - Итак, вы были осведомлены от директора департамента полиции о том, что в числе агентов имеется член гос. думы?

Макаров. - Да, но я говорю, что не знаю, когда я был осведомлен: в качестве ли министра внутренних дел или после. Я не утверждаю... [115]

Председатель. - Безразлично, во всяком случае вы сказали, что вы были осведомлены до вашего ухода из министерства внутренних дел.

Макаров. - Нет, я говорю, что форма, в которой директор департамента полиции сообщил мне это, допускает возможность осведомления меня и в качестве министра, и после.

Председатель. - Нет, позвольте, Александр Александрович, мне кажется, вы сказали, что были осведомлены об этом именно несколько ранее, в конце вашего пребывания в министерстве.

Макаров. - Повидимому, установить это в памяти точно не могу, но во всяком случае - это было в самые последние дни. Так оно и должно быть, потому что ведь, кажется, гос. дума была созвана 1-го ноября, а я этого долгое время не знал, так что это и могло быть в самые последние дни моего министерства.

Председатель. - Как же вы реагировали на это?

Макаров. - Да совсем не реагировал, потому что я не знал, в какой мере это факт и какое значение это имеет.

Председатель. - Вы не знали, в какой мере этот факт справедлив? Но когда директор департамента полиции докладывал вам о событиях на Лене, вы не ставили себе вопроса, насколько это справедливо, и гордо докладывали о них с трибуны. Когда же директор департамента полиции хвастает, что у него есть агент в гос. думе, вы объясняете свое ничегонеделание, непринятие никаких мер тем, что, может быть, сообщение это неосновательно, хотя для сомнения у вас не было никаких оснований.

Макаров. - Совершенно верно, оснований к сомнению не было, но в какой мере это - агент, в какой мере он получает деньги...

Председатель. - Хотя бы и в самой малой мере.

Макаров. - Я кредита никакого не ассигновал. Я не знал о Малиновском. Я не знал, в какой мере он является изменником своего собственного дела, той партии, которую он в то время представлял. Я не касался этого вопроса. Надо было все-таки считаться с тем, что он член гос. думы.

Председатель. - Вас не касался вопрос о том, не совершает ли этот человек преступления и не пользуется ли этим преступлением директор департамента полиции? Быть может даже, не вызывал ли он этого преступления?

Макаров. - Я этого не скажу. Потому что ведь, если он и был агентом директора департамента полиции, то обязанности его, как члена гос. думы фракции эс-эров, т.-е. социал-демократов, совершенно другие. Это было очень грязно, очень нечистоплотно с нравственной стороны, но каким образом он подходил бы под уголовное...

Председатель. - Вы следили, как министр внутренних дел, за деятельностью гос. думы, за выступлением ораторов? [116]

Макаров. - Конечно, до известной степени.

Председатель. - До вашего внимания, или, по крайней мере, до вашего сознания дошли резко-революционные выступления, по открытии гос. думы, члена гос. думы Малиновского?

Макаров. - Я тогда понятия не имел о Малиновском.

Председатель. - Но во всяком случае в круг вашего внимания, как министра внутренних дел, входили также и выступления крайних левых в гос. думе?

Макаров. - Несомненно, но я не знал, что Малиновский является...

Председатель. - Так позвольте, я говорю о моменте, когда вы узнали, наконец, что этот революционер, призывающий рабочие массы к революционной деятельности с трибуны гос. думы, этот человек есть агент департамента полиции.

Макаров. - Но ведь со времени его выступления прошло тогда уже полтора месяца... Выступление Малиновского совершенно не казалось мне... Я не помню такого обстоятельства, чтобы резкие выступления социал-демократа...

Председатель. - Вы теперь не помните. А в декабре?

Макаров. - И тогда... не припомню...

Председатель. - Почему вы думаете, что и тогда не припомнили бы?

Макаров. - Потому что, если бы я тогда помнил, я обратил бы на это внимание. Но я внимания особого не обратил, потому что резкое выступление со стороны социал-демократов...

Председатель. - Простите, вам было известно, что Малиновский - лидер социал-демократической фракции?

Макаров. - Я этого не знал и вообще за деятельностью Малиновского не следил.

Председатель. - Не за деятельностью Малиновского, а за деятельностью думы. Ведь вы же министр внутренних дел были. Как же министр внутренних дел, который интересуется деятельностью департамента полиции, т.-е. деятельностью крайних партий, не знает лидеров фракций, в том числе и революционных?

Макаров. - Я вам скажу откровенно, что в деятельности думы меня лично интересовали не крайние течения.

Председатель. - Вас лично. Но как министра внутренних дел?

Макаров. - Как министра вн. дел меня интересовали общественные настроения более умеренные, потому что крайние левые - они, так сказать, находятся в особливом положении, и резкие выступления крайних левых уже совершенно естественны.

Председатель. - Простите, Александр Александрович, но я не понимаю, министр внутренних дел, повидимому, придает большое значение так называемому при старом режиме «спокойствию»; так называемое «спокойствие» нарушается, по терминологии старого режима, деятельностью революционных партий; член гос. [117] думы, лидер одной из фракций гос. думы, призывает в своей речи к революционной деятельности, и вдруг оказывается, что обстоятельство это не только не интересовало министра вн. дел, но даже прошло мимо его сознания.

