В настоящее время русский народ, по свидетельству самых беспристрастных наблюдателей, начинает пробуждаться от продолжительной спячки и отдавать себе отчет в причинах своих страданий, и первые сознательные шаги сталкивают его с вопросом о царизме. Все более и более широкие слои народа начинают понимать, что главным и самым лютым врагом его является именно наше деспотическое правительство, отнимающее свободу и возможность бороться со своими непосредственными эксплуататорами. И как правительство ни борется с растущим сознанием масс, оно не в силах остановить распространение революционных идей, вдвинуть жизнь многомиллионного народа в стены полицейского участка и заставить его умирать молча, не издав ни единого звука протеста. Правительство напрягает последние усилия: видя, что крамола на Руси не прекращается, что на путь политической борьбы вовлекается весь народ, оно для удержания своей власти терроризирует народные массы пулями, виселицами, каторгой и ни перед чем не намерено остановиться в своей дикой ярости. Но буря революции не может быть задержана такими мерами. Факты жизни показывают как раз противоположное: раньше боролись студенты и рабочие, теперь к этим двум революционным силам прибавилась третья сила крестьяне. Крестьянское движение, правда, как движение сравнительно новое, не проникнуто той сознательностью и стойкостью, которыми отличается городское рабочее движение, но зато сила его в численности и отчаянной злобе вечно голодных людей. Весною этого года, сначала в Полтавской и Харьковской губерниях, а затем и во многих других губерниях произошли так называемые крестьянские «бунты». Доведенные до отчаяния голодом, крестьяне целыми волостями направлялись в помещичьи экономии, требуя себе хлеба. Эти голодные «бунты» приняли такие размеры, что само правительство признало положение дел серьезным. Произошли серьезные нарушения общественного порядка, под эту чисто полицейскую мерку был подведен нашим правительством этот народный вопль, этот крик отчаяния изголодавшейся массы. Всем известно, как расправилось наше правительство с крестьянами: оно выслало казаков, стреляло в беззащитную толпу, многих уложило на месте, оставшихся в живых оно подвергло порке розгами, в «мятежных» селениях были помещены солдаты, изнасиловавшие многих женщин и всячески глумившиеся над личностью крестьян. В довершение всего эти крестьянские общества должны еще уплатить 800 000 рублей. Такие же движения крестьян происходили и в других губерниях, и способ усмирения практиковался тот же. Чем были вызваны эти крестьянские бунты? Безысходной нуждой деревни. Ведь больше десяти лет у нас повторяются голодовки, с каждым годом принимающие все более грозный характер. В прошлом году район голодовок охватил 33 губернии, [47] с населением в 54 миллиона жителей, т.-е. почти половила России голодала, и эти голодовки являются результатом не стихийных климатических влияний, а почти исключительно от бессовестного хозяйничания в стране нашего правительства. Разве нам под силу двухмиллиардные бюджеты? Ведь деревня наша буквально стонет под тяжестью столь «блестящих бюджетов», построенных на системе косвенного обложения, т.-е. такой системе, прн которой богатая буржуазия сваливает все бремя налогов на народную спину. И эти трудовые народные деньги ухлопываются нашим правительством на содержание громадной армии солдат, главное назначение которых бороться с внутренним врагом, на полицию, жандармов, тюрьмы, шпионов, а на действительные нужды народа не тратится почти ничего. Далее, вся финансовая политика правительства направлена к выгоде крупной промышленности в ущерб трудящимся, так как целой системой пошлин, разрешением фабрикантам вступать в стачки для поднятия цен оно заставляет русского потребителя переплачивать сотни миллионов на самых необходимых предметах. И эти сотни миллионов рублей попадают целиком в карманы фабрикантов, дельцов и пр. паразитов, которые не нахвалятся г-ном Витте, устроившим им такую сладкую жизнь и сделавшим голодного мужика столь дешевым. Посмотрим, как относится правительство к крестьянам в годину нашего бедствия: первым делом оно запрещает газетам и журналам писать о голоде, затем запрещает добрым людям кормить голодающих, открывать для них сборы денег, устраивать столовые и т. д., высылает этих отзывчивых на горе ближнего благотворителей из деревень, так как пуще огня наше правительство боится того, что интеллигенты открывают мужикам глаза на коренную причину их бедственного положения. Итак деревня в голодный год является положительно отрезанной от всего мира, доступ туда имеют лишь становые для выколачивания податей, которые и в голодный год выжимаются из крестьян обычным путем. Крестьяне устремляются массами в города, где сбавляют и без того низкую заработную плату, но большинство их все-таки не находит себе работы и наполняет ряды громадной армии безработных. Тогда правительство тысячами высылает их на родину, откуда их выгнал лютый голод. Что же остается крестьянам делать? И вот «бунт» готов. Бунты пока направлены против громадных помещичьих экономий, захвативших всю землю и держащих в кабале крестьянское население, но правительство само толкает крестьян дальше, и скоро, скоро они доберутся до него самого. Правительство видит, что финансы страны пришли в полнейшее расстройство, что мужик отощал и с него больше взять нечего. Не желая, чтобы от него отпала такая крупная сила, как деревня, на невежестве и нищете которой держится у нас деспотизм, правительство устроило в Петербурге «совещание о нуждах сельско-хозяйственной промышленности»[1]. Председателем совещания состоит министр финансов Витте. О деятельности этого совещания мы не будем говорить, так как оно занимается чепухой: произносятся речи о желательности развития у нас скотоводства, обсуждается вопрос о борьбе с оврагами и песками и т. п. Помимо этого особого совещания правительство сознало губернские и уездные комитеты, причем заботливо устраняло земства от участия в обсуждении. В уездных комитетах вопрос поставлен шире. Большинство уездных комитетов выдвинуло вопрос об уравнении крестьян в правах с остальным населением. Правда, у нас существует особое законодательство о крестьянах, которое [48] давно пора отменять. Так, напр., государство приставило к крестьянам земских начальников, которые имеют право сечь их за малейшие нарушения их законных и незаконных прихотей; есть у нас особые крестьянские суды, которые также вправе применить к крестьянству розги, эти позорные для человека наказания; один лишь крестьянин обязан справлять дорожную повинность натурой и так далее. Но отмена всего этого не на много улучшит положение деревни, и наши либеральные комитеты были только одурачены фразой об уравнении крестьян в правах с другими сословиями. Пусть нам укажут эти права российского обывателя, где они? Какие другие права у русского человека, кроме права подставлять свою спину под удары казацких нагаек, права быть арестованным, сосланным, права умирать голодной смертью, и то молча? Какая вообще может быть речь о правах в стране полнейшего бесправия, где затхлая общественная атмосфера, созданная правительством, оглашается свистом пуль, стонами голодного рабочего люда да проклятиями, вырывающимися из груди миллионов народа по адресу клики насильников. Только общие политические права и могут спасти деревню, только политическая свобода и нужна ей в данное трудное время. Мы, конечно, знаем, что такие права не будут добровольно даны нашим правительством, что права вообще берутся, а не даются, а только о таких правах и может говорить серьезный общественный деятель, только такие ценные права не будут впоследствии отняты деспотизмом. Это не мешало бы помнить либеральным комитетам. Далее, большинство уездных комитетов высказалось за всеобщее образование, за увеличение числа школ, за участие правительства в расходах земства на народное образование и т. д. К таким предложениям мы, конечно, можем относиться только сочувственно, но мы не верим, чтобы наше правительство отказалось от своей политики в школьном вопросе, ведь не в его интересах действительно просвещать народ, ведь если дать народу образование, тогда кончится царство деспотизма, а этого-то и не захочет правительство. Самое большое это то, что будет устроено еще несколько школ в каждом уезде. В этих школах попрежнему будут воспитывать детей в духе любви к царю-батюшке и православному богу и будут вытравлять всякие гражданские чувства и мысли. Множество уездных комитетов ходатайствуют также о замене системы косвенных налогов другой, более справедливой, а некоторые даже о впадении у нас подоходного налога. Все это, конечно, хорошо, единственный слабый пункт заключается в слове «ходатайствуют». Перед кем ходатайствуют? Перед министром Витте, который именно и упрочил эту систему? Или комитеты взывают к царю? Но ведь своей речью в Курске[2] он достаточно показал, чего можно ждать от этого безвольного, слабоумного царя, который является игрушкой в руках различных шарлатанов Филиппов, князей Мещерских и других мракобесов. Устами Николая II правительство заявило, что первой обязанностью государства является поддержка первого сословия, оплота трона и порядка, дворян. Для них действительно делается много: им раздают земли в Сибири в то самое время, когда правительство запрещает переселения крестьян в Сибирь за отсутствием, будто бы, там свободных земель, для дворян устроен дворянский банк, а в самое последнее время устроены дворянские кассы, при чем больше половины средств этих касс составляется из безвозвратных подачек со стороны казны. Правительство не думает о том, чтоб народу хорошо жилось, а только о том, чтоб [49] бунтов не было. Пусть народ мрет с голодухи, пусть ежегодно в деревнях свирепствует тиф, цинга, пусть целые волости, как в Костромской и других губерниях, занимаются нищенством, пусть над всей страной стоит сплошной стон от несправедливостей, гнета, пусть... лишь бы не нарушалась тишина и спокойствие. Пусть потерявшие голову крестьяне бегут из деревень куда глаза глядят, на Амур, в Среднюю Азию, на рыбные промыслы в Астрахань, в шахты, пусть процент грамотных у нас такой же, как в Турции, пусть... что до этого царскому правительству?

