ОТ ПЕТЕРБУРГСКИХ РАБОЧИХ К ОБЩЕСТВУ.

Вихрь злобы и бешенства носится
над тобою, страна безответная.

Довольно. Нет сил больше терпеть. Насилие, насилие без конца. Мало того, что в нас стреляют, когда мы выступаем на улицу с протестом против царского самодержавия: нас, участников демонстрации, еще подвергают унизительнейшему из наказаний - порке, как это имело место в прошлом году в Вильне[1], Минске[2] и Екатеринославе[3]; над нашими братьями еще насильничают в тюрьмах, когда мы лишены возможности должным образом ответить на кулаки и приклады царских наемников, продавших за жалование честь и совесть и все то, чем дорожим мы и что дорого всему культурному человечеству. Тень изнасилованных в тюрьмах женщин Эдемской, Ветровой, Филипповой; тени зарезанных Костромина, Ливена; тени убитых в участках лодзинских рабочих - вопиют о мщении - страшном мщении русскому самодержавию, зверством и жестокостью своих действий превзошедшему даже правительство турецкого султана. Теперь к старым актам насилия, к которым уже так привыкло русское общественное мнение интеллигентных рабов 20-го числа и теплых местечек, что оно проходит полным молчанием, прибавился новый. Пусть же он ударит по нервам нашего общества, пусть заставит призадуматься наших Берневских карликов, спокойно расхаживающих в своих шлафроках и ночных [90] колпаках в то время, когда все обстоятельства русской действительности заставляют взять в руки меч и развернуть красное знамя русской революции. В доме предварительного заключения насилуют и истязают наших товарищей, сидящих в одиночных камерах [и несмотря на] все ужасы одиночного заключения и жандармских инквизиционных допросов, с лишением свидания «строптивых», не желающих давать показаний, не признающих святой компетенции «царского тайного приказа», насилуют людей, не имеющих физической возможности самозащиты. Обстоятельства, как передают наши товарищи, таковы: следствие над уголовными арестантами, как известно, имеет нередко отечески-патриархальный характер: в случае несознания их колотят и еле живых привозят обратно. Несколько дней тому назад в сыскное отделение был вызван для допроса один уголовный арестант - парень здоровый - воротился оттуда избитым и через день умер. Наши пять товарищей-политических начали требовать по этому поводу прокурора. «А, вмешиваться», зарычали тюремные держиморды и потащили в карцер... Тогда все политические объявили голодовку и начали шумно требовать расследования этого дела и освобождения товарищей из карцера. Вместо ответа двинули в тюрьму три роты солдат... Что же дальше? Жандармы на вопросы обеспокоенных родных спрашивают, как фамилия заключенного, смотрят в списки и отвечают: «Ваш сын или дочь или сестра живы...» Излишне доказывать; как гнусно насиловать людей, и без того лишенных свободы - надо это чувствовать, а чувствуя отвечать действием. И вот к таким-то людям из общества, в которых еще не заглохло чувство справедливости, и обращено наше внимание. Мы не приглашаем вас к террористическим актам, так как в целесообразность их не верим. Общество, лучшие люди которого отдали нам. рабочим, порабощенным и каторжным трудом и политическим бесправием, свою молодость, знания и силы, должно протестовать, когда избивают его сестер, дочерей, братьев и сыновей. Оно не может рабски молчать, зная, что рядом с ним сидят взаперти люди, добровольно обрекшие себя на голод; знайте, что взоры этих борцов, голодающих уже неделю, обращены не к мягкосердию русского правительства, а к нам, рабочим, и к вам, люди общества. Это вас своим голодом надеются заставить встрепенуться! Встрепенитесь же. Зовем мы вас, - мы, рабочие, трудом которых вы вспоены, вскормлены, воспитаны и обучены. Вспомните. что много долгов накопилось у вас перед нами, рабочим народом, и пусть же эти долги сделаются долгом вашей совести. «Люди, засосанные мелочами жизни, люди, размагниченные, проснитесь: ведь только рука об руку с рабочим народом вы можете завоевать такие нормы жизни, при которых ваша размагниченность исчезнет как дым из трубы фабричной». Проснитесь и поведите вместе с нами борьбу против озверевшего русского самодержавия. Только в общей борьбе, только в ней путь к обновлению всей нашей жизни, к освобождению нашей исстрадавшейся, но таящей в себе могучие силы страны. Люди, в ком только остались честь и совесть, проснитесь!

[1] 18 апреля 1902 г. губернатор Вильны учинил жестокую расправу над демонстрантами, подвергнув арестованных рабочих порке.

[2] В Минске во время первомайской демонстрации в 1902 г. полицией было арестовано несколько человек, которых подвергли наказанию розгами.

[3] 15 декабря 1901 г. в Екатеринославе произошла грандиозная политическая демонстрация; демонстранты были беспощадно избиты полицией и казаками.

Текст воспроизведен по изданию: Листовки петербургских большевиков. 1902 - 1917. - Т. I: 1902 - 1907. - [М.], 1939. С. 90-91.