Нишъ, 6 iюля 1914.

Вѣсть объ ужасномъ сараевскомъ покушенiи, успѣшность котораго слишкомъ полна, вызвала здѣсь въ полномъ смыслѣ сенсацiю.

По правдѣ говоря, ошеломленности или даже возмущенiя здѣсь нѣтъ и слѣда; гораздо больше преобладаетъ чувство [12] удовлетворенности, да что я говорю, даже радости, которымъ данъ полный просторъ, часто даже безъ малѣйшаго стѣсненiя, безъ малѣйшей вуали, и еще чаще въ самой грубой формѣ. Это послѣднее въ особенности приложимо къ такъ называемымъ правящимъ кругамъ, къ образованнымъ напримѣръ, къ профессiональнымъ политикамъ, къ учащему персоналу, къ чиновникамъ, офицерамъ, классу студентовъ. Торговые круги проявили нѣсколько больше сдержанности.

Всѣ же заявленiя, исходящiя изъ оффицiальныхъ сербскихъ круговъ или какихъ-либо отдѣльныхъ высшихъ лицъ, когда они желаютъ выразить негодованiе отъ покушенiя, даже сквозь неодобренiе, производятъ на всякаго, кто за эти послѣднiе дни имѣлъ случай здѣсь, на мѣстѣ, проникнуть въ питаемыя образованной частью сербскаго населенiя чувства, производятъ впечатлѣнiя горькой насмѣшки.

Нижеподписавшiйся въ день преступленiя, около 9 ч. вечера, еще даже и не подозрѣвая о событiи, отправился въ одинъ кафе-ресторанъ. И только тутъ одинъ изъ моихъ знакомыхъ сообщилъ мнѣ о разошедшемся въ самой категорической формѣ слухѣ. Было безпримѣрной пыткой наблюдать за многочисленными посѣтителями, слышать открытыя проявленiя ихъ радости и разсужденiя съ самымъ довольнымъ видомъ объ убiйствѣ; проявленiя веселости перемѣшивались съ сарказмами и насмѣшками. Хотя будучи давно привычнымъ къ подобнымъ взрывамъ царящаго здѣсь политическаго фанатизма, тѣмъ не менѣе я былъ ими глубоко подавленъ.