Первое крупное сражение Северной войны завершилось сокрушительным поражением русских войск под стенами Нарвы (ноябрь 1700 г.). Юный король Карл XII легко, словно бы играючи расправлялся и с союзниками России, самолично возглавляя армию как лихой генерал. После нарвского триумфа ему уже виделся скорый и безусловно победный конец войны. В Стокгольме понимали, что уничтожение Архангельского порта приблизило бы развязку. Интенсивная подготовка морского похода на Архангельск велась с начала 1701 года.

В ночь на 25 июня корабли эскадры бросили якоря у острова Мудьюг. На флагмане взвился английский флаг: шведы выдавали себя за мирных торговых людей. В 3 часа утра командору доложили, что к «Варбергу» идет русский бот, «полный лоцманов». Действительно, приблизилось небольшое судно; на борт фрегата поднялись начальник военного караула капитан Николай Тихонович Крыков, переводчик Дмитрий Борисов, писарь и с ними несколько солдат.

Дм. Борисов на голландском языке объяснил командору, что лоцманов на Мудьюге уже нет - они переведены на другой остров, за строящуюся крепость. Поэтому надо послать за лоцманом шлюпку, а также отправить письмо купцам, для которых привезены товары. Переводчик заподозрил, что с ним беседует вовсе не купец, и прямо спросил, не шведские ли это явились корабли. В ответ командор приказал схватить русский караул.

Таким образом, К. X. Лёве получил неприятный сюрприз: «Я понял, - напишет он потом в отчете, - что радость моя была напрасной». Проблема лоцманов стала главной, без них нечего было и думать пройти эскадрой в Двину. Командор приступил к допросам пленных. К нему поочередно приводили капитана Крыкова, кормщика с одной из поморских лодей, переводчика[1].

Поначалу швед предлагал щедрое вознаграждение за проводку эскадры к городу, однако безрезультатно. Тогда, положив на стол обнаженную шпагу, он принимался угрожать расправой. Допрашиваемые твердо отвечали, что не имеют понятия о фарватере. А Иван сказал, что если его принудят вести хотя бы самый маленький корабль, он снимает с себя всякую ответственность - кругом губительные мели.

Переводчик, тоже отговорившись незнанием фарватера, рассказал, впрочем, что в Архангельске давно уже, с весны, известно о возможном приходе шведов. Это стало вторым сюрпризом командору. Оказывается, русское правительство по дипломатическим каналам и от западноевропейских купцов, пришедших на ярмарку (и, разумеется, заинтересованных в беспрепятственном продолжении выгодного товарообмена с русскими торговыми людьми), узнало о готовившейся операции против Архангельска. Были приняты спешные оборонительные меры: форсировали строительство Новодвинской крепости на острове Линском в Березовском устье Двины, укрепили гарнизон, в городе поставили пушки, а лоцманов перевели с их обычного места. Дм. Борисов еще сказал командору, что людей в крепости немного и стены ее пока невысоки - в половину человеческого роста.

На флагманском фрегате состоялся офицерский совет. Обсудив с командирами сложившуюся обстановку, К. X. Лёве разработал план, согласно которому главную задачу экспедиции предстояло решить в два этапа. Первый предусматривал снаряжение передового отряда кораблей с меньшей осадкой в атаку на крепость, чтобы, сломив сопротивление ее защитников, захватить лоцманов. Затем они проведут всю эскадру к городу, где будет дано решающее сражение.

В считанные часы подготовили к вылазке шняву «Мьёхунден», галиоты «Тёва-литет» и «Фалькеи», усилив их дополнительными пушками и личным составом (всего стало 19 пушек и свыше 120 человек). Этот отряд возглавил капитан Карл Ханс Вактмейстер. На борт шнявы перевезли И. Рябова и Дм. Борисова.

