Содержание | Библиотека | Новейшая история России

Агитация большевиков против войны. - Меры большевиков и агентов к разложению армии. - Воздействие большевиков [68] через совет и «контактную комиссию» на правительство. - Большевики организуют кампанию против «империалистов» за Циммервальд. - Обращение совета «к народам всего мира» и заявление правительства (28 марта) о целях войны. - Влияние русских эмигрантов и союзных социалистов на «демократизацию» внешней политики. - Новые требования от министра иностранных дел. - Заявление Керенского. - Агитация среди рабочих. - Нота 18 апреля и уличное движение 20-21 апреля против П. Н. Милюкова. - Победа правительства. - Власть совета над гарнизоном и отставка генерала Корнилова.

В чем состояла закулисная революционная работа «за спиной» правительства и совета? Русская революция еще не начиналась, а главный лозунг закулисных сил, ее двигавших, уже был провозглашен. Та демонстрация рабочих, которая готовилась на 14 фев­раля, - день возобновления сессии Государственной Думы - должна была выразить протест против войны. Именно для этой цели какие-то люди, именовавшие себя членами Государственной Думы (и, конечно, не имевшие ничего общего с членами думских социалистических партий), раздавали оружие рабочим. Не только П. Н. Милюков протестовал тогда против «дурных и опасных сове­тов, исходящих из самого темного источника», но и члены рабо­чей группы при военно-промышленном комитете, уцелевшие от ареста их Протопоповым, заявляли: «интересы рабочего класса зовут вас к станкам (то есть к помощи войне)». Роль «темных ис­точников» в перевороте 27 февраля, как мы уже говорили, совер­шенно неясна, но, судя по всему последующему, отрицать ее трудно. И уже в это первое время она совпадает с ролью «большевиков». Среди них действовал тогда провокатор Черномазов[1], не разоблаченный еще редактор прежней «Правды». Лозунг больше­виков был провозглашен в манифесте, напечатанном уже на другой день после начала революции, в № 1 «Известий Петроградского Совета рабочих депутатов». «Немедленная и неотложная за­дача временного революционного правительства», говорилось тут, - «войти в сношение с пролетариатом воюющих стран для революционной борьбы народов всех стран против своих угнета­телей и поработителей, против царских правительств и капи­талистических клик и немедленного прекращения кровавой чело­веческой бойни, которая навязана порабощенным народам». Это - точная формула Циммервальда, не имеющая, очевидно, ничего общего с той платформой «демократической республики» при помощи которой И. Г. Церетели хотел объединить «буржуа­зию» с «пролетариатом». Но источник этой идеологии и все ее последствия, развернувшиеся в дальнейшем, очевидно, были неяс­ны для официального лидера «революционной демократии». И он добросовестно сделал себя и руководимое им большинство совета той ступенькой, по которой большевики пробрались к влиянию и [69] к власти, совершив предварительно все то дело разрушения, кото­рое, по их теории, должно было предшествовать их полному тор­жеству.

Уже на второй день революции, под влиянием большевиков, в заголовке советского органа «Известий» было прибавлено к слову «рабочих» также и слово «солдатских» депутатов. В то же время появилась прокламация к солдатам, подписанная, между прочим, и партией социал-революционеров, хотя через день конференция социал-революционеров резко осудила эту прокламацию, как «крайне неудачно составленную, вселяющую в народные массы взаимное недоверие и рознь, к тому же изданную без ведома пра­вомочных партийных учреждений». Прокламация была «проник­нута озлоблением против офицеров, огульно без исключения». Вслед за социал-революционерами эту прокламацию осудил и Чхеидзе, как «провокационный листок, натравливающий солдат на офицеров и подписанный именем социал-демократической организации». Наконец, как-то со стороны и врасплох был подсунут Временному Комитету Государственной Думы поздно вечером 1 марта и текст знаменитого приказа № 1. «Неизвестный» пол­ковнику Энгельгардту член совета рабочих и солдатских депута­тов в военной форме «предложил ему написать приказ об отноше­нии солдат и офицеров». На отказ Энгельгардта он ответил: «Тем лучше, напишем сами». Действительно, содержание приказа № 1 было предложено тогда же, 1 марта, совету рабочих депутатов «товарищем Максимом» (известный сотрудник «Дня»[2] С. А. Кливанский) в следующих четырех пунктах: «1) предложить солдатам не выдавать оружия никому, 2) немедленно избрать представителей в Совет, 3) предложить товарищам солдатам под­чиняться при своих политических выступлениях только Совету рабочих и солдатских депутатов, 4) подчиняясь на фронте офице­рам, вместе с тем считать их вне фронта равноправными гражданами». Приказ № 1 прибавил лишь к этому приглашение немед­ленно выбрать везде «комитеты» и доводить до их сведения о «всех недоразумениях между офицерами и солдатами» отменить отдание чести и титулование; фактически это привело, вопреки разъяснению исполнительного комитета совета от 5 марта, к повсеместному выбору офицеров советами. Нужно прибавить, что 4 марта было решено расклеить по улицам заявление Керенского и Чхеидзе, что приказ № 1 «не исходит от Совета рабочих депутатов», а 7 марта центральный комитет партии народной свободы постановил «довести до сведения Совета, что, обсудив получен­ные им сведения о чрезвычайной смуте и ряде бедственных про­исшествий в армии и во флоте, произведенных приказом № 1, из­данным советом рабочих и солдатских депутатов, комитет признал своим гражданским долгом обратиться к совету с заявлением о не­обходимости полной и ясной отмены этого приказа во имя сохра­нения нашей боевой силы без чего немыслимо успешное доведение войны до конца». Однако ни заявление Керенского и Чхеидзе не [70] появилось в «Известиях», ни полной и ясной отмены приказа не состоялось, несмотря на воззвание Скобелева и Гучкова о пагуб­ности розни между офицерами и солдатами и о том, что приказы № 1 и 2 относятся только к войскам петроградского гарнизона[3].

Какую роль играло в этом плане разложение армии видно из сообщения Верховного Главнокомандующего генерала Алексеева (1 апреля): «ряд перебежчиков показывает, что германцы и ав­стрийцы надеются, что различные организации внутри России, мешающие в настоящее время работе Временного Правительства, внесут анархию в страну и деморализуют русскую армию». Из напечатанных в начале 1918 г. документов известно, что уже с самого начала войны воздействие на русскую армию было прямо организовано нашими противниками при содействии русских эми­грантов - «пораженцев».

Органом пропаганды большевиков явилась «Правда»[4], рас­сылавшаяся так же, как «Окопная Правда»[5], сразу в громадном количестве экземпляров. О характере пропаганды «Правды» дадут понятие следующие цитаты из первых же ее номеров[6]. «Буржуазные партии уже теперь стремятся ввести революцию в умеренное русло - организуют офицеров, призывают солдат к подчинению». (№ 1) «Петербургский комитет» постановил пред­ложить совету рабочих и солдатских депутатов принять меры «к свободному доступу на фронт и в ближайший его тыл для преоб­разования фронта» «наших партийных агитаторов», которые должны были обращаться «с призывом к братанию на фронте». (№ 3) Бюро ЦК предписывало тогда же, в начале марта, «широ­кое и систематическое братанье солдат воюющих народов в тран­шеях». (№ 5) Первыми опорными точками и базами для всей дальнейшей деятельности большевиков явились более доступные к [71] воздействию из-за границы места: Гельсингфорс и Кронштадт. Там произошли и первые открытые выступления вооруженной силы против Временного Правительства.

