В статье «Всеобщая стачка» один из основателей Французской социалистической партии Жан Жорес разбивает анархистские и вульгарные марксистские иллюзии об этом проявлении рабочей борьбы. Как во время жизни Жореса, так и много раз после его смерти, практика рабочей борьбы показала, что всеобщая стачка, потрясая экономический, а часто и политический уклад государства, всё же не приводит к обрушению буржуазной системы и замене её рабочим режимом. И тем более - всеобщей стачки явно недостаточно для самопроизвольного появления общества свободных производителей (о чём мечтают и за что борются лучшие из анархистов). Без всеобщей стачки революцию совершить тяжело. Но с помощью одной только всеобщей стачки революцию совершить невозможно.

Однако Жорес склонен недооценивать значение такого вида прямого рабочего действие, как всеобщая стачка. Он видит в массовой забастовке лишь жест пролетарского отчаяния. А это не так. Да, стачка ограничена пределами, за которые она выйти не в состоянии, будучи только стачкой. Но это не жест отчаяния со стороны рабочих, а весьма агрессивное их действие, направленное против капитала. Стачка - это голос, которым рабочие заявляют о своём недовольстве власти и капиталистам. Стачка - далеко не всегда имеет мрачное лицо, как в романе Эмиля Золя «Жерминаль». Часто это - рабочий праздник. Например, французские рабочие, бастуя в мае-июне 1936 года, несмотря на все сложности, с которыми они сталкивались, превращали цеха в театры и в концертные залы. В прямом смысле этого слова!

Так или иначе, несмотря на некоторый реформистский тон статьи Жана Жореса, она будет интересна всем, кого волнуют вопросы тактики пролетарской борьбы.

Дмитрий Жвания, редактор сайта «Новый смысл»

- Прежде чем говорить о всеобщей стачке, надо точно определить это понятие. Речь идёт, понятно, не о всеобщей стачке в одной только отрасли производства. Например, когда рудокопы всей Франции решают большинством голосов начать стачку для того, чтобы добиться восьмичасового рабочего дня, увеличения пенсии, известного минимума заработной платы, это представляет собой крупную стачку; её можно назвать всеобщей стачкой рудокопов. Однако не это подразумевают под понятием всеобщей стачки те, которые видят в ней средство к окончательному освобождению. Они вовсе не думают о движении, ограниченном известной отраслью производства, как бы она ни была широка. С другой стороны, было бы смешно утверждать, что всеобщая стачка не наступит до тех пор, пока рабочие всех отраслей производства не прекратят одновременно работу. Рабочий класс не сконцентрирован; наоборот, он чересчур рассеян для того, чтобы такое единодушие в стачке было даже мыслимо возможно.

Но выражение "всеобщая стачка" имеет другое значение, чрезвычайно определённое и в то же время - широкое. Оно означает, что наиболее важные отрасли производства, господствующие над всем производством, сразу прекращают работу. Если, например, рабочие железных дорог, рудокопы, рабочие портов и доков, рабочие металлургии, текстильного производства, рабочие, занятые на постройках в больших городах, одновременно прекратили бы свою работу, то такое движение можно было бы действительно назвать всеобщей стачкой. Для того, чтобы началась всеобщая стачка, вовсе не обязательно, чтобы рабочие всех отраслей производства приняли в ней участие, или даже, чтобы в отраслях, участвующих в движении, забастовали решительно все рабочие.

Достаточно, чтобы отрасли производства, которые представляют собой как бы нерв экономической жизни, где особенно сконцентрировано могущество капиталистов и организации рабочих, решили прекратить работу; достаточно, чтобы на этот призыв отозвалось такое количество рабочих, чтобы практически работа в этой отрасли остановилась.

При таком понимании всеобщей стачки нельзя сказать, чтобы она была утопична или нецелесообразна. Чем более растёт организованность рабочих, тем более становятся возможными такие массовые движения. Несомненно, они могут оказывать сильное влияние на господствующие классы. При таком положении вещей работать отказываются не рабочие одной отрасли производства, как бы она ни была широка; рабочие целого ряда отраслей прекращают работу. Это уже не местное движение определённой группы, это классовое движение. И таким образом, общее движение класса, по существу своему производящего класса, которого никто не в состоянии заметить, может вдруг прекратить работу.