Макаров. - Нет, несомненно, в свое время это было прочтено, но весь вопрос в отношении к тому или иному из прочтенного: одно - то, что интересно, - должно остаться в памяти совершенно твердо и определенно, другое - то, что менее интересно, - забывается скорее. Выступления левых групп менее интересовали меня, как министра вн. дел, чем выступления более умеренных партий, оказывающих влияние на более распространенное общественное настроение. Мне тогда казалось, что так и полагается, чтобы эти выступления были резкие, а потому эти резкие выступления, хотя я о них и прочел в свое время, особенных следов в моей памяти не оставляли; настолько не оставляли, что - скажу вам совершенно по совести - я, например, даже не знал, что Малиновский - лидер левых с.-д.... Я припоминаю, что лидером был Чхеидзе и те из членов гос. думы, которые и в настоящее время...

Председатель. - Вам не известно, при каких условиях Малиновский должен был уйти из членов гос. думы?

Макаров. - Это было в то время, когда я уже не был министром вн. дел.

Председатель. - Но как член гос. совета, вы знали, что товарищ министра вн. дел, заведывавший в то время полицией, узнав о том, что агент директора департамента полиции является членом гос. думы, воспротивился пребыванию этого агента в составе гос. думы, - и агент департамента полиции, по требованию этого товарища министра вн. дел, сложил с себя полномочия члена гос. думы?

Макаров. - Нет, не знал. Это Золотарев - товарищ министра вн. дел?

Председатель. - Нет, дело идет о Джунковском.

Макаров. - Нет, в то время я уже министром внутренних дел не был, так что это обстоятельство мне совершенно неизвестно.

Председатель. - Александр Александрович, постарайтесь припомнить. Так сказать, напрягите в этом отношении вашу память.

Макаров. - Я стараюсь, но все это так давно было.

Председатель. - Не известно ли вам было еще до избрания Малиновского в члены гос. думы о том, что он агент департамента полиции?

Макаров. - Безусловно нет, безусловно нет. Я могу удостоверить это совершенно твердо и определенно.

Председатель. - Вам было известно тогда или, может быть, стало известно после, что вот этот самый агент департамента [118] полиции, лидер фракции гос. думы, отбывал наказание за кражу со взломом из обитаемого помещения?

Макаров. - Нет.

Председатель. - Вы не припомните, не говорил ли, не докладывал ли вам кто-нибудь об этом обстоятельстве?

Макаров. - Нет.

Председатель. - Т.-е. вы припоминаете, что не докладывал?- Ну, покончим с этим пунктом. (Обращаясь к членам коммисии: - «Г.г., по этому вопросу не угодно спрашивать? - Нет».) Перейдем к другому вопросу. Скажите, пожалуйста, Александр Александрович, как вы относились к директору департамента полиции Белецкому?

Макаров. - Я Белецкого лично ведь совершенно не знал. Совершенно не знал. Белецкий служил в Западном крае, был известен Петру Аркадьевичу Столыпину, затем дослужился до вице-губернатора в Самаре и был взят Петром Аркадьевичем, после моего ухода, в тов. министра или в самом конце 1908 года или, вернее, в начале 1909 года.

Председатель. - Был взят в качестве?

Макаров. - Был переведен вице-директором департамента полиции. Так что я лично ни с предыдущей его деятельностью, ни с деятельностью его по департаменту полиции знаком не был.

Председатель. - Значит, до того, как он стал директором департамента, он года три под-ряд был вице-директором департамента полиции?

Макаров. - Да, с начала 1909 г. до конца 1912 г.

Председатель. - Нет, до февраля 1912 г., потому что, как вы припомните потом, Белецкий был во время Ленских событий.

Макаров. - Да, исправлял должность, 6-го декабря 1912 г., кажется, он исправлял должность вице-директора.

Председатель. - Следующий вопрос.

Макаров. - Видите ли, я совершенно откровенно должен сказать, что Белецкий такой человек... Я допустил его к исправлению должности директора департамента полиции по двум соображениям: во-первых, он действительно редкий работник и работать может очень много, хотя для того, чтобы он не уклонялся в сторону, ни вправо, ни влево, надо держать его вот как. Так как я хорошо знал департамент полиции по должности своей, в качестве товарища министра, то я знал, что в этом отношении, в смысле возможности наблюдения за ним, Белецкий мне особенных затруднений не представит и что можно будет поручать ему разработать какой-нибудь вопрос, положение какое-нибудь, потому что, повторяю, это был работник, который чрезвычайно успешно и добросовестно работал. Таким образом, при мне он не позволил бы себе и, насколько мне известно, и не позволял себе [119] уклоняться в сферу, скажем, не свойственную директору департамента полиции.

Родичев. - Считаете ли вы Белецкого способным сказать неправду?

Макаров. - Да, допускаю.

Председатель. - Потом скажите, пожалуйста, какое было ваше отношение к союзу русского народа?

Макаров. - Никакого отношения в существе. Т.-е., видите ли, относительно союза это неверно. Я бы сказал: к Дубровину никакого отношения. Марков у меня бывал, к Дубровину никакого отношения не было.

Председатель. - Это вы об отдельном человеке, а к организации?

Макаров. - Нет, не имел отношения.

