Нигде на свете народ так не порабощен и не лишен политических и общественных прав, как в России, но зато нигде не накопилось в народе столько недовольства и горячей ненависти к своему деспотическому правительству, как в России. Терпеть дольше гнет самодержавия становится невмоготу, и на борьбу с правительством выступают все новые и новые слон населения и гонимые народности. Протестуют либеральные земства и учащаяся молодежь, профессора и литераторы, финляндцы и армяне. Даже забитое долголетним рабством, вечно голодное и разоряемое поборами крестьянство начинает то здесь, то там роптать и возмущаться. Но дружнее и громче всех раздается протест наиболее объединенного и дисциплинированного русского рабочего класса. Везде, где дымится фабричная труба, где в мастерских гнет свою спину рабочий люд, слышен громкий клич: «Долой самодержавие!» Этот голос покрывает собою голоса всех остальных недовольных, гулким эхом разносится по всей стране и заставляет содрогаться царский трон. Рабочее движешь, вылившееся в последние годы в открытую борьбу с главным врагом своим - царским самодержавием, произвело сильное смятение во вражеском лагере. Правительство мечется, как угорелое, хватается то за одно, то за другое в надежде хоть на время остановить победоносное шествие революции в России и поддержать колеблющийся трон. Открываются для лучшего одурачивания народа истлевшие «святые», заигрывают с грозным врагом своим и дарят ему призрачные льготы с целью усыпить его [118] пробудившееся сознание, организуются еврейские погромы, чтобы так или иначе сломить пролетарскую солидарность, посеяв в среде его национальную вражду, сотни и тысячи лучших людей расшвыриваются по тюрьмам и тайгам Сибири, и всю обширную Россию обильно поливают потоками крови рабочих-манифестантов. Но, видя что все эти меры нисколько не ослабляют силы революции, правительство решается испытать новое средство. Вместо грубых окриков, которыми обыкновенно дарит наша самодержавная власть своих «верноподданных», 26 февраля оно обратилось к этим «верноподданным» с иезуитскою просьбою воздержаться от беспорядков, нарушающих «правильный ход народной жизни» и мешающих ему, правительству, еще больше «работать для блага народного»[1]. Вся мыслящая Россия сразу оценила по достоинству этот наглый иезуитизм царского манифеста, и ответом на него через несколько же дней явился целый ряд противуправительственных демонстраций, устроенных рабочими в Ростове, Вильно, Баку и Балаханах.

Вот как произошла знаменитая ростовская демонстрация 2 марта, закончившаяся тремя смертными приговорами.

В этот день в Ростове за городом, как это обычно бывает здесь по праздничным дням, собралась многотысячная толпа и, повидимому, спокойно занималась игрой в мяч и кулачным боем. Но спокойствие народных масс в России теперь только кажущееся. Достаточно было краткой речи 19-летнего юноши, Александра Браиловского, пригласившего эту спокойно веселящуюся толпу пройти демонстративно по городу, - и немедленно, как бы по мановению волшебного жезла, появились красные знамена с надписями: «Да здравствует 8-час. рабочий день!», «Да здравствует политическая свобода!», «Долой самодержавие!» И толпа человек в 500 демонстрантов, сопровождаемая многотысячной, тайно сочувствующей ей публикой, с пением революционных песен двинулась в город. Полиция, хотя и знала о настроении рабочих и со дня на день ожидала подобного взрыва, так растерялась, что долго не мешала демонстрантам, сопровождая и высматривая будущие свои жертвы. Только когда появились пешие и конные казаки, она с остервенением бросилась на толпу, нанося удары и стараясь заарестовать как можно больше людей. Демонстранты оборонялись камнями и палками. В этой свалке со стороны нападающих были легко ранены: пристав, 6 городовых и околоточный и тяжело - пристав Антонов, который погнался за знаменосцем и получил неизвестно от кого удар в висок, от чего через 16 дней умер... Полиция и жандармы арестовали 23 человека, отчасти выхваченных из толпы, отчасти забранных впоследствии по квартирам. Эти 23 человека, из которых 12 несовершеннолетних, а одни 15-летний мальчик, и явились в качестве главных бунтовщиков» и «зачинщиков» жертвами самодержавного произвола.