Был полдень 25 июня, когда три малых корабля в сопровождении трех хорошо вооруженных шлюпок отправились в путь. Тем временем фрегаты потихоньку, наощупь, беспрерывно измеряя глубину, двигались следом. Но вскоре, не рискуя плыть дальше, остановились в ожидании вестей от К. X. Вактмейстера. На офицерском совете решено было атаковать крепость поздно вечером - часов в 10-11, разрушить ее, безжалостно убивая всех русских. Пленных - не брать. Передовой отряд отстаивался на якоре с 6 до 9 часов вечера, затем вновь двинулся к Новодвинской крепости.

В 10 часов к шняве подошел карбас под командованием солдатского головы Григория Никитича Животовского. Введенный в заблуждение гамбургским и французским флагами на флагштоках чужих кораблей, караул стал подниматься на борт. Один из солдат, однако, заметив притаившихся на палубе вооруженных людей, возгласом предупредил об опасности, и русские попрыгали обратно в карбас. Быстро спустив французский флаг и подняв шведский, противник ударил по ним из пушек. В перестрелке солдат Леонтий Огжеев убил командира шнявы лейтенанта Ханса Шёшерну. В разгар этой стычки шведы на шняве и галиоте «Фалькен» вдруг повалились на палубу от внезапного резкого толчка. А поднявшись, поняли, что оба корабля прочно сели на мель. Только «Тёва-литет», шедший несколько поодаль, продолжал покачиваться на волнах.

Как потом расскажет И. Рябов двинскому воеводе князю Алексею Петровичу Прозоровскому, он заранее условился с Дм. Борисовым скорее погибнуть от руки врага, чем допустить его к городу. Переводчика и без того ждала верная смерть: пока только он один знал, что сообщенные им командору сведения о состоянии крепостных сооружений - ложь. Умолчал он и о сильных орудийных батареях, установленных на берегу.

Между тем Новодвинская крепость была совсем недалеко, на расстоянии мушкетного выстрела. Стольнику Сильвестру Петровичу Иевлеву, заведовавшему хозяйственной частью ее строительства, и инженеру Егору Резену удалось организовать людей и наладить оборону. Из крепости открыли артиллерийский огонь, прикрывая карбас Г. Н. Животовского. «Работные люди, - расскажет позже С. П. Иевлев, - многие было, испужався, побежали, и он де, Селиверст, стал на тех работных людей кричать и говорить им, буде кто из них побежит и он де будет их колоть копьями, или он, Селиверст, побежит, чинили б ему то же; также и салдатом, которые с ним были, он говорил же и укреплял, чтоб они стояли мужественно...». Строители крепости, поначалу дрогнувшие, вступили в бой. Одновременно заговорили русские береговые батареи. Отчаянные попытки шведов снять корабли с мели при помощи верп-анкеров остались безуспешными, а расположенные по бортам пушки были обречены на бездействие, поскольку галиот и шнява стояли носом к крепости. Удалось, правда, несколько пушек перетащить на нос.

И. Рябова и Дм. Борисова тут же расстреляли. К. X. Лёве потом напишет в отчете: русские силы оказались совершенно иными, чем это было представлено переводчиком. Да, именно Дм. Борисов, словоохотливо отвечая на допросе, заставил командора с доверием отнестись к своим речам. Может быть, из этого пагубного заблуждения и вырос дерзкий план атаки на крепость.

Шведский историк, изучавший сюжет, отметил: «Переводчик... принужденный участвовать в этой атаке, заплатил жизнью за свой патриотический обман». Еще один шведский исследователь оценил действия Дм. Борисова так: «Дорогой ценой убедились, что относительно расположения и состояния крепости и сил неприятеля, а также свойств самого входа в устье реки русский переводчик сообщил неверные, введшие в заблуждение сведения, несомненно, с целью заманить шведов в западню».

Дм. Борисов погиб героем. Раненный И. Рябов притворился убитым, а потом в суматохе сражения прокрался к борту, спрыгнул в воду и сумел добраться до берега.

