Ситуация, сложившаяся в Советской России к концу февраля 1918 года, была трудной, но не безвыходной. Миллионы крестьян и казаков вернулись в свои деревни, села, станицы не только с оружием, но и с желанием работать; начинался весенний сев и завершался передел помещичьих земель. Возвращались ремесленники, рабочие, торговцы. Из плена шли домой миллионы военнопленных. С государства снимались заботы о снабжении и вооружении армии, облегчалась работа транспорта. Промышленные центры бедствовали, хотя в стране имелся хлеб еще от урожая 1916 года. Товарные избытки зерна в стране составляли даже по официальным данным около 600 миллионов пудов. По тем временам это было немало. Осенью и зимой положение в Петрограде и Москве, а также в армии было критическим, но к весне ситуация начала меняться к лучшему. Мирный договор был подписан, война закончилась, демобилизация армии, начавшаяся еще с 10 ноября 1917 года, близилась к завершению. Россия была на 80 % крестьянской страной, а в городах на 2-3 миллиона рабочих крупных промышленных предприятий приходилось 10 - 12 миллионов ремесленников и торговцев. Чтобы вдохнуть жизнь в экономику такой страны, необходимо было как можно быстрее отменить все связанные с войной ограничения и запреты и в первую очередь хлебную монополию. Эта монополия была введена в России декретом Временного правительства от 25 марта 1917 года. Кадетские министры хорошо помнили, что именно [50] перебои в снабжении Петрограда хлебом и другими продуктами стали поводом к беспорядкам и революции. Даже царское правительство обсуждало еще в 1915 году вопрос о введении хлебной монополии, так как государственные заготовки охватывали не более 20% урожая, и это создавало трудности в продовольственном снабжении 10-миллионной армии. При этом хлебная монополия 1917 года предусматривала не конфискацию, а закупки хлеба по ценам близким к рыночным. Но к весне 1918 года свободный обмен товарами между городом и деревней, между губерниями и внутри них мог быстрее стабилизировать положение в экономике, чем сохранение прежних запретов и ограничений. Основная часть населения страны должна была почувствовать облегчение в своем положении и в своем труде после окончания войны и после революции. Государство вполне могло вернуться к прежнему уровню заготовок хлеба, оставив остальные проблемы «вольному рынку». Часть большевиков понимали это, и их предложения были не только трезвыми, но и единственно верными в сложившейся ситуации. 25 января 1918 года в «Петроградской правде» была опубликована статья Михаила Калинина, который возглавлял тогда Петроградскую городскую думу, а затем и комиссариат городского хозяйства. За короткое время Калинин провел громадную работу по улучшению жизни и быта разоренного города. Но его не оставляли мысли об ошибках большевиков. Статья Калинина была озаглавлена «Мелкая буржуазия и диктатура пролетариата», и в ней можно было прочесть немало спокойных и верных предложений. «Я думаю, - писал Калинин, - не погрешая против основных принципов коммунизма, мы можем дать мелкой буржуазии не меньше, чем давал ей капиталистический строй... Наше Советское правительство должно гарантировать право на мелкую собственность. Международное положение заставляет нас искать длительного союза с нею, длительный же союз может быть укреплен только экономически... Правительство должно разрешить крестьянину, ремесленнику, кустарю, мелкому огороднику, мелкому торговцу, молочнику пользоваться наемным трудом под контролем профессиональных союзов. Большего мелкий буржуа в истории [51] никогда не имел, и его претензии дальше не идут». Но Ленин решительно отверг предложения Калинина.

К весне 1918 года в России еще не было настоящей разрухи. Относительно нормально работали связь и транспорт, городское хозяйство. Работали многие предприятия, не была полностью разрушена финансовая система и система торговли. Поворот к лучшему был возможен, но найти верные решения помешал большевикам не столько их радикализм, сколько ограниченность и догматизм разделяемой большевиками концепции социализма. Оказавшись у власти, большевики стали проводить политику, противоречащую интересам и желаниям подавляющего большинства населения. Роли переменились. В то время как близкий всему крестьянству лозунг свободной торговли защищали правые и левые эсеры, большевики выступали против свободной торговли, за сохранение и ужесточение государственной монополии в торговле всеми товарами, а не только хлебом. Наиболее радикальные из большевиков начали подготовку к отмене денег и организации прямого продуктообмена между городом и деревней. Это был авантюрный проект, попытка проведения которого в жизнь кончилась полным провалом. У лидера левых эсеров Марии Спиридоновой были поэтому все основания говорить, что Ленин устанавливает в стране не диктатуру пролетариата, а «диктатуру теории»[1].