Нужно и то сказать, что отдельные либералы, заседающие в комитетах, понимают это и даже громко высказывают, но таких ораторов правительство ссылает в Сибирь (как это было в Воронежской губернии и других). В то самое время, когда комитеты выставляют такие либеральные пожелания, как уравнение в правах, подоходный налог, всеобщее образование, расширение роли земства и т. д., наше правительство в лице Плеве само измышляет проекты. Не нравится министру внутренних дел, что государство должно выдавать ежегодно несколько десятков миллионов рублей для прокормления голодающих, и вот Плеве выдумывает новый налог, продовольственный налог. Пусть хоть это укажет либералам, что правительство не только не хочет уменьшить налоги, но еще норовит их увеличить. Раньше правительство следило за каждым шагом интеллигента и рабочего, теперь оно и деревню покрыло целой сетью шпионов. Если крестьянин выписывает самую разлегальную газету, он уже на подозрении у местной власти, и при первом удобном случае у него делают обыск и арестовывают. Кроме того правительство прибегает к помощи попов, которые рассказывают крестьянам, что неравенство между людьми создано самим богом, что если не здесь, то зато в загробной жизни все будут равны и т. п. Чаще же оно практикует систему застращивания. Так прославившийся своей зверской расправой над крестьянами Харьковский губернатор князь Оболенский, объезжая этим летом «свою» губернию, так говорил крестьянам Сумского уезда: «До сведения моего дошло, что у Вас существует брожение; так знайте же, господа крестьяне, что я с моими казаками обошел всю Турцию; если у Вас что-нибудь будет, я приду с моими казаками и камня на камне не оставлю, ни один в живых не останется».