Председатель. - Но чем же вы объясните ваше присутствие на съезде?

Макаров. - На съезде я был вероятно 20 минут, - по большой просьбе, - для того, чтобы своим отсутствием не причинить им демонстративно неприятностей. Потому что я был против этого съезда. Я находил его совершенно не кстати, потому что он раздражал общее настроение, создавал разлад в обществе, тогда как, напротив, все стремление наше должно было быть направлено к соединению русского общества, а не к разрыву. Когда были по этому поводу совещания между некоторыми лицами, я на одном из них присутствовал и высказывал мнение о том, что съезда этого собирать не следует.

Председатель. - Это был обмен мнений между кем и когда?

Макаров. - Тут был Левашев, тут был, кажется, Щегловитов, Марков, не знаю, - может быть, Римский-Корсаков.

Председатель. - Щегловитов, Марков, может быть, Римский-Корсаков... Это было когда?

Макаров. - Не могу вам сказать, но я знаю, что ко мне Левашев приехал - меня звать. Я только раз был и высказал свое мнение против съезда. Затем я приехал и определенно сказал, что они не должны обижаться, что я буду держаться в стороне, потому что этому делу не сочувствую. Несмотря на то, что я такого рода отношение проявил в совершенно определенной форме, несмотря на мое категорическое заявление, что в съезде я не участвую, меня выбрали в совет, против чего я протестовал. Я заранее им сказал, что никакого участия в съезде не приму.

Председатель. - Вы протестовали публично?

Макаров. - Нет, не публично, не выступал, а в разговоре им заявил. И в результате было то, что меня из этого совета вычеркнули, - потому что я им сказал, что участвовать не буду. Если вы просмотрите брошюрку, которая была тогда издана, то вы увидите, что в этой брошюрке моей фамилии нет. [120]

Председатель. - Тем не менее, в газетах было объявлено о вас.

Макаров. - Да, я был избран, но на открытии я не был, уклонился. Несмотря на то, что я категорически заявил, что съезду не сочувствую и никакой деятельности не проявлю, на другой день я узнал...

Председатель. - Из газет?

Макаров. - Из газет. Я поехал и заявил, что совершенно напрасно, что я их предупреждал и что покорнейше прошу не считать меня членом совета. В результате и было то, что, в качестве члена совета, в брошюре, которая была издана, я не значусь.

Председатель. - Скажите, пожалуйста, почему вы считали нужным быть на предсъездном совещании Щегловитова, Римского-Корсакова?...

Макаров. - Я был на этом совещании, потому что я ведь примыкал к правой группе членов гос. совета. Собирались представители правой группы членов гос. совета и правой группы членов гос. думы.

Председатель. - Кто там был еще, кроме Римского-Корсакова?

Макаров. - Кажется, больше никто.

Председатель. - Замысловский был?

Макаров. - Замысловский, кажется, был.

Председатель. - Еще?

Макаров. - Не помню.

Председатель. - Не было ли приезжих из Москвы?

Макаров. - Кажется, Пеликан был. Из Москвы никого не было, а одесский Пеликан, кажется, был.

Председатель. - Вы говорите, что правые члены гос. совета и гос. думы были. Но ведь дело шло о созыве съезда союза русского народа, т.-е. политической организации. Какая же тут связь собственно, как вы себе тогда представляли?

Макаров. - Я понял так, что это было совещание правых политических деятелей о том, надлежит ли созывать съезд или не надлежит - с точки зрения правых. И вот я высказал откровенно, что я против съезда, считаю его несвоевременным, нежелательным. Этим кончилось мое присутствие на этом совещании.

Председатель. - Так что вы тем самым проявили некоторую деятельность, как член союза русского народа. Вы значитесь или не значитесь в списках союза русского народа?

Макаров. - Никогда, никогда.

Председатель. - Так что это было совещание некоторых правых деятелей по вопросу о том, надлежит ли созвать съезд организации, в которую некоторые из совещавшихся и не входили?

Макаров. - Я считал, что это политическое событие, может быть, очень мелкое, касающееся жизни правых групп, правых [121] политических деятелей. Это было собрание лиц, которые не участвовали в самом союзе, но которые должны были высказать свой взгляд по вопросу о том, своевременно ли выступление с такого рода актами с точки зрения тактики правых. Я, по крайней мере, считал так, потому что никогда к союзу русского народа не принадлежал...

Председатель. - Почему вы считаете, что ваше отсутствие на съезде было бы демонстративной неприятностью?

Макаров. - По крайней мере, так они объяснили мне, упрашивая меня заглянуть на съезд хотя бы на полчаса, хотя бы на открытие.

Председатель. - Вы говорите, что вы не принадлежали к членам союза русского народа?

Макаров. - Я думаю, что большинство или очень многие - не члены. Я не знаю, был ли Щегловитов членом союза, я думаю - нет, а он был председателем съезда.

Председатель. - Вы знаете бытовое понятие последних лет старого режима, - бытовой термин «темная сила» и вы приблизительно знаете, какой смысл вкладывается в этот термин. С какими из этих темных сил у вас были известные отношения?

