Первым и главным «жестом» Лжедмитрия I, совершенным для «города» и «мира», было его венчание на царство. Этот «жест» означал не просто возвращение «царевича» на престол «отца», но представлялся священным актом восстановления «правды» через возобновление старой династии Рюриковичей, торжеством «добра» над «злом» Годуновых.

Именно во время царского венчания Самозванца им были впервые «восприняты» телесно и духовно главные символы царской власти. Порядок коронации был даже не двойной (сначала австрийской короной, а затем шапкой Мономаха), а тройной: традиционные шапку Мономаха и бармы в Успенском соборе возложил на претендента новый патриарх Игнатий во время торжественного обряда, затем он же возложил австрийскую корону, вручил скипетр и державу, наконец в Архангельском соборе архиепископ Арсений в пределе Иоанна Лесвичника возле гробов Ивана Грозного и Федора Ивановича вновь возложил на Самозванца традиционный «царский венец» (одну из царских корон – Казанскую или Астраханскую, или же вновь шапку Мономаха). Таким образом, Лжедмитрий I трижды принимал возложение на голову символов царской власти.
Сам факт тройного возложения на голову Самозванца символов власти [стр. 23] был новшеством: возложение австрийской короны как бы «прикрывалось» двумя возложениями традиционных русских символов царской власти. Видимо, это было попыткой, используя традиционный российский обряд и символику как «базовые», внести в них элемент Запада.
Рассмотрим подробное «вещевой» ряд символов царской власти Лжедмитрия I. Российского государства такими символами выступают традиционные атрибуты царства/царя: головной убор (шапка Мономаха, корона), скипетр и держава, парадное облачение, престол. Самозванец не только использовал все традиционные предметы и символы царской власти (хотя и вносил в них определенные новшества), но заказал новые (трон, возможно, новая корона).
Поляки-современники, приехавшие в свите Мнишков на свадьбу Лжедмитрия I и Марины, увидели царя в последний месяц его правления и жизни таким: «Царь сидел на троне в одеянии, украшенном жемчугом и драгоценными камнями, в высокой короне со скипетром в правой руке». О какой же короне идет речь?
Для поляков понятие «корона» было вполне определенным, поэтому вряд ли имелась в вину шапка Мономаха и даже одна из «царских корон» Ивана Грозного – Казанская (она сохранилась в Оружейной палате Московского Кремля) или Астраханская (до нас не дошла), которые имели традиционную меховую опушку и состояли из соответственно одного/двух/трех ажурных рядов зубцов, что было весьма необычным для «польского глаза» и не могло бы остаться не отмеченным в приведенным описании. По-видимому, корона Самозванца напоминала польским придворным традиционный западный тип. В таком случае сразу вспоминается австрийская корона, которую возлагал на голову Лжедмитрия I патриарх Игнатий в Успенском соборе после возложения шапки Мономаха.
«Австрийская корона», по словам участника коронационного обряда архиепископа Арсения Елассонского, была прислана Ивану Грозному австрийским императором. Коронационные регалии (корона, скипетр, держава) были заказаны Борисом Годуновым через посла Афанасия Власьева при дворе Рудольфа II в 1599 – 1600 годах; их в строжайшей тайне изготовлял королевский придворный мастер в резиденции московского посольства в Эгере (ныне город Хеб) из [стр. 24] привезенных послами драгоценностей царской казны. Готовые регалии только в 1604 году были привезены в Москву императорским послом Генрихом фон Логау. К сожалению, из указанных регалий уцелели только скипетр и держава, хранящиеся в Оружейной палате.
Самозванец короновался венцом, который целиком повторял форму императорской короны. Именно это было весьма важно для Лжедмитрия I, лелеявшего идею императорского титула и уровня своей власти. Он, по-видимому, не знал, что корона не есть дар императора и, соответственно, не символизирует передачу императорской власти, скорее, наоборот – «дарует» именем императора право на правление, что ставит русского царя в зависимое положение от императора дома Габсбургов.
Попробуем идентифицировать корону Самозванца при помощи изобразительных материалов. Наиболее интересна серебряная медаль, специально заказанная Лжедмитрием в начале 1606 года. В настоящее время известны два ее экземпляра (ГИМ и Эрмитаж). Самозванец изображен здесь в традиционном царском облачении, но с королевской короной на голове, которая увенчана крестом, со скипетром и державой, с двумя золотыми цепями на плечах и на шее (шейная цепь, как представляется, увенчана традиционным наперстным крестом с частичкой животворящего дерева). На реверсе – двуглавый орел с тремя коронами. Во всех случаях и особенно корона на голове «царя Дмитрия Ивановича» почти «дословное» (изображение как текст) повторяет императорскую корону Рудольфа II, изготовленную в 1602 году и также увенчанную крестом.
