Строго конфиденциально

Господин министр!

В своем донесении от 8 с. м. (164/20/Р), как и в предыдущих, я со­общал об опасениях, возникших в здешних правительственных кругах, относительно наших якобы захватнических тенденций на восточных окраинах в связи с ответом, который польское правительство намере­вается дать на мирные предложения Советов[1]. Поскольку наши беседы с г. Мильераном и г. Палеологом, а также сведения из других досто­верных источников подтвердили мои наблюдения, я считаю необходи­мым осветить вопрос глубже и показать господину министру, каковы, по моему представлению, в настоящее время настроения Quai d'Orsay[2] в отношении наших задач на востоке, какие причины их вызвали и каких последствий можно ожидать.

Прежде всего замечу, что здешнее Министерство иностранных дел до сих пор не имеет официального текста проекта наших условий мира на востоке, о вручении которого послам стран Антанты в Варшаве 14 числа с. м.[3] Вы сообщили мне в телеграмме за № 110. Могу подтвер­дить, что только вчера получена здесь первая шифрованная телеграмма по этому вопросу от французского посла в Варшаве, содержащая об­щие сведения о том, что наши мирные условия не отходят далеко от предварительных требований, уже известных из неофициальных источ­ников. Отсюда видно, что настроения Quai d'Orsay, о которых сейчас идет речь, не являются следствием каких-либо конкретных сведений, а вытекают из предположений, основанных на информациях, получен­ных из Варшавы, а также на общих политических рассуждениях; может быть, они обусловлены и побочными, косвенными влияниями, которые я постараюсь осветить ниже.

Отличаясь в некоторой степени от намерений остальных союзников, французские планы в отношении Советской России под влиянием собы­тий претерпели коренные изменения.

Печальный опыт Колчака и Деникина показал французскому прави­тельству, с одной стороны, явно национальный характер большевистской системы, а следовательно, и наличие определенного национального са­мосознания, сплочения и усиления Советской России; с другой стороны, бесцельность и невозможность дальнейшей вооруженной борьбы с ней, как силами самих союзников извне, так и при их помощи внутри России. В этих условиях наша война с большевиками, в понимании фран­цузского правительства, в силу обстоятельств утратила признанный за нею в свое время г. Клемансо характер защиты Европы от большевиз­ма (теория колючей проволоки) и свелась к разрешению исключитель­но польско-большевистских споров либо силой оружия, либо путем за­ключения мира, опирающегося на систему военных гарантий и военной [603] готовности для обороны на случай возможного, впрочем, мало вероят­ного военного нападения большевиков на Польшу.

Не следует при этом забывать, что все более ощущаемая француз­ским правительством политическая изоляция Франции в среде союзни­ков, подтвержденная поведением Соединенных Штатов и серьезным расхождением во взглядах как с Англией, так и с Италией по целому ряду первостепенных вопросов, заставляет ее искать всюду и везде по­ложительных гарантий на будущее как для восстановления своей эко­номики, так и для устранения возможности немецкого реванша. В ка­честве характерного примера подобных действий французов на Западе могут служить неоднократно упоминавшиеся мной брюссельские пере­говоры.

Не подлежит сомнению, что столько раз провозглашаемая програм­ма создания на востоке сильной и великой Польши, как антинемецкой гарантии, в устах французского правительства звучит реально и иск­ренне. Однако, по его мнению, основывающемуся то ли на печальном опыте с царской Россией, то ли на недостаточном знакомстве с нами, Польша сейчас является организмом, еще недостаточно сформировав­шимся для того, чтобы иметь возможность дать во всей полноте тре­буемые гарантии, игнорируя возрожденного или даже находящегося еще в состоянии анархии русского колосса. Впрочем, мне не кажется, чтобы это мнение обусловливалось какими-либо остатками гипнотиче­ского влияния бывшего русского союзника или какими-либо претензия­ми к нам, но нельзя отрицать, что русские реакционеры, а также еврей­ско-кадетские круги прилагают много усилий и уменья для раздувания враждебной нам кампании в связи с вопросом о наших восточных гра­ницах.