Однако большевистская пропаганда далеко не сразу проникла на фронт. Первый месяц или полтора после революции армия ос­тавалась здоровой. Не пропуская явных агитаторов, командный состав добросовестно старался пойти навстречу требованиям ново­го строя и установить нормальные отношения между офицерами и солдатами. 13-го марта в Петрограде состоялось первое соединен­ное заседание членов комитета объединенных офицерских депута­тов с исполнительным комитетом совета рабочих и солдатских де­путатов, принявшее, при общем энтузиазме, поцелуях и слезах, следующую резолюцию: «Выслушав объяснение исполнительного комитета совета офицерских депутатов гарнизона Петрограда и окрестностей и балтийского флота, объединяющего около 20000 офицеров, собрание заявляет об установлении прочного братского единения между офицерами и солдатами, к чему призывает всю русскую армию. В основу этого единения собрание призывает положить взаимное уважение в каждом солдате и каждом офицере чувства чести и человеческого достоинства и общее стремление стоять на страже свободы». На фронте с энтузиазмом встречались члены Государственной Думы, посланные туда для объяснения войскам начал совершившегося переворота. Депутации, в бесчис­ленном количестве приходившие с фронта и направлявшиеся спе­рва в Таврический дворец, а потом, после перехода Временного Правительства в Мариинский, неизменно выражали доверие Временному Правительству и готовность поддержать его против всяких попыток восстановления старого строя. Скоро к этим темам присоединилась новая: опасение «двоевластия» и борьбы между правительством и советом рабочих депутатов. Депутации зачастую убеждали совет не мешать правительству в его работе по подго­товке Учредительного Собрания и предлагали правительству свою поддержку против всех попыток влиять на него извне. Высказы­валась и готовность вести войну до победного концы. Но очень скоро к этому стали присоединяться заявления об усталости армии. Энтузиазм, вызванный в войсках введением нового строя, выражался многочисленными пожертвованиями георгиевских крестов и других ценных вещей.

Не получив сразу непосредственного доступа в армию, боль­шевики пытались влиять на армию через совет рабочих и солдат­ских депутатов, который в свою очередь, пытался воздействовать на правительство через свою «контактную комиссию». Уже 12 марта солдатская секция совета по поводу опубликования текста присяги постановила: «К опубликованной присяге не приво­дить, а где это произошло, считать присягу недействительной». Контактная комиссия требовала внесения в текст присяги слов о противодействиях контрреволюционным попыткам, но ввиду не­определенности этого термина и неизбежности самочинных действий [72] солдат при самостоятельном его толковании, правительство не согласилось изменить текст присяги. В заседании совета 14 марта Нахамкес сделал бесцеремонное заявление, совершенно не соответствовавшее действительности. «Бывшая царская ставка в Мо­гилеве сейчас сделана контрреволюционным центром. Мятежни­ки-генералы, не желающие подчиниться воле русского народа, ре­акционные генералы... ведут открытую контрагитацию среди сол­дат... Мы потребовали от Временного Правительства, чтобы оно заранее объявило вне закона тех мятежных генералов, которые дерзают святотатственно поднять свою жалкую руку... Не только всякий офицер, всякий солдат не должны ему повиноваться, но всякий офицер, всякий солдат, всякий гражданин имеют право и обязанность его убить раньше, чем он поднимет свою руку» и т. д.

Конечно, подобных требований правительство неудовлетворя­ло, - да они не представлялись в такой форме; но тот же Нахам­кес в каждом заседании контактной комиссии систематически вы­кладывал целый ряд жалоб из армии на неподготовленность ко­мандного состава к усвоению начал нового строя и к установле­нию основанных на нем отношений к солдатам. Отсутствие А. И. Гучкова на большей части этих заседаний приводило делега­тов совета в большое раздражение. Намеченные военным мини­стром - и вскоре осуществленные - перемены в командном со­ставе, конечно, основывались не на этих соображениях, а глав­ным образом, на необходимости омолодить этот состав и улучшить его в военном отношении. Но созданная А. И. Гучковым ко­миссия под председательством бывшего военного министра А. А. Поливанова, должна была войти в обсуждение целого ряда других предложений, вносившихся советом и его солдатской секцией с целью «демократизации армии». В этом числе была и знаменитая «декларация прав солдата», явившаяся в печати уже 14 марта, как «постановление совета солдатских депутатов». 22 марта явился в печати другой проект о «комитетах», также­ понятый солдатской массой, как окончательный закон. Комиссия Поливанова санкционировала эти проекты уже тем, что приняла их к рассмотрению. В конце апреля «декларация прав солдата» прошла почти в неизменном виде. Но содержание ее было введено и жизнь еще ранее, фактически. Высшее командование считало, что опубликование «декларации прав» будет сигналом к полному разложению армии. Но разложение это в течение апреля пошло и без того далеко вперед. В конце апреля (27), в торжественном за­седании четырех Дум, это должен был признать сам военный ми­нистр Гучков. «Казалось, что наша военная мощь возродится.., что вспыхнет священный энтузиазм, что закалится, как стальная пружина, воля к победе», говорил он. «Казалось, это новая, сво­бодная армия затмит своими подвигами старую, подневольную»... «Мы должны честно признать, что этого нет. Она переживает тот же недуг, как страна: двоевластие, многовластие, безвластие... Не опоздали ли мы с нашими врачебными советами и методами лечения? [73] Я думаю, нет. Не опоздаем ли, если хотя несколько промед­лим? Я думаю, да. Тот гибельный лозунг, который внесли к нам какие-то люди, зная, что творят, а может быть и не зная, что творят - этот лозунг «мир на фронте и война в стране», эта проповедь международного мира во что бы то ни стало и граж­данской войны во что бы то ни стало, этот лозунг должен быть заглушён властным окриком великого русского народа: «Война на фронте и мир внутри». Господа, вся страна когда-то призна­ла: отечество в опасности. Мы сделали еще шаг вперед: отечест­во на краю гибели».

Если одной своей стороной циммервальдская формула обраща­ла свое требование к военному министру, то другой - и наиболее существенной - она обращалась к министру иностранных дел. Открывая 3 марта заседание совета рабочих и солдатских депута­тов Н. С. Чхеидзе резко подчеркнул международный характер рус­ской революции. «Да здравствует всемирный пролетариат. Уже поднято знамя международного пролетариата». 14 марта эта мысль была развита в воззвании «к народам всего мира», приня­том советом рабочих и солдатских депутатов. Содержание воззва­ния довольно робко намечает очертания будущей циммервальдской тактики. «Российская демократия» возвещает «народам всего мира» о своем «вступлении в их семью полноправным членом» и «заявляет, что наступила пора начать решительную борьбу с за­хватными стремлениями правительств всех стран, наступила пора народам взять в свои руки решение вопроса о войне и мире». Но тотчас затем воззвание специально обращается к австро-германцам, убеждая германскую социал-демократию, что теперь ей уже не приходится «защищать культуру Европы от азиатского деспо­тизма» и что «русская демократия будет стойко защищать нашу собственную свободу от всяких реакционных посягательств как изнутри, так и извне; русская революция не отступит перед шты­ками завоевателей и не позволит раздавить себя внешней военной силой». Воззвание призывает уже специально демократию срединных империй, отделяя ее от союзной: «Сбросьте с себя иго вашего самодержавного порядка, подобно тому, как русский народ стрях­нул с себя царское самовластие; откажитесь служить орудием за­хвата и насилия в руках королей, помещиков и банкиров - и дружными усилиями мы прекратим страшную бойню, позорящую человечество и омрачающую великие дни рождения русской сво­боды». Председатель Чхеидзе еще более подчеркнул эти оговорки воззвания. «Обращаясь к немцам, мы не выпускаем из рук вин­товки. И прежде, чем говорить о мире, мы предлагаем немцам свергнуть Вильгельма, ввергшего народ в войну, точно так же, как мы свергли свое самодержавие. Если немцы не обратят на наш призыв внимания, то мы будем бороться за нашу свободу до последней капли крови. Предложение мы делаем с оружием в руках и центр воззвания вовсе не в том, что мы устали и просим [74] мира. Лозунг воззвания: долой Вильгельма». Все это, конечно, очень далеко от тем агитации, внесенных извне.

