В мировой и отечественной  истории есть много  легендарных личностей   прошлого, оставивших так или иначе след на её бесконечной спирали. Гении и злодеи, узурпаторы и герои своего отечества - они навсегда остались в памяти. Не стал исключением и Роман Фёдорович Унгерн-Штернберг, ставший в 20-е годы XX столетия «Исчадием ада» для одних и символом борьбы с большевизмом для других.

В 1971 году по прошествию 50 лет с тех пор, как Унгерн-Штернберг - «немецкий барон, русский генерал, монгольский князь и муж китайской принцессы, был взят в плен и расстрелян»[1], знаменитый отечественный историк Леонид Юзефович, находившийся неподалёку от Улан-Уде на выездных тактических занятиях, услышал от местного пастуха Больжи о том, что, барон, оказывается, до сих пор жив. На удивлённый ответ историка о давнишнем расстреле барона, пастух подарил ему амулет-гау, который якобы носил на себе барон, поэтому его ни кто не мог убить. «Унгерн - Фигура локальная, если судить по арене и результатам его деятельности, порождение конкретного времени и места. Но если его оценивать по идеям, имевшим мало общего с идеологией Белого движения, если учитывать, что его планы простирались до переустройства всего существующего миропорядка, а средства вполне соответствовали глобальным целям, этот человек видится как явление совсем иного масштаба, как действующее лицо не только Российской или монгольской, но и всемирной истории.

Он был один из многих, предрекавших гибель западной цивилизации, но единственным, кто, будучи её творением, решил сразится с ней не за письменным столом и на университетской кафедре, а в седле и на поле боя.

Многие одиночки в Европе и до, и после Унгерна искали точку духовной опоры на Востоке, но никому, кроме него, никогда не приходила мысль о том, чтобы превратить эту точку в военно-стратегический плацдарм для борьбы с революцией. Учение Будды волновало тысячи русских и европейских интеллигентов, но только Унгерн собирался нести его в Россию на кончике монгольской сабли, чтобы восточной мистикой исцелить язвы Запада»[2]. Ещё за пять лет до того, как в 1893 году Пётр Александрович Бадмаев, крещёный бурят, представил своему крёстному отцу, Александру III, доклад «О присоединении к России Монголии, Тибета и Китая», знаменитый русский философ Владимир Соловьёв, будучи на заседании Географического общества в Париже, услышал слова китайского военного атташе, которые он интерпретировал следующим образом: «Вы истощаетесь в непрерывных опытах, а мы воспользуемся плодами этих для своего усиления. Мы радуемся вашему прогрессу, но принимать в нём участие у нас нет ни надобности ни охоты: вы сами приготовляете средства, которые мы употребим для того, чтобы покорить вас».

Мысль об идущей  восточной угрозе преследовала Соловьёва все последние годы его жизни. «...В 1895 году император Вильгельм II прислал государю свою известную символическую картину, где изображались народы Европы, с тревогой смотрящие на кровавое зарево на востоке, в лучах которого виднеется буддийский идол. «Народы Европы, оберегайте своё священное достояние» - стояло под этой картиной.

Та же мысль тревожила <...> и <...> Соловьёва, которому представлялось новое нашествие монголов на Европу, первой жертвой которого опять должна была стать Россия. (В.С. Солоьёв в своём известном стихотворении «Панмонголизм» в ту пору пророчествовал: «О Русь, забудь былую славу / Орёл двуглавый сокрушен, / И жёлтым детям на забаву даны клочки твоих знамён...»)[3]. Именно эта восточная угроза будет впоследствии преследовать и питать идеи Унгерна. «Изменится лишь знак. То, что раньше было для России злом, сулило ей гибель, в перевёрнутом мире станет единственным спасением. Не случайно в его планах радикального переустройства мира важное место займёт буддизм - религия, как считал Соловьёв, крайне опасная для христианской цивилизации, ибо, в отличие от исламской, «идея буддизма ещё не пережита человечеством»[4].

«Как генерал Унгерн возник на гребне гражданской войны в Забайкалье, как политик, исповедующий определённую идеологию, он явился в той точке географического и духовного пространства, где намеченная Бадмаевым, продолженная Витте линия Российской экспансии на Дальнем Востоке, совершив немыслимый изгиб, влилась в обратно направленный вектор японского паназиатизма и была пересечена третьей прямой - чисто интеллектуальной, порождённой сознанием кризиса западной цивилизации и связанной с именами Владимира Соловьёва, Константина Леонтьева, Шпенглера и Ницше. Чтобы первые две линии наложились и пересеклись с третьей, понадобилась такая фантастическая фигура, как Унгерн, восставшая на обломках всей прежней системы координат»[5].