Макаров. - Я начну с самой главной темной силы - с Распутина. Никогда в жизни я его не видел, никогда с ним никакого дела не имел, всегда относился к нему совершенно отрицательно, несмотря на делаемые им попытки так или иначе получить свидание со мной. Я всегда эти попытки отвергал. Повторяю, я никогда в жизни его не видел.

Председатель. - Александр Александрович, когда вы были назначены на пост министра юстиции?

Макаров. - 7-го апреля 1916 года.

Председатель. - И пробыли на этом посту до...

Макаров. - До 19-го декабря.

Председатель. - Скажите, чем определяется и чем, собственно говоря, объясняется ваше назначение на пост министра юстиции? Как случилось, что вы были назначены?

Макаров. - Отнюдь не темными силами.

Председатель. - Но как же все-таки? Для нас, русских граждан, ясно, что это был результат некоторых, может быть, перекрещивающихся влияний темных сил.

Макаров. - Эти силы относились ко мне всегда отрицательно.

Председатель. - Значит, не через посредство темных сил вы были назначены, а как же?

Макаров. - Я знаю, что предложил меня в качестве министра юстиции Штюрмер, а государь согласился на это.

Председатель. - Вы сменили какого министра? [122]

Макаров. - Хвостова, который ушел в министерство внутренних дел, при чем открылось место министра юстиции. Штюрмер знал меня в качестве члена государственного совета.

Председатель. - Вам известно, при каких условиях состоялся переход Хвостова в министерство внутренних дел?

Макаров. - Тоже, вероятно, по докладу Штюрмера.

Председатель. - Вам не известны были внутренние отношения Штюрмера и Хвостова, которые заставляли Штюрмера добиваться перехода Хвостова из министерства юстиции в министерство внутренних дел?

Макаров. - Я думаю, что эти отношения потом создались, когда Хвостов был министром внутренних дел, а в то время, когда он был министром юстиции, таких отношений не было. Так я объясняю себе, от последующего переходя к предыдущему, потому что в то время я стоял вне политики.

Председатель. - Вам неизвестно, что сам А. А. Хвостов предполагал, что его перевод в другое министерство есть путь к его выбытию из состава министров?

Макаров. - Нет, не думаю. Я думаю, что он к этому выводу пришел потому, что по состоянию своего здоровья и по прежней своей деятельности он знал, что долго остаться министром внутренних дел он не сможет. Отсюда в качестве вывода он приходил к тому, что он скоро уйдет.

Председатель. - Вы рассказали о своих отношениях к Распутину,- т.-е., вернее, об отсутствии каких-либо отношений. А к другим силам?

Макаров. - Кто же еще? К Вырубовой, например, - никаких. Никогда у нее не был, никогда писем не получал и сам не писал.

Председатель. - А Воейков?

Макаров. - С Воейковым чисто официальные отношения были. Близких отношений не было.

Председатель. - Давно ли вы знакомы со Штюрмером?

Макаров. - Со Штюрмером сравнительно недавно. Я с ним знаком со времени назначения моего государственным секретарем, т.-е., значит, с 1-го января 1909 года. Это было знакомство по государственному совету. С тех пор, как я с ним знаком, мы встречались довольно часто. Первое время только по гос. совету, затем он у меня бывал.

Председатель. - Скажите, каковы были ваши отношения с кн. Андрониковым?

Макаров. - С кн. Андрониковым у меня были отношения. Князь Андроников оказал мне одну услугу чисто семейного характера: по поводу определения в учебное заведение моего единственного сына. Я вам должен сказать, что этот единственный сын - это почти все, что у меня в жизни есть. И вот это [123] обстоятельство приблизило ко мне кн. Андроникова и дало ему возможность посещать меня, а мне преградило возможность прервать с ним отношения. Но должен сказать, что Андроников никогда меня ни о чем не просил, ни одной его просьбы я не исполнял, и все наши отношения сводились к тому, что он приходил и, по свойственной ему привычке, очень часто болтал, а я терял время, - что делать, - слушая его, и иногда вставлял какое-нибудь мелкое замечание. Вот это все мои отношения к нему, ибо я знал, что это человек, с которым нужно быть очень осторожным.

Председатель. - Нужно быть осторожным? К какому времени это относится?

Макаров. - Я еще был государственным секретарем.

Председатель. - Скажите, каким образом вам, государственному секретарю, оказывает поддержку в вашем семейном деле такой не занимающий никакого официального положения человек, как кн. Андроников?

Макаров. - Он имел тогда отношение к Мраморному дворцу.

Председатель. - Что это значит?

Макаров. - К Константину Константиновичу. А так как вопрос шел о поступлении моего сына в учебное заведение, то он мог оказать мне эту поддержку, на что я сам не пошел бы.

Председатель. - Скажите, вы были в переписке с кн. Андрониковым?

Макаров. - Он меня поздравлял со днем ангела, я его благодарил. Затем - единственное письмо, которое я от него получил, не поздравительного характера, было получено мной, я думаю, когда он начал издавать свой еженедельный журнал «Голос России». Тогда он мне написал письмо, что не соблаговолю ли я в первом номере выпустить какую-нибудь статью. Я написал, что благодарю, что не располагаю временем.

Председатель. - Скажите, вы не замечали, чтобы кн. Андроников стремился использовать свои отношения с вами?

Макаров. - Я этого не замечал.