Тотчас после издания обращения «к народам всего мира» ру­ководители совета рабочих и солдатских депутатов обратили осо­бое внимание на внешнюю политику. Министр иностранных дел вел эту политику в духе традиционной связи с союзниками, не до­пуская мысли о том, что революция может ослабить международ­ное значение России резкой переменой ориентации и изменением взгляда на заключенные соглашения и принятые обязательства. Во всех своих выступлениях он решительно подчеркивал паци­фистские цели освободительной войны, но всегда приводил их в тесную связь с национальными задачами и интересами России. Руководители социалистических партий совета справедливо счита­ли эту политику полным противоречием основной идеи Циммервальда[7] об общей виновности всех правительств в войне, о борьбе рабочих классов всех стран против всех «буржуазных» правительств и о всемирной революции, которая, по почину Рос­сии, введет повсеместно социалистический строй. Через «контактную комиссию» эти руководители, в особенности Церетели, требо­вали от правительства немедленного публичного заявления о целях войны в соответствии с формулой: «Мир без аннексий и контрибуций». Тщетно П. Н. Милюков убеждал их, что самая ос­нова их расчета - возможность сговориться с социалистами всех стран на почве циммервальдской формулы, не существует, ибо по­давляющее большинство социалистов обеих воюющих сторон стали на точку зрения национальную и с нее не сойдут. Отчасти незнакомство с европейскими отношениями, отчасти вера в твор­ческую силу русской революции, отчасти, наконец, и прямая за­висимость от большевистской идеологии не позволяли социалис­там согласиться с П. Н. Милюковым в этом коренном вопросе интернационального миросозерцания. Но не поддержали его и его товарищи не социалисты. В частности, у кн. Г. Е. Львова интернационалистическая концепция совпадала с идеалистическими сла­вянофильскими чаяниями. В своей речи 27 апреля он говорил: «Великая русская революция поистине чудесна в своем велича­вом, спокойном шествии... Чудесна в ней... самая сущность ее руководящей идеи. Свобода русской революции проникнута элемен­тами мирового, вселенского характера. Идея, взращенная из мел­ких семян свободы и равноправия, брошенных на черноземную почву полвека тому назад, охватила не только интересы русского народа, а интересы всех народов всего мира. Душа русского наро­да оказалась мировой демократической душой по самой своей природе. Она готова не только слиться с демократией всего мира, но стать впереди ее и вести ее по пути развития человечества на великих началах свободы, равенства и братства». Естественно, что Церетели в своей ответной речи на том же торжестве четырех Дум отметил свое согласие с кн. Львовым, истолковав его слова по своему и противопоставив их «старым формулам» царского и [75] союзнического «империализма». «Я с величайшим удовольстви­ем», говорил он, «слушал речь председателя Временного Прави­тельства кн. Львова, который иначе формулирует задачи русской революции и задачи внешней политики. Кн. Г. Е. Львов сказал, что он смотрит на русскую революцию не только как на нацио­нальную революцию, что в отблеске этой революции уже во всем мире можно ожидать такого же встречного революционного дви­жения. Я приветствую эти слова председателя Временного Правительства и в них вижу настроение той части буржуазии, которая пошла на общую демократическую платформу и я глубоко убеж­ден, что пока правительство стоит на этом пути, пока оно форму­лирует цели войны в соответствии с чаяниями всего русского народа, до тех пор положение Временного Правительства прочно».

Этими самыми аргументами И. Г. Церетели убеждал, месяцем раньше, Временное Правительство стать на его точку зрения. П. Н. Милюков, уступая большинству, согласился на опубликова­ние заявления о целях войны, но не в виде дипломатической ноты, а в виде воззвания к гражданам и притом в таких выражениях, которые не исключали возможности его прежнего понима­ния задач внешней политики и не требовали от него никаких перемен в курсе этой политики. «Заявление Временного Прави­тельства о целях войны» было, действительно, опубликовано 28 марта и вставлено в обращение к гражданам с указанием, что «государство в опасности» и что «нужно напрячь все силы для его спасения». Такая форма была придана документу А. Ф. Керен­ским. Основное место выражено следующим образом: «предостав­ляя воле народа (то есть Учредительному Собранию) в тесном единении с союзниками окончательно разрешить все вопросы, свя­занные с мировой войной и ее окончанием, Временное Правительство считает своим правом и долгом ныне же заявить, что цель свободной России - не господство над другими народами, не от­нятие у них их национального достояния, не насильственный за­хват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов. Русский народ не добивается усиления внешней мощи своей за счет других народов, как не ставит своей целью ничьего порабощения и унижения. Во имя высших начал справедливости им сняты оковы, лежавшие на польском народе и русский народ не допустит, чтобы родина его вышла из великой борьбы униженной, подорванной в жизненных своих силах. Эти начала будут положены в основание внешней политики Временно­го Правительства, неизменно проводящего волю народную и ограждающего права нашей родины, при полном соблюдении обяза­тельств, принятых в отношении наших союзников». Естествен­но, что представители совета в «контактной комиссии» нашли выражение акта, передавшие описательно формулу «без аннексий и контрибуций» двусмысленными и уклончивыми, а подчеркнутые выражения, говорившие о «правах родины», которые должны быть «ограждены» и о «жизненных силах» ее, которые при окончании [76] борьбы не должны быть «подорваны» (эти выражения были вставлены Ф. Ф. Кокошкиным), неприемлемыми и грозили завтра же начать кампанию против Временного Правительства в газетах. Тогда Н. В. Некрасов указал им, что для них же выгоднее истолковать уклончивые выражения акта в своем смысле, как ус­тупку правительства, и на этом основании поддержать «Заявле­ние». Эта тактика и была принята социалистической печатью. П. Н. Милюков заранее выговорил себе право, в случае, если за­ключенный компромисс будет толковаться односторонне, толко­вать его в своем смысле и раскрывать неопределенные выражения в направлении прежней своей политики, согласной с политикой союзников и с национальными интересами России.

Таким образом, первая победа над министерством иностран­ных дел оказалась неполной и мнимой. Естественно, что защит­ники интернациональной точки зрения на этом не успокоились и продолжали борьбу. В апреле они получили для этой борьбы новых союзников: русских эмигрантов-циммервальдцев, возвращавшихся из-за границы в сопровождении их швейцарских и скандинавских единомышленников и представителей союзного социализма, английского и французского, сперва неофициаль­ных, а затем и официальных, пошедших на уступки совету даль­ше, чем допускали общесоюзные и их собственные национальные интересы.