Постараемся, однако, избегнуть недоразумений. Ошибочно было бы думать, что всеобщая стачка имеет магическую силу, что всеобщая стачка сама по себе имеет безусловную, абсолютную ценность. Всеобщая стачка целесообразна или утопична, полезна или излишня в зависимости от того, при каких условиях она проходит, какой метод применяет и какую цель ставит себе.

По моему мнению, для того, чтобы всеобщая стачка была полезна, необходимы три условия: 1) необходимо, чтобы цель, для достижения которой она была объявлена, была предметом действительных, глубоких стремлений рабочего класса; 2) необходимо, чтобы общественное мнение в своей большей части достаточно созрело, чтобы признать законность этой цели; 3) необходимо, чтобы всеобщая стачка являлась не замаскированным насилием, но осуществлением законного права стачки, более систематической, крупной и с ясно выраженным классовым характером.

Прежде всего необходимо, чтобы совокупность организованных рабочих придавала более значение цели, из-за которой объявлена стачка. Ни постановления организационных собраний, ни резолюции рабочих комитетов недостаточны для того, чтобы вовлечь рабочий класс в эту опасную борьбу. Нужна большая энергия, чтобы пренебречь лишениями, нищетой, не поддаться влиянию окружающей среды. Большая же энергия может возникнуть в целом классе только благодаря могучей страсти. Страсть же, в свою очередь, может дорасти в душе человеческой до степени активного стремления только при условии какого-нибудь интереса в одно и то же время и крупного, и близкого, чрезвычайно важного и немедленно осуществимого.

Например, вполне понятно, что союзы рабочих, наиболее сознательных, организованных под влиянием широкой определённой пропаганды, начинают добиваться восьмичасового рабочего дня, пенсий на случай старости или инвалидности, правильного и прочного обеспечения рабочих от безработицы. И если власти будут сопротивляться этому, увёртываться, то рабочий в глубине своего сознания найдёт достаточно энергии и страсти, чтоб объявить крупную продолжительную стачку. И тогда он борется за важную, определённую цель, за крупные, немедленно осуществимые реформы. Только в таком случае рабочие отзовутся на призыв рабочих организаций.

Однако воодушевления и стремления пролетариата недостаточно; даже тот факт, что он повинуется своему личному желанию, а не приказанию, исходящему извне, далеко не разрешает дела. Нужно, чтобы рабочий класс доказал значительной части общественного мнения, что его требования законны и немедленно осуществимы. Всякая всеобщая стачка, несомненно, вносит известную смуту в общественные отношения, она нарушает привычки и интересы многих. Общественное мнение всей страны и даже той значительной части рабочих различных отраслей производства, которая не примкнёт к движению, резко выскажется против всех лиц, ответственных за продолжение конфликта. Общественное мнение только в том случае сочтёт ответственными и обвинит капиталистов, если посредством убедительной и определённой пропаганды ему будет доказана справедливость требований рабочих и практическая возможность немедленно удовлетворить их. Только в этом случае общественное мнение выскажется против эгоизма крупных собственников, против рутины и эгоизма властей. Вот, в каких условиях всеобщая стачка может достигнуть значительного успеха. Напротив, если пассивная часть общества не была заранее убеждена в справедливости требований рабочих, его негодование обратится против стачечников. При таких условиях рабочий класс потерпит полное фиаско, так как ничто, даже революционная сила, не может противостоять общественному мнению.

Итак, я говорю, что, если всеобщая стачка будет истолкована и понята не как более широкое и систематическое осуществление законного права стачки, а как предвестник употребления революционной силы, то она сразу вызовет террор и реакцию, которым не сможет противостоять организованная часть пролетариата.

