В первые дни после победы Октября Ленин не думал ни о каком принуждении ни в отношении рабочих, ни в отношении [54] крестьян. Разъясняя своим сторонникам Декрет о земле, он говорил: «Советская власть основана на полном равноправии двух классов - пролетариата и трудящегося крестьянства - в деле изыскания направлений движения к социализму... Крестьяне сами поймут, где правда... Они равноправный партнер рабочего класса в устройстве новой жизни. Пусть крестьяне с одного конца, а мы с другого конца будем разрешать этот вопрос. Жизнь заставит нас сблизиться в общем потоке революционного творчества, в выработке новых государственных форм. Мы должны следовать за жизнью, мы должны предоставить полную свободу творчества народным массам»[1]. Еще через несколько дней Ленин пояснял: «Мы знаем, что только тогда, когда опыт показывает крестьянам, каков, например, должен быть обмен между городом и деревней, они сами снизу, на основании своего собственного опыта устанавливают свою связь»[2]. Однако и опыт крестьян, и их естественные интересы, и их представления об обмене с городом заставляли их требовать свободы торговли и разумного товарообмена. Это не противоречило и интересам большей части рабочих и городской мелкой буржуазии. И когда стало ясно, что отмены хлебной монополии не будет, что новая власть выступает против свободного товарообмена между городом и деревней, крестьяне и жители городов стали сами налаживать такую торговлю. Начала расширяться появившаяся еще в годы войны индивидуальная мелкая торговля или «мешочничество». Ответом на это «революционное творчество масс» стали репрессии.

В марте 1918 года репрессии против «мешочников», «спекулянтов» и «жуликов» стали усиливаться, и под удар властей, а также спешно создаваемых «заградительных отрядов» попадали миллионы горожан, отправлявшихся в деревню за хлебом, а также миллионы крестьян, которые сами везли в города свой хлеб, не желая продавать его по «твердым» ценам. Остановить этот стихийный обмен было трудно, так как на каждый заградительный отряд «спекулянты» создавали несколько хорошо вооруженных отрядов для своей защиты. Провалилась и предпринятая Наркомпродом попытка наладить прямой продуктообмен между городом и деревней. Не было ни нужных деревне товаров, [55] ни опыта. Положение с продовольствием в столице и в других городах ухудшалось, и это вызывало призывы Ленина к принятию «самых решительных и драконовских мер поднятия дисциплины и самодисциплины рабочих и крестьян», к «доведению до конца национализации промышленности и обмена», к «постепенному переходу к социализму»[3]. По призыву Ленина в стране начали создаваться тысячи «продовольственных отрядов», в задачу которых входило принудительное изъятие «излишков» хлеба у крестьян. В Советской России вводилась пресловутая продовольственная разверстка и диктатура Народного Комиссариата по продовольствию. В декрете ВЦИК и Совнаркома от 13 мая 1918 года по этому поводу говорилось: «Упорству деревенских богатеев должен быть положен конец... Остается единственный выход: на насилие владельцев хлеба над голодающей беднотой ответить насилием над владельцами хлеба. Ни один пуд хлеба не должен оставаться на руках крестьянина, за исключением количества, необходимого на обсеменение его полей и продовольствие его семьи до нового урожая»[4]. Даже многие из большевиков крайне неохотно выполняли этот декрет; во всех продотрядах к концу мая насчитывалось лишь около 5-6 тысяч человек, и выполнить задачи по реквизиции хлебных излишков и снабжению городов продовольствием они не могли.

Экономические последствия политики продовольственной диктатуры и насильственного изъятия излишков зерна оказались крайне тяжелыми. Но еще большими стали политические издержки. Крестьянские массы начали быстро отходить от поддержки большевиков. Во многих уездах начались беспорядки. Продовольственные отряды несли потери, а иногда и полностью уничтожались. Партия правых эсеров приняла решение о борьбе против большевиков вплоть до вооруженного восстания. О решительной борьбе против большевистского правительства заявляли и левые эсеры, у которых сохранялись сильные позиции в органах ВЧК и в нарождавшейся Красной Армии. Острый конфликт вспыхнул в отношениях большевиков с анархистами. Против большевиков в печати и на заседаниях Советов выступали меньшевики. Писатель К. Паустовский вспоминал позднее об одном из таких выступлений Л. Мартова, создававшего [56] вместе с Лениным еще «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» (1895 г.)[5]. «...Зал вздрогнул. Я не сразу понял, что случилось. С трибуны гремел, сотрясая стены, голос Мартова. В нем клокотала ярость. Мартов потрясал перед собой сжатыми кулаками и кричал, задыхаясь: «Предательство! Вы придумали этот декрет, чтобы убрать из Москвы и Петрограда всех недовольных рабочих - лучший цвет пролетариата! И тем самым задушить здоровый протест рабочего класса!» После минутного молчания все вскочили с мест. Буря криков понеслась по залу: «Долой с трибуны!» «Предатель!» «Браво, Мартов!» «Как он смеет!» «Правда глаза колет!» Свердлов неистово звонил, призывая Мартова к порядку. Но Мартов продолжал кричать еще яростнее, чем раньше. Свердлов лишил Мартова слова, но тот продолжал говорить. Свердлов исключил его на три заседания, но тот только отмахнулся и продолжал бросать обвинения, одно другого злее. Свердлов вызвал охрану. Только тогда Мартов сошел с трибуны и под свист, топот, аплодисменты вышел из зала»[6].