31 марта приехали в Стокгольм 30 русских эмигрантов пропу­щенных через Германию в запломбированном вагоне, в сопровож­дении трех германских офицеров и швейцарского социалиста-циммервальдца Платтена[8]. В своем заявлении, напечатанном в «Politiken», эти эмигранты сами сообщили следующее: «Англий­ское правительство не пропускает в Россию русских революционе­ров, поскольку они против войны. Когда это вполне выяснилось, то часть русских товарищей в Швейцарии (надо прибавить, при решительном протесте других) решились приехать в Россию через Германию на Швецию. Фриц Платтен, секретарь швейцарской со­циал-демократии и вождь ее левого крыла, известный интернаци­оналист-антимилитарист, вступил в переговоры с германским правительством. Русские товарищи требовали предоставления им при проезде права экстерриториальности, именно, никакого контроля паспортов и багажа, а также, чтобы ни один человек не имел права входить в вагон; ехать же мог бы всякий, не взирая на политические взгляды, кого только русские возьмут. Со своей сто­роны, русские товарищи заявили, что будут требовать освобожде­ния германских и австро-венгерских гражданских лиц, задержан­ных в России. Германское правительство приняло эти условия и 9 апреля (н. с.) 30 русских эмигрантов выехали через Германдинген из Швейцарии; между ними находились Ленин и Зиновьев[9], ре­дакторы «Социал-демократа»[10], центрального органа русской со­циал-демократии». В Стокгольме Ленин совещался с представите­лями крайних течений шведской социал-демократии. В то же [77] время в Копенгаген выехали вожди австрийских социалистов, Адлер[11], Реннер[12] и Зейц, совещавшиеся раньше с гр. Черниным[13], в сопровождении Шейдемана[14, примкнувшего к ним в Берлине. Перед отъездом, группа Ленина приняла резолюцию, в которой рекомендовала сейчас же войти в переговоры о мире, не взирая на общее положение Ленин произнес в Цюрихе речь, в которой Керенский изображался опасным предателем революции, а Чхеидзе, как тоже вступивший на путь предательства. В «Deut­sche Tageszeitung» граф Ревентлов приветствовал это движение, как «новую русскую революцию». Последствия показали, что германский националист был прав и что расчет наших врагов, по­славших Ленина в Россию, был совершенно правилен. Но даже и они не могли рассчитывать насколько благоприятно сложатся в России обстоятельства для успеха пропаганды, которую в самой Германии, для себя германцы считали чрезвычайно опасной.

Первая встреча Ленина с его единомышленниками в России показала, однако, как значительна разница между тенденциями чистого Циммервальда и сложившимися взглядами русских соци­ал-демократов. 4 апреля состоялась конференция разных течений социал-демократов с целью объединения. Ленин обратился к собравшимся с двухчасовой речью, в которой развил все свои лозунги, закончив призывом сбросить «старое белье», название «со­циал-демократов» и «вместо прогнившей социал-демократии со­здать новую социалистическую организацию коммунистов». Предложение было встречено общим недоумением и начавшаяся среди аплодисментов одной стороны и свистков другой стороны речь кончилась при гробовом молчании. Даже большевики заявили, что выдвинутый Лениным лозунг гражданской войны они считают преступным. Стеклов объяснил речь Ленина незнакомством с по­ложением дел в России. Только А. М. Коллонтай[15], защищая Ле­нина, при бурных протестах предложила отказаться от объединения социал-демократов и объединить лишь тех, кто способен в на­стоящую минуту совершить социальную революцию. Остальные ораторы стояли за объединение, а один из них даже утверждал, что речь Ленина объединила большевиков с меньшевиками[16]. Со­циалистическая печать отнеслась к выступлению Ленина отрица­тельно. «Рабочая Газета»[17] прямо говорила, что «всякий значи­тельный успех Ленина будет успехом реакции», что Ленин несет с собой серьезную опасность для революции, ибо «среди несозна­тельных элементов революционной стихии он сможет еще вербо­вать себе новых сторонников». Даже «Правда» была в первые дни сконфужена заявлениями Ленина. Печатая фельетоны Ленина [78] и принимая в передовой статье его требования о переходе власти к советам рабочих и солдатских депутатов, «Правда» (8 апреля) заявляла: общая схема г. Ленина «представляется нам неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно-демократи­ческой революции законченной и рассчитана на немедленное пере­рождение этой революции в революцию социалистическую».

Однако по главному вопросу - о войне и мире - принципи­ального разногласия не было не только между Лениным и «Прав­дой», но и между большевиками и более умеренными течениями социализма. Приезд Ленина лишь заметно усилил тон и настойчи­вость их требований от русской внешней политики. Еще 25 марта была напечатана резолюция «Организационного комитета» соци­ал-демократической партии, в которой открыто провозглашен ло­зунг, формулированный Робертом Гриммом: «Самая важная и совершенно неотложная задача русской революции в настоящий мо­мент - борьба за мир без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов, борьба за мир в международном мас­штабе». Для этой цели признано необходимым побудить Времен­ное Правительство не только «официально и безусловно отказать­ся от всяких завоевательных планов», что было сделано прави­тельственным заявлением 28 марта, но и «взять на себя инициати­ву выработки и обнародования такого же коллективного заявле­ния со стороны всех правительств стран согласия», от чего П. Н. Милюков категорически отказался, как и вообще от передачи заявления 28 марта союзникам в качестве дипломатического документа. Между тем, резолюция шла еще дальше и требовала от правительства предпринять необходимые шаги для вступления, совместно с союзными правительствами, на путь мирных перего­воров». От себя уже, то есть от социал-демократической партии, комитет считал необходимым «обратиться к пролетариату всех во­юющих стран с призывом оказать согласованное давление на свои правительства» для тех же целей, - невозможность чего доказы­вал П. Н. Милюков «в контактной комиссии». Далее резолюция объявляла «решительную борьбу со всеми попытками правитель­ства явно или замаскировано продолжать завоевательную полити­ку» и «вполне сознавая опасность» для русской революции и для международной демократии «военных поражений России», «решительно высказывалась против всех действий, ведущих к дезорганизации дела обороны». Нечего и говорить, что сюда она не от­носила мер, принимающихся для «демократизации» армии.

29 марта вопрос о войне обсуждался на съезде рабочих и сол­датских депутатов. Предложенная съезду резолюция, ссылаясь на воззвание к народам 14 марта и на многочисленные собрания ра­бочих, солдат и граждан по всей России, «выразивших волю на­рода», а также на заявление правительства 28 марта, как на «важ­ный шаг навстречу осуществлению демократических принципов в области внешней политики», призывала «все народы... оказать давление на свои правительства для отказа от завоевательных [79] программ» и «подтверждала необходимость переговоров Времен­ного Правительства с союзниками для выработки общего соглаше­ния в указанном смысле». Конец резолюции обстоятельно разви­вал мысль об опасности «крушения фронта» и о необходимости «мобилизовать все живые силы страны во всех отраслях народной жизни» - в частности рабочих фабрик, рудников, почты, теле­графа и т. д. «для укрепления фронта и тыла». Церетели, мотиви­руя резолюцию, сообщил: «Мы настаивали, чтобы Временное Правительство добилось от всех держав согласия отказа от аннек­сий и контрибуций. Это пока не достигнуто, но все-таки и то, что достигнуто, есть факел, брошенный в Европу, где он разгорится, мы уверены, ярким огнем». «Вместе с нами в этом направлении действует и социал-демократия западных стран, которая теперь находится там еще в меньшинстве, но мы уверены, что идеи соци­ал-демократов восторжествуют и там». Большевик Каменев толь­ко развивал эти мысли, когда требовал, «чтобы от имени всего русского народа было сказано слово «мир», чтобы русская рево­люция стала прологом мирового восстания». Другой оратор-боль­шевик, в соответствии с этим, предложил изменить резолюцию и прямо указать на необходимость скорейшего окончания войны, со­зыва международного съезда, восстания против угнетателей и принуждения правительств всех воюющих стран к ликвидации войны. Присутствовавшие на съезде солдаты еще говорили о не­обходимости принести все в жертву для защиты родины и еще могла быть предложена «кадетская» резолюция о необходимости двоевластия и о необходимости вести войну до конца. Но и речи большевиков уже покрывались шумными аплодисментами.