Однако некоторые теоретики всеобщей стачки пришли именно к такому взгляду на стачку. Они думают, что всеобщая стачка наиболее крупных отраслей производства обязательно приведёт к социальной революции, т. е. к падению капиталистического способа производства и к наступлению пролетарского коммунизма. Экономическая жизнь страны приостанавливается, железные дороги прекращают движение; уголь, необходимый для промышленности, покоится в земле; пароходы не пристают более к берегу, где ни один рабочий не выгружает товаров. Повсюду приостановка движения, производства. Понятно, это причиняет большие неудобства. Рабочий класс, приостановив производство и обмен, сам себя лишает средств к пропитанию; благодаря этому он вынужден прибегнуть к насилию, захватывая жизненные продукты, чтобы прокормить себя. Он вынужден терроризировать привилегированные классы; неизбежный гнев пролетариата, вековые страдания которого усиливаются благодаря кризису, нищете и голоду, угрожает их личности и благосостоянию. Как следствие этого - неизбежные конфликты между рабочим классом и обезумевшими представителями капиталистического способа производства. Через несколько дней ясно обрисовывается революционный характер стачки. И ввиду того, что сила капиталистов ослаблена необходимостью следить за широким всё растущим движением, что силы репрессии рассеяны, потоплены в широком течении, пролетариат разбивает то препятствие, о которое он постоянно спотыкался, и, наконец, став господином положения, он управляет силой труда.

Вот их взгляд. Я не скажу, чтобы он был настолько ясно выражен у всех теоретиков всеобщей стачки. Я не скажу, чтобы все адепты его ясно сознавали всё его значение. Но я говорю, что значение всеобщей стачки может быть только таким для людей, которые видят в ней средство к окончательному освобождению.

Однако я думаю, что в таком революционном его понимании этот взгляд ложен. Та тактика, которая в случае неуспеха может повлечь за собой самые серьёзные последствия для рабочего класса, сама по себе опасна.

Сторонники всеобщей стачки, так понятой, обязательно должны одержать успех в первый же раз.Если всеобщая стачка прибегнет к революционному насилию и всё-таки не добьётся цели, то она вызовет в капиталистах непобедимую ярость и сохранит за ними всю власть. Господствующие классы и даже большая часть населения отомстят за свой страх долгими годами реакции. И пролетариат надолго будет опутан, обезоружен, раздавлен.

Но есть ли шансы на победу? Я не думаю. Прежде всего, рабочий класс не восстанет из-за какой-нибудь общей формулы, вроде наступления коммунизма. Идея социальной революции не достаточно сильна, чтобы вовлечь его в борьбу. Идея коммунизма, социализма, настолько могущественна, что может направлять постепенно борьбу пролетариата. Он для того и организуется, и борется, чтобы приближаться к нему каждый день, осуществлять его постепенно. Идея социальной революции должна вылиться в форму определённых требований для того, чтобы вызвать крупное движение.

Для того, чтобы заставить рабочий класс оставить фабрики и предпринять решительную борьбу, полную опасности и неизвестности, против всех сил существующего социального строя, мало сказать: «коммунизм». Пролетарии немедленно спросят: «Какой? И в случае нашей победы, в какую форму выльется он завтра?» Крупные движения не возникают из-за какой-нибудь общей туманной цели. Им нужно серьёзное основание, на которое можно опереться.

Серьёзные теоретики всеобщей революционной стачки знают это. Вот почему импульсом движения они избирают требования определённые, существенные. И они надеются, что это движение, поневоле став революционным, само собой перейдёт в полный коммунизм.

Но в этом и состоит главная ошибка их тактики. Они хитрят с рабочим классом. Они думают, что рабочий класс по самому ходу вещей будет продолжать бороться и по достижении указанной цели. Приманкой для вовлечения его в трудную борьбу, сопряжённую со всеобщей стачкой, служат конкретные, явно осуществимые реформы; они думают, что рабочий класс, раз попавши в водоворот, почти автоматически будет приведён к коммунистической революции.

