Находясь в эмиграции, Ленин внимательно изучал высказывания Маркса и Энгельса о государстве. Вернувшись в Россию и оказавшись в подполье в знаменитом шалаше у озера Разлив в августе - сентябре 1917 года, Ленин написал одну из своих главных теоретических (и утопических) работ «Государство и революция». В это время Ленин исходил не только из близкой уже перспективы победы социалистической революции в России, но также и из перспективы победы [105] такой революции в одной, отдельно взятой стране. Одновременная победа социалистической революции во всех главных капиталистических странах казалась невозможной. Естественно, что все это делало особенно актуальным обсуждение проблем государственных форм диктатуры пролетариата. «Мы не утописты, - писал Ленин. - Мы не мечтаем о том, как бы сразу обойтись без всякого управления, без всякого подчинения; эти анархистские мечты... на деле служат лишь оттягиванию социалистической революции до тех пор, пока люди станут иными»[1].

Одновременно Ленин принимал и поддерживал идею о постепенном отмирании государства. Он писал, что пролетариату нужно лишь «отмирающее государство», т. е. устроенное так, «чтобы оно немедленно начало отмирать и не могло не отмирать». Убежденный в том, что стихийно возникшие в ходе революции Советы и являются наилучшей формой для нового государства, Ленин утверждал, что только Советская власть сможет начать подготовку к полному отмиранию всякой государственности, привлекая массовые организации трудящихся к постоянному и безусловному участию в государственном управлении. Что касается вопроса о возможном перерождении пролетарского государства, то в 1917 году эта проблема еще не казалась Ленину особенно актуальной, и он повторил в своей книге на этот счет лишь некоторые мысли Маркса и Энгельса. «Рабочие, завоевав политическую власть, - писал Ленин, - разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят от него камня на камне, заменяя его новым, состоящим из тех же самых рабочих и служащих, против превращения коих в бюрократов будут приняты тотчас меры, подробно разработанные Марксом и Энгельсом:

1. Не только выборность, но и сменяемость в любое время;

2. Плата не выше платы рабочего;

3. Переход немедленно к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились «бюрократами» и чтобы поэтому никто не мог стать «бюрократом»[2].

Конечно, Ленин на многие проблемы смотрел тогда еще очень упрощенно. Ему, например, казалось, что при социализме [106] функции государственного управления будут очень простыми, «вполне доступными всем грамотным людям», в этих функциях не будет ничего «начальственного» и поэтому-то плата для всех чиновников не должна превышать платы рабочего. Ленин был уверен, что пролетарскому государству не потребуется разделение труда между исполнительной и законодательной властями, хотя именно принцип разделения властей был одним из важных завоеваний демократии. Главным органом нового государства будет сам вооруженный пролетариат, который и будет нанимать на работу разного рода чиновников, надсмотрщиков и бухгалтеров. «Эксплуататоры, - пояснял свою мысль Ленин, - ...не в состоянии подавить народ без сложнейшей машины для выполнения такой задачи, но народ подавить эксплуататоров может и при очень простой «машине», почти что без «машины», без особого аппарата, простой организацией вооруженных масс»[3].

Всего через два месяца после того, как Ленин закончил свою «брошюру» о государстве, он уже возглавлял образованное после победы Октябрьской революции Советское правительство и руководил не только разрушением аппарата буржуазно-монархического Российского государства, но и созданием разного рода органов нового Советского государства. И уже первые недели и месяцы существования этого государства показали - насколько более сложной, трудной и противоречивой являлась проблема формирования нового государства. Старый бюрократический аппарат был действительно разбит и повсеместно заменен Советами разных уровней. Однако образовать при этом новые аппараты управления из «самих рабочих и служащих» оказалось делом невозможным. Российское общество оказалось неготовым к широкому применению принципов самоуправления, и для создания нового аппарата управления приходилось использовать «обломки» прежнего государственного аппарата. Еще в январе-феврале 1918 года у Ленина сохранялась надежда на создание государства-коммуны, без полиции, без бюрократии, без постоянной армии, без привилегированных чиновников, оторванных от масс, государства, «где все на время становятся бюрократами и поэтому никто не может стать бюрократом»[4]. Но уже в марте 1918 [107] года эти надежды рассеялись. К середине этого года большое число бывших чиновников работало почти во всех органах Советской власти. Их не имелось, по-видимому, лишь в руководящих органах ВЧК.