Усиление агитации в пользу циммервальдской точки зрения скоро сказалось и на отдельных членах правительства. Уже 6 ап­реля А. Ф. Керенский, пользуясь приемом в Мариинском дворце прибывших в Россию французских социалистов Муте[18], Кашена[19] и Лафона[20] и английских О'Грэди[21], Билль Торна[22] и фабианца Сандерса[23], резко отделил свою точку зрения от курса министра иностранных дел. П. Н. Милюков говорил о том, что «несмотря на переворот, мы сохранили главную цель и смысл этой войны. Правительство с еще большей силой будет добиваться уничтожения немецкого милитаризма, ибо наш идеал - в том, чтобы уничтожить в будущем возможность каких бы то ни было войн». Этому пацифистскому взгляду Керенский противопоставил свой циммервальдский. «Я один в кабинете, - говорил он, под­черкивая принятую на себя роль «заложника», - и мое мнение не всегда совпадает с мнением большинства». «Русская демокра­тия в настоящее время - хозяин русской земли. Мы решили раз навсегда прекратить в нашей стране все попытки к империализму и к захвату... Энтузиазм, которым охвачена русская демократия, проистекает не из каких-либо идей частичных, даже не из идеи отечества, как понимала эту идею старая Европа, а из тех идей, которые заставляют нас думать, что мечта о братстве народов [80] всего мира претворится скоро в действительность, что близок уже миг, когда все демократии всего мира поймут, что между ними нет и не может быть вражды... Мы ждем от вас, чтобы вы оказали на остальные классы населения в своих государствах такое же ре­шающее значение, которое мы здесь внутри России оказали на наши буржуазные классы, заявившие ныне о своем отказе от империалистических стремлений».

Пользуясь и даже злоупотребляя своим особым положением в правительстве, А. Ф. Керенский уже в первом составе правительст­ва проявлял зачастую диктаторские замашки. Но в данном вопро­се он был не «один». Его поддерживали Некрасов и Терещенко. Вечно колебавшийся кн. Львов также начинал склоняться на сто­рону его и Церетели. Чтобы форсировать положение. Керенским пущено было в печать сообщение, что «Временное Правительство подготовляет ноту, с которой оно обратится в ближайшие дни к союзным державам. В этой ноте Временное Правительство более подробно разовьет свой взгляд на задачи и цели нынешней войны, в соответствии с обнародованной уже Временным Правительством декларацией по этому вопросу (13 апреля)». Так как никакой ноты не подготовлялось, то П. Н. Милюков потребовал опроверже­ния этого известия, которое и появилось на следующий день, 14 апреля, от имени Временного Правительства. Тогда вопрос об обращении к союзникам был поднят в самом правительстве, как в сущности предрешенный и весьма спешный. П. Н. Милюков за­явил, что он готов послать послание 28 марта союзникам, но со­проводить его нотой, текст которой он предложил. После неболь­ших исправлений текст этот был принят всеми министрами, не ис­ключая и Керенского, переставшего возражать после того, как на сторону ноты склонился Некрасов. В ноте поводом к сообщению документа 28 марта было выбрано опровержение слухов, будто Россия собирается заключить сепаратный мир. Министр иностран­ных дел указывал, что «высказанные Временным Правительством общие положения вполне соответствуют тем высоким идеям, кото­рые постоянно высказывались многими выдающимися государст­венными деятелями союзных стран», особенно же Америки. Нота указывала, что «эти мысли  -  об освободительном характере войны, о создании прочных основ для мирного сожительства на­родов, о самоопределении угнетенных национальностей» могла высказать только освобожденная Россия, способная «говорить языком, понятным для передовых демократий современного чело­вечества». Эти заявления не только не могут дать повода думать об «ослаблении роли России в общей союзной борьбе», но, напротив, усиливают «всенародное стремление довести мировую войну до решительного конца», сосредоточивая общее внимание «на близкой для всех и очередной задаче - отразить врага, вторгше­гося в самые пределы нашей родины». Нота подтверждала далее, что «как-то и сказано в сообщенном документе, Временное Правительство, ограждая права нашей родины, будет вполне соблюдать [81] обязательства, принятые в отношении наших союзников». В заключение высказывалась уверенность как в «победоносном окон­чании настоящей войны, в полном согласии с союзниками», так и в том, что «поднятые этой войной вопросы будут разрешены в духе создания прочной основы для длительного мира и что про­никнутые одинаковыми стремлениями передовые демократии най­дут способ добиться тех гарантий и санкций (эти два слова были вставлены по совету Альбера Тома[24]), которые необходимы для предупреждения новых кровавых столкновений в будущем».

Нота была датирована 18 апреля, то есть днем первого откры­того празднования международного рабочего праздника первого мая (н. ст.) в России. Общественные здания, в том числе Мариинский и Зимний дворцы, в этот день украсились гигантскими надписями: «Да здравствует интернационал». Ленинцы энергично готовили к этому празднику свои плакаты и лозунги. «Рабочая Газета» призывала солдат заключить «первое революционное перемирие» на фронте. Какие директивы были даны петроград­ским рабочим в эти дни «Организационным комитетом», видно из сопоставления двух резолюций, принятых 12 апреля рабочими за­вода «Треугольник» и 13 апреля рабочими завода «Старый Парвиайнен». Первая гласила: «Предлагаем совету рабочих и солдат­ских депутатов категорически потребовать от Временного Прави­тельства немедленного опубликования во всеуслышание всех дого­воров, заключенных им с Англией, Францией и прочими союзни­ками... Рабочий класс России, добившись от своего собственного правительства отказа от завоевательных целей войны, не желает оказаться в положении ведущего войну во имя захватнических стремлений английских и французских капиталистов. Мы тре­буем также от Временного Правительства, чтобы оно тотчас же после опубликования договоров обратилось ко всем союзным пра­вительствам с предложением в свою очередь отказаться от аннек­сий и контрибуций. Мы требуем от Временного Правительства, чтобы оно взяло на себя инициативу созыва международной кон­ференции для обсуждения условий мира и для начала мирных переговоров». Рабочие «Парвиайнена» шли еще далее и прибавля­ли к требованию опубликования тайных договоров еще следую­щие требования: «1) смещение Временного Правительства, служащего только тормозом революционного дела и передача власти в руки совета рабочих и солдатских депутатов; 4) организация красной гвардии и вооружение всего народа; 5) протест против «Займа Свободы»[25], который на деле служит закабалением этой свободы; б) реквизиция типографий всех буржуазных газет и передача их в пользование рабочих газет; 9) реквизиция всех про­дуктов продовольствия для нужд широких масс; 10) немедленный захват земель крестьянскими комитетами и передача орудий про­изводства в руки рабочих; 11) протест против вывода революци­онных войск из Петрограда». Правда, на другой день после напечатания этой резолюции (крупным шрифтом, на месте передовых [82] статей) «Известия» заявили, что она «выражающая мнение одной группы рабочих, не отвечает взглядам совета». В дальнейшем, как увидим, эта большевистская программа сделалась предметом борьбы в совете. Но здесь она впервые была высказана открыто.