Воевода А. П. Прозоровский наказал «за самовольство» мужественного С. П. Иевлева, в критическую минуту взявшего на себя командование защитниками крепости. И. Рябов, пришедший к воеводе с рассказом о пережитых злоключениях и о своей роли в событиях, был заточен в тюрьму. Формальным поводом послужил факт, что он и в плен-то угодил потому, что вопреки распоряжению властей вышел в море на лов рыбы.

Спустя год Петр I появился в Архангельске, сопровождаемый свитой и четырехтысячным отрядом солдат Преображенского гвардейского полка. Здесь царь и услышал о подвиге И. Рябова и Дм. Борисова. Освободив томившегося в темнице кормщика, он щедро наградил его.

1701 году Июня в 26 день у Архангельского города в приказную полату мне, холопу твоему, объявился выходец Двинского уезда Ивашко Ермолин сын Седунов, который взят был в полон с товарищи своими работными людьми с монастырской лодьи на свейские воровские корабли, и я, холоп твой, того выходца Ивашко Седунова велел перед собою со всяким подлинным известием накрепко, и он, Ивашко, расспрашиван, а что он в расспросе сказал, и те его расспросные речи за рукою з Двины к тебе, великому государю, к Москве послал я.

Родом Двинского уезда, Низовского стану, волости Мудьюжской, беспахотной бобылек. Зовут-де его Ивашком Ермолин сын Седуновых. А живучи-де он, Ивашко, в тое Мудьюжской волости, кормился всякими морскими отъезжими промыслы. И в нынешнем-де 1701 году в мае месяце, покрутясь он, Ивашко, Никольского Корельского монастыря у игумена з братьею на промышленную их мурманскую лодью итти с работными людьми с покрученики кормщиком на мурманской рыбей палтусей и тресковой промыслы. И потому де покруту на монастырской их лодье морем на Мурманской берег для того рыбного промыслу он, Ивашко, с работными кормщиком пошел. И, идучи морем, до острова Сосновца дошел. И у того острова за противными морскими погодами в становищи он, Ивашко, с работными людьми на той лодье стоял трои судки. И в третьи де судки июня в 15 день [94] в середи дня уведели он, Ивашко, с товарищи-покрученики: далече в море корованом идут семь кораблей, больших и малых. И нашед на них, Ивашка с покрученики, на лодью их с моря с коровану небольшой корабль с шнякою к лодьи их пришел. И вышел с корабля, в дву шняках на лодьи к ним приехали с ружьем, и, взяз палки, учали их бить и говорили, чтоб они на лодьи здняв парус и шли с караблем их, в котором к ним пришли вместе в корован. И взяв, они сами, иноземцы, парус вздымать учали на дерево, а их, Ивашка с покручениками, бив, заставили из воды тянуть якорь. И они де, Ивашко, за побоями и за страхом якорь из воды вон вытянули и, привязав тое их ладью к караблю своему, в корован привели. И в корован де пришед, с лодьи ево Ивашка с покрученики всего двадцать семь человек взяли на карабли и развели по караулом в рознь. А с лодьи де всякие казенные хлебные запасы и съестные припасы и мурманские заводы и снасти лодейные с лодьи, все пограбя, поносили к себе на карабли. А лодейное дерево на острову все сожгли без остатка. И на карабли де, будучи ево, Ивашка, также и покручеников, которые с ним на том карабле в полону за карулом были, учали они, иноземцы, спрашивать с пристрастием и бить, и мучить, чтоб они, Ивашко с товарищи, указали им с моря в Двину-реку устье, чтоб им теми караблями можно было дойти до Архангельсково города, потому что они иноземцы свейские и Архангельский город идут воевать и разорять. Он де им в том многажды отпирался, что в устьях карабельных ходу не знает, потому что де он в вожах карабленых никогда не бывал. И дознались де они, иноземцы, от покручеников его, Ивашковых, что он лодейный кормщик и