Мне кажется, что такая мысль в применении к демократии противна даже духу революции. Революция совершается и может совершиться только при сознательности масс. Те, которые строят какой-то механизм, который должен привести бессознательный пролетариат к революции, те, которые думают устроить революцию как бы сюрпризом, действуют противно принципам истинного революционного движения. Если рабочий класс не будет ясно предупреждён о том, что он начинает стачку для достижения полной коммунистической революции, если он не будет знать, что покидает шахты, вокзалы, фабрики и мастерские, чтобы вернуться, только совершив социальную революцию - если он не будет подготовлен к этому с первого же момента и вполне сознательно, то при развитии движения он будет чрезвычайно недоволен открытием нового плана, который не был подвергнут его обсуждению. И никаким ловким приёмом, никаким фокусом не удастся подменить первую ясную цель вдруг всплывшей туманной целью.

Это просто ребячество, если можно так выразиться, думать, что социальная революция может быть результатом недоразумения, что пролетариат может быть вовлечён в борьбу, превосходящую его цели. Изменение всех общественных отношений не может явиться следствием ловкого манёвра.

Если же предупредить рабочих, если сказать им ясно, что они должны идти из мастерских, чтобы вернуться только по свержении капитализма, результат будет не лучше. Ум и инстинкт рабочего подскажут ему , что обновление такого сложного общества, как наше, решается не на миг вспыхнувшим восстанием, а продолжительной работой организаций и рядом реформ. Рабочий класс отступит перед этим туманным, ребяческим проектом, как отступают перед пропастью.

Отметим ещё один приём в революционной тактике всеобщей стачки. Иные теоретики говорят: «Трудно будет вовлечь пролетариат в сознательную революционную борьбу. Он давно отвык от неё и по одному призыву революционных организаций не бросится. Стачка же вошла в привычку рабочего класса и стачечное движение всё растёт. Уговорить рабочих начать всеобщую стачку будет нетрудно. Вначале привычка к такой борьбе только усилится. Главное, движение это будет законно. Закон разрешает стачку; он не указывает ей никаких границ, да и не может указать. Следовательно, пролетариат знает, что, объявляя всеобщую стачку, он пользуется своим правом. Итак, он вступает в движение во всеоружие законности; многие рабочие, которые не согласились бы на заранее обдуманную борьбу и применение вооружённой силы, не поколеблются выразить своё негодование против социальных несправедливостей каким-нибудь другим опасным способом, который, однако, с первой же минуты и заведомо не поставил бы их вне закона.

Законная сила движения вначале не позволит капиталистам пустить в ход силы репрессии. Но постепенно эта всеобщая, классовая стачка непременно перейдёт в революционную гражданскую войну.

И загорится справедливый гнев, оживятся умы при виде тех страданий, нищеты и неизбежных конфликтов, которые возникнут во многих случаях между рабочей силой и силой капитализма; даже та часть пролетариата, которая до объявления стачки отступила бы перед систематическим употреблением силы, в разгаре борьбы и страданий будет охвачена революционным настроением.

И тогда рухнет старый мир».

Вот, в сущности, взгляд и надежды тех, кто рассматривает стачку как средство добиться революции. По их мнению, стачка представляет метод вовлечения в революционное движение; этот метод надо применить к пролетариату, силы которого остались бы инертными без грубого воздействия обстоятельств.

Я с полным правом могу сказать, что это известный искусственный приём. Этот механизм, как и всякий, которого не испробовали много раз, прежде чем сделать из него окончательное употребление, готовит большое разочарование тем, кто верит в него. Это сомнительный план - искусственным путём создать то революционное возбуждение, которого не может произвести один вид страданий, нищеты и привычных несправедливостей.

Говорят, что революция не декретируется. Ещё с большим правом можно сказать, что революция не фабрикуется, и никакой способ создать конфликт, как бы он ни был остроумен, не может заменить революционной подготовки умов и событий. Недостаточно объявить всеобщую стачку, чтобы обеспечить успех революции. Очень возможно, что пролетариат, которому вначале для объявления стачки нужен был предлог, иллюзия законности, отступит перед употреблением силы в момент, когда уничтожится предлог, исчезнет иллюзия. Игральная кость, брошенная в воздух, может указать и на насилие, и на пассивность. Но нельзя же без конца держать стакан игральных костей и возобновлять игру. Во всяком случае, вероятно, что в этом движении, предводители которого более рассчитывали на бессознательную, тёмную силу событий, чем на сознательную силу умов, будет много колебания, нерешительности и смятения.