Председатель. - Вы говорите, что вы смотрели на него, как на человека, к которому нужно относиться с осторожностью. Почему?

Макаров. - Потому что это из его разговоров вытекало. Он передавал разные сведения, от других министров исходящие, разные характеристики, более или менее откровенные, не всегда соответствовавшие действительности. Поэтому посвящать его в какие-либо дела - государственные или государственной Канцелярии - конечно, не приходилось, потому что он мог сделать из этого какое-нибудь употребление, не подходящее, с моей точки зрения, хотя бы в том смысле, что в своих разглагольствованиях он мог бы распространять то, что хотя и не составляло секрета, но разглашению не подлежало. [124]

Председатель. - Так что вы считали себя обязанным держать его в стороне от ваших дел и от того, что входило в деловую сферу, т.-е. документов, бумаг и т. д.?

Макаров. - Бесспорно.

Председатель. - Каким же образом к этому Андроникову попали эти два официальных документа? Будьте добры объяснить это.

Макаров. - Я ему их не передавал.

Председатель. - Но вы убеждаетесь в том, что эти документы относятся к некоему факту, к которому вы имели отношение в качестве министра внутренних дел?

Макаров. - Ведь эти документы могли быть у меня и у В. Н. Коковцова, а откуда они попали к Андроникову - я не знаю. Могу только засвидетельствовать, что я ему этих документов, как и вообще никаких документов, не давал.

Председатель. - Не убеждают ли вас эти поправки (вы их не просмотрели достаточно) - поправки, сделанные вашей рукой, что эти документы взяты не у В. Н. Коковцова?

Макаров. - Я не говорю, что они взяты у Коковцова. Я говорю, что они могли быть взяты из двух источников. Эта поправка указывает на то, что он извлек их из министерства внутр. дел, потому что с такого рода поправками это могло быть, в качестве черновика, только в министерстве вн. дел. Но эти же поправки служат, по-моему, лучшим доказательством тому, что эти документы получены не от меня. Потому что, если бы он получил их от меня, он получил бы их, как копию, в той окончательной редакции, в какой они пошли из министерства внутренних дел к председателю совета министров. Очевидно, кто-то или он сам произвел изыскания в департаменте.

Председатель. - В каком?

Макаров. - В департаменте общих дел. Это по поводу Салазкина, - кажется, я теперь перепутал, - хотя это главное управление по делам местного хозяйства. Очевидно, ему кто-нибудь переписал их с теми поправками, которые существуют. А какое отношение он имел к департаменту или главному управлению, какие он там ходы имел, как мог он это сделать, - этого я не могу сказать. Очевидно, если бы эти документы могли исходить от меня, они были бы без поправок, и я утверждаю совершенно определенно, что я ему ни этих документов, ни каких-либо других не давал.

Председатель. - Вы изволили сказать, что вследствие личного одолжения, которое он вам сделал, вы не находили возможным разорвать эти отношения и даже в известной степени поддерживали их. Не приходилось ли вам отвечать ему тоже оказанием некоторых услуг? [125]

Макаров. - Я припоминаю один такой случай. Когда я был министром внутренних дел, он передал мне один раз прошение о разрешении или, правильнее, о продолжении разрешения жительства в г. Петрограде одному еврею. Так как этот еврей проживал в Петрограде уже значительное количество лет, но ему выдавалось всегда разрешение на один год, то такого же рода распоряжение о разрешении еще на год я дал. Вот единственное прошение, которое у меня осталось в памяти.

Председатель. - А не принимали ли вы в 1914 году участия в личной судьбе кн. Андроникова?

Макаров. - Нет. По поводу чего?

Председатель. - Я имею в виду тот случай, когда его выставляли, так сказать, из министерства внутренних дел.

Макаров. - Безусловно нет.

Председатель. - Не помогали ли вы ему устроиться у Саблера в качестве чиновника особых поручений?

Макаров. - Нет, нет. Я с Саблером ни слова не говорил, я к нему не обращался.

Председатель. - Вы говорите, что переписка ваша носила совершенно личный характер. Не писал ли вам Андроников писем в связи с государственными делами?

Макаров. - Я этого не припомню. Но он всегда носился с разными государственными делами в своих разговорах. Может быть, он что-нибудь и написал, но несомненно ответа не получил от меня.

Председатель. - Какое у него было общественное положение?

Макаров. - Никакого. Чиновник особых поручений пятого или шестого класса при министерстве внутренних дел, потом пятого класса - при обер-прокуроре св. Синода. Он на меня лично производил впечатление человека, занимающегося какими-то делами или, вернее, проведением каких-то дел. Но каких дел? Так как я в эти дела не вникал и он ко мне не обращался, то я не могу сказать. Думается мне, что для поднятия своего авторитета, необходимого при такого рода деятельности, он и похвалялся тем, что может пойти то к одному, то к другому министру.

Председатель. - Но указание ваше на то, что он был чиновником особых поручений сперва при министерстве внутренних дел, потом при обер-прокуроре - это есть ответ на вопрос, чего он не делал, ибо по этим должностям ему делать ничего не приходилось. Позвольте считать ответом на вопрос, что он делал, ваше указание на то, что он занимался проведением каких-то дел.

