В статье дается оценка царствования Александра II «три года» со времени вступления на престол его на престол. Предпринятые Александром II первые шаги по пути освобождения крестьян изменили прежнее критическое отношение Герцена к этому монарху, что и было выражено в данной статье. Статья приводится полностью по ее публикации в «Колоколе», лист 9 от 15 февраля 1858 г. (см. также:  Г е р ц е н  А. И.  Собр. соч.: В 30 т. Т. 13. М., 1958. С. 195 - 197).

«Ты победил Галилеянин!»[1], и нам легко это сказать потому, что у нас в общей борьбе не замешано ни самолюбие, ни личность. Мы боролись из дела, кто его сделал, тому и честь.

Середь общего сетования прерываемого дикими криками бесновавшихся реакционеров и солдат, пьяных от крови, середь нелепой войны[2] и глубокого падения всего западного материка мы, со страхом гадая, обращали взгляд наш на молодого человека, шедшего занять упраздненное место на железном троне, которого тяжелые ножки далеко вдавились в нашу грудь.

«От вас ждут кротости, - говорили мы ему, - от вас ждут человеческого сердца - вы необыкновенно счастливы!» и робко, мучимые сомнением, прибавляли: «Дайте свободу русскому слову. Смойте с России пятно   к р е п о с т н о г о  с о с т о я н и я».

И потом мы жаждали, с внутренним трепетом надеясь, негодуя, прислушиваясь к движенью, к вестям. После тридцатилетнего ожидания - нетерпение простительно...

Книга Корфа оскорбила нас, она так грубо дотронулась до воспоминаний, святых нам, она так беспощадно напомнила нам свинцовое время, в которое мы столько страдали[3].

...А там это старье, эта олицетворенная подагра правительства, эти мозоли, мешающие ему идти вперед... надежды удалялись, мы становились все беднее и готовились скрести[ть] руки на груди, остаться печальными обличителями немых злодейств, совершавшихся во мраке канцелярских тайн.

Но с того дня, как Александр II подписал первый акт[4], всенародно высказавший, что он - со стороны освобождения крестьян, что он его хочет, с тех пор наше положение к нему изменилось.

Мы имеем дело уже не с случайным преемником Николя, а с мощным деятелем, открывающим новую эру для России; он столько же наследник 14 декабря, как Николая. Он работает с нами - для великого будущего. [108]

Имя Александра II отныне принадлежит истории; если б его царствование завтра окончилось, если б пал под ударами каких-нибудь крамольных олигархов, бунтующих защитников барщины и розог - все равно. Начало освобождения крестьян сделано им, грядущие поколения этого не забудут!

Но из этого не следует, чтоб он мог безнаказанно остановиться. Нет, нет, пусть он довершит начатое - пусть полный венок закроет его корону. Гнилое, своекорыстное, дикое, алчное противодействие закоснелых помещиков, их волчий вой - не опасен. Что они могут противупоставить, когда против них  в л а с т ь  и  с в о б о д а,  образованное меньшинство и весь народ, царская воля и общественное мнение.

И пуще всего общественное мнение. Лишь бы теперь нашим плантаторам и их противникам позволено было вполне высказаться, помериться... И тут, как во всем, поневоле бьешься в другое великое искомое своевременной России -  в  г л а с н о с т ь.  Гласность их казнит, прежде нежели дойдет дело до правительственного бича или до крестьянского топора.

Посмотрели бы мы право au grand jour[5] на этих защитников розог и крещеной собственности, забрызганных кровью жертв, на этих грабителей по дворянской грамоте, на этих людократов, отнимающих у матерей детей, торгашей, продающих девок, барышников рекрутами. Выходите же на арену - дайте на вас посмотреть, родные волки великороссийские, может, вы поумнели со времен Пугачева, какая у вас шерсть, есть ли у вас зубы, уши? Знаете, что до помещичьего права добираются, до вольности дворянской: это мужика-то и не посечь и не заставить поработать четвертый и пятый день, дворового-то и не поколотить. Помилуйте! Выходите же из ваших тамбовских и всяческих берлог - Собакевичи, Ноздревы, Плюшкины и пуще всего Пеночкины[6], попробуйте не розгой, а пером, не на конюшне, а на белом свете высказаться - померяемтесь!

Вам можно было отпустить грех неправого наследства, преемственного снаряжения, преступления ваших злодеев-отцов, ваших извергов-матерей за раскаяние, за умение понести потерю, за угрызения совести. Но вы упорствуйте, вы защищаете ваше право... стало, вы сознательно, обдумано берете на себя всю ответственность. Вы никогда не осмеливались даже поворчать, когда ваших детей ссылали в Сибирь[7], когда с самими вами обращались как с холопами, и вы осмеливаетесь показывать теперь зубы. История вас рассудит с императором Александром II настала слишком скоро. Подумайте об этом!

Что касается до нас - наш путь вперед назначен, мы идем с тем, кто освобождает и пока он освобождает; в этом мы последовательны всей наше жизни. Как бы слаб наш голос ни [109] был, но все он живой голос, и как бы наш Колокол ни был мал, все же его слышно в России, а потому скажем еще раз, что мы убеждены, что Александр II не равнодушно примет приветствие людей, которые сильно любят Россию - но так же сильно любят и свободу, «которым не нужно его бояться и которые для себя лично  н и ч е г о  н е  ж д у т,  н и ч е г о  н е  п р о с я т».

Но ничего не прося, они желали бы, чтоб Александр II видел в них представителей свободной русской речи, противников всему останавливающему развитие, во всем ограничивающем независимость, н о н е в р а г о в! Они потому этого хотят, что им стало дорого мнение  о с в о б о д и т е л я  к р е с т ь я н!

«Ты победил, Галилеянин!»