В одном каком-нибудь случае конфликт может действительно окончиться революционным актом; в другом - он сохранит свою законную форму и затихнет. Революционное движение, принцип и опора которого не в сознательной воле людей, а во власти случайных местных событий, не везде добьётся одинаковых результатов. Следствием этого будут несогласия, отчаяние и поражение. Действительно, часто в процессе истории события, сначала как будто мелкие и безобидные, приводят к неожиданным и крупным результатам. Но невозможно рассчитывать на такой рост революционного движения; и никакой приём, даже столько всемогущий, как всеобщая стачка, не может, начав вполне законным движением, закончить революцией.

Впрочем, в этом-то и заключается иллюзия большинства сторонников этого взгляда. Вовсе не доказано, что всеобщая стачка, даже если она и примет революционный характер, принудит капиталистов сдаться. Буржуазное общество окажет сопротивление, пропорциональное важности её интересов. Это значит, что оно противопоставит всю свою силу всеобщей революционной стачке, которая требует от него в жертву самый принцип его существования.

Но ни приостановка движения и производства, ни даже насилия, направленные против имущества и личности, не будут достаточны для ниспровержения существующего общественного строя. Как ни значительны результаты всеобщей революционной стачки, они всё-таки не превышают результатов больших войн, вторжений. Крупные войны также приостанавливают производство, стесняют или прекращают движение, вносят в экономическую жизнь страны смятение, которое, казалось бы, угрожает самому существованию. Однако общества с поразительной эластичностью противостоят кризисам, которые кажутся непоправимыми, трудностям, которые кажутся подавляющими.

Я не говорю о столетней войне Франции, о тридцатилетней войне Германии. Посреди неслыханных испытаний, разбойничьих набегов, осад, грабежей, пожаров, постоянных сражений, голода, общественная жизнь всё-таки поддерживается. Но в современных обществах, даже в самом буржуазном обществе столько потрясений! Со второй половины 1793 года общество, пережившее революцию, выносит и даже само на себя налагает испытания, с которым не может сравниться никакая всеобщая стачка. Значительная часть населения - 15 тысяч мужчин из населения 25 миллионов - оторваны от земли и фабрик и расставлены для охраны границ. Гражданская война разгорается одновременно с внешней войной. Вандея, Бретания, Юг, Лион восстали и горят. Одна половина Франции вооружена против другой. Жгучее, сухое лето уничтожает жатву. Хлеб трудно распределить, так как каждый департамент, каждый округ желает оставить себе возможно больше зерна. Париж подвержен режиму осаждённого города, хотя он и не осаждён: около булочных приходится ожидать очереди; установлена выдача уменьшенного пайка; хлеба недостаточно. Курс бумажных денег падает, и это сильно подрывает все торговые сделки. И посреди всех этих затруднений Франция сохраняет достаточно жизненной силы, революционное общество сохраняет достаточно энергии, чтобы не только обороняться, но даже вскоре перейти в наступление. Голодом и насилием можно взять город, но не общество. Надо, чтобы оно само сдалось. В 1870-1871 годах половина Франции завоёвана, Париж в осаде; за гражданской войной следует внешняя война. Нация должна заплатить крупный выкуп и, несмотря на всё это, глубокие источники жизни народа не затронуты и в первые же дни мира они начинают бить с удвоенной силой.