И таких извергов правительство не только не наказывает, но еще награждает орденами и царскими милостями. После всего того, что правительство творит в стране, какой может быть разговор о ходатайствах перед ним? Еще раз повторяем: правительство само ничего не даст, его нужно к тому принудить, а верноподданнические пожелания комитетов не будут той силой, которая заставит правительство сделать уступки. Частичные уступки к тому же не помогут беде, ведь правительство без ущерба для своих неограниеченных ничем прав может дать это желаемое либералами уравнение крестьян в правах с остальным населением, т.-е. оно может наделить крестьян смехотворными правами обывателя, удержав все-таки деспотический режим с полным бесправием личности. Тут нужно радикально действовать, и первым делом свергнуть деспотическое правительство. Для нас, социал-демократов, ходатайства комитетов важны, как показатель общественного настроения, как свидетельство, что почти все слои общества, начиная с предводителей дворянства, председателей комитетов и кончая крестьянами, приглашенными на эти заседания, признают, что в деревне стало невыносимо жить, что [50] необходимо улучшить положение народа, и так как заговорить о народе значит итти против правительства, то вот и случилось, что комитеты стали в либеральную оппозицию по отношению к правительству. Мы, пролетарии, считающие своей главной задачей борьбу с самодержавием, как источником неисчислимых народных бедствий, можем только радоваться, что ряды недовольных увеличиваются, мы бы только хотели придать побольше решительности и активности этому протесту комитетов.

Скоро комитеты закончат свою работу, соберут они громадный материал, представят массу ходатайств и мирно разойдутся по домам, предоставив окончательное решение вопроса о нуждах крестьян в эту чиновничью комиссию, именуемую особым совещанием о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Заранее можно сказать, что это особое совещание не будет считаться с мнением комитетов и в конце концов от всего этого получится какое-нибудь мертворожденное дитя: будут, пожалуй, устроены опытные поля, понизят тариф или что-нибудь в этом роде, а прав не дадут, земских начальников не уничтожат, голодовок также, духовенства не устранят от школьного дела, «бессмысленные мечтания» земств об участии в делах государственных так и останутся мечтаниями словом, каждый из либералов ахнет, увидя, что стало с его верноподданными ходатайствами. Время покажет, что мы были правы, говоря это. Как тогда поступят либералы? Ужели они примирятся с правительством? Хватит ли у них мужества примкнуть к нам и открыто выступить против заклятого врага народа - против самодержавия? Правительство существует для народа, а не народ для правительства, и раз последнее устанавливает на народ взгляд, как на внутреннего врага, с которым оно борется штыками и нагайками, то такое правительство должно быть свергнуто во что бы то ни стало, для русского народа это вопрос жизни или смерти, а сбросив с себя ярмо деспотизма, он найдет в себе сил справиться и с другими врагами своими, кулаками, тунеядцами, фабрикантами, помещиками и пробьет себе путь к свободе, свету и счастью, право на которое он купил себе уже достаточно великой ценой многовековых страданий.

Комментарии

Поиск

3.26 Copyright (C) 2008 Compojoom.com / Copyright (C) 2007 Alain Georgette / Copyright (C) 2006 Frantisek Hliva. All rights reserved."