Ошибочная политика стала проводиться большевиками на многих уровнях экономики еще с января 1918 года. Национализация монополий, синдикатов крупнейших банков и некоторых крупнейших предприятий предусматривалась еще «Апрельскими тезисами». В отношении других предприятий речь шла только о рабочем контроле. Реальная обстановка оказалась намного сложнее. Не только банкиры, но и владельцы почти всех крупных предприятий отказались сотрудничать с правительством большевиков; многие из них уехали в нейтральную Швецию или на Украину, где еще не было Советской власти. Многие предприятия в России принадлежали иностранному капиталу. Такие заводы и фабрики просто останавливали производство. Национализация этих предприятий было поэтому вынужденной карательной мерой. Уже к началу 1918 года только что созданные [52] большевиками органы хозяйственного управления должны были решать проблемы нескольких сот крупных заводов, фабрик, банков, железных дорог, складов и рудник ков. Ни опыта, ни кадров для такой работы у партии еще не имелось, а меры принуждения оказывались неэффективными. Как известно, национализация Государственного банка России была произведена в первый день революции. Главный банк страны был взят под контроль рано утром 25 октября отрядом моряков Гвардейского флотского экипажа. Через месяц под контроль правительства перешли все частные коммерческие и акционерные банки, их капиталы были конфискованы. В руки правительства перешел золотой запас страны, денежные средства, эмиссия денег. Но управляться с этим громадным хозяйством большевики еще не умели. Конфисковав личные сейфы российских аристократов, моряки отбирали в доход государства только хранящиеся там золотые изделия, но отдавали владельцам бриллиантовые ожерелья. В глазах простых моряков эти «камешки» не имели никакой ценности. Тем не менее национализация продолжалась растущими темпами. По подсчетам, основанным на материалах промышленной переписи 1918 года, уже к марту было национализировано 836 крупных промышленных предприятий[2]. Одновременно проводилась и национализация средних и мелких предприятий. Это была, как говорили позднее, «красногвардейская атака на капитал». В это же время была предпринята попытка принудительного кооперирования всех жителей республики - для удобства контроля, учета, распределения и производства продуктов. Ленин писал в своих заметках: «...Сначала государственная монополия «торговли», затем замена полная и окончательная «торговли» - планомерно организованным распределением через союзы торгово-промышленных служащих под руководством Советской власти... Принудительное объединение всего населения в потребительско-производственные коммуны»[3]. Провести этот утопический план в жизнь, конечно, не удалось.

Работа промышленности и транспорта в первые месяцы 1918 года непрерывно ухудшалась. Военная продукция была уже не нужна, а для конверсии возросшего за годы войны военного производства не имелось ни плана, ни средств. В [53] огромных цехах изготовлялись зажигалки. Заработная плата рабочих и служащих в этих условиях превращалась в формальность, стремительно росли цены на все товары. По данным В. Ногина, в марте 1918 года заработная плата рабочих Петрограда увеличилась в 10 раз по сравнению с мартом 1914 года. Однако рыночная стоимость их мизерного пайка увеличилась почти в 80 раз[4]. Неудивительно, что часть рабочих, особенно с прекративших работу военных заводов, стала уезжать в деревню к родным, тем более что деревня готовилась проводить весенний сев на перешедшей к крестьянам помещичьей земле. Но связи с деревней многие рабочие уже утратили. Начался рост безработицы. К марту 1918 года только в Петрограде имелось до 100 тысяч безработных[5]. Резко упала производительность труда и на работающих предприятиях. Михаил Томский, возглавлявший в начале 1918 года Московский совет профессиональных союзов, писал: «Падение производительности труда в настоящий момент дошло до такой роковой черты, за которой производству грозит полнейшее разложение и крах. Это положение характеризуется тем, что работник создает меньше ценностей, чем получает, меньше того, что ему необходимо для самого скудного существования... Производитель превращается в государственного пенсионера, живущего за чужой счет. ...Если производительность не восстановится до нормального уровня, то при данных условиях неизбежно последует общий хозяйственный кризис»[6]. На предприятиях возросло число хищений. У рабочих, ставших хозяевами фабрик и заводов, возникало представление о возможности работать на себя в самом прямом смысле слова, даже распределять между собой запасы из заводских складов. Сложившееся положение заставляло думать не только о рабочем контроле, но и о контроле за самими рабочими, о внедрении на производстве, как писал Ленин, «железной дисциплины», в том числе и при посредстве мер принуждения.

[1] «Вопросы истории», 1990, № 12, стр. 37.

[2] В. 3. Дробижев. Главный штаб социалистической промышленности. Очерки истории ВСНХ. 1917 - 1923 гг. М., 1966, стр. 100.

[3] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 74.

[4] К. Самойлова. Современная безработица и борьба с ней. Пг., 1918, стр. 2122.

[5] «Труды I Всероссийского съезда совнархозов». М., 1918, стр. 381 - 382.

[6] «Профессиональный вестник», май 1918, № 78, стр. 7.