Дата относится к событиям, описываемым в воспоминаниях. Революционная пропаганда группы Бруснева среди петербургских рабочих (1889-1892 гг.).

В 1890 г. двадцатилетней девушкой я, питомица воспитательного дома, поступила ткачихой на Новую бумагопрядильню[1]. Еще до поступления на фабрику я познакомилась с рабочим мастерских Варшавской жел. дороги Карлом Грейнертом. Он носил мне книги для чтения, больше всего беллетристику, например стихотворения Некрасова, и тем самым дал толчок моему развитию. В техническом училище, где учился Грейнерт (в Дерптском пер.), занимались и его товарищи, [115] в числе которых был и Николай Дементьевич Богданов. Скоро Карл Грейнерт познакомил меня и с ним.

Знакомство это принесло мне большую пользу, так как Богданов давал мне еще больше книг, и, таким образом, я прочла, под руководством Николая Дементьевича, почти всех русских классиков; особенным успехом пользовались такие книги, как сочинения Г. Успенского, Решетникова, Писарева, «Что делать?» Чернышевского. Пытался Богданов читать со мной даже Спенсера, но из этого ничего не вышло, так как у меня не было тогда подготовки для понимания этого писателя.

Когда я стала немного разбираться в прочитанном, познакомили меня с ткачом Федором Афанасьевым (ему тогда было года 32), замечательной личностью, который и организовал кружок ткачей.

В этот кружок входили: Федор Афанасьев, его брат Егор Афанасьев, их зять Яков, Анна Егоровна Гаврилова, ткачиха с фабрики Паля, я и рабочий, известный у нас под кличкой Григорий Нечесаный...

Занятия с нами вел в этом кружке студент Леонид Борисович Красин. Прислал этого студента к нам Цывинский. Занятия в кружке велись по экономическим вопросам. Какие книги читались в кружке, точно не помню; помню только, читались и сочинения Маркса о заработной плате и, насколько помнится, «Коммунистический Манифест».

Занимались мы очень усердно в течение зимы 1890-1891 гг.

При посредстве нашего кружка началась очень энергичная работа среди женщин, и было положено начало женской организации. Вообще, работа того центра, откуда исходило все движение, раскинулась довольно широко.

Кроме нашего кружка были еще следующие кружки: 1) кружок слесарей; в нем организаторами были Гаврила Мефодиев, Николай Дементьевич Богданов и Хлопов; 2) кружок Алексея Егоровича Карелина, литографов; в этом кружке находились Яков Иванов, Белов и другие литографы и печатники; 3) кружок за Нарвской заставой, на Путиловском заводе, и 4) кружок на Васильевском острове, на Балтийском заводе.

Эти пять кружков времени зимы 1890-1891 годов связывались центральной организацией, которая состояла из представителей, выбранных отдельными кружками; в центральный кружок входили: от красинского кружка - я и Гаврилова, от литографов - Карелин, от литейщиков - Богданов, а также Федор Афанасьев и Мефодиев, и Егор Афанасьев (от Экспедиции). Организатором этого кружка был Цывинский. Этот центральный кружок собирался на коммунальной квартире, которую держал Мефодиев на Забалканском проспекте. Там жили [116] коммуной - Мефодиев с женой, Алексей Карелин, портниха Раиса, Татьяна, жена Хлопова, рабочего Путиловского завода, высланного под надзор полиции из столицы, с двумя детьми.

Вскоре нам, мне и Гавриловой, удалось организовать еще один кружок, женский, из ткачих и служащих воспитательного дома. В этот кружок входили: Маша (вышла замуж за рабочего Маклакова), Феня (впоследствии жена Норинского), Наташа (впоследствии жена Кейзера), Паша (вышла замуж за Желабина), Елена Николаева, еще несколько ткачих и работниц других предприятий (например, Татьяна Разуева, фальсовщица из типографии Вольфа). Занималась пропагандой в этом кружке жена Михаила Степановича Александрова, Софья Александровна Александрова.

