Часто жалуются солдаты на свою долю. Почему это так? Ведь на первый взгляд солдатская жизнь штука не тяжелая: на ученьи побыл, в карауле постоял, а содержание и одежда казенная, - живи не тужи! Но это только со стороны, на самом же деле солдат мается, как в каторге; в караулы, в наряды 4-5 раз в неделю, а то и каждый день приходится ходить; остальное время уходит на ученье, на работы, на чистку амуниции, - можно сказать и жить некогда. Целый день солдат, как ломовая лошадь, мотается, а вечером только бы до [451] грязной койки добраться! Еда - одно только слово - что обед, а иной раз и от свиного корма не отличишь, - не то что с тараканами и со всякой дрянью - прямо гнилым кормят; что капуста, что мясо - постоянно с душком. А начальство? Всякий унтер или фельдфебель делает с солдатами, что хочет, - дерется, взятки берет, любимчикам всякие послабления оказывает, а если кто не по нем - дневальствами и караулами с ног смотает. Отцы-командиры тоже о солдате заботятся, -  особенно, если дело дойдет до солдатских денег или до вольных работ; а в обычное время, кроме окриков и зуботычин, от них ничего не видать.

Но чтобы солдату как следует с офицером познакомиться, надо в денщики попасть. Тут он и на кухне поработает, и стирать выучится, и ребят няньчит. Тяжела такая проклятая жизнь, - главное, и очнуться от нее не дадут: отпуски в город редки, ни одной хорошей книжки или газеты начальство в руки взять не позволит, письма солдатские и те норовят раньше солдата прочитать. Все делай, все исполняй, а себе ничего не позволяй; если против начальства хоть в малом пошел, сейчас дисциплинарное взыскание, а иной раз прямо под военный суд угодишь; а уж оттуда цел не вернешься. Всякому известно, как господа офицеры судят, - особенно если по жалобе начальства, - разбор простой: закатать его!

И время такой проклятой жизни не короткое: 4, а то и 5 лучших лет на чужой стороне пропадают!

Часто солдату над своим каторжным положением позадуматься приходится: призвали отечество заступать, а выходит в роде наказания. И не раз солдаты собирались и по пунктам излагали, что следует в их положении изменить, что нужно потребовать.

Вот главное из этих пунктов: 1) человеческое обращение; 2) сокращение службы до 2-х лет; 3) свободное, безбилетное увольнение со двора; 4) свобода собраний для обсуждения различных нужд; 5) свободное посещение митингов, театров и так далее; 6) свободный доступ в казармы газет и книг; 7) устройство солдатских библиотек и читален, а также свободный доступ в общественные и частные библиотеки; 8) свободный доступ вольных в казармы; 9) ежегодный 2-месячный отпуск с бесплатным проездом домой; 10) бесплатная пересылка солдатских писем; 11) невскрытие солдатских писем; 12) уничтожение обысков в казарме; 13) удаление сверхсрочных фельдфебелей и унтер-офицеров; 14) лучшее устройство медицинской помощи; 15) улучшение пищи; 16) отдельный прибор посуды для каждого солдата; 17) выдача чайного довольствия; 18) улучшение одежды, нижнего и постельного белья; 19) отдельная кровать для каждого солдата; 20) жалованье не меньше 2-х рублей в месяц; 21) сокращение учебных занятий; 22) уничтожение дисциплинарных взысканий; 23) уничтожение военных судов; 24) немедленное увольнение в запас по окончании срока службы; 25) отмена назначений на усмирение рабочих, крестьян и солдатских волнений.

Требования все справедливые и понятные, однако только покажи их начальству, сейчас же в тюрьму угодишь. Почему так? Отчего бы и не жить солдату по-человечески? Дело просто: начальству совсем не нужен солдат-человек, ему нужен солдат-зверь, который ничего не понимает, ничего не думает. [452]

Нужно фабриканту пограбить, чтобы не упирались - солдат штыком подгонит; нужно помещику голодных крестьян усмирять - тоже солдата пошлют; свои же товарищи против начальства заволновались, - их расстреливай!

А чтобы на все это идти, надо зверем быть, - вот и держат солдата в таком положении.

Фабричный рабочий может фабрику оставить, крестьянин может в город уйти, а солдату деться некуда, пред ним глухая казарма, в которой заключен он, как в тюрьме, а начальство старается, чтобы и вестей туда не доходило, письма, газеты задерживает.

Терпят, терпят солдаты - и начнут собираться понемногу толковать, а начальство и здесь не зевает, - кто потолковей да побойчее, сейчас тех и заберет.

Заволнуются солдаты: про свои нужды говорили, - и вдруг тюрьма! Почему? Сейчас протест против начальства об освобождении арестованных товарищей, и вышел бунт; призовут таких же солдат, чтобы они своих же братьев расстреливали...

Выходит, что солдату даже свежего мяса и чистых портянок без борьбы не добыть. Одно за другое цепляется, сейчас же от тухлых щей, от портянок и мыла к политике перейдешь, и простое, мирное заявление в целый бунт превращается.

Все это надо солдатам хорошо помнить. И если выступать с какими требованиями, так уж подготовившись, сговорившись не только с товарищами по части, но и с соседними полками, чтобы не было кому усмирять и легче было у начальства всякие уступки вырвать. Если солдаты хорошенько сговорятся, да еще в тесный союз с рабочими и крестьянами войдут, сорганизуются, то начальство им не будет страшно, тогда они свои солдатские, но и еще народные требования удовлетворят. А это для солдата важное дело; сколько ни служи, все-таки он из народа вышел, в народ и пойдет.

Да одним солдатам и бороться куда трудней: начальство за начальство, богач за богача цепляется, надо и тем, кто внизу на работе и службе спину гнет, дружно держаться, тогда не будут ни мужика на голоде, ни солдата на свином довольстве держать.

Офицер, чиновник, помещик и фабрикант в ногу идут, со всех шкуру дерут, - пусть солдат, рабочий и крестьянин двинутся вместе, тогда и они сумеют поправить свою горькую долю, сбросить свои вековые цепи, которые мешают им думать и жить!

Текст воспроизведен по изданию: Листовки петербургских большевиков. 1902 - 1917. - Т. I: 1902 - 1907. - [М.], 1939. С. 451-453.