Почтеннейший Николай Николаевич!

Последнее письмо ваше от 9-го декабря я имел удовольствие получить. Благодарю вас покорнейше за исполнение поручений моих. - Вместе с сим препровождаю к вам пару англинских пистолет в ящике с порошницею, формою для пуль и одной штуке для отвинчивания стволов, за все сие заплачено мною 85 рублей. Пистолеты сии, кажется, наверное сказать можно, что не тульские Лондолы (?), они мне тем более понравились, что замки в них очень хороши, вы можете рассмотреть их, отвинтив два винта которые движут ложу. - При взведении замка на второй взвод заварожка сама собой открывается для стрельбы. - Золотой крест с изображением распятия также при сем прилагаю. Я не мог отыскать лучше сего в этом роде и заплатил за него 15 р[ублей]. Две дюжины кремней заплачены 2 р. 40 к. Все сие стоит 102 р. 40 к. - достальные деньги 103 к 205 р., которые вы выдали Цынашсаварову для пересылки орехового наплова, при сем также с моей благодарностью прилагаю. - Теперь остается мне всепокорнейше вас просить, почтеннейший Николай Николаевич, уведомить меня, что еще я должен Вам за 11 персидских салфеток, которые я получил, и не знаю, что стоют, я тот же час перешлю вам деньги.

Касательно иконостаса для церкви вашей, заказать его здесь в Петербурге я не как не мог. Адресовался я к трем художникам в Академии, которые обыкновенно занимаются сим делом, но они по многочисленности работ не взялись за сие. Вторая причина, воспрещающая здесь заказывать иконостас, это та, что ставя даже, что в Петербурге несравненно  дороже возьмут за работу, пересылка в Грузию также будет стоить несравненно дороже и потому, как только что приеду в Москву, [в] ту же в ту же минуту отыщу мастеров и уведомлю вас, что все сие, может стоить.

Если я так давно не писал к вам, причиной сего было одно из самых неприятнейших происшествий, случившихся со мною. Вам известны уже все беспорядки, бывшие здесь 14 декабря, равно [30] как и преступная цель злоумышленных людей. Нашлись в числе их злодеи, которые хотели замарать и меня гнусною клеветою. - Самые неприятные слухи о корпусе нашем носились по городу, присяга не получалась весьма долгое время, сверх сего, знакомство мое с Якубовичем, пребывание мое в столь смутное время в Петербурге, - все сие не могло не навлечь на меня справедливого подозрения, и так, 8-го генваря я был призван к дежурному генералу и арестован, а 10-го был представлен во дворец к генерал-адъютанту Левашеву[1] для снятия с меня показания или допроса. Из них я увидел ,что главное обвинение мое состояло в том, что будто в Грузии существует также общество злоумышленников и что я должен быть одним из членов оного; сие донесение сделано было ген[ерал]-ма[йором] кня[зем] Сергеем Волконским[2], человеком, которого отроду не видал и который, бывши в 1824 году на водах, слышал от какого-то офицера, что в корпусе есть действительно общество. Невзирая на все слухи, весьма дурные о нашем корпусе, я так был уверен, что они не справедливы, что ручался головою своею, что нет у нас общества. Государь говорил со мною весьма милостиво и довольно долго, после что я был опять отвезен в Главный штаб и содержан до тех пор, пока не собраны были надлежащие доказательства в моей невинности. Прошло таким образом 39 дней, после чего меня потребовали в Комитет, Высочайше утвержденный для исследования сего дела, где ген[ерал]-ад[ъютант] Бенкендорф[3] допрашивал опять меня и, убедясь, что я никогда не принадлежал ни к какому обществу, через три дня получил свободу. - Как теперь говорят, Якубович был один из главных преступников, и сей изверг, как после мог я ясно видеть, хотел меня вовлечь в сию бездну, не говоря никогда ни о цели, ни о цели, ни о намерении его.

14-го декабря поутру приехал он ко мне и пригласил меня ехать в его карете смотреть, как войска будут присягать, уверяя, что будут они собраны на Дворцовой площади. Любопытство повлекло меня, я поехал с ним, не предвидя ничего и не имев ни о чем понятия, и, наконец, видя что войск никаких нет, я настоятельно требовал, чтобы он завез меня домой. Не прошло, я думаю, получаса, как человек наш, ходивший со двора, пришел мне сказать, что Якубович с бунтующими ротами Московского полка с обнаженною саблею бежит на площадь. Тут мне ясно было видно, как он хотел меня вовлечь, и, если бы мы встретили роты сии, я уверен, что он силою заставил бы меня итти с ними. Подобное намерение его доказывает всю гнусность души его, которая еще более подтверждается, когда он, выдя из каре бунтующих, подошел с притворным раскаянием к Государю и по приказанию его итти уговорить преступников советовал им более  держаться, чем когда-нибудь. Этот человек умел всех обманывать и под личиною чудкости и благородства скрывал гнусную и подлую душу.[31] А [в] доказательство моей невинности я получил аттестат за подписанием всех членов Комитета и так теперь чист, как был всегда.

Продолжайте писать и будь[те] уверены в тех же чувствах уважения вашего

Н. Воейкова.

Приписки на полях письма (Л. 106 сверху):

О тех 1200 р., которые вы дали Петру Муханову[4] из церковной суммы для покупки церковного намета, я ничего вам сказать не могу. Говорят, что он также взят по сему делу, и я не знаю, где он. Но если буду свободен и увижусь с ним, непременно поговорю ему.

(Л. 105 об. сверху):

Одну дюжину кремней я посылаю вам маленьких, а другую, поболее, желтых и 6 я взял потому, что они, говорят, лучше.

(Л. 106 сбоку):

Здоровье мое все очень худо, шесть недель, которые провел под арестом без всякой помощи, в ужасном беспокойстве, хотя чувствовал себя совершенно невинным, расстроили меня до чрезвычайности. Прискорбно быть наряду с преступниками, но я утешился тем, что дело сие так важно, что никто не может оскорбляться, видя себя арестованным, и гораздо быть совершенно оправданным, чем остаться в подозрении, которое более всего может тяготить человека, не заслужившего во всю жизнь ни малейшего упрека ни по службе, ни в поведении своем, что про себя могу смело сказать, и что вы вероятно, сами подтвердите.

Письмо сие отправляю я через Горуша, посылку же получите вы через Гуторкина. Отпуск до сентября получил и еду только в Москву. Денег посылаю 100 р., 3 за мною.

[1] Левашев Василий Васильевич (1783-1848), генерал-майор, член Следственной комиссии по делу декабристов.

[2] Волконский Сергей Григорьевич (1788-1865), князь генерал-майор, член Южного общества декабристов. Показания Волконского на следствии стали главным источником сведений о предполагаемом Кавказском обществе.

[3] Бенкендорф Александр Христофорович (1781-1844), генерал-адъютант, генерал-лейтенант, член Следственной комиссии по делу декабристов. Шеф жандармов, начальник III отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии.

[4] Муханов Петр Александрович (1800-1854), штабс-капитан лейб-гвардии Измайловского полка, член союза благоденствия. Родственник А.Н. Муравьева (сестра Муханова Елизавета была замужем за кн. В.М. Шаховским).

Текст воспроизведен по изданию: Декабристы. Актуальные проблемы и новые подходы. М., 2008. С. 30 - 32.