Привел Александрову в этот кружок Богданов. Для кружка имелась специальная квартира на Глазовой улице.

В конце 1890 года организовался еще один кружок в Экспедиции заготовления государственных бумаг. Здесь занимался Бруснев, с которым я познакомилась в конце 1890 года и который, по моему мнению, играл если не главную, то во всяком случае крупную роль во всем движении. Он входил в центральную с.-д. организацию, которая была связана и с нашим рабочим центральным кружком.

В этот интеллигентский центр входили, кроме Бруснева, по моему мнению, Цывинский, Коробко, Красины и Святловский. Занятия же вели в рабочих кружках: Бруснев, Цывинский, братья Красины, Любовь Васильевна Миловидова (впоследствии Красина), курс. Томсоньян, Коробко, «Петр Петрович» (Михаил Степанович Александров), его жена Софья Александровна.

Кружок, где занимался Бруснев, был организован кузнецом Егором Афанасьевым и собирался на своей специальной квартире на Рижском проспекте. С Брусневым приходилось встречаться часто, так как наш центральный рабочий кружок собирался каждое воскресенье; туда ходил и Бруснев. Обыкновенно там делались доклады о положении организации и отдельных кружков, фильтровали их состав, обсуждали кандидатуры новых членов. Самыми выдающимися членами центрального рабочего кружка, по моему мнению, были Богданов, Карелин, Мефодиев, Федор Афанасьев (ткач) и Егор Афанасьев (кузнец).

Замечательный это был человек. Он был крестьянином Петербургской губ., Ямбурского уезда, Редкинской волости, деревни Волны. Хотя по начитанности он и уступал другим рабочим, руководителям всего дела, как Богданов или Мефодиев, но зато отличался необыкновенной добротой, особой убежденностью, преданностью делу, уменьем подходить к человеку и [117] поразительной красотой душевной. Этим он и брал и привлекал к себе, особенно женщин и ткачей. То, чего ему недоставало в смысле знания, он с лихвой пополнял своей задушевностью и, если уступал в теории металлистам, которые вообще шли впереди всех рабочих, зато как практик и организатор был выдающимся человеком.

Таким образом, у нас в течение 1890-1891 гг. было уже шесть кружков и насчитывалось организованных рабочих человек до ста. В 1891 году же произошло событие, которое на время расстроило наши ряды: похороны писателя Шелгунова. Мы все очень ценили его сочинения и в особенности со вниманием читали его экономические и исторические статьи.

Еще месяца за два до смерти Шелгунова мы, по мысли Цывинского, на одном из собраний решили поднести адрес от рабочих умирающему писателю. Содержание адреса известно[2]. На адресе подписалось много рабочих. Носили адрес Богданов, Карелин, Мефодиев, Афанасьевы и кто-то из интеллигентов. Адрес очень тронул Шелгунова. Он плакал и сказал, что если он встанет, то всю жизнь посвятит рабочим.

Как сейчас помню, пришел Егор Афанасьев и сообщил о смерти Шелгунова и о том, что нужно возложить на его гроб венок от рабочих, пойти на панихиду и похороны. Панихида была назначена в воскресенье в 6 час. вечера. Наши товарищи собрали деньги (с металлистов, кажется, по рублю, а с женщин и ткачей поменьше, и жалованье ведь наше было грошовое - 12-14 рублей в месяц). Ф. Афанасьев, Мефодиев, Богданов и Карелин пошли в типографию к Вифту на Садовой ул. (Вифт сочувствовал нам) и заказали там ленту, на которой и отпечатали: «Дорогому учителю и руководителю от рабочих». - «Указателю пути к свободе и братству от Пет[ербургских] раб[очих]». На венке, на ленте подписались; были и наши женские подписи, моя и Гавриловой. В 6 часов отправились на квартиру Шелгуновых.

Представители рабочих возложили венок. Панихиду пели студенты. Венок и делегации рабочих очень тронули жену Шелгунова, и она со слезами благодарила нас.