На более ранней медали, изготовленной в 1605-м польскими мастерами, где Лжедмитрий I изображен в профиль со скипетром, но без головного убора, подобная корона возвышается над двуглавым орлом на реверсе[1] . Такая же корона изображена над двуглавым орлом на «прикладной» односторонней печати «царевича», изготовленной в Польше (впервые встречается на письме к канцлеру Янушу Замойскому от 15 апреля 1604 года).
Подобная «западническая» стилизация отвечала не только вкусам, но также представлениям Лжедмитрия I о своей власти как равновеликой (и даже превышающей) императорскую власть на Западе. Символика изображения короны «западного типа», особенно в связи с крестовым завершением, была весьма важной для Самозванца как утверждение сакрального происхождения и значения своей власти. Этот символ использовался даже на оружии сотни алебардщиков из личной охраны царя, где золотом был высечен двуглавый орел, увенчанный короной описанного образца. А крест на личной печати Лжедмитрия I появился уже в 1604 году, когда он пребывал в Польше: крест возвышался между головами двуглавого орла, тогда как подобной по общему замыслу печати Ивана Грозного с двуглавым орлом креста нет.
Предполагают, что корону Самозванца вывезли из Москвы поляки в 1611 – 1612 годах [2]. В этом случае интересен тот факт, что ни Василий Шуйский, ни другие российские власти не уничтожили символы власти Самозванца – они были сохранены в царской казне как драгоценные (в смысле металлов и камней) вещи. С другой стороны, как символ власти корона Лжедмитрия I после его смерти никогда больше не использовалась.
Наиболее показательным символом «царства» из Библии, материализированным «образом» власти явился трон царя. Для Самозванца он был изготовлен заново, он не воспользовался тронами названного «отца» (Федора Ивановича), а тем более своего главного врага Бориса Годунова. Показательно, однако, что трон Годунова не был уничтожен: по-видимому, в данном случае значение трона было не столько персонифицировано, сколько воспринималось как символ власти (тем более что речь шла о «последнем» троне царя Бориса, подаренном в 1604 году персидским шахом Аббасом I). Тем н менее этот трон, как и все остальные, оставался символом другой, старой и меньшей по рангу (не императорской) власти; он попал в царскую сокровищницу.
Описание трона Лжедмитрия I присутствует в записках иностранцев, пораженных его великолепием и богатством. В этих описания существует ряд расхождений в деталях украшений. Попытаемся создать свободную описательную конструкцию трона Самозванца.
По-видимому, трон Лжедмитрия I был изготовлен уже в 1606 году, все иностранцы (главным образом поляки – послы короля и члены свиты Мнишков) описывают его в сюжете свадьбы Самозванца и Марины Мнишек. Как представляется, в связи с необходимостью изготовления трона также для царицы была заказана «парная» конструкция. Парадный трон Лжедмитрия I был изготовлен из серебра с позолотой, [стр. 25] по другим заверениям – из чистого золота. Над собственно креслом-троном возвышался балдахин и перекрытие из четырех щитов, над которым парил золотой (позолоченный) двуглавый орел с распростертыми крыльями. От щитов над колоннами, которые их поддерживали, спускались две кисти из жемчуга и драгоценных (красных) камней, среди которых – огромный топаз.
Сами колоны (пилястры) были утверждены на двух серебряных (с позолотой) львах, которые лежа держали в лапах большие золотые (золоченные) подсвечники; на львах, на высоких серебряных ножках стояли грифоны – один держал символ государевой державы, другой – обнаженный меч. Внутри балдахина над троном находилось золоченое распятие и висела в окладе из золота и драгоценных камней икона Богоматери (возможно, Курская Коренная, которую Самозванец с почестями встречал в Путивле и увез с собою к Москве как свою покровительницу и заступницу). К самому трону вело шесть (по другим данным – три) ступеней, покрытых золотой парчой и лежало четыре серебряных с позолотой льва[3] .