Через несколько лет после смерти барона его собеседник вспоминал, что Унгерн предчувствовал появление и предвидел роль такого общественного течения как фашизм. Это движение шло параллельно его судьбе и, если бы он в 1920 году уехал из Забайкалья в Австрию, вполне могло пересечься с ним. Именно в этом году, в Баварии, в городе Байрете, никому неизвестный Адольф Гитлер впервые встретился с членами «Общества Туле» - тайного ордена, цель которого - «возродить немецкий рейх на принципах расы и романтизированного оккультизма, который считался древнегерманским»[6].

Барон Врангель, будучи полковым командиром Унгерна, характеризует его в своих мемуарах следующим образом: «...Подъесаул барон Унгерн-Штернберг, или подъесаул «барон», как звали его казаки, был человек несравненно более интересный. Такие типы созданные для войны и эпохи потрясений, с трудом могли ужиться в обстановке мирной полковой жизни.

Обыкновенно, потерпев крушение, они переводились в пограничную стражу или забрасывались судьбою в какие либо полки на Дальневосточную окраину или Закавказье, где обстановка давала удовлетворение его беспокойной натуре. Из прекрасной дворянской семьи лифляндских помещиков, барон Унгерн с раннего детства оказался предоставленным самому себе. Его мать, овдовев молодой, вторично вышла замуж и, по-видимому, перестала интересоваться своим сыном. С детства мечтая о войне, путешествиях и приключениях, барон Унгерн с началом японской войны бросает корпус и зачисляется вольноопределяющимся в армейский пехотный полк, с которым рядовым проходит всю кампанию. Неоднократно раненный и награждённый солдатским Георгием, он возвращается в Россию и, устроенный родственниками в военное училище, с превеликим трудом кончает его.

Стремясь к приключениям и избегая обстановки мирной строевой службы, барон Унгерн из училища выходит в Амурский казачий полк, расположенный в Приамурье, но там остаётся недолго. Необузданный от природы, вспыльчивый и неуравновешенный, к тому же любящий выпивать и буйствовать во хмелю, Унгерн как-то затеял ссору с одним из сослуживцев и ударил его.

Оскорблённый ранил Унгерна в голову шашкой. След от этого остался у того на всю жизнь, постоянно вызывая сильнейшие головные боли и, несомненно, периодами отражаясь на его психике. Вследствие ссоры оба офицера вынуждены были оставить полк.

Возвращаясь в Россию, Унгерн решает проделать путь от Владивостока до Харбина верхом. Он оставляет полк верхом, в сопровождении охотничьей собаки и с охотничьим ружьём за плечами. Живя охотой и продажей убитой дичи, Унгерн около года проводит в дебрях и степях Приамурья и Маньчжурии и, наконец, прибывает в Харбин. Там его застаёт разгоревшаяся монголо-китайская война. Унгерн не может оставаться безучастным зрителем. Он предлагает свои услуги монголам и, предводительствуя монгольской конницей, сражается за независимость Монголии. С начала русско-германской войны Унгерн поступает в Нерчинский полк, и сразу проявляет чудеса храбрости. Четыре раза раненный в течении одного года, он получил орден Св. Георгия, Георгиевское оружие и ко второму году войны представляется  уже к чину есаула.

Среднего роста, блондин, с длинными опущенными по, углам рта рыжеватыми усами, худой и измождённый с виду, но железного здоровья и энергии он живёт войной. Это не офицер в общепринятом значении этого слова, ибо он не только совершенно не знает самых элементарных уставов, и основных правил службы, но сплошь и рядом грешит и против внешней дисциплины против воинского воспитания. Это тип партизана-любителя, охотника-следопыта из романов Майна-Рида. Оборванный и грязный, он спит всегда на полу, среди казаков сотни, ест из общего котла и, будучи воспитан в условиях культурного достатка производит впечатление человека, совершенно от них отрешившегося. Тщетно пытался я пробудить в нём сознание принять хоть внешне офицерский облик.

В нём были какие-то странные противоречия: несомненный оригинальный и острый ум и рядом с этим поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор; удивительная застенчивость и даже диковатость и рядом с этим безумный порыв и необузданная вспыльчивость; не знающая пределов расточительность и удивительное отсутствие самых элементарных требований комфорта.

Такой тип должен был найти свою стихию в условиях настоящей русской смуты. В этой смуте он не мог не быть хоть временно выброшенным на гребень волны и со спадом её он так же неизбежно должен был исчезнуть»[7].

«Можно сказать, что каждая эпоха создаёт своего «Унгерна».

Для одних барон и генерал-лейтенант Роман Фёдорович Унгерн фон Штернберг - рыцарь-герой, освободивший Монголию от китайских оккупантов, храбро сражавшийся с большевиками и не побоявшийся открыто поднять знамя восстановления монархии, причём не только в России, но и по всему миру, и с этим знаменем вторгнуться на советскую территорию. Для других Унгерн - творец «евразийской идеи», автор дерзкого проекта возрождения средневековой империи Чингисхана.»[8].