муча де ево, Ивашка, всячески и саблею над головой ево стояли многажды и с карабля на веревки в воду дважды бросали. И не могя де он, Ивашко, таких многих мук стерпеть, дал иноземским их начальным людем слово, что он караблями Двинское Березовское устье до речки Малой Двинки, где строят крепость, проведет. И за то ево, Ивашка, поили они вином. А у самого у него, [95] Ивашка, была мысль такая, что ввесть их в устье, посадить на мель. И по тому де ево, Ивашкову, слову короваиом те вышепомянутые воровские семь караблей свейских над Березовское устье над Ямище морем сего же июня 25-му числу ввечеру пришли. И в устье к ночи сии иноземческие начальные люди не пошли. И увидев де с караулу тогда же в ноче с Мудьюжского острову, капитан солдатдкой Микула Крыков с солдаты и знамены и з барабаны приехал к тем караблям для проведыванья вестей и спрошал, что те за карабли. И они ему с караблей сказали: «Аглинские торговые, идут к Городу для торговли <...>». И он-де, капитан Микула, пришел на карабль с солдаты, а солдат с ним было пятнадцать человек. И они ж иноземцы-свияне, приняв их, подчивали. И как де он, Ивашко, сказал ему, капитану и солдатам, что те карабли свейские, воровские, идут на Архангельский город войною, а он де, Ивашко, у них в полону и чтоб они в том опаслись. И слыша де то, капитан Микула учал от них походить и отпрашиваться. И они де, иноземцы, иво, капитана, удержали с солдаты и с карабля не спустили и отдали их всех их за караул. А ныне де они, капитан и солдаты, живы ль побиты, того он, Ивашко, не знает. И назавтрея июня в 25 день, как пособая тишина с моря караблям воровским потянула, и в то де время наряда те воровские свейские люди начальные два фрегата да яхту под французским знаменем, а фрегаты оба под англинскими знамены в Двинское Березовское устье к Новой крепости, что строитца на Малой Двинке-речке, отпустили войною, а его, Ивашка, взяли с собою вожем поневоли за страхом смертным. А остальные четыре карабля остались в том месте над Ямищем. И ввел де он, Ивашко, те вышеписанные воровские свейские два фрегаты и яхту с воинскими людьми и с припасы с моря в Двинское Березовское устье. И не пошед Малой Двинки-речки, где строитца крепость, полуверсте те фрегаты да яхту со на мель посадил, а фрегату де же от тех фрегата да яхты приостался, потому что от них шел одаль. И как де из Новой крепости [96] из городков земляных опор государевы люди чинить и по фрегатам ис пушек учали, и толмача де Митку Попова свияне, который с ним был в полону, ис фузей дробью убили, а его де, Ивашко, ранили ж дробью. И от частого де стрелянья з государевых городков судно фрегаты воинских людей иноземдов, на котором он, Ивашко, вожем был, збили, а его, Ирашко, остали на той фрегаты одного, чаяли, что ево дробью ис фузей убили. И оставши, он, Ивашко, без них, иноземцев, с карабля, бросясь в воду, переплыл и на берег, а с берегу пришел в государев городок к начальным людям, и из городка ево, Ивашка, начальные люди отослали к Архангельскому городу в приказную. А провел он, Ивашко, те воровские неприятельские два фрегата да яхту с великого мученья и за страхом смертным, а не хитростью <...>


К о н ь к о в  Н. Л.  Новый документ о Новодвинском сражении 25 июня 1701 года // Летопись Севера. М., 1975. Т. VII. С. 181 - 183.

[1] Кормщик и переводчик широко известны по отечественной, исторической и художественной литературе как Иван Рябов и Дмитрий Борисов. Сравнительно недавно Н. Л. Коньков выяснил их истинные имена - Иван Ермолаевич Седунов и Дмитрий Борисович Попов. Однако большая популярность этих поморов заставляет пока называть их привычно, в соответствии с традицией.