Вооруженные рабочие не могли заменить в условиях гражданской войны и интервенции профессионально организованную армию, и для создания в короткие сроки новой - Красной Армии пришлось привлечь десятки тысяч офицеров из прежней российской армии. Для того чтобы все эти «буржуазные специалисты» добросовестно и активно работали в управлении, в армии и в народном хозяйстве одного принуждения оказалось недостаточно. И уже с весны 1918 года большевикам пришлось вводить для «спецов» очень высокие ставки заработной платы, во много раз превышающие среднюю заработную плату рабочего. Ограничения в заработной плате сохранялись до конца 20-х годов только для членов партии («партийный максимум»), но и здесь были введены различные размеры оплаты в зависимости от места в партийной иерархии. При этом высшие ставки зарплаты в партии в 3 - 4 раза превышали среднюю зарплату рабочего.

Чтобы обеспечивать «пролетарский» характер Советского государства, партия большевиков, в руки которой перешла государственная власть, стала назначать на высшие государственные посты в первую очередь членов партии. В результате партия переставала быть только общественной организацией или союзом единомышленников. Высший партийный аппарат превращался постепенно в важнейшую часть государственной системы, и Ленин был вынужден поддерживать и оправдывать это сращивание партийных и государственных «верхов». Он писал, что партия, закаленная в огне двух революций, не только цементирует и связывает в единое целое все органы нового государства; она является и основным носителем социалистической идеи. Неудивительно поэтому, что именно Центральный Комитет РКП(б) и съезды партии постепенно стали в Советской России и основными директивными органами государства. Это превращение высших партийных органов в фактические законодательные органы ослабляло роль и влияние тех представительных органов, которые были созданы в системе [108] Советской власти, например съездов Советов, ВЦИК или ЦИК СССР. Эти высшие органы Советской власти не столько разрабатывали самостоятельно, сколько обсуждали и утверждали рекомендованные ЦК РКП(б) или съездами партии постановления и директивы.

Нарушались в новом Советском государстве и многие принципы демократии. Еще в 1917 году Советы были ареной борьбы нескольких партий, заявлявших о себе как о партиях рабочего класса и крестьянства (меньшевики, эсеры, анархисты, бундовцы, украинские социалисты, интернационалисты). Однако постепенно большевики вытеснили из Советов все другие партии. Советское государство стало однопартийным. Надо учесть при этом, что в условиях России не только буржуазия и помещики были меньшинством населения. Меньшинством был и пролетариат. Подавляющее большинство населения страны составляли крестьяне и различные группы городской мелкой буржуазии.

Эти классы одобряли многие, но далеко не все декреты Советской власти и не спешили перестраивать свою жизнь и свой труд на принципах социализма. В таких условиях выборность и сменяемость советских органов «в любое время» могла привести и к отстранению от власти РКП(б). Чтобы избежать этого, была разработана многоступенчатая система выборов при открытом голосовании. Но даже такие выборы проводились нерегулярно, и принцип фактического назначения «сверху вниз» стал быстро преобладать над принципом выборов «снизу вверх». В критические периоды гражданской войны Ленин оправдывал в той или иной области, отрасли или на участке фронта введение единоличной диктатуры. Конечно, Ленин не идеализировал деятельность новых органов государственной власти. Даже в партийном аппарате нередкими были случаи перерождения и бюрократизма. Еще до Октября 1917 года Ленин писал: «Социалистическая революция не может быть ничем иным как взрывом массовой борьбы всех и всяческих угнетенных и недовольных. Часть мелкой буржуазии и отсталых рабочих неизбежно будут участвовать в ней - без такого участии невозможна массовая борьба, невозможна никакая революция, - и столь же неизбежно будут вносить в движение свои предрассудки, свои реакционные фантазии, свои слабости и [109] ошибки... Кто ждет «чистой» социальной революции, тот никогда ее не дождется»[5].