Польские авторы оценивали все это «великолепие» в денежных единицах – в 150 тысяч злотых[4] . Однако ценность трона как атрибута власти заключалась в его символике. Ассоциацию трона Лжедмитрия I с ветхозаветным текстом подметил только Станислав Немоевский: «В целом этот трон – подобие Соломонова трона, как его описывают в Библии»[5] . Это замечание, как представляется, точно отражает символическую суть и значение трона Самозванца – его ассоциация с соломоновым троном слишком явна: И сделал царь большой престол из слоновой кости, и обложил его чистым золотом. К престолу было шесть ступеней; верх сзади у престола был круглый, и были с обеих сторон у места сиденья локотники, и два льва стояли у локотников. И еще двенадцать львов стояли там на шести ступенях по обе стороны. Подобного сему не бывало ни в одном царстве» (3 Царств. 10: 18 – 20).
Трон Соломона целиком соответствовал восточной традиции. Львы олицетворяли власть, владыка же, восседавший на троне со львами в подножии, как бы царствовал над миром. Львиные фигуры были уже на тронах египетских фараонов Нового царства (например, у Тутанхамона). Рычащие львы, движущиеся звери, деревья с певчими птицами размещались в тронном зале возле престола византийского императора в IX – X веках. Современники называли его «византийским троном Соломона», а церемонию императорского приема – «соломоновой процессией». В России пышные троны и приемы приобрели большую актуальность в XV – XVI веках, особенно в период укрепления царской власти при Иване Грозном. Описание соломонова трона распространилось в это время в русских хронографах.
Таким образом, мнимый сын Ивана Грозного решил подчеркнуть ту идею преемственности власти от великих библейских царей, которая лишь «пунктирно» высказывалась ранее русскими государями. Возможно, следуя развивающейся тронной символике Запада, львы у престола Лжедмитрия I могли означать и темные силы, а сам трон, возвышенный над ними, выражал идею победы. Это было бы созвучно титулу, принятому Самозванцем, – «непобедимый».
И еще один важный момент. Молельные места светских властителей в русских храмах возводились по образцу «мест» их духовных наставников. «Синтропы» (епископский трон и седалища для священников) были и в кафедральных, и в приходских храмах. Епископский трон ростовской церкви Константина и Елены был украшен у подножия резными каменными львами. Такие же троны были в Георгиевском соборе в Юрьеве-Польском и церкви Покрова на Нерли. В XV – XVI веках святительские места стали цельными архитектурными сооружениями. Митрополичий престол 1479 года Успенского собора Кремля не уступал месту Ивана IV и стал образцом для последнего.
О троне Лжедмитрия I этого сказать нельзя. Буквально повторяя трон Соломона, он ставил себя выше святительской власти, которая лишь в общих чертах и также «пунктирно» выражала в своих престолах идею соломонова трона. Такое «дерзновение» царя было непостижимым. Не случайно трон Лжедмитрия I вызвал удивление даже у иностранцев, привыкших к пышности престолов европейских властителей, светских и духовных.
Итак, для Лжедмитрия I именно Соломон – третий и величайший царь израильский был образцом, с которым Самозванец пытался и считал возможным сравниться.
Важно также другое: если Лжедмитрий I сравнивал себя с Соломоном, то Иван IV «автоматически» превращался в Давида; но при этом, как в Ветхом Завете, сын был и считал себя «славнее отца». А оба они были объединены не только божественным избранием в цари, но и даром личного общения с Богом, а также полученной от Господа благодатью править и судить. [стр. 26]
Выборочность символов и текстов в сравнении Лжедмитрия I самого себя с Соломоном, как представляется, заключалась также в том, что он не стал (по примеру Соломона) строить храм, но построил, как и библейский царь, великолепные палаты. «Дом Соломона» был сооружен из дерева (строился 13 лет) и наполнен ценными вещами (3 Цар. 7:1 – 51). Самозванец соорудил что-то подобное. В одном сказании об этом говорится: «И постави себе хоромы и многия светлицы велми красны на набережных полатах и терем основал»[6] .