Макаров. - Это мое предположение, потому что утверждать это я мог бы, лишь зная дела, которые он вел. Но он ко мне ни с чем не обращался, единственное дело, которое я знал, это - о каких-то орошаемых землях или о чем-то в этом роде, в [126] Туркестане, где он получил какие-то земли от эмира Бухарского. Это мне известно, но только это. А чем он еще занимался, я не знаю и ничего не знал.

Председатель. - Был он с вами в переписке, когда вы были членом гос. совета, - в переписке по государственным вопросам?

Макаров. - Трудно сказать. Я могу удостоверить только, что я не находился с ним в переписке, а что он посылал мне какие-нибудь письма - это я затрудняюсь отрицать. Может быть, он посылал мне письма со своими соображениями по государственным вопросам, - это меня не интересовало.

Председатель. - Я должен вас спросить в интересах справедливости: вы ушли из министерства юстиции вследствие того, что представили бывшему государю ваши соображения о невозможности прекратить без суда дело Манасевича-Мануйлова?

Макаров. - Тут был целый ряд причин. Во-первых, я считаю, что мое положение к Распутину, совершенно мною не скрываемое, вызывало неудовольствие по отношению ко мне государыни императрицы. Вступая в министерство юстиции, я чувствовал, что, вероятно, недолго останусь, потому что это неудовольствие было и раньше, когда я был министром внутренних дел. Затем, к этому присоединился ряд ходатайств, - повидимому, исходивших от Распутина, как это чувствовалось, - о помиловании по разным делам. Некоторые из этих ходатайств поддерживались письмами ко мне по поручению ее величества. Дела эти были не такими, которые вызывали возможность помилования. Мною составлялись доклады в отрицательном смысле. Это, конечно, вновь создавало почву для неудовольствий. Засим, независимо от этого, я получил два высочайших повеления, которые по существу не исполнил: о прекращении дела Сухомлинова и о прекращении дела Манасевича-Мануйлова. При таких условиях оставаться министром юстиции не приходилось.

Председатель. - Пожалуйста, расскажите сжато, при каких обстоятельствах вы получили распоряжение о прекращении дела Сухомлинова.

Макаров. - Я получил высочайшую телеграмму.

Председатель. - Когда?

Макаров. - Она пришла на другой день после назначения Трепова председателем совета министров. Числа не помню, - кажется, в начале ноября. Это я помню потому, что я получил в этот день телеграмму от Трепова и догадался, что он назначен председателем совета министров. Он хотел меня видеть, просил меня к нему заехать; я заехал, поднес ему телеграмму и говорю: «Вот для вашего первого дебюта какого рода высочайшее повеление я получил». Мы по этому поводу беседовали, и решено было, что этого исполнить нельзя и что нужно принять все меры к тому, чтобы дело Сухомлинова не было прекращено. Мы согласились на [127] том, что, так как он и я предполагали скоро ехать в Ставку со всеподданнейшим докладом, то он пошлет телеграмму государю о том, чтобы разрешено было не исполнять этого высочайшего повеления впредь до нашего совместного доклада. Такая телеграмма была написана и послана. Засим мы поехали туда 14 ноября, и там Трепов заготовил письменный доклад, который находится в министерстве юстиции. По этому докладу высочайшее повеление было оставлено без исполнения. Докладывал об этом Трепов, докладывал об этом и я.

Председатель. - В каких выражениях была составлена та телеграмма, которую вы получили?

Макаров. - Я затрудняюсь сказать, но подлинник вы найдете в министерстве юстиции. Второе высочайшее повеление было о прекращении дела Манасевича-Мануйлова. На это я написал всеподданнейшую докладную записку о том, что я прошу не приводить в исполнение этого высочайшего повеления впредь до моего личного доклада. Ответа на эту всеподданнейшую записку я не получил. Затем, по приезде государя сюда, я был уволен, так и не получив ответа.

Председатель. - Скажите, где находится эта записка, которую бы написали?

Макаров. - Тоже в министерстве юстиции.

Председатель. - По поводу невозможности исполнить?

Макаров. - Я не говорил о невозможности, я говорил о том, что прошу разрешения не исполнять впредь до моего доклада.

Председатель. - Я говорю про дело Манасевича-Мануйлова.

Макаров. - Да, я так и написал, что дело это отложено и что я прошу разрешить мне представить мои соображения.

Председатель. - В бытность вашу министром юстиции были такие дела, прекращения которых добивались до суда и по которым вы делали бы доклады бывшему императору в положительном смысле, т.-е. в смысле прекращения этих дел до суда?

Макаров. - Нет. Что касается дела Манасевича-Мануйлова, то в переписке министерства юстиции вы найдете письмо графа Ростовцева, который пишет мне, что государыня императрица выразила желание или повеление о том, чтобы это дело было направлено к прекращению по 277 статье. На это я ответил, что считаю это незаконным.

Председатель. - Скажите, пожалуйста, какие наиболее рельефные случаи в отношении законопроектов были проводимы в бытность вашу министром юстиции по 87 статье?

Макаров. - По 87 статье?... Их не так много. Это был вопрос квартирный, затем о конфискации имуществ при обвинении в государственной измене, потом целый ряд законов об ограничении землевладения иностранных подданных, немецких выходцев, с дополнительными разъяснениями. [128]

Председатель. - Это наиболее главные?

