Слободка-Романовка, это какъ бы отдѣльный городокъ, примыкающiй къ Одессѣ и отдѣленный отъ нея желѣзнодорожнымъ полотномъ. Евреевъ до погрома было тамъ, должно быть, до тысячи душъ. Имѣется одна синагога. Погромъ на Слободкѣ отличается, во-первыхъ, какъ я выразился выше, своей автономностью, такъ какъ, исключая одного случая, туда изъ города не являлось ни громилъ, ни самообороны; во-вторыхъ, отличается онъ своей совершенной откровенностью. Совершенно откровенна была провокацiя, откровенны убiйцы, всѣ знаютъ ихъ имена; они себѣ погуливаютъ по улицамъ, норовя и теперь убивать.

Во главѣ мѣстной полицiи и провокацiи стоитъ нѣкiй Коллоли съ титуломъ завѣдующего, что-то въ родѣ урядника. Человѣкъ вѣчно очень пьяный, онъ происходить однако изъ знатнаго мѣста, а именно, былъ въ свое время не то поваромъ, не то камердинеромъ у одесскаго градоначальника Шувалова. Погромъ на Слободкѣ не новость, на памяти людей не старыхъ, погромы происходили тамъ трижды, последнiй разъ въ 1900 году, только безъ убiйствъ. Случаи ожиданiя погрома бывали еще чаще, и каж-дый разъ полицiи выдавалась соотвѣтствующая мзда. За двѣ недѣли до послѣдняго погрома Коллоли тоже потребовалъ мзды, на этотъ разъ въ увеличенномъ размѣрѣ - цѣлыхъ 200 рублей. Деньги ему выданы не были, ибо нѣкоторые хозяева заупрямились, находя, что завѣдующшй слишкомъ часто требуетъ. Въ среду послѣ полудня въ Слободкѣ еще не знали о погромѣ въ городѣ. Вдругъ двое молодыхъ людей подошли къ магазину Каца и приказали закрыть его. Въ настоящее время въ Росciи лавочникъ привыкъ повиноваться приказу закрывать лавку, ибо то закрываютъ лавки забастовщики, то самооборона, то полицiя, и отъ каждой изъ этихъ трехъ силъ можно получить по шеѣ. Кацъ повиновался и не очень удивился. Кто были молодые люди, неизвѣстно, но гулъ тревоги уже пронесся по улицѣ, и лавки начали запираться. Въ это время изъ участка вышелъ Коллоли, съ нимъ вмѣстѣ его помощники: городовые Ивановъ, Андрей и кучеръ Коллоли, офицiально значущiйся тоже въ спискѣ городовыхъ. Вышли и [41] начали разбивать магазинъ Каца, а потомъ и убивать. И убивали они двое сутокъ. Скоро къ нимъ присоединились убiйцы-добровольцы, а можетъ быть, вольнонаемные; нѣкоторымъ изъ нихъ Коллоли вы-давалъ оружiе, нѣкоторыхъ отсылалъ за револьверами въ сосѣдншй Херсонскiй участокъ. Конечно, не только убивали, но и громили и грабили. Плодомъ дружной дѣятельности явилось тридцать убитыхъ, а сколько раненыхъ и разгромленныхъ - этого сосчитать я не пытался. На грабежъ и убiйство стекались со всѣхъ сторонъ. Изъ сосѣдней Кривой Балки, гдѣ добывается тотъ песчаникъ, изъ котораго построена Одесса, нѣкоторые особенно запасливые люди дѣлали по пяти туровъ на Слободку, чтобъ отвезти на телѣгахъ награбленное добро. Прiезжали и изъ окрестныхъ деревень; особенно усердствовали рабочiе изъ каменоломенъ; свирѣпствовали нѣкоторые заводскiе и биндюжники (ломовые извозчики). Защиты не было никакой: евреи разбросаны по всей Слободкѣ, и ихъ избивали каждаго отдѣльно. Въ началѣ погрома изъ города явилось какъ-то семь самооборонцевъ, двое евреевъ и пять русскихъ рабочихъ; они пустили нѣсколько пуль въ полицейскихъ, имъ отвѣтили тѣмъ же. Двое евреевъ были ранены, и всѣмъ семерымъ пришлось отступить. Заступались за евреевъ и прятали ихъ нѣкоторые мѣстные христiане - домовладельцы; Коллоли грозился за то и ихъ убить.