Исаак Масса писал, деревянные палаты были выстроены над большой кремлевской стеной – «из них видна была вся Москва». Наиболее детально великолепие дворца Лжедмитрия I описано в так называемом «Дневнике Марины Мнишек»: «Дворец его деревянный, но красивый и даже великолепный. Дверные замки в нем вызолочены червонным золотом; печки зеленые, а некоторые обведены серебряными решетками. Перед столовою, в сенях стояло множество золотой и серебряной посуды, между прочим, сем бочек серебряных с вызолоченными обручами, величиною в сельдяные бочонки. Вся столовая посуда золотая; множество было серебра, рукомойников, тазов и прочего. Столовая обита персидскою голубою тканью; занавесы у окон и дверей парчовые; трон покрывала черная ткань, вышитая золотыми узорами; стол перед ним серебряный, прикрытый скатертью, вышитой золотом»[7] .
К сожалению, более подробных описаний деревянного дворца Лжедмитрия I мы не имеем, поэтому сопоставление деталей дворца его оформления с очень подробным описанием дворца Соломона невозможно. Тем не менее общая идея, как можно заключить, совпадала.
Однако Соломон начал с постройки храма, имел прямое «общение» с Богом и просил у него благодати царства; Лжедмитрий I лишь в символах власти следовал Соломону, считая свое царство уже благодатным и богоизбранным. Соломон пытался с Божьей помощью встать на «ступень царства» и получил желаемое, а Лжедмитрий I, присваивая «достижения» Соломона, делал следующий «шаг» к Богу.
В Библии нет описания одежд и головного убора Соломона. Лжедмитрий I в этом следовал российской традиции по форме, но несколько «модернизировал» и разнообразил ее содержание.
Примечательна история с царским облачением («ризами» – парадными одеждами) Самозванца. По сведению ныне утраченного сибирского хронографа, по приказу Михаила Романова «поганые ризы» Лжедмитрия I были отправлены в сибирскую ссылку. Позже в одном из томских монастырей златотканые одеяния были перешиты в стихари (при этом ткань вывернули наизнанку). В конце XIX века их нашел художник А.А. Карелин, который воспроизвел узор златотканого рисунка в картине «Димитрий Самозванец» (хранится в Лондонском Букингемском дворце).
Описавший этот факт А.А. Введенский считал его «не безынтересным для характеристики древней юридической мысли, прибегавшей к своеобразному символизму в праве»[8] . Такое понимание действия над вещью-символом имеет очень древние дохристианские корни. Однако царские «ризы» Самозванца не могли быть уничтожены, они получили «новую жизнь» в церкви.
История с ризами свидетельствует о полном соответствии их традиционному облачению (византийскому, а не западному типу). Это совершенно не мешало Самозванцу отойти от традиции в других случаях: он носил польскую гусарскую форму, а также другие виды одеяний западного типа, есть сведения, что парадный рыцарский доспех для него был заказан в Милане.
Арсений Елассонсикй достаточно точно заключил, что Лжедмитрий I решил во всем превзойти прежних царей, и особенно в превознесении себя самого и своей власти через утверждение сакральной природы как этой власти, так и спасенного Господом от смерти ее носителя. Эта тенденция противоречила православной доктрине: ни один из правителей нового времени не достигал «уровня» даже ветхозаветных царей израильских (Давид, Соломон), которые непосредственно общались с Господом. Более того, в распространенном в России апокрифе «Откровение мук тяжких… чрез архангела Гавриила Пресвятой Богородице» прямо говорилось о том, что царям, «иже ся Богу ровняли», уготовано место в адских печах (22-я мука).
Негативно воспринимали попытки «самосакрализации» Лжедмитрия I его российские придворные, а представителей оппозиции (Шуйские) все его действия преподносили как «дьяволиаду». Князь Иван Хворостинин будто бы заявил самому Лжедмитрию: «В память вечного устроения сие мниши, а не Содетелю имея хвалу, суетную славу тщетным бытием помышляеши и властодержавец мнишися быти; или не веси, яко Бог есть, иже стирает всяко превозношения гордых, отрезуя языки велеречивых, и объюродея речеточьцов, вознося смиренныя, и низводя возвышенная?.. Не воздам тебе чести, царю человеку сущу, паче славы Божия»[9] . Позже сходную идею будет развивать в посланиях к Алексею Михайловичу патриарх Никон, заявляя, что царь уподобился сатане, желая поставить свой «престол выше небес» – и за это дьявол низвергнут в ад.
Именно так в первой четверти XVII века были «перетолкованы» идеи Самозванца относительно царства и власти, выраженные в предметах и символах и сочетавшие восточные и западные традиции. Их не восприняли и прочли как проявление «власти тьмы», гордыни и дьявольского искушения. [стр. 27]

доктор исторических наук Василий Ульяновский