Марксистская социология начала века относила к мелкой буржуазии мелких и бедных, но также средних и богатых крестьян, низшую и среднюю часть служащих и интеллигенции, ремесленников и кустарей, мелких торговцев. К этой социальной группе примыкали и большие массы полупролетариата, или деклассированных элементов, т.е. людей, потерявших собственность, но еще не приобщившихся к труду в крупной промышленности и живущих случайными заработками. Значительной в России была и прослойка батрачества, т. е. сельских пролетариев, также не прошедших школу коллективного труда. Каждая из этих групп обладала своими лишь ей присущими качествами. Однако для всех них были характерны политическая неустойчивость и колебания. В условиях России 1917 года большевики сумели привлечь на свою сторону не только большую часть промышленного пролетариата, но и значительную часть полупролетарских и мелкобуржуазных слоев страны. Было бы, однако, наивно думать, что десятки миллионов полупролетарских и мелкобуржуазных элементов могут избавиться за несколько лет революционной и гражданской войны от своих недостатков и ограниченности. К тому же неправильным было бы идеализировать и пролетариат, изображая его носителем одних лишь добродетелей. Не только в России, но и в более развитых промышленных странах значительные слои пролетариата не избавились от многих настроений, взглядов и побуждений, весьма далеких от социалистического идеала. Участие рабочего класса России в революции и длительной гражданской войне, может быть, и избавило российских рабочих и крестьян от некоторых недостатков и закалило их. Но эта война вела к деклассированию рабочего класса, к разрухе и анархии и прививала большим массам людей множество новых пороков, от которых им было трудно избавиться. Еще в 1920 году крупнейший английский философ и общественный деятель Бертран Рассел совершил длительную поездку в Россию, чтобы познакомиться с теорией и практикой большевизма. Подводя итог своим наблюдениям, Б. Рассел писал: «Пороки войны, особенно гражданской, являются несомненными и очень значительными. [110] В ходе чудовищной борьбы наследие цивилизации, по-видимому, должно будет утрачиваться, в то время как ненависть, подозрительность и жестокость станут обычными во взаимоотношениях людей... Опыт власти неизбежно переделывает коммунистическую теорию, и люди, которые контролируют огромный государственный механизм, едва ли могут иметь то же самое воззрение на жизнь, которое они имели... Если большевики останутся у власти, многое существует для того, чтобы опасаться, что их коммунизм поблекнет»[6]. Ленин был знаком с этими выводами Б. Рассела, да и сам разделял подобные опасения. Ленин был достаточно трезвым политиком и не идеализировал окружавших его коммунистов. Его слова о том, что надо научиться строить социализм из того человеческого материала, который оставлен капитализмом, относился и к руководителям РКП(б).

Известно, что Ленин предполагал продолжить книгу о государстве, используя опыт трех революций в России и гражданской войны. Необходимость в такой работе была велика, но Ленин выполнить ее не успел. В полемике с социал-демократами Ленину приходилось высказываться о проблемах государства, власти, демократии, политического террора. Но это были разрозненные и не всегда убедительные высказывания; достаточно перечитать сегодня весьма резкую полемику Ленина с «ренегатом» Каутским. Выступая перед партией, Ленин был более откровенен. Так, на VIII съезде РКП(б) в 1919 году он говорил: «Надо избегать всего, что могло поощрить отдельные злоупотребления... К нам присосались кое-где карьеристы, авантюристы, которые назвались коммунистами и надувают нас, которые полезли к нам потому, что коммунисты теперь у власти, потому, что более честные «служилые» элементы не пошли к нам работать из-за своих отсталых идей, а у карьеристов нет никаких идей, никакой честности. Эти люди, которые стремятся выслужиться, пускают на местах в ход принуждение и думают, что это хорошо»[7].