Вотъ нѣкоторыя изъ убiйствъ:

Кофмана, 47 лѣтъ, выбросили изъ окошка со второго этажа. Тутъ подлетѣлъ къ нему мальчикъ Васька Небось, сынъ музыканта, и разрубилъ ему голову топоромъ,

Гарбара убилъ городовой Ивановъ.

Лею Лысую - Ивановъ и кучеръ.

Мотеля Шейндельса съ женою убилъ водопровод-чикъ рабочiй Негуровъ съ малолѣтнимъ сыномъ. Тѣ же убили Давида Подольскаго.

Вейцманъ съ семьею хотѣлъ спрятаться въ Слободкинскую городскую больницу, гдѣ у него имѣлся знакомый, Головинъ; въ больницу не пустили. Налетели Коллоли съ городовыми Ивановымъ, Андреемъ и кучеромъ, убили на мѣстѣ четырехъ изъ семьи Вейцмана, пятый умеръ потомъ въ больницѣ, а одной дѣвушке, говорятъ, отрѣзали уши вмѣстѣ съ сережками, и она теперь въ больницѣ. Въ домѣ Потапенко [42] убито шестнадцать. Вошелъ сначала городовой Ивановъ и сказалъ, что долженъ всѣхъ обыскать, нѣтъ ли оружiя. Обыскалъ, оружiя не нашелъ, но стянулъ все цѣнное, у одной женщины взялъ 1800 рублей. Потомъ подошелъ къ окну и выстрѣлилъ въ него изъ револьвера. Тогда солдаты съ улицы стали обстрѣливать домъ, а внутри въ это время убивали. Солдатскими пулями не убить ни одинъ, хотя онѣ залетали въ окна и сбивали штукатурку со стѣнъ, а убиты всѣ руками все тѣхъ же Иванова, Андрея и кучера и товарищей. Я былъ въ этомъ домѣ ровно черезъ мѣсяцъ послѣ бойни. Работали столяры, и тѣмъ не менѣе въ одной комнатѣ полъ весь еще былъ покрытъ засохшей черной кровью. Я старался двигаться вдоль стѣнъ, чтобъ не ступать ногами хотя бы въ засохшую человѣческую кровь. Кровью были забрызганы двери и стѣны. Нѣкоторыя засохшiя пятна крови походили на большiе, небрежные, но щедрые мазки малярной кистью. Хозяинъ или управляющiй этого дома, видно, человѣкъ расчетливый: не желая совершать двойной работы, онъ приказалъ, не соскабливая, не смывая крови, закрашивать окровавленныя двери красной краской. Тотъ же фокусъ я замѣчалъ въ другихъ мѣстахъ. Обитатели подобныхъ квартиръ будутъ имѣть двери, окрашенныя заодно красной кровью и краской. Впрочемъ, наврядъ ли кто скоро поселится въ домѣ Потапенко. Даже многiе христiане, проѣзжая мимо этого дома по конкѣ, въ ужасѣ крестятся. Въ другомъ домѣ въ Одессѣ мнѣ пришлось еще чувствовать трупный запахъ, хотя трупы давно уже были убраны.

Въ то время, какъ внутри дома убивали, а снаружи его обстрѣливали, на крышѣ дома сидѣлъ тринадцатилѣтнiй мальчикъ, Мойшка Шустеръ, и прятался за дымовой трубой отъ солдатскихъ пуль. По-кончивъ работу въ домѣ, къ нему взошелъ на крышу городовой Ивановъ, ударилъ его топоромъ, потомъ сбросилъ внизъ на землю. У мальчика переломлены рука и нога и выбить весь верхнiй рядъ зубовъ; онъ еще живъ и въ больницѣ.