День первого мая прошел сравнительно спокойно и ленинская пропаганда встретила решительный отпор со стороны большинст­ва уличных ораторов и публики. Но опубликование через день (20 апреля) ноты 18 апреля дало новый благодарный повод боль­шевикам для первой уличной манифестации вооруженных сил против Временного Правительства. К 3 - 4 часам дня к Мариинскому дворцу пришел запасный батальон Финляндского полка с плакатами: «Долой Милюкова», «Милюков в отставку». За.ним прибыли роты 180 запасного батальона, несколько рот Кексгольмского полка и около роты 2-го флотского Балтийского экипажа. Большинство солдат не знало, зачем они пришли. Закулисная сто­рона их вызова обнаружилась отчасти из письма Федора Линде[26] («Новая Жизнь»[27], 23 апреля), который признал, что именно он вывел Финляндский полк и что «состоя членом совета рабочих и солдатских депутатов», он «себя в разбираемом событии лицом не ответственным признать не может». Кроме войск, в демонстрации участвовали рабочие-подростки, громко заявлявшие, что им за это заплачено по 10-15 рублей. Позднее был арестован известный своими германскими связями литератор Колышко[28], в письмах которого в Стокгольме найдены выражения удовольствия по пово­ду того, что после долгих усилий, наконец, удалось свалить Милюкова и Гучкова. Вернувшиеся в Россию из Берлина сестры ми­лосердия Фелькерзам рассказывали, что задача устранения обоих министров прямо была поставлена в Германии. Все это показыва­ет, что движение 20 и 21 апреля было инсценировано из тех же темных источников, как и другие ранее упоминавшиеся уличные движения. Руководителей совета рабочих и солдатских депутатов винить в этом движении нельзя уже потому, что для них лозунг свержения Временного Правительства был неприемлем и занимать место правительства они не собирались, предпочитая оказывать на него «давление». Исполнительный комитет совета, узнав ночью с 19 на 20 содержание ноты, очутился в чрезвычайно затруднитель­ном положении между большевиками и нотой 18 апреля. Ни в ночном, ни в утреннем заседании он не принял никакого решения, кроме предложения Временному Правительству сообща обсудить положение. Временное Правительство пошло навстречу этому предложению, и вечером состоялось, впервые за все время революции, совещание с правительством всего состава исполнительно­го комитета (около 70 человек). Министры решили воспользо­ваться этой первой встречей, чтобы дать понять руководителям совета всю трудность и сложность положения в государстве. Один за другим выступали с докладами министры военный, земледелия, финансов, путей сообщения, наконец, иностранных дел и освети­ли перед очень разнородным собранием положение всех сторон [83] государственной жизни. Доклады произвели сильное впечатление и готовность пойти на соглашение еще усилилась в результате за­седания. После отказа министра иностранных дел от издания новой ноты, И. Г. Церетели согласился на опубликование офици­ального разъяснения только двух мест, вызывавших особенно ожесточенные нападки. На другой день к 5 часам дня текст разъ­яснений был обсужден в правительстве, предварительно показан Церетели и им одобрен. 22 апреля Временное Правительство разъяснило, что «нота министра иностранных дел была предметом тщательного обсуждения Временного Правительства, причем текст ее принят единогласно» (впоследствии А. Ф. Керенский пытался отрицать это). Выражение о «решительной победе над врагами имеет в виду достижение тех задач, которые поставлены деклара­цией 27 марта», а «под упоминавшимися в ноте «санкциями и гарантиями» прочного мира Временное Правительство подразумева­ло ограничение вооружений, международные трибуналы и проч.». Это разъяснение министр иностранных дел обещал передать по­слам союзных держав. Очевидное несоответствие этих скромных разъяснений с тем раздражением, которое было вызвано действительным противоречием между нотой 18 апреля и циммервальдской точкой зрения совета, лучше всего характеризует шаткость позиции вождей совета. Эта шаткость вполне сказалась уже в заседании совета 20 апреля, в котором ряд ораторов заявил, что «брать власть в свои руки преждевременно и опасно», что захват власти может привести к гражданской войне, в которой, по сло­вам В. М. Чернова, «темные силы покажут свою живучесть». «Кто заменит правительство?» - спрашивал один оратор. «Мы? Но у нас руки дрожат. Нет, товарищи, не надо нам строить карточных домиков, которые еще легче будет сдунуть, чем сдунул народ Ни­колая II. Не надо нам азартной игры в карты».

То же самое настроение обнаружилось и среди толпы, напол­нявшей улицы и проведшей эти два дня в непрерывных митингах днем и ночью. Прикосновение к Временному Правительству еще казалось святотатством и преступлением против революции. Твер­до держалось представление, что это самое правительство должно довести страну до Учредительного Собрания, и что ни один из его членов не может его покинуть, не разрушив целого. Возгласы ленинцев о низвержении правительства и о немедленном захвате власти вызывали лишь негодование и тонули в массе. На смену демонстрантам с плакатами: «Долой Временное Правительство» появились многолюдные процессии с плакатами: «Доверие Милю­кову», «Да здравствует Временное Правительство». Местами до­ходило до столкновения тех и других демонстрантов, но в общем уже к вечеру 20-го, а в особенности в течение 21-го апреля на­строение, благоприятное правительству, возобладало на улицах. В ночь на 21-е, многотысячная толпа, заполнившая площадь перед Мариинским дворцом, горячо приветствовала министра иностранных дел, предупреждавшего ее об опасностях ссоры с союзниками. [84] «Видя эти плакаты с надписями: «Долой Милюкова», гово­рил министр с балкона толпе, собравшейся на площади, «я не бо­ялся за Милюкова. Я боялся за Россию». И он указал на опас­ность для родины и для самой революции демагогических лозун­гов, дискредитирующих власть, но не могущих заменить ее ника­кой другой, более сильной и более способной довести страну, без потрясений, до мира и до создания нового демократического строя.

В рабочих кварталах столицы преобладало иное настроение, чем в центре. Большевики сделали 21-го апреля первую попытку воспользоваться этим настроением, ими же созданным, для того чтобы начать организованную и вооруженную борьбу на улицах. Толпы рабочих стройными колоннами двинулись с Выборгской стороны к Марсову полю. Впереди каждой колонны шел отряд красногвардейцев, вооруженных винтовками и револьверами. Над колоннами развивались знамена с надписями: «Долой войну», «Долой Временное Правительство», «Вся власть Сове­там» и т. п. Комитет послал навстречу рабочим делегацию в со­ставе Чхеидзе, Войтинского[29] и Станкевича. Чхеидзе пробовал убедить толпу, что правительство уже согласилось разъяснить ноту 18 апреля в желательном смысле и что поэтому дальнейшие демонстрации бесцельны. Большевистское движение имело, од­нако, другую цель, указанную на знаменах. Вожди толпы вы­ступили вперед, заявил Чхеидзе, что рабочие сами знают, что им делать и повели толпу дальше.

Настроение Комитета было чрезвычайно тревожное. На вечер было назначено заседание пленума Совета, но члены Комитета бо­ялись, что это заседание будет сорвано большевиками. Когда оно, все-таки собралось, среди шума многотысячной толпы, наполнив­шей зал кадетского корпуса, возбуждение еще усилилось после сообщения Дана, что на улицах началась стрельба и уже имеются жертвы. В такой обстановке и при таком настроении Комитету приходилось проводить свои решения.

Исполнительный комитет совета решил 34 голосами против 19 признать разъяснения правительства удовлетворительными и счи­тать инцидент исчерпанным. Предложенная комитетом резолюция заявляла, что разъяснение «кладет конец возможности истолкования ноты 18 апреля в духе, противном интересам и требованиям революционной демократии» и тот факт, что сделан первый шаг для постановки на международное обсуждение вопроса об отказе от насильственных захватов, должен быть признан крупным за­воеванием демократии». В заключение резолюция приглашала «всю революционную Россию теснее и теснее сплачиваться вокруг своих советов» и выражала «твердую уверенность, что народы всех воюющих стран сломят сопротивление своих правительств и заставят их вступить в переговоры о мире на почве отказа от аннексий и контрибуций». Несмотря на возражение большевиков, [85] совет принял резолюцию подавляющим большинством голосов против 13. Настроение собрания против ленинцев ярко обнаружи­лось, когда один член комитета, только что прибывший, рассказал о трагическом зрелище первой крови, пролитой в гражданской войне на Невском. «На толпу мирных, безоружных солдат, рабо­чих и других граждан», говорил очевидец, «бросилась другая толпа демонстрантов вооруженных и эти вооруженные люди от­крыли беспорядочную стрельбу, продолжавшуюся около 5 минут. Я знаю, кто они, из каких мест пришли, но пока считаю преж­девременным об этом сообщать... Эта стрельба посеяла чувство неприязни к рабочим и это чувство разделяют с гражданами и солдаты, так как два солдата убиты». Другой очевидец предло­жил запретить всякие уличные шествия, «особенно, вооруженных людей» и это предложение было принято. Невооруженными выходили члены «буржуазных» партий, - и этим запрещением до­стигалась, кстати, и другая цель: прекратить демонстрации сочув­ствия Временному Правительству, совершенно заглушившие в те­чение 21 апреля враждебные манифестации.

