На подлинном рукою Николая И: «Разделяю ваши мысли».

Ваше императорское величество. Не поставьте мне в вину, что в скорбную минуту, переживаемую вами, среди тяжких волнений, охвативших вашу столицу, я решаюсь отнять несколько минут вашего [4] времени моим настоящим к вам письменным обращением. Я позволю себе этот смелый шаг после тягостного и упорного раздумья, проверив мою решимость велением моей совести. Я не считаю себя в праве ждать наступления моего докладного дня, так как волнения столицы носят самый острый характер, и каждый потерянный день не только может повлечь за собой новые жертвы, но все более и более затрудняет задачи правительства по восстановлению нарушенного порядка.

Вашему, императорскому величеству известно, что событиям последних двух дней предшествовало прекращение работ на всех петербургских заводах. Более 100 тысяч людей, находивших себе пропитание в фабричном производстве, бездействуют. Они и их семейства неизбежно идут по пути к нищете, которая неминуемо влечет к преступлению. Пользуясь стачкою и волнением в городе, из чердаков и подвалов вышли на улицу отбросы столичного населения, и покушение на чужую собственность составляет уже не единичное явление. Все население столицы объято тревогою; за пределами нашего отечества начинает господствовать полное недоверие к нам, и русский кредит, столь высоко стоявший недавно, даже в минуты военных неудач, разом поколеблен[1].

Не стану тревожить ваше императорское величество изложением тех последствий, которые могут проистечь из такого положения дел. и позволю себе лишь повергнуть на благовоззрение ваше, что возникшим волнениям и беспорядкам следует стремиться положить немедленный конец.

Я не вижу этого конца в мерах одного полицейского воздействия. Не жду его и от подавления волнений вооруженною силою. Полиция не сумела предупредить разгоревшихся событий; она оставалась долгие месяцы безучастным свидетелем того, как развивалась и крепла преступная организация, дозволенная вначале самим министром внутренних дел. Военная сила, неизбежная, конечно, в пору смуты и обязанная восстановлять порядок, оставляет в обществе новое неудовольствие, а в низших слоях населения и в тех, кто падает случайною жертвою военных действий, создается только новое раздражение, не приближающее минуты успокоения.

Моя совесть и правдивая оценка переживаемых нами событий приводят меня к единственному выводу, что внести успокоение в столице и предупредить неизбежное распространение волнений и на другие местности вашей империи, - на что указывает уже начало стачки в Москве, - может только державное слово вашего императорского величества.

Сколь ни велика вина подданных ваших, - столичных рабочих на фабриках и заводах, - поднявших смуту в тяжкую годину военных испытаний, я осмеливаюсь доложить вашему императорскому величеству, что, по глубокому моему убеждению, далеко не все и даже не большинство подняли свою руку на спокойствие столицы. Их невежеством и слабостью воспользовались другие, натолкнувшие на преступление рабочую массу из своекорыстных видов. [5] Заманчивыми обещаниями быстрого улучшения их быта и обманными заверениями, что само правительство стоит на стороне рабочего движения, организуя его для борьбы с капиталистами, вожаки разыгравшегося теперь движения подняли огромную массу рабочих, не сознававшую, куда она идет, а тем более не дававшую себе отчета в тех бессмысленных притязаниях, которыми она мнила себя в праве утруждать ваше императорское величество.

Не хочу я, ваше величество, верить тому, что русский человек не способен раскаяться в заблуждении. Ему нужно только разъяснить это заблуждение, сказать, что его руку ведет чужая злая воля; что эта воля избрала его в качестве слепого орудия для исполнения замыслов, ничего общего с улучшением быта рабочих не имеющих.

Но это слово должно быть слово властное. В такую минуту, когда улицы столицы обагрились кровью, голос министра или даже всех министров вместе не будет услышан народом. Это слово должно принадлежать только вашему императорскому величеству, и перед вашим голосом не могут не склониться поднявшиеся непокорные головы. Именем или хотя бы повелением вашего величества должно раздаться слово вразумления. Вашему слову поверят рабочие, что не в заманчивых обещаниях их вожаков, а только в милости вашей найдет рабочий люд источник всякого добра и попечений.

И если ваше императорское величество соизволите указать в форме, подобающей обращению к народу, по повелению или, даже еще лучше, именем вашим, что нужды рабочего класса близки вашему сердцу, что вы не оставите их без вашего внимания во всем том, в чем они справедливы, то можно надеяться, что рабочие быстро вернутся к обычным занятиям, что беспорядки, даже перешедшие из столицы в другие города и местности, уступят место нормальному порядку вещей, и уляжется та тревога, которая столь гибельно действует на всю нашу внутреннюю жизнь.

Обязываюсь к изложенному повергнуть на благовоззренис вашего императорского величества, что я имел возможность объясниться по настоящему предмету с министром внутренних дел и с вновь назначенным генерал-губернатором, и как генерал-адъютант кн. Святополк-Мирский, так и свиты вашего величества генерал-майор Трепов уполномочили меня довести до сведения вашего, что они всецело разделяют мой взгляд.

Прошу усердно ваше императорское величество простить мне мое искреннее изложение. Примите его с обычной вам ко мне снисходительностью, а если мысли эти удостоятся вашего одобрения, то дозвольте мне составить проект обращения, по повелению вашему, к рабочим фабрик и заводов столицы, по соглашению с генерал-губернатором, и сообщить его для сведения и в другие местности империи, где сосредоточено значительное количество фабрик и заводов[2].

[1] В происходивших в 1905 году переговорах мелсду представителями русского правительства в Париже и французскими финансовыми кругами отмечалось, что недоверие и тревога массового французского держателя русских %-ных бумаг обусловливаются не неудачами на войне, а внутренними событиями.

[2] Объявление состоялось за подписями Трепова и Коковцова, Оно, как видно, теснейшим образом связано с «идеей» покаянной депутации рабочих к Николаю II, состоявшейся 19 января. Застрельщиком в такой постановке вопроса об январском движении взялся быть именно Коковцов.

Текст воспроизведен по изданию: Красный архив. №04-05 (11 - 15) - М.-Л.; 1925-1926. С. 4 - 6.