Но на похороны, к сожалению, женщины не могли пойти, так как день был будний и уйти с ткацких фабрик было очень трудно, так как за отлучку штрафовали, а то и прямо не пускали.

Демонстрация рабочих на похоронах всполошила полицию, и вскоре начались аресты. Арестовали братьев Красиных, Коробко, из рабочих Мефодиева и Хлопова. [118]

Бруснев уехал в Москву. Перед отъездом он на квартире Егора Афанасьева в Коломне, на большом собрании, где было человек 15 и в том числе Богданов и Карелин, очень тепло прощался с нами.

Квартиру на Забалканском проследили, и пришлось переносить центр в другое место. Таким местом и стала наша квартира на Глазовой улице...

Это происходило в начале 1892 г., когда мы еще не определились ясно как социал-демократы. В это же время, начиная с середины года, у нас складываются уже более определенные убеждения, замечается тяга к социал-демократии. Тогда же мы познакомились через Иванова Якова с Кейзером, Фишером и Яковлевым, а также с Владимиром Владимировичем Святловским. Это последнее знакомство произошло при встрече нового, 1892 г., стало быть 31 декабря 1891 г., на квартире у кузнеца Егора Афанасьева.

Святловский очень нуждался, жил вместе с рабочими на коммунальной квартире на Рижском проспекте, отличался большой простотой и очень нравился рабочим. Пропагандистскую работу Святловский вел в кружке Экспедиции заготовления государственных бумаг. После празднования 1-го мая 1891 г. (я на этой маевке не была) Святловский ездил по какому-то поручению товарищей в Польшу, но с какой целью, не знаю; кажется, он возил для напечатания речи рабочих, произнесенные на этом собрании, для напечатания силами польской соц.-демократической организации.

В 1892 г. работа пошла усиленно. Организовался особый кружок - организаторский, специально для подготовки ответственных организаторов, которые бы самостоятельно могли развивать дело, заводить связи, заниматься пропагандой и агитацией, так как многочисленные и частые аресты вырывали из наших рядов особенно много интеллигентов. Организовал этот кружок и руководил им Цывинский. Организовали мы зимой 1892 г. еще несколько и первоначально новых кружков: на заводе Растеряева, на фабрике Чешера, помню там рабочего по имени Яков. В феврале 1892 г. арестовали Богданова, члена центрального кружка, и Филимонова с карточной фабрики за Невской заставой, где также был свой кружок. Аресты эти, впрочем, не повлияли на дело очень сильно, так как уже было много организованных и сознательных рабочих, втянутых в подполье. Да и дело мы вели осторожно и, завязывая новые знакомства, расширяли и укрепляли организацию. Дело велось так, что сначала давали большую культурную подготовку. Не говоря уже о том, что в центральном кружке имелась прекрасная легальная и нелегальная библиотека, имелись большие легальные библиотеки и в каждом кружке. Книги любили и [119] покупали все. Покупали и мы, но жалованье у нас было небольшое, и на него много купить было нельзя. Зато очень много покупали книг металлисты и вообще те рабочие, что много зарабатывали, - Мефодиев, Богданов, Карелин. Особенно много покупал последний. Переплетали сами, у Карелина имелся переплетный станок, и в свободное время он занимался этим делом. Кроме нелегальных книг и беллетристики большой популярностью пользовались книги естественно-исторического содержания, особенно книжки Рубакина и астрономия Фламмариона.

До 1892 г. мы, как я сказала, не определились и не могли считать себя соц.-демократами, но уже после первого мая этого года для нас ясно стало, что соц.-демократы к нам ближе.