Макаров. - Да.

Родичев. - Выборы в Государственную Думу в 1912 году производились во время вашего министерства. Тут был план кампании вмешательства в выборы, который несомненно составлен заранее. Он составлен под вашим руководством?

Макаров. - Собственно, прямого вмешательства в выборы я не уполномочивал производить.

Родичев. - Но ведь вы сделали предположение, что будет известная кандидатура. Были сделаны предположения о том, что известное количество мест будет предоставлено духовенству?

Макаров. - Нет.

Родичев. - Вы этого не сделали. Но план кампании существовал во всяком случае?

Макаров. - Я скажу откровенно: план кампании был самый общий; план кампании сводился к тому, чтобы выбирать тех, кто сильнее в данной местности. Может быть с успехом проведен всякий от октябристов и правее. Вот что я должен с полной откровенностью сказать. Там, где октябристы достаточно сильны, - они и шли; где они были слабее, - шли националисты.

Родичев. - При помощи каких средств?

Макаров. - При помощи участия духовенства, должен сознаться.

Родичев. - А при помощи назначения выборов не в воскресные дни? При помощи вызова для объяснения чиновников?

Макаров. - Этого я не касался. Это уже губернаторы злоупотребляли, так сказать.

Родичев. - А скажите: злоупотребляя, эти губернаторы могли рассчитывать на снисходительное отношение министерства? На то, что министерство закроет глаза на эти злоупотребления?

Макаров. - Не скажу, что всегда. Потому что некоторые из тех действий, которые так предпринимались, - потом, когда многое выяснилось (ведь из Петрограда не видишь, что делается в Нижнем Новгороде или других губерниях), - конечно, вызывали осуждение.

Родичев. - Они вызывали осуждение. Но вам известно, что среди губернаторов, да и не среди губернаторов только, а вообще среди избирателей, составилось убеждение, что статья закона, карающая за злоупотребления по выборам, не будет действовать?

Макаров. - Я не знаю, на каком основании. Может быть, и создалось такое убеждение, но мне это неизвестно.

Родичев. - Скажите, вы следили в качестве министра внутренних дел за общественным мнением по этому вопросу или не следили?

Макаров. - Я следил. Но могу одно сказать, что, с моей стороны, никогда никаких намеков на то, чтобы эта статья прекратила свое действие, не было и быть не могло. [129]

Родичев. - Скажите, пожалуйста, не было ли среди губернаторов убеждения в том, что участие в выборах, в оборудовании выборов в желательном для правительства смысле есть залог успеха по службе, и наоборот?

Макаров. - Может быть. Я этого не отрицаю.

Родичев. - Как же вы относились к этому общественному мнению? Содействовали ли вы образованию его или, наоборот, воздерживались от вмешательства в выборы, - противодействовали этому?

Макаров. - Я могу сказать, что я этому не содействовал. А противодействовать - нет, я не мог.

Родичев. - И той агитации, которая исходила из министерства внутренних дел, тоже не противодействовали?

Макаров. - У министерства внутренних дел агитации почти не было.

Родичев. - Вы значит отрицаете агитацию Харузина?

Макаров. - А в чем же она выразилась?

Родичев. - В распределении избирательных округов. Ведь губернаторам были даны инструкции.

Макаров. - Это не агитация, а деление на курии.

Родичев. - Назовем это выборным мошенничеством, как везде на собраниях это называлось.

Макаров. - Это выражение более соответствует, чем слово агитация.

Родичев. - Извиняюсь за неправильное выражение.

Макаров. - Простите, я не в таком положении...

Председатель. - Александр Александрович, ведь это вас не обидело. Я думаю, что выражение, которое употребил Ф. И. Родичев, не должно было нисколько вас обидеть, так как он употреблял его именно, как общеупотребительное выражение.

Родичев. - Это перевод французского выражения fronde électorale. Ведь такое распределение округов, чтобы такой-то избиратель, действующий в видах правительства, очутился в округе, а избиратель, действующий не в видах правительства, очутился вне того округа, где он имеет влияние, - ведь такое распределение округов и губерний делалось с ведома министра?

Макаров. - Нет.

Родичев. - Нет? Это было, значит, без его ведома? Вы значит, игнорировали?

Макаров. - Я не игнорировал. Единственное участие, которое министерство внутренних дел принимало в выборах, это деление куриальное, но это по закону предоставляется министру внутренних дел.

Родичев. - А сокрытие! Были, например, получены сведения, что такой-то выборщик судился за кражу, и полиция сообщает эти сведения. Но выборщик этот желателен правительству - [130] и лицо, сообщающее эти сведения, получает инструкцию: «молчи». Считали ли вы возможными подобные случаи?

Макаров. - Нет, я не знал. Но считаю возможным. В этих случаях, в этих злоупотреблениях участия не принимал.

Родичев. - Вы не принимали участия, т.-е., если бы такие случаи оказались возможными, то вы участия в них не приняли бы?

Макаров. - Нет.

Родичев. - Конечно, очень трудно утверждать отрицательное обстоятельство, как и отрицать его. Но не припомните ли вы вот какого обстоятельства, касающегося московских выборов: я утверждаю, что в министерстве внутренних дел было сообщено о выборщике, что он судился за кражу...

Макаров. - Малиновский?

