Турпилий комик, рассуждая об обмене письмами, сказал: «Это единственная вещь, которая людей отсутствующих делает [22] присутствующими». Он дал правильное суждение, хотя и не в серьезном деле. Ибо что (так сказать) столь присуще отсутствующим, как не беседовать посредством писем с теми, кого любишь, и слышать их? Даже те грубые обитатели Италии, называемые у Энния касками, которые (по свидетельству Цицерона в риторике) снискивали себе пропитание подобно зверям, даже и эти люди, не пользуясь бумагой и кожами, писали друг к другу письма на выдолбленных из дерева дощечках или на древесной коре. Поэтому и переносчики писем назывались tabellarii, и писатели от древесной коры (liber) - librarii. Тем более мы, когда мир просвещен искусствами, не должны оставлять того, чем пользовались грубые дикари, в некоторой степени не знавшие человечности. Вот блж. Хромаций со св. Евсевием, братом своим не только по природе, но и по сходству нравов, вызвал меня на переписку. А ты, только что удалившись от нас, не только распарываешь, но даже разрываешь новую дружбу. Лелий у Цицерона благоразумно запрещает делать это. Неужели тебе так опротивел Восток, что ты не хочешь послать сюда даже письма? Пробудись, пробудись, восстань от сна, посвяти дружбе один листочек бумаги. Вздохни когда-нибудь тем воздухом, каким дышали мы во дни утех в отечестве и в наших общих странствованиях. Если ты любишь меня, пиши, удовлетворяя моей просьбе; если сердишься, пиши хоть в сердцах. Для меня и это будет большой отрадой, что получу письмо друга, хотя бы и негодующего. [23]