В праздновании первого мая 1892 г. принимала участие и я. Организацию празднования подготовил центральный наш кружок. Был заранее разработан план, дорогу к месту собрания на Петровском острове нарисовали на бумажках и дали каждому участнику, сходиться предложили поодиночке, - кто ехал на лодке, кто шел пешком, кто на конке, так что сошлись незаметно к условленному месту и в условленный час, именно в час дня. Собрались аккуратно, расположились с едой и чаем на берегу, как будто на прогулке. Было человек 200, в числе рабочих - Цывинский и Святловский, одетые в крестьянское платье. Распространялись прокламации, книжки, карикатуры на Александра III. Уже намеревались приступить к произнесению речей, как явился сторож владений князя Белосельского (ему принадлежала эта земля) и стал нас прогонять с занятого нами места. Мы уходить не хотели, но в это время пришел патрульный Маклаков (мы их расставили тоже по плану) и сообщил, что едут жандармы. Пришлось уходить, а так как многие из нас приехали в одиночку на лодках, то мы сейчас разместились в них и стали удаляться по направлению к взморью с гармониками и песнями. Показались конные жандармы, но мы были уже на середине реки. Жандармы, бессильные что-либо сделать, смотрели на нас, а Святловский снял шляпу и сказал: «До свидания!»

Так неудачно окончилась эта маевка, хотя никто из нас и не пострадал.

Через несколько времени произошло второе большое собрание, на котором было тоже человек 200. Собрание было за Волковым кладбищем. Сошлись кружки всех районов - Нарвского, Выборгского, Невского, Петроградского, Василеостровского (Медведев, токарь).

Первым на этом собрании говорил Егор Афанасьев, кузнец, о тяжелой жизни рабочих, гнете и эксплуатации капитала, о необходимости борьбы за улучшение рабочей жизни. После Афанасьева [120] другие ораторы указывали на успешную борьбу, какую вели рабочие на Западе, и делали вывод, что это происходит потому, что там рабочие организованы, а организованы они в силу уже завоеванной свободы, и, стало быть, и нам надобно завоевать свободу, а для этого надобно организоваться в рабочую партию.

Читали здесь и Брусневскую программу, отпечатанную на гектографе.

Вскоре после этого собрания нас арестовали. Шпионы кого-то проследили, началась усиленная слежка, и в июне 1892 г. было арестовано 162 человека. Святловский и Цывинский не присутствовали на Волковской сходке, уцелели и благополучно уехали из Петербурга.

У меня арестовали всю библиотеку, собранную с таким трудом; посадили меня в Предвариловку. Просидела я три месяца, после чего была выпущена под особый надзор полиции до окончания дела. Других кого тоже оставили в Питере, а кого выслали подальше, под гласный надзор.

Нужно сказать, что здесь мы уже определенно стали соц.-демократами. Уже после первого мая 1892 года в наших кружках читалась программа «Группы освобождения» и какое-то послание от польских социал-демократов.

Из арестованных и выпущенных вскоре в Петербурге остались, между прочим, Фишер и весь наш Выборгский кружок. И вот теперь-то и началась уже явная борьба на наших рабочих кружках между народовольцами и соц.-демократами. Спорили обыкновенно интеллигенты, но принимали иногда участие в этих спорах и мы. От народовольцев выступали Петр Петрович и другие, а от с.-д. Цывинский и наши рабочие.

Выйдя из тюрьмы, я поступила на Мариинские акушерские курсы. Поступить помогли мне Стасова и Серебренникова, посоветовавшие обратиться к Дрентельи, которая и поместила меня на курсы. Окончить курсы, впрочем, тогда не удалось, так как в марте 1893 г. снова арестовали и посадили в Предвариловку. На этот раз продержали 1 1/2 месяца и выслали за сходку на первое мая 1892 г. Уехала я в г. Сумы, Харьковской губернии...

[1] Новая бумагопрядильная и ткацкая мануфактура в Петербурге.

[2] См. документ Адрес петербургских рабочих писателю-демократу Н. В. Шелгунову (не позднее 12 апреля 1891).

Текст воспроизведен по изданию: Рабочее движение в России в XIX веке: сборник документов и материалов. - Т. III. Ч. 2. - [Москва], 1952. С. 115 - 121.