С самых первых дней революционного движения о России правительство наше не церемонилось со своими врагами и сотнями без всякого суда, так называемым административным порядком законопачивало их на долгие годы по тюрьмам и ссылало в далекую Сибирь. Но господину Плеве[2], стоящему ныне во главе этого правительства, мало этого, он жаждет крови, виселиц... Однако вешать людей, хотя бы и революционеров, тем же упрощенным, административным порядком, [119] без суда, не решается и наше правительство. Не решается не потому, конечно, что прошв таких «упрощенных» убийств говорит в[3]...... а потому, что и без этого весь цивилизованный мир смотрит на Россию, как на государство дикарей. Вот почему г. Плеве, заранее определив смерть или по меньшей мере каторгу демонстрантам 2 марта, решил устроить ту возмутительную комедию, которая в глазах этого цивилизованного мира должна была сыграть роль суда... Дело передается, разумеется, не суду присяжных, на совесть которых трудно произвести гакое давление, чтобы приговор вышел таким, какой желателен власти. Плеве хорошо помнит, как суд присяжных четверть века тому назад оправдал нашего товарища, Веру Засулич, стрелявшую в градоначальника Трепова. Даже чисто чиновничий суд - суд Судебной палаты оказался ненадежным, и обвиняемые были преданы военному суду по военному времени, который и состоялся 26 августа в Таганроге[4].

Так было верней и надежней. Военный чуть не с пеленок приучается к беспрекословному исполнению веления власти. Стоит приказать, чтобы этот суд вынес смертный приговор несовершеннолетним демонстрантам - и он вынесет его. Но т. к. и в замуштрованном и исковерканном дисциплиною офицере может зашевелиться чувство негодования при виде явного беззакония и несправедливости, то тайным распоряжением трех министров было приказано председателю суда вести все дело не на основании тех данных, которые даст следствие предварительное, а на основании дознания, произведенного жандармами. Расчет был ясен. Предваригельное следствие могло обнаружить такие факты, из которых не только смертной казни, но и каторги не выкроишь. Другое дело - жандармское дознание. Жандармерия - это политическая полиция по преимуществу. Цель ее существования - искоренять крамолу. И надо отдать должное - жандармы исполнили свой долг по совести. Они, как это выяснилось на суде, не только диктовали свидетелям то, что нужно было правительству, они попросту сами писали свидетельские показания, принуждая свидетелей только подписывать эти «показания». Последнее было к тому же и очень не трудно, т. к. свидетелями обвинения явились исключительно те же жандармы, городовые, казаки и шпионы. Впрочем, это не точно, т. к. шпионы, хотя на основании их показаний двое из обвиняемых были приговорены к смерти, не явились на суд: они уехали «в командировку». Председатель суда тоже не ударил в грязь лицом, и трудно сказать, кому принадлежит пальма первенства в этой бесстыдно-гнусной комедии: ему или жандармам. Он употребил все свои старческие усилия, чтоб оправдать возложенные на него надежды начальства. Над каждым обвиняемым он приказал вывесить карты с фамилиями, чтобы не вводить в заблуждение г.г. свидетелей. Когда эти карты по требованию защиты были сняты, то произошел целый ряд самых возмутительных скандалов, т. к. не хорошо подготовлешше «свидетели» постоянно путались, указывая не на тех обвиняемых, против которых свидетельствовали. Он, председатель, постоянно самым грубым образом обрывал защитников, раз только замечал, какое неблагоприятное для правительства впечатление производят их речи на окружающих. Защита была так стеснена, что защитникам следовало бы демонстративно оставить зал, где разыгрывалась эта гнусная [120] комедия. К сожалению, у них не было единодушия, и они остались, хотя им все равно не дали сказать ничего существенного и даже пригрозили превратить самих в подсудимых... Свободно лилась речь одного прокурора, который, опираясь на шпионские показания как на самые верные и справедливые, потому что г.г. шпионы «служат царю и отечеству», требовал по меньшей мере шесть смертен. И не его в том вина, что суд вынес не шесть, а только три смертных приговора.