Если же предположить, что посредством всеобщей революционной стачки удастся загромоздить порты, прекратить движение локомотивов, уничтожить пути железных дорог, занять несколько специально рабочих округов, грозить и действительно ограничить снабжение больших городов и даже столицы съестными припасами, всё-таки изобретательная нужда откроет вдруг множество скрытых ресурсов. В силу необходимости общественной жизни, потребление значительно уменьшится; человеческая природа приспособится к этой трагической жизни постоянных лишений, как она приспособляется в течение долгой осады к режиму, одна мысль о котором несколько месяцев тому назад заставила бы содрогнуться наиболее мужественных. И если буржуазное общество и частная собственность не хотят сдаться, если большинство граждан противятся новому общественному строю, который хотят установить посредством всеобщей стачки, то они найдут средства существовать, защищаться и даже среди беспорядка и неурядиц взволнованной экономической жизни страны черпать силы для реакции.

Некоторые, правда, думают, что всеобщая стачка, сразу разразившись во многих местностях, принудит правительство, капиталистов и собственников разослать войско в столько местностей, что оно будет как бы поглощено повстанцами. Этот взгляд глубоко наивен. Буржуазное правительство, прежде всего, позаботится о защите властей, общественных зданий, где, согласно воле большинства, будет заседать законная власть.

И если оно не сможет защитить всего, то оставит во власти стачечников те железные дороги и местности, где революция лучше подготовлена. Буржуазное правительство позаботится о том, чтобы сконцентрировать свои силы и, благодаря тому громадному могуществу, которое ему даст воля законных представителей нации, оно не замедлит несколькими сражениями вернуть занятые местности, восстановит сообщение, как делают это в странах, из которых неприятель только что вывел войска, предварительно взорвав железные дороги и мосты. Если бы даже правительство на миг выпустило из рук Париж, как это было в 1871 году (что, принимая во внимание те общественные элементы, которые составляют теперь Париж, совершенно невероятно), ему достаточно было назначить место сбора и ждать в безопасном пункте, как сделал это французский король в Бурже, Тьер - в Версале, и консервативные силы принялись бы за дело. И на этот раз они бы не замедлили прибегнуть к этому. Не надо забывать, что при том реакционном настроении, которое господствует в обществе, привилегированные классы, буржуазия, крупные и мелкие капиталисты, раздражённые купцы способны даже прибегнуть к физической силе; этого можно тем более ожидать при привычке к спорту, стрельбе и гимнастике, которая так развита в среднем и высшем буржуазном обществе, при том увлечении милитаризмом, которое замечается в господствующих классах.

И что будет в это время делать революция? В местностях, где она оказалась победительницей, ей придётся заняться самоуничтожением и бесполезными жестокостями. Либеральная и демократическая республика 1830 и 1848 годов имела чрезвычайно определённую цель: свергнуть центральное правительство и занять его место. Революционные нападения Бланки всегда рассчитаны на то, чтобы поразить в самое сердце. Он не разбрасывал своих сил; наоборот, он концентрировал их, чтобы направить на борьбу с самыми средоточиями существующего политического строя.

Революционный метод всеобщей стачки действует совершенно иначе. Именно потому, что он сразу придаёт борьбе экономическую форму, он не намечает рабочим силам единой цели, к которой они должны стремиться. Рабочие остаются у входа в покинутые шахты, фабрики. И если пролетариат завладеет шахтами, фабриками, это будет чисто фиктивный захват. Рабочие вступят во владение трупом; шахты и фабрики мертвы, если приостановлен обмен продуктами, если прекращено производство.

До тех пор, пока весь общественный механизм не подчинён власти определённого класса и не управляется им, последний может захватывать фабрики, мастерские - он всё-таки ничего не приобретает. Того, кто владеет несколькими камнями пустынной дороги, нельзя назвать начальником передвижения по этой дороге.

Рабочим, удивлённым собственному бессилию, при воображаемой победе ничего не остаётся, как перейти к разрушению. Разрушение докажет только некультурность пролетариата.

Надо заметить, что революционная тактика всеобщей стачки имеет целью расстроить, ослабить экономическую и общественную жизнь. Прекратить движение, как на суше, так и на воде, перестать снабжать машины углём - это значит заменить общую, единую жизнь нации деятельностью многочисленных местных групп. Это дробление жизни является полной противоположностью революции.

Буржуазная революция была сделана федерациями, которые с различных мест собрались в Париж. Всякая революция предполагает повышение жизненной энергии; такое повышение возможно только при напряжении энергии, при сознании общего единства и при совместной работе.