И еще убiйства и еще убiйства...

Идею разгромить синагогу подалъ толпѣ думскiй сторожъ. Еще раньше жена служителя синагоги забѣжала къ сосѣду, рабочему Островскому, и попросила, чтобы туда взяли свитки Торы, во избѣжанiе [43] святотатства. Островскiе согласились, но съ условiемъ, чтобъ имъ попъ это разрѣшилъ, а то боятся грѣха. Пошли къ старому слободкинскому попу (есть еще другой священникъ, молодой). Выбѣжалъ попъ, грозный, и закричалъ: „Всѣхъ васъ, жидовъ, убивать надо! мало вамъ свободы, пархатымъ!" Еврейка стала умолять спасти святыню. На нее набросились поповны и стали гнать: „Ахъ, уйдите, пожалуйста, а то у насъ истерика будетъ!" - Еврейка ушла. Синагогу разгромили. Служители успѣли во время спастись. Изъ свитковъ Торы дѣлали дорожки по грязи и по нимъ ступали. Послѣ погрома лоскутья святыни собрали и похоронили. Я былъ въ этой синагогѣ, и мнѣ удалось видѣть одинъ только что вытянутый изъ грязи кусокъ пергамента. Я сталъ читать его, на немъ оказалась какъ разъ исторiя Валака и Ваалаама... Картину разрушенiя синагоги описывать нечего. На дворѣ еще виденъ былъ втоптанный въ грязь пухъ, изъ квартиръ жителей.

Старый и крѣпкiй человѣкъ, который провожалъ меня при осмотрѣ синагоги, сказалъ мнѣ, что когда онъ въ первый разъ увидѣлъ картину разрушенiя. то у него подкосились ноги. . . А ужъ по однимъ сжимавшимся кулакамъ этого человѣка можно было судить, что онъ далеко не женщина. Сколько лѣтъ синагога строилась и украшалась немноголюдной общиной!

Изъ синагоги я пошелъ посмотрѣть городового Иванова на посту. Къ сожаленiю, его не оказалось, стоялъ другой.

Какъ всѣ другiе слободкинскiе убiйцы, Ивановъ обрѣтается на свободѣ, пьянствуетъ, здравствуетъ и начальствуетъ. И даже черезъ нѣсколько недѣль послѣ погрома покушался на убiйство сына одного еврея, которая мѣстная полицiя имѣетъ основанiе считать главнымъ своимъ врагомъ: гнался за нимъ по улицѣ съ револьверомъ и стрѣлялъ. Еврей этотъ былъ главнымъ виновникомъ того, что Коллоли мзда выдана не была. Я бесѣдовалъ съ нимъ, и онъ сказалъ мнѣ, что испытываетъ иногда угрызенiя совѣсти изъ-за того, что помѣшалъ взяткѣ. Я утѣшилъ его, говоря, что, во-первыхъ, погромъ велѣли произвести люди, повыше полицейскаго урядника, а, во-вторыхъ, привелъ одинъ для меня, такъ сказать, домашнiй случай. У насъ на сѣверѣ въ Могилевской губернiи [44]оберъ-прохвостомъ состоять Клингенбергъ, кажется не сгинувшiй еще отъ подстрѣлившей его пули. Онъ не разъ бралъ у своихъ евреевъ взятки, и все-таки погромы устраивалъ. Во время послѣдней тревоги, впрочемъ, дѣйствовалъ вѣрой и правдой: сначала устроилъ погромъ, а потомъ, получивъ шесть тысячъ, поставилъ драгунъ по дорогамъ, чтобы не пускали крестьянъ въ городъ на грабежъ.