Если сопоставить отмеченное мной выше убеждение здешних правя­щих кругов в том, что Советская Россия путем постепенного превра­щения в национальное государство придет к воссозданию России, - а это хотя и не является очевидной истиной, но все же имеет серьез­ные шансы на осуществление, - с довольно лихорадочной деятельностью Франции по сколачиванию антинемецкого блока, то вывод напрашивается сам собой: Франция хочет видеть в Польше прежде всего еще одну гарантию против Германии. Чтобы в действительности стать ею, Польша не должна находиться с возрожденной Россией в конфликте, до которого ее неизбежно доведут, если не теперь, то в бу­дущем, слишком далеко зашедшие требования в отношении возврата восточных территорий. Если здешние правительственные круги уже свыклись с мыслью о польском характере Вильно, Гродно, а может быть, даже и Минска, то в отношении территорий, лежащих дальше на восток, в особенности же украинских земель, они не перестанут придер­живаться того мнения, что, оставаясь предметом наших непосредствен­ных или косвенных претензий, эти территории неизбежно станут очагом будущего польско-русского конфликта.

Чтобы развеять эти опасения французов, недостаточно наших увере­ний в том, что польская военная оккупация, распространяющаяся до Днепра, является только военной гарантией против большевизма и не предрешает судьбы занятых территорий, что, наконец, мы, требуя от Советов очищения территорий до границ 1772 г.[4], не предрешаем при­соединения их к Польше, осуществить которое полностью мы даже не собираемся. Как я мог убедиться, причина опасений французского пра­вительства лежит прежде всего в нашем требовании определить будущее [604] восточных окраин путем плебисцита. Понятно наше стремление решить эту задачу в момент, когда мы несомненно имеем перевес над противной стороной. Понятно также наше стремление к скорейшему определению границ, вызываемое хотя бы только необходимостью со­здания рациональной организации экономики Польши. Проведение пле­бисцита под непольским контролем в настоящих условиях немыслимо. Но если бы плебисцит проводился под контролем и в условиях оккупа­ции со стороны Польши, являющейся заинтересованной стороной, то даже при неправдоподобной скрупулезности сохранения видимости объ­ективности плебисцит никогда не получил бы признания со стороны будущей возрожденной России и неизбежно стал бы источником нашего с ней конфликта.

Я старался изложить здесь насколько возможно яснее и точнее французскую точку зрения, имея в виду влияние, какое она может ока­зать на позицию французского правительства во время наших перего­воров с большевиками, а эта позиция имеет первостепенное значение для осуществления нашей программы.

Официальный текст основных условий нашего будущего договора с большевиками, который ожидает как Quai d'Orsay, так со своей сто­роны и я, даст мне возможность обосновать свои доводы при перегово­рах с французским правительством.

Пока я хочу только обратить Ваше внимание, господин министр, на то, что, по моему убеждению, независимо от положения, занимаемого Францией на международной арене, независимо от ослабления или уси­ления ее в сравнении с другими союзниками, мы в решении вопроса о наших восточных границах должны опираться прежде всего на фран­цузское правительство и при предварительном обсуждении с ним этого вопроса должны быть предельно откровенны и самым убедительным образом должны показать, что отделяем вопрос о немедленных военных гарантиях, которые мы требуем от большевиков, от решения судьбы спорных восточных территорий.

Вы наверное согласитесь со мной, что в этих условиях чрезвычайно важно, чтобы Варшава постоянно держала меня в курсе событий и дел как внутренних, так и внешних; был бы весьма признателен, если бы Вы дали такое специальное поручение какому-либо компетентному ли­цу из министерства.

Мавриций Замойский

Машинописная копия на польском языке.
СAW, Kolekcje, 440 12/13.

[1] См. док.: Протокол тайного заседания Совета министров Польши по обсуждению основ мирных пе­реговоров с Советским правительством (Польша, 8 марта 1920).

[2] Название Министерства иностранных дел Франции по месту его нахождения в Париже на наб. Кэ Д'Орсэ.

[3] См. док.: Нота министра иностранныхдел Польши Ст. Патека английскому посланнику в Варшаве Г. Румбольду об условиях, на которых польское правитель­ство готово начать мирные переговоры с Советской Россией (Польша, 15 марта 1920).

[4] См. док.: Протокол тайного заседания Совета министров Польши по обсуждению основ мирных пе­реговоров с Советским правительством (Польша, 8 марта 1920).

Текст воспроизведен по изданию: Документы и материалы по истории советско-польских отношений. - Т. II. - М., 1964. С. 603-605.