Конфликт 20 - 21 апреля окончился несомненной моральной победой Временного Правительства. Но в нем обнаружилась одна чрезвычайно тревожная сторона. Части петроградского гарнизона выступали и оставались в казармах по распоряжению совета и совет заявил претензию распоряжаться войсками помимо прави­тельства. Точнее, он запретил гарнизону исполнять приказания военной власти без своего согласия. Когда, 21 апреля, узнав о движении с окраин вооруженных рабочих (следствием чего и была упомянутая стрельба), главнокомандующий петроградского округа ген. Корнилов распорядился вызвать на Дворцовую пло­щадь несколько частей гарнизона, он наткнулся на сопротивление исполнительного комитета, который по телефону сообщил в штаб, что вызов войск может осложнить создавшееся положение. После переговоров с делегатами комитета, принявшими на себя прекра­щение беспорядков, главнокомандующий отменил свое приказание и продиктовал в присутствии членов комитета телефонограмму во все части войск гарнизона с приказанием оставаться в казармах. После этого появилось расклеенное на улицах воззвание исполни­тельного комитета, заявлявшее: «Товарищи-солдаты, без зова исполнительного комитета в эти тревожные дни не выходите с ору­жием в руках. Только исполнительному комитету принадлежит право располагать вами. Каждое распоряжение о выходе воин­ской части на улицу (кроме обычных нарядов) должно быть отда­но на бланке исполнительного комитета, закреплено его печатью и подписано не меньше, чем двумя из следующих лиц: Чхеидзе, Скобелев, Бинасик, Соколов, Гольдман, Филипповский, Богда­нов. Каждое распоряжение проверяется по телефону 104-06». Это воззвание вызвало просьбу ген. Корнилова об отставке и не могло быть оставлено правительством без ответа. Но ответом было толь­ко новое «разъяснение» Временного Правительства (26 апреля): [86] «власть главнокомандующего войсками петроградского военного округа остается в полной силе и право распоряжения войсками может быть осуществляемо только им». Чтобы не входить в от­крытый конфликт с советом, правительство предположило, что приведенное распоряжение «имело, по-видимому, целью предупредить и обезвредить попытки вызова войск отдельными группами и лицами». Через несколько дней ген. Корнилов получил проси­мую отставку и отправился в действующую армию.

[1] Черномазов М. Е. (1882 - 1917), социал-демократ, большевик. С мая 1913 по февраль 1914 ночной (выпускающий) редактор «Правды». С 1913 секретный сотрудник Петербургского охранного отделения под клич­кой Москвин. Арестован в дни Февральской революции, сотрудничество с охранкой и провокаторскую деятельность отрицал. Умер в заключении.

[2] «День» - ежедневная либеральная газета. Выходила в Петер­бурге с октября 1912 по апрель 1918. После Февральской революции пере­шла в руки меньшевиков и имела подзаголовок «орган социалистической мысли».

[3] Н. С. Чхеидзе, по свидетельству Станкевича, отказался подписать это воззвание, хотя оно и было одобрено советом. «Мы все время говори­ли против войны», упрощенно аргументировал он; «как же теперь могу призывать солдат к продолжению войны, к стоянию на фронте»? («Вос­поминания», стр. 98). Вопреки общим усилиям всех сознательных и от­ветственных руководителей, мутная струя проникла, таким образом, в русскую революцию с самого начала: она внесена была, очевидно, из определенного источника, о котором свидетельствует самое содержание тре­бований большевиков относительно немедленной «демократизации» армии и немедленного же «демократического» мира. Известный швейцар­ский социал-демократ Роберт Гримм, уличенный позднее в сношениях с германским правительством, совершенно точно формулировал больше­вистский лозунг в своем приглашении на третью циммервальдскую кон­ференцию в Стокгольме, созывавшуюся им на 2 мая. Туда приглашались приехать все партии и организации, примыкающие к лозунгу: «Борьба против примирения партий, возобновление классовой борьбы, требова­ние немедленного перемирия и заключения мира без аннексий и контри­буций на основе самоопределения народов».

Гримм Роберт (1881 - 1958). Один из лидеров Социал-демокра­тической партии Швейцарии и II Интернационала. Организатор и предсе­датель Циммервальдской конференции. Секретарь Социал-демократичес­кой партии Швейцарии в 1909 - 1918. В годы Первой мировой войны - центрист, участник Циммервальдской и Кинтальской конференций. В 1917 прибыл в Петроград. За деятельность в пользу Германии и Швейца­рии был выслан Временным правительством из страны. В 1945 - 1946 председатель парламента Швейцарии.

[4] «Правда» - ежедневная газета. Первый номер вышел в 1912. Центральный орган РСДРП; в июле 1914 закрыта царским правительст­вом. После Февральской революции издание возобновлено. Выходила в Петрограде как орган ЦК и Петербургского комитета РСДРП(б). С марта 1918, после переезда СНК и ЦК партии, стала выходить в Москве.

[5] «Окопная правда» - ежедневная политическая солдатская га­зета. Орган бюро военной организации РСДРП(б) 12-й армии при ЦК социал-демократической партии Латвии. Издавалась в апреле 1917 - феврале 1918 в городе Вендене. Тираж около 10 тысяч экземпляров. Прекратила существование в связи с демобилизацией старой армии.

[6] См. подробнее в брошюре А. С. Изгоева: «Социалисты во второй русской революции». Изд. партии народной свободы. Петр., 1917.

[7] Циммервальдская конференция социал-демократов проходила с 5 по 8 сентября 1915 в местечке Циммервальд (Швейцария). В конферен­ции участвовало 38 делегатов из 11 стран. Основной вопрос конференции затрагивал отношение социал-демократов к войне и миру. Участники кон­ференции выступили против империалистического характера Первой ми­ровой войны считая, что все страны - ее участники - несут одинаковую ответственность.

[8] Платтен Фридрих Фриц (1883 - 1942). Деятель швейцарского и международного рабочего движения. В 1906 нелегально прибыл в Россию, принимал участие в Первой русской революции. В 1911 - 1913 один из ру­ководителей социал-демократической партии Швейцарии. В апреле 1917 организовал проезд группы политических эмигрантов во главе с В. И. Лениным через Германию в Россию. Работник Коминтерна, один из органи­заторов Коммунистической партии Швейцарии. С 1923 в СССР. Занимал­ся проблемами сельского хозяйства. Репрессирован. Реабилитирован по­смертно.

[9] Зиновьев (Радомысльский) Григорий Евсеевич. (1883 - 1936). С 1901 - член социал-демократической партии. Участник революции 1905 - 1907 и Октябрьской 1917. В 1917 - 1926 председатель Петроград­ского (Ленинградского) Совета, одновременно в 1919-1926 председатель Исполкома Коминтерна. В 1912 - 1927 член ЦК (кандидат с 1907, в но­ябре 1917 выходил из состава ЦК), член Политбюро ЦК в октябре 1917 и в марте 1921 - июле 1926 (кандидат с марта 1919), член Оргбюро ЦК в сентябре 1923 - мае 1924. Член ВЦИК и ЦИК СССР. В июле 1926 исключен из состава Политбюро, в октябре 1927 из состава ЦК партии. С ноября 1927 по декабрь 1934 исключался из партии, вновь восстанав­ливался и вновь исключался. Репрессирован. Реабилитирован посмертно.