Дело не ограничилось, однако, словесными боями на заседаниях ВЦИКа. На заседании ЦК РКП(б) 19 мая 1918 года было принято решение «ввести в практику приговоры к смертной казни за определенные преступления». В протоколе заседания ЦК на этот счет было записано: «Устанавливается, что в настоящий момент было бы нецелесообразно произвести массовые расстрелы, но против расстрелов нескольких человек никто не возражает... Поручить Свердлову переговорить с т. Стучкой[7] о подготовке соответствующего проекта вначале в ЦК, а затем в Совнаркоме и ЦИК, заседание которого, посвященное этому вопросу, необходимо организовать так, чтобы оно имело большое агитационное значение»[8]. Иными словами, Декрет об отмене смертной казни в Российской Федерации был весной 1918 года отменен. В разных районах России начались расстрелы «саботажников» и «спекулянтов». Продотряды начали брать заложников из богатых крестьян, требуя подвезти зерно к станциям. О равноправии крестьян и рабочих и о «свободном творчестве масс» теперь не было речи. Звучали выстрелы крестьян, защищавших свое достояние, и ответные выстрелы вооруженных рабочих. А между тем голод [57] в городах усиливался, а стихия черного рынка захлестывала страну. Кадетский публицист Н. Устрялов, которого Ленин знал и ценил за объективность, писал через несколько лет: «Политика реквизиций и конфискаций вызывала со всех сторон органический протест, а запрещение торговли всеобщее неповиновение. Человек, решившийся подчиниться коммунистическим декретам, умер бы с голоду через пару недель после своего решения: ибо «легально» кроме знаменитой осьмушки сомнительного хлеба и тарелки бурды из гнилого картофеля достать было нечего. Вся страна, включая самих коммунистов, жила вопреки коммунистическим декретам, вся Россия «спекулировала», и естественно, что официальных оснований «карать» каждого гражданина можно было найти сколько угодно»[9].

Выборочный анализ показывал, что население крупных городов в середине 1918 года покупало у мешочников 70 % потребляемого продовольствия. В мелких городах жители приобретали на вольном рынке до 90 % всех продуктов. По данным советской же статистики, все органы Наркомпрода сумели заготовить в 1918 году около 11 % имевшихся в деревне хлебных излишков. В восточных поволжских губерниях Советское государство заготовило зерна в 10 раз меньше, чем царское Министерство земледелия в 1916 году[10].

Некоторые историки и сегодня пытаются оправдать хлебную монополию и продовольственную политику большевиков весны 1918 года, полагая, что отказ от продовольственной диктатуры привел бы к анархии, нарушил бы нормальную работу транспорта и лишил бы наиболее бедные слои городского населения даже 200-граммовых пайков. Но эти доводы неубедительны. В ряде губерний Поволжья, а также в Вятской губернии власти сами отменили твердые цены и хлебную монополию, так как не имели средств бороться против стихии. Никакой катастрофы в этих регионах не произошло, как не произошло ее в 1921 году при введении НЭПа. Отмена хлебной монополии вовсе не означала, что государство должно было полностью уйти с хлебного рынка и прекратить выдачу продовольственных пайков наиболее бедным рабочим и служащим. Как раз хлебная монополия порождала анархию и увеличивала противоречия [58] в стране. Только по Курской губернии официально было зарегистрировано более 200 тысяч мешочников.

Член ВЦИК А. Христов в панике сообщал в Москву из Курска, что мешочники организуются в крупные и хорошо вооруженные отряды, просто сметая со своего пути разного рода продотряды, реквизиционные отряды и заградотряды. Из 15 миллионов пудов излишка в Курской губернии 14 миллионов было вывезено мешочниками и только 1 миллион пудов достался Наркомпроду[11]. На Волге отряды мешочников захватывали пароходы и вывозили хлеб под охраной пулеметов, которых не было у продотрядов. К концу мая 1918 года многие заводы и фабрики, отчаявшись получить хлеб от своих же продотрядов, создавали под руководством профсоюзов отряды, которые современники называли группами «коллективных мешочников». Не считаясь с распоряжениями Советского правительства, эти фабзавкомы и заводские продовольственные комитеты закупали хлеб, масло, другие продукты по ценам, значительно превышавшим твердые цены. Для такого сепаратного товарообмена использовалась продукция заводов или запасы сырья[12]. Нередкими были случаи, когда спекуляцией в крупных масштабах занимались и разного рода заградительные и продовольственные отряды, подчинявшиеся Наркомпроду. Далеко не все были в этом отношении столь щепетильны, как нарком продовольствия РСФСР Александр Цюрупа, который, доставив один из эшелонов хлеба в Москву, потерял в Кремле сознание от недоедания.

[1] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 27.

[2] Там же, стр. 264.

[3] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 217 - 218.

[4] Декреты Советской власти, т. 2. М., 1959, стр. 262.

[5] Новая и новейшая история, 1995, № 4, стр. 137.

[6] К. Паустовский. Собр. соч., т. 3. М., 1957, стр. 629 - 630.

[7] Нарком юстиции.

[8] «Известия ЦК КПСС», 1989, № 4, стр. 147 - 148.

[9] Н. Устрялов. Под знаменем революции. Харбин, 1925, стр. 80.

[10] «Вопросы истории», 1994, № 1, стр. 43.

[11] «Борьба за установление и упрочение Советской власти в Курской губернии». Сборник. Курск, 1957, стр. 259, 286, 344 - 345.

[12] См. «Известия Народного Комиссариата по продовольствию». М, 1918, № 1, стр. 8.