Однако рабочие, естественно, хотя этого никто не ожидал, готовились к 13 марта. В этот день, рано утром, я заметил, что на Херренгассе собралось несколько рабочих. Гигантского роста человек в заплатанном сюртуке, сшитом не по росту и повидимому с чужого плеча, с вызывающим видом расхаживал огромными шагами вдоль по улице, мимо Дома сословий. Грязную шапчонку он смело надвинул на одно ухо, кулаки его были сжаты, глаза блестели, корпус был откинут назад, как бы приготовившись к бою. Задние карманы его были, очевидно, набиты камнями, так как его сюртук был туго натянут на спине и видно было, что он делает большие усилия, чтобы не опрокинуться под тяжестью камней назад. Рядом с ним, стараясь не отстать, поспешно ковылял маленький, приземистый, замызганный и уже довольно пожилой человек в длинном сюртуке, с слишком длинными и поэтому засученными рукавами. Он был нагружен доотказа: все карманы его были оттопырены, а задние при каждом шаге били его по икрам. Когда я увидел людей в таком снаряжении, я подумал, что сегодня выступят и предместья. Так это и случилось. После того как собрались сословия и студенты, разбив двери и стулья, погнали испугавшихся народного гнева, лепечущих о порядке и законности дворян к королю, чтобы они исполнили свой долг и сообщили ему о требованиях народа, волнение в центре города стало возрастать. Студент Бурман, стоя на плечах своего товарища, прогремел перед окошком канцлера, еще недавно внушавшего страх, проклятия народа; войска стали надвигаться со всех сторон. Когда весть обо всех этих событиях проникла на фабрики и дошла до рабочих, население венских предместий оставило свои станки и, вооруженное длинными кольями и другими железными орудиями, двинулось колоннами в качестве резервов в город.

Немедленно перед ними захлопнулись городские ворота, на укрепления были выставлены пушки, обращенные жерлами к подступавшим к городу, чтобы предотвратить штурм городских ворот. Однако еще раньше несколько сот рабочих проникли в город. Когда эрцгерцог Альбрехт[1] приказал стрелять в народ, они сорвали вывески и осыпали его их обломками и камнями. Они же с шумом и криками ходили вечером по улицам, разгромили караульный дом, на глазах у солдат разбили во дворце окна в одном из зданий и сорвали косяки. Их ярость в этот день была ужасна: казалось, жизнь не имеет для них никакой цены.

Под вечер я видел на Грабене одного рабочего, который во время вылазки солдат получил три штыковых раны - в голову, руку и ногу. В то время как он сам перевязывал свои раны носовыми платками, которые ему бросили окружающие, он призывал к борьбе присутствующих бедняков, - к хорошо одетым он не обращался. Совершенно безоружный, он снова направился к солдатам, чтобы раздразнить их и вызвать их на решительный бой. При этом он сказал совершенно спокойно: «Жизнью я не дорожу, сегодня я хочу или умереть или свергнуть господ...» [32]

Однако я возвращаюсь к рабочим, которые около полудня без призыва, без предводителя, повинуясь только внутреннему побуждению, повалили из предместий в город и не могли в него проникнуть.

Когда ворота захлопнулись, они, не обращая никакого внимания на пушки, попытались их разбить. У Шотентора это им удалось, однако солдаты загородили им дальнейший путь. Тогда они с воем, как голодные волки, окружили городские стены, сожгли, разрушили часть укреплений, разложили перед воротами огонь, чтобы сжечь их и проникнуть в город. Большая часть их - мужчины, женщины и дети направились обратно в предместье, сожгли там таможню, так как взимаемые там пошлины удорожали предметы первой необходимости, разрушили машины, отнимающие у них хлеб, и направились к квартирам тех фабрикантов, которые постоянно снижали их заработок и особенно сильно угнетали их...


Violand Ernst, Die sociale Geschichte der Revolution in Oesterreich, S. 69, Leipzig, 1850.

Комментарии

Поиск

3.26 Copyright (C) 2008 Compojoom.com / Copyright (C) 2007 Alain Georgette / Copyright (C) 2006 Frantisek Hliva. All rights reserved."