Приговор и суд произвела такое потрясающее впечатление даже на видавших виды военных, что правительству пришлось на этот раз отказаться от виселиц и заменить смертную казнь многолетней каторгой. Не женщины, а офицеры, принимавшие участие в этом безобразном судилище, рыдали, пожимая руки защитникам.

Товарищи! Еще несколько лучших людей вычеркнуто правительством из списка живых. Но остановится ли от этого победоносное шествие борцов за народное счастье и свободу? Уменьшится ли число людей, которые, подобно осужденному за сормовскую демонстрацию рабочему, жалеют, что могли отдать родному делу так мало: одну только жизнь? События последних дней на юге России и на Кавказе[5] доказали, что русской революции нечего бояться оскудения.

Товарищи! Еще последнее усилие с вашей стороны, и самодержавие рухнет, и наша многострадальная родина будет свободна. Идемте же на борьбу, туда зовут нас тени наших погибших за святое дело товарищей и многие тысячи умирающих в тюрьмах и далекой Сибири жертв!

Долой самодержавие! Да здравствует демократическая республика! Да здравствует социализм!

[1] Манифест Николая II, изданный 26 февраля 1903 г., в котором он обещал «блюсти вековые устои державы Российской», намечал следующие основные пункты программы деятельности правительства:

1) укрепление веротерпимости с сохранением православной церковью господствующего и первенствующего положения;

2) улучшение имущественного положения православного сельского духовенства с усилением его участия в духовной и общественной жизни паствы;

3) «укрепление и развитие благосостояния основных устоев русской жизни путем развития деятельности государственных кредитных учреждений, в особенности дворянского и крестьянского банков»;

4) завершение трудов по пересмотру законодательства о крестьянах. В основу пересмотра должна быть положена «неприкосновенность общинного строя крестьянского землевладения». Но наряду с этим должны быть изысканы меры «к облегчению отдельным крестьянам выхода из общины»;

5) отмена круговой поруки;

6) реформа губернского и уездного управления «для усиления способов непосредственного удовлетворения многообразных нужд земской жизни трудами местных людей, руководимых сильной и закономерной властью», «строго ответственной» перед царем;

7) «сближение общественного управления с деятельностью приходских попечительств при православных церквах» и

8) «утверждение в семье, школе и общественной жизни нравственных начал».

[2] Плеве (1846 - 1904) - министр внутренних дел и шеф жандармов. Вел беспощадную борьбу с революционным рабочим движением, организатор еврейских погромов, один из вдолновителей русско-японской войны 1904-1905 гг. Возбудил своей крайней реакционной политикой озлобление и ненависть народа. Убит Е. Сазоновым.

[3] Пропуск и подлиннике.

[4] Судом было притворено 3 человека к смертной казни через повешение за участие в мартовской демонстрации в Ростове-на-Дону, потом смертная казнь была заменена им каторжными работами в общей сложности на 33 лет.

[5] Забастовки имевшие место на юге России в июле и августе 1903 г., постепенно подготовлялись частичными забастовками и демонстрациями, вызванными предмайской агитацией революционных организаций.

Стачка началась в Баку 1 июля, она послужила началом широкого движения рабочих маcc всего юга России В это же день началась стачка в Одессе. Затем забастовка перекинулась в Тифлис, где 14 июля забастовали рабочие железнодорожных мастерских, к ним примкнули все остальные рабочие. Из солидарности к тифлисским рабочим к ним примкнули 17 июля 6aтумские рабочие. К забастовке также присоединились рабочие Николаева, Киева (21 июля) Елисаветграда, Екатеринослава (7 августа) и Керчи (8 сентября). И стачка, таким образом, распространилась на весь юг России. Везде забастовки оканчивались расправой войск и полиции над рабочими. В Баку, Тифлисе рабочие собрания разгонялись казаками, войска стреляли в рабочих, в Одессе полиция жестоко избивала рабочих, некоторые из них умерли; в Киеве на вокзале войска стреляли в народ; в Николаеве и Керчи также стреляли, было убито несколько человек; в Екатеринославе при столкновении демонстрации с войсками было убито 24 человека и 15 ранено.

Текст воспроизведен по изданию: Листовки петербургских большевиков. 1902 - 1917. - Т. I: 1902 - 1907. - [М.], 1939. С. 118-121.