Родичев. - И было издано распоряжение не противодействовать выборам.

Макаров. - Я этого распоряжения не делал. Больше ничего сказать не могу.

Родичев. - А если бы какое-нибудь лицо, давшее это распоряжение и принадлежавшее к министерству внутренних дел, сообщило вам, что оно вам об этом докладывало?

Макаров. - Я все-таки скажу вам «нет», потому что я такого обстоятельства не помню и утверждаю, что его не было.

Родичев. - Каково было ваше отношение к действиям губернатора Маклакова по Черниговской губернии? Были у вас жалобы?

Макаров. - В истории черниговских выборов и в истории столкновения Маклакова с председателем губернской управы Савицким я был не на стороне Маклакова. И даже больше вам скажу: я его вызывал. Но когда я его вызвал, то оказывается, - он был сделан министром внутренних дел, как раз в это время. Я его сам вызвал.

Родичев. - Там-то именно, в Черниговской губ., и случилось, что октябристам противодействовали, что октябристов, принимавших участие в выборах, выперли. Теперь я задам, с вашего разрешения, вопрос относительно выборов нижегородских. До вас доходили сведения о деятельности губернатора Хвостова?

Макаров. - Потом - да.

Родичев. - А в то время?

Макаров. - Во время выборов - нет, кроме дела Салазкина, которое я знал и которое рассматривал исключительно с юридической точки зрения.

Родичев. - И высылки?

Макаров. - Нет, не высылки. А в смысле возбуждения уголовного преследования.

Родичев. - О высылке во время выборов вы ничего не слыхали?

Макаров. - Нет. Я потом слышал. [131]

Родичей. - После того, как она состоялась?

Макаров. - Нет.

Председатель. - Какие средства, на какие надобности и в каком порядке тратило правительство на выборы в ваше время? И сколько оно тратило?

Макаров. - Это очень трудно сказать, потому что те средства, из которых они тратились... Я, не скрывая, говорю вполне откровенно, что средства из этого фонда должны были итти на самые разнообразные потребности; для примера скажу: на грядковые культуры Демчинского, на издание газеты. Так что я затрудняюсь вам сказать цифры даже приблизительно. Могу сказать только одно: это документально подтверждено, что ни одна копейка у меня из этих денег не осталась.

Председатель. - Нет, нет, Александр Александрович. Но мне только хочется знать, на какие потребности это шло?

Макаров. - Могу вам удостоверить, что на известного рода потребности эти деньги не давались и не могли быть даны. Ну, скажем, покупки фиктивных цензов не было. Это я могу удостоверить совершенно категорически, потому что такие случаи, во-первых, совершенно неизвестны мне, а во-вторых, деньги эти мною были ассигнованы, я думаю, в конце октября, в начале ноября, может быть, в декабре 1911 г. При этих условиях тратить их на покупку ценза было невозможно, ибо по закону надо было владеть недвижимостью в течение года для того, чтобы иметь право на участие в выборах. Значит, уже одно это обстоятельство исключает возможность покупки ценза. Случаев подкупа я ни одного не знаю, но не могу отрицать. Может быть, что-нибудь в губерниях и делалось по этой части, - я этого не знаю.

Председатель. - В чье распоряжение ассигновывались эти суммы и какой отчет требовался от тех лиц, которым эти суммы ассигновывались?

Макаров. - Отчета не требовалось. Эти суммы были, в сущности, довольно ничтожны: на губернию - несколько тысяч.

Председатель. - А в совокупности, какую же сумму это составляло?

Макаров. - Трудно определить, потому что тут была масса других расходов. Трудно даже на глазомер определить.

Председатель. - Александр Александрович, вы пережили ведь двое выборов: выборы 1908 и выборы 1912 г.г.?

Макаров. - Да. В выборах 1908 г. я никакого участия не принимал. Там Крыжановский заведывал, товарищ министра.

Председатель. - Крыжановский был тогда товарищем министра?

Макаров. - Да. А тут, в 1912 г., заведывал ближайшим образом Харузин. Он докладывал мне то, что представлялось более или менее важным. [132]

Председатель. - Александр Александрович, будьте добры, дайте мне, пожалуйста, указания, откуда можно вытребовать это производство? Где оно находится, где у вас оно в министерстве хранилось?

Макаров. - В министерстве было особое производство по выборам.

Председатель. - По какому столу?

Макаров. - Совершенно отдельно было. Заведывал тогда, кажется, чиновник, который имел отношение к главному управлению по делам местного хозяйства. Может быть, это департамент общих дел. Я не знаю, ведь это у товарища министра было, так что мне это неизвестно.

Председатель. - Так, значит, это было у товарища министра?

Макаров. - Да, у Харузина.

Смиттен. - До вас не доходили впоследствии сведения о том, что А. Н. Хвостов сделал распоряжение на имя губернаторов уничтожить, сжечь указания, касающиеся выборов?

Макаров. - Я читал. Но ни того, что было в газетах, ни того, что было в речах государственной думы, - я не удостоверяю.

Смиттен. - Вы не удостоверяете действительности такого обстоятельства?

Макаров. - Нет. Это как раз совпало с моим уходом. Государственная дума собралась в ноябре, а в декабре я ушел. Может быть, я ушел после этого.