Никакие «чистки партии», которые проводились после гражданской войны, не могли существенно уменьшить разлагающего влияния власти на ее агентов. Говоря о мелкой буржуазии и служащих старого буржуазного аппарата, сам Ленин предсказывал: «Они полезут ив Советы, и в администрацию, [111] ибо нельзя, не из чего строить коммунизм, иначе, как из человеческого материала, созданного капитализмом, ибо нельзя изгнать и уничтожить буржуазную интеллигенцию, надо победить, переделать, переварить, перевоспитать ее - как перевоспитать надо в длительной борьбе на почве диктатуры пролетариата и самих пролетариев, которые от своих собственных мелкобуржуазных предрассудков избавятся не сразу, не чудом, не по веленью божьей матери, не по велению лозунга, резолюции, декрета, а лишь в долгой и трудной массовой борьбе с массовыми мелкобуржуазными влияниями»[8]. Эта ленинская установка сочетала трезвость оценок с утопизмом. Очень многие «мещанские» или «мелкобуржуазные» элементы не стремились бы вступать в РКП(б), если бы в стране существовал демократический и многопартийный режим, пусть и с какими-то временными ограничениями. Нереально было надеяться на «воспитание» или «перевоспитание» интеллигенции на «почве диктатуры пролетариата», т.е. путем принуждения, без свободы слова и печати. Да и сам пролетариат в 1921 году был в значительной мере деклассирован. Очень многие рабочие погибли на фронтах гражданской войны или в госпиталях от тифа. Еще большая часть рабочих, бросая стоявшие без работы заводы и фабрики, разошлась по деревням, в результате чего население таких крупных промышленных центров, как Петроград или Екатеринбург, уменьшилось в несколько раз. Новая экономическая политика привела к быстрому улучшению положения в стране, но в первую очередь через оживление мелкого производства. В этих условиях у партии было очень мало возможностей «переварить» «на почве диктатуры пролетариата» даже членов партии. Через пять лет после победы Октября, в 1922 году, Ленин в закрытом письме в ЦК РКП(б) с тревогой писал: «Если не закрывать глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не ее составом... (Нет сомнения, что наша партия теперь по большинству своего состава недостаточно пролетарская), а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет [112] если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него»[9].

Отметим, что эти слова были написаны всего за год до начала самой жестокой внутренней борьбы именно в этом тончайшем слое старой партийной гвардии, борьбы, завершившейся террором 1937 - 1938 годов.

Если о составе партии Ленин говорил с тревогой и беспокойством, то об основном составе советского государственного аппарата он отзывался еще более резко и отрицательно. Ленин писал: «Мы называем своим аппарат, который на самом деле насквозь еще чужд нам и представляет из себя буржуазную и царскую мешанину... Нет сомнения, что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинистической и великорусской швали, как муха в молоке»[10]. Конечно, Ленин говорил здесь не о фатальной неизбежности буржуазного или мелкобуржуазного перерождения коммунистической партии и советского государственного аппарата. Он говорил лишь о реальных угрозах и опасностях, против которых надо бороться, защищая социалистический характер революции и того общества, которое возникало в России после революции. Эта борьба велась и через партию, через профсоюзы, через печать, через школу и все другие формы народного образования, через систему ­политорганов в Красной Армии. Всеми возможными средствами социалистические идеи продвигались в жизнь, в сознание масс, и особенно в сознание молодежи. Но в обществе шли и другие процессы в ином направлении. И как ни печально это признать, но процессы перерождения начали активно прогрессировать именно в верхах партии и государства. Как и предвидел еще в XIX веке М. Бакунин, да и немалое число других мыслителей, на многих вчерашних революционеров разлагающее влияние стала оказывать именно их власть над другими людьми. Сталин умело использовал эти тенденции и процессы для установления режима тоталитарной единоличной диктатуры, но не Сталин породил сами эти процессы. Их отчетливо видел еще Ленин. В самые последние месяцы своей жизни он лихорадочно думал о том, каким образом можно было бы бороться с перерождением партийных верхов.

[1] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 49.

[2] Там же, стр. 109.

[3] Там же, стр. 91.

[4] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 51, 73.

[5] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 55.

[6] Б. Рассел. Практика и теория большевизма. Лондон, 1969, стр. 25 - 26.

[7] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 38, стр. 199.

[8] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 100.

[9] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 20.

[10] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 357.