Крестьяне были очень обижены и требовали у начальства, чтобъ имъ заплатили за подводы: „сначала, молъ, приказывали въ городъ ѣздить для наживы, а потомъ назадъ".

Мораль отсюда такая: давать начальству взятки, значить поощрять его на новые погромы, ибо погромное дѣло куда выгоднѣе казеннаго кормленiя, и увеличенiю послѣдняго также способствуетъ.

Убивали на Слободкѣ до четверга ночью. Тогда сталъ обходить улицы съ фонаремъ въ руке младшiй слободкинскiй священникъ отецъ Михаилъ и убѣждать, что надо прекратить убiйства. Почему онъ раньше этого не сдѣлалъ, неизвѣстно. Впрочемъ, возможно, онъ замѣтилъ, что жажда крови уже недалека отъ пресыщенiя и что часъ благопрiятенъ. Однако, онъ не посмѣлъ говорить толпѣ, что евреевъ убивать не надо: за это убили бы его самого - Коллоли подстрекалъ къ этому. Священникъ говорилъ, что нельзя убивать евреевъ самоуправно и безсудно, а нужно ихъ собрать и справиться у высшаго начальства, что съ ними сдѣлать. Отцу Михаилу помогали въ его работѣ и тѣ мѣстные хозяева, которые и раньше были противъ погрома. Евреевъ стали сводить съ чердаковъ, отыскивать въ погребахъ и помѣщать въ двухъ домахъ, Хазалупи и Каца; въ одномъ изъ этихъ домовъ находится училище Галлая. Разсказываютъ подробности, которыя смахиваютъ на нѣчто библейское: напримѣръ, представляютъ, какъ отецъ Михаилъ ночью съ фонаремъ въ рукѣ ведетъ еврейскихъ ребятишекъ, прикрывая ихъ своею рясой. Если это и не точно, то во всякомъ случаѣ недурно выдумано благодарными евреями. Всего было помѣщено въ двухъ домахъ до семисотъ двадцати душъ (за точность не ручаюсь). Священникъ заперъ ворота, взялъ къ себѣ ключи и уговорилъ офицера поставить патруль для охраны. Одинъ офицерикъ, между прочимъ, дипломатично [45] спросилъ: „А можете ли гарантировать намъ безопасность отъ евреевъ?" Отецъ Михаилъ гарантировалъ. Потомъ Коллоли устроилъ, чтобы патруль сняли. Отецъ Михаилъ поѣхалъ въ городъ по начальству, и патруль былъ поставленъ снова. Все утро въ Слободк толковали, что дѣлать съ евреями. Народъ раздѣлился на партiи: одни были за то, чтобъ сейчасъ же перебить евреевъ, благо всѣ вмѣстѣ; другiе - за то, чтобъ ихъ выселить разъ навсегда изъ Слободки, а третьи - противъ всякихъ враждебныхъ мѣръ. Коллоли открыто подговаривалъ убить отца Михаила и поджечь школу Галлая. Неизвестно, чѣмъ бы кончилось, но къ этому времени въ городѣ появились уже объявленiя Каульбарса, въ которыхъ онъ грозилъ обрушиться своей начальственной рукой на всякаго нарушителя порядка, даже патрiотичнаго, - и дѣло склонилось на милость: евреи были спасены.

Между прочимъ, съ предложенiемъ поджечь школу Галлая Коллоли обратился къ одному вору Д-кову, своему хорошему знакомому, ибо не разъ отъ него получалъ взятку. Воръ отвѣтилъ:

- Наше дѣло воровать, а убивать - это по полицейски.

И на Слободкѣ воры, которыхъ тутъ не меньше, чѣмъ на окраинахъ Молдаванки, выказали больше гуманности, чѣмъ мирные жители; они пользовались случаемъ, но не убивали. А одинъ изъ нихъ, Фанька Г-ко, даже спасъ и спряталъ многихъ.

Текст воспроизведен по изданию: Одесскiй погромъ и самооборона. - Париж. 1906. С. 41 - 46.