Пролетариат совершит революцию только посредством прочной организации сил политического и экономического класса, всюду проникающего, всё связывающего. Дробление есть возврат к феодальному строю. В отдельных группах, дошедших в силу прекращения обмена до более низкой ступени цивилизации, воцарится олигархия собственников, владеющих жизненными продуктами; они, таким образом, поставят в зависимость от себя всю пассивную часть общества. Во многих округах и коммунах богатые станут господами общества, феодальными владельцами, королями на миг. И постепенно все маленькие владетельные поместья, все эти маленькие олигархии, соединят свои силы для того, чтобы опутать, раздавить неподвижную, посрамлённую революцию, которая, думая лишить правительство всяких средств сообщения, изолировала и ослабила только себя.

Итак, надежда на то, что революционная тактика всеобщей стачки позволит мужественному, сознательному, готовому к борьбе меньшинству пролетариата ускорить события - совершенно утопична. Никакой ловкий приём, никакой фокус не избавит социализм от необходимости законным путём - пропагандой, завоевать мнение большинства нации.

Значит ли это, что идея всеобщей стачки бесполезна, что ею надо пренебречь в широком общественном движении? Нет, абсолютно нет. Я указал, при каких условиях и в какой форме она могла бы ускорить социальную эволюцию и прогресс рабочего класса. Тот факт, что такая идея могла прийти известному классу, как средство к его освобождению, является для общества опасным показателем разложения, решительным предупреждением. Ведь рабочий класс служит основанием всего строя, он создаёт, производит! И если останавливается он, всё останавливается.

К нему можно применить замечательные слова Мирабо, впервые предсказавшего всеобщую стачку. Он говорил о третьем сословии рабочих и буржуазии, тогда ещё бывших заодно:

«Будьте осторожны, - говорил он привилегированным классам, - не раздражайте этого народа, всё создающего; ему достаточно стать неподвижным, чтобы навести ужас». И вот господствующие, правительственные классы сумели до сих пор уделить пролетариату, имеющему такую колоссальную отрицательную силу, которой он может пожелать воспользоваться, такую незначительную долю власти! Они сохранили в нём так мало доверия к ценности действительной эволюции, что он как будто опьянён мыслью прекратить работу. Приостанавливается работа, замирает самый нерв жизни. Вот к какому внутреннему, глубокому кризису привели нас эгоизм и ослепление правящих классов, отсутствие всякого плана действий. Пролетариат чувствует, что его всё более тянет к пропасти - к всеобщей стачке, он рискует разбиться при падении, но он надолго унесёт с собой или богатство, или безопасность жизни.

Всеобщая стачка бессильна как революционный метод; тем не менее, сама идея всеобщей стачки есть чрезвычайно важный революционный показатель. Это скорее серьёзное предупреждение привилегированным классам, чем средство к освобождению эксплуатируемого класса. Это как бы глухая угроза для всего капиталистического строя, и если даже она ограничится бессильными попытками, всё-таки она даст почувствовать органический дефект, который могут устранить только коренные реформы.

И если правящие классы будут настолько безумны, чтобы нарушить ничтожную отвоёванную свободу, жалкие средства к борьбе пролетариата, если они будут подрывать, обесценивать всеобщее избирательное право, если они посредством преследования капиталистами и полицией сделают право стачки и синдикатов несуществующим, то упорная всеобщая стачка будет, несомненно, единственной самопроизвольной формой рабочего восстания; она будет скорее средством поразить противника, чем стремлением к освобождению.

Рабочий класс, однако, очутится во власти печальной иллюзии, болезненного наваждения, если примет за метод революции ту тактику, которая может явиться лишь средством отчаяния. Теперь для социализма, если оставить в стороне конвульсивные движения, которые не поддаются никаким предвидениям и правилам, есть единственная действительная цель - законным путём склонять к себе большинство.

Печатается по: Жан Жорес. Социальные этюды. С.- Петербург: Издательство «Работник», 1906.

Материал взят с сайта Новый смысл