«Благодаря сильной воле и умению завораживать окружающих своими идеями, Унгерну удалось то, что казалось абсолютно невозможным: с восемью сотнями всадников изгнать из Монголии в 15 - 20 раз более сильную китайскую армию и восстановить монгольскую независимость. Однако об этой заслуге «чёрного барона» перед монгольским народом обычно предпочитают не вспоминать, акцентируя внимание на его идее восстановления срединной монархии в границах империи Чингисхана, призванной стать воплощением «евразийской идеи», и ненависти к большевикам и евреям»[9].

В самом деле, когда Унгерн начинал поход на Ургу, он не ставил себе цели создать независимое монгольское государство. Он помышлял о восстановлении светской власти Богдогегена (монг. августейший свет), духовного владыки всех монгол, только на первом этапе к реставрации монгольской династии Цин  в Китае. «А китайская монархия, в свою очередь, по замыслу Унгерна, должна была способствовать возвращению российского престола дому Романовых. В отличие от европоцентристской точки зрения, барон призывал европейцев учиться у молодой «жёлтой расы» покорности духовным и светским владыкам, фанатичным требованиям религиозным идеям, бессребреничеству и сознательному отказу от материальных благ»[10].

Неудачу реализации грандиозных планов барона относят к предательству его подчинённых, прежде всего самих монголов, которые были для него основной опорой в  предприятии, не оценивших всю глубину замыслов своего предводителя.

Что касается белого движения, то Унгерн только нанёс вред, дискредитировав его идеи своей немотивированной жестокостью.

«Но в чём же тогда секрет притягательности для многих образа Унгерна в плоть до сегодняшнего дня? В его харизме. Роман Фёдорович был своего рода подвижником, и <...> повлиял-таки на ход истории, хотя совсем не так, как желал.

Если бы Унгерн не взял Ургу, то Внешняя Монголия и сегодня оставалась бы одной из провинций Китая и подверглась бы сильнейшей китаизации. Советская Россия дружила с революционным Китаем и не хотела расстраивать Сунь Ятсена признанием независимости Внешней Монголии. Азиатская дивизия выполнила сразу две задачи: во-первых, изгнала из Монголии китайские войска; во-вторых, своим вторжением в Забайкалье создала совершенно аргументированный, с точки зрения международного права, предлог для ввода на монгольскую территорию частей Красной армии и установления в стране революционного, пробольшевистского правительства. Если бы не Унгерн, - и Внешняя, и Внутренняя Монголия, равно как Синьцзян и Тибет, остались бы в составе Китая после победы там коммунистических повстанцев Мао Цзэдуна в 1949 году»[11].

Как бы это не выглядело странно, именно Унгерну монголы обязаны своей независимостью. «Благодаря этому Унгерн и по сей день остаётся символом торжества «евразийской идеи», поддерживая утопические иллюзии у её приверженцев, предпочитающих не вспоминать, чем закончилась эпопея безумного барона»[12].

Мамонов Александр

[1] Юзефович Леонид Абрамович. Самодержец пустыни. Феномен судьбы барона Романа Унгерна фон Штернберга. М., «Эллис Лак», 1993. С. 3.
[2] Юзефович Леонид Абрамович. Самодержец пустыни. Феномен судьбы барона Романа Унгерна фон Штернберга. М., «Эллис Лак», 1993. С. 5.
[3] Ольденбург Сергей Сергеевич. Царствование Николая II. М., «Астрель», 2003. С. 124.
[4] Юзефович Леонид Абрамович. Самодержец пустыни. Феномен судьбы барона Романа Унгерна фон Штернберга. М., «Эллис Лак», 1993. С. 8.
[5] Юзефович Леонид Абрамович. Самодержец пустыни. Феномен судьбы барона Романа Унгерна фон Штернберга. М., «Элис Лак», 1993. С. 10.
[6] Юзефович Леонид Абрамович. Самодержец пустыни. Феномен судьбы барона Романа Унгерна фон Штернберга. М., «Элис Лак»,1993.- стр.10.
[7] Врангель Пётр Николаевич. Записки. Ноябрь 1916 - ноябрь 1920. Т. 1. Минск, «Харвест» 2003. С. 8 - 10.
[8] Соколов Борис Вадимович. Барон Унгерн. Чёрный всадник. М., «АСТ-ПРЕСС», 2006. С. 1.
[9] Соколов Борис Вадимович. Барон Унгерн. Чёрный всадник. М., «АСТ-ПРЕСС», 2006. С. 5.
[10] Соколов Борис Вадимович. Барон Унгерн. Чёрный всадник. М., «АСТ-ПРЕСС», 2006. С. 5 - 6.
[11] Соколов Борис Вадимович. Барон Унгерн. Чёрный всадник. М., « АСТ-ПРЕСС», 2006. С. 315 - 316
[12] Соколов Борис Вадимович. Барон Унгерн. Чёрный всадник. М., «АСТ-ПРЕСС», 2006. С. 316.