С того времени, как мир узнал немецкое имя, не случалось еще, чтобы вместе собралось такое изобилие знаменитых и известных имен, талантов и характеров, профессий и различных родов деятельности. Там рядом с депутатом из отдаленнейших частей Пруссии, оттуда, где на часах стоят казаки, сидел депутат из романского Тироля, который говорит ломаным немецким языком, а языком страны апельсинов - как родным; там сидел богатейший землевладелец из Верхней Швабии, который еще носит княжескую мантию и отец которого был еще сувереном, а недалеко от него бравый крестьянин, возделывающий свою ферму своими собственными руками; там на одной и той же скамье сидели пламенный рыцарь католицизма и холодный, рассудочный проповедник немецкой католической общины, и друг просвещения, и философ, и епископ, и пиэтист, и иезуит. Все вероисповедания Германии имели своих представителей, еврейское тоже довольно многочисленных, притом последнее в лице выдающихся талантов и характеров.

На скамьях сидело около шестисот депутатов изо всех мест, немецких, а также и не немецких. Какое богатство физиономий, какое многообразие! Окидывая глазом сотни их, не найдешь ни одной, которая не была бы чем-нибудь замечательна, не возвышалась над заурядностью. Там были все фигуры - юношески-нежные и старцы с посеребренными локонами; там один, ловко скользя, поднимается на трибуну, как будто он входит в дамский будуар; а другой, надломленный долгим заключением в тесной тюрьме и сохранивший эластичность только в сердце и голове, полурастянул свои измученные члены на камышевом стуле, на котором он наполовину лежит.

Кто этот человек с античной головою философствующего Катона, кто это с двумя костылями под мышками пробирается к своему месту около высокой колонны? Это человек, который семнадцать лет прожил изгнанником во Франции, это либеральнейший, благороднейший, остроумнейший депутат баварской палаты 1831 года, это - Шюлер из Цвейбрюкена.

Рядом с ним сидит Сильвестр Иордан из Марбурга, которого много преследовали и в Тироле, на родине, и в Кургессене. Дальше Штедтман, Рюдер, Гориглеб и еще множество других имен, получивших [254] известность по преследованиям, которые они претерпели за благо своей родины.

Иордан! Какими морщинами покрыто, как престарело его лицо, которое судорожно передергивается только скрытою страстью! Впереди сидит юноша по сравнению с ним, его старый учитель и наставник Миттермайер, с прекрасною светозарною головой, образ, проникнутый мудростью и благородством.... А там, выше, около средней колонны, кто это может быть - с огромной седой бородой, длинными седыми волосами в черной бархатной шапочке, в древне-германском камзоле и с широчайшими откинутыми белыми воротничками, - кто это, как не развалина старого Яна, артиста гимнастики? Дальше, в средине, сидит юный сравнительно граф, изящный и остроумный, популярный поэт Ауэрсперг, который под псевдонимом Анастасия Грюна семнадцать лет был жаворонком свободы для Австрии; однако, в настоящее время его лицо выражает разочарование во многих надеждах. ...И сколько еще других людей, замечательных в той или другой области, попадалось здесь на глаза! Сколько людей, имена которых, как представителей народных интересов или борцов за родину, сотни раз упоминались в газетах за последние 10, 20, 30 лет и превозносились во всей Германии! Депутаты из Саксонии и Ганновера, из Гессена и Нассау, из Бадена и Мекленбурга, из Вюртемберга и Баварии, из последней в особенности, - целый ряд стойких борцов и страдальцев за народное дело!..

Помещение, в котором заседало это собрание, было убрано с еще большим вкусом и блеском, чем для предварительного парламента. В ослепительно белой высокой церкви каждая фигура казалась окруженною сияющим светом. Исполинские оконные ниши завешаны зеленым сукном, а бюро президента великолепно задрапировано красными занавесями.

Не было дня, когда бы верхние галлереи (для публики) были наполнены только умеренно. Даже в дни, когда происходили одни лишь голосования, они ломились под напором слушателей, которые при вызове депутатов старались заметить кто как голосует и пускались в критику, то очень громко, то тихо. Внизу, сейчас же за скамьями депутатов, для слушателей были отведены обширные помещения. Справа и слева от бюро эти галлереи для публики охватывали собрание, как две исполинские руки. Здесь нередко теснилось до тысячи слушателей - мужчин и женщин, впрочем, отделенных одни от других. [255]

К правой стороне, прямо над бюро собрания, помещалась так называемая дипломатическая галлерея. Там присутствовали посланники от Франции и Англии, от России и Северной Америки, от королей и государей всякого ранга. Оттуда они созерцали и слушали, как родится и вырастает германская нация. Вокруг них сидели банкиры и биржевики из Франкфурта и из многих других мест. На бирже, расположенной прямо против церкви св. Павла, часто целыми часами, переходя то туда, то сюда, толпились люди, делающие огромные денежные обороты; они выжидали результатов голосования национального собрания, как приговора над жизнью и смертью. Несколько раз случалось, что, когда голосование производилось вставанием, слушатели на этих галлереях тоже вставали, как будто они были тоже члены национального собрания. Однажды, при самых решительных обстоятельствах, это было доказано с трибуны и названо имя вмешавшегося в голосование слушателя; возражений не воспоследовало.

Дамы были представлены на галлереях многочисленными и усердными слушательницами. Собственно дамская галлерея помещалась, главным образом, слева. В разгар битвы умов, когда сотни шли друг на друга, боролись совместно и мысли сталкивались, как мечи, зачастую обоюдоострые, дамы сидели и стояли на скамьях, которые пятью рядами тянулись слева от бюро и до самой крайней левой, до так называемой Горы. Сердца их пылали; они сами переживали все перипетии борьбы и следовали за каждой вылазкой своих любимцев; победитель не награждался, правда, венком, но зато часто получал цветы, нежную улыбку, даже рукопожатие: так тесно охватывалась левая нижней дамской галлереей, словно пестрой цветочной гирляндой.

Текст воспроизведен по изданию: Социальная борьба в Западной Европе XIX века в подлинных документах. - Ч. 1. - Л., 1924. С. 254 - 256.