[10] «Социал-демократ» - центральный орган РСДРП, нелегальная газета, издавалась с февраля 1908 по 31 января 1917 в Париже, затем в Женеве. С декабря 1911 редактировалась только большевиками.

[11] Адлер Виктор (1852 - 1919). Австрийский марксист, один из ор­ганизаторов австрийской социал-демократической партии, автор проекта ее программы. Видный деятель II Интернационала. В 1919 министр ино­странных дел в социал-демократическом правительстве Австрии.

[12] Реннер Карл (1870 - 1950). Один из лидеров австрийской Соци­ал-демократической партии. Вместе с О. Бауэром участвовал в создании теории культурно-национальной автономии. Автор книг «Теория капиталистического хозяйства», «Марксизм и проблемы социализма». С 1918 канцлер Австрийской республики. В 1931 - 1933 председатель австрийско­го парламента. В 1945 глава временного правительства, затем президент Австрийской республики.

[13] Чернин Оттокар (1872 - 1932) - граф, австрийский политичес­кий деятель, дипломат. Министр иностранных дел Австро-Венгрии в де­кабре 1916 - апреле 1918. Возглавлял делегацию Австро-Венгрии на Брест-Литовских мирных переговорах.

[14] Шейдеман (Швейдеман) Филипп (1865 - 1939). Немецкий поли­тический деятель. Один из правых лидеров Социал-демократической пар­тии Германии. С 1911 член правления Социал-демократической партии. В период войны занимал шовинистическую позицию. В октябре 1918 вошел в правительство М. Баденского, с ноября 1919 член Совета народных упол­номоченных, в феврале - июле 1919 возглавил коалиционное правительст­во. В 1920-1925 обер-бургомистр Касселя. С 1933 - эмигрант.

[15] Коллонтай (урожденная Домонтович) Александра Михайловна (1872 - 1952). Была дочерью генерал-майора Генерального штаба. Полу­чила домашнее образование. С 1890-х в революционном движении. В 1906 примкнула к меньшевикам. В 1908 эмигрировала. Вступила в Германскую социал-демократическую партию. Перешла на большевистские позиции. В марте 1917 вернулась в Петроград. Избрана в Петроградский Совет РСД. Член Исполкома Совета и бюро его большевистской фракции. Была арес­тована, но в конце августа освобождена под залог. На VI съезде РСДРП(б) заочно избрана в ЦК партии. После Октябрьской революции нарком государственного призрения в первом Советском правительстве. В июле - августе 1919 нарком пропаганды и агитации Украины. С 1922 советник полпредства в Норвегии, с 1926 полпред и торгпред в Мексике, затем посланник в Швеции. В 1943 возведена в ранг чрезвычайного и пол­номочного посла.

[16] Противники Ленина после первого его выступления в Совете гово­рили: «Человек, говорящий такие глупости, не опасен. Хорошо, что он приехал; теперь он весь на виду... Теперь он сам себя опровергает...» («Воспоминания» Станкевича, стр. 110.)

[17] «Рабочая газета». Издавалась в 1917. Центральный орган мень­шевиков. Была закрыта ВРК 30 ноября.

[18] Муте (Мутэ) Мариос - французский социалист, депутат фран­цузского парламента.

[19] Кашен Марсель (1869 - 1958). Деятель французского и междуна­родного коммунистического движения. В 1905 - 1920 член и один из лиде­ров Французской социалистической партии, один из основателей Французской коммунистической партии, член ее ЦК и Политбюро. В 1924 - 1943 член Исполкома Коминтерна. В 1935 стал первым сенатором-комму­нистом. Директор газеты «Юманите». Активный участник движения Со­противления. В 1945-1946 депутат Учредительного собрания. В 1946 - 1956 депутат Национального собрания.

[20] Лафон Эрнест - французский социалист, депутат французского парламента.

[21] О'Грэди Дж. - деятель английского рабочего движения, лейбо­рист, депутат парламента Великобритании, представитель Генеральной федерации английских тред-юнионов. В период Первой мировой войны находился на оборонческих позициях. Находясь в России в апреле 1917 в составе делегации английских социалистов, вел агитацию за продолжение войны.

[22] Торн Билль (Уилл) (1857 - 1946). Английский лейборист. С 1884 принимал участие в работе социал-демократической федерации Англии. С 1906 по 1945 депутат парламента Великобритании. Во время Первой миро­вой войны находился на оборонческих позициях. В апреле 1917, находясь в России в составе делегации английских социалистов, вел агитацию за продолжение войны.

[23] Сандерс Уильям (Вильям). Представитель английских лейборис­тов, депутат парламента Великобритании. Входил в состав делегации анг­лийских социалистов-парламентариев, приехавших в апреле 1917 в Рос­сию. Написал брошюру для русских солдат с разъяснением целей Англии в войне.

[24] Тома Альбер (1878 - 1932). Один из лидеров Французской соци­алистической партии. С 1910 депутат парламента от Объединенной социа­листической партии. С декабря 1915 по сентябрь 1917 министр вооруже­ний в правительстве Франции. Дважды приезжал в Россию во время войны. Встречался в 1916 с Николаем II для переговоров об ускорении и расширении производства вооружения и агитации за продолжение войны. В апреле 1917 прибыл в Петроград и встречался с А.Ф.Керенским для об­суждения вопроса о борьбе с агитацией большевиков, а также вел агита­цию за продолжение войны. В 20-х годах председатель Бюро труда при Лиге Наций.

[25] «Заем свободы» - был выпущен по постановлению Временного правительства от 26 марта 1917 года на 54 года с погашением с 1922. Под­писка была открыта с 6 апреля. Заем был поддержан меньшевиками и эсе­рами, стоявшими на оборонческих позициях.

[26] Линде Федор Федорович (1881 - 1917). Родился в мелкопомест­ной семье. Образование получил на математическом факультете Петер­бургского университета. Участвовал в революции 1905 - 1907. После рево­люции отошел от политической деятельности, но в 1911 был арестован. Выехал за границу и вернулся в Россию накануне Первой мировой войны. Прапорщик запасного батальона гвардии Финляндского полка. В период Февральской революции возглавил солдатские демонстрации протеста, член Исполкома Петросовета. После публикации ноты П. Н. Милюкова утром 20 апреля вывел на улицу Финляндский полк с требованием отстав­ки Милюкова. Позднее комиссар Временного правительства на Юго-За­падном фронте. В августе 1917 убит солдатами 443-го полка при попытке убедить их идти в бой.

[27] «Новая жизнь» - газета, издавалась ежедневно в период с 18 апреля 1917 по июль 1918 группой социалдемократов-интернационалис­тов, объединившихся вокруг журнала «Летопись». Издателем газеты был А. Н. Тихонов (А. Серебров). В состав редакции входили А. М. Горький, Н. Н. Суханов и др. Была закрыта по политическим мотивам в 1918.

[28] Колышко Иосиф Иосифович (1861 - 1938), литературный кри­тик. Начинал свою карьеру в середине 80-х в газете «Гражданин». Автор нескольких романов и комедий, ставившихся в Малом театре. Выступал под псевдонимами в газетах противоположных направлений. Получил из­вестность как беспринципный политический авантюрист. Был доверен­ным лицом С. Ю. Витте, вел переговоры с немцами о сепаратном мире. Арестован в мае 1917 по подозрению в шпионаже. Умер в эмиграции.

[29] Войтинский Владимир Савельевич (1855 - 1960). Родился в семье преподавателя. В 1904 поступил на юридический факультет Петер­бургского университета. Меньшевик. Во время Первой мировой войны - оборонец. После Февральской революции член Исполкома Совета и эсеровско-меньшевистского ВЦИК Советов. В 1917 помощник комиссара, затем комиссар Временного правительства на Северном фронте. Впослед­ствии эмигрировал.

Дальше