Содержание | Библиотека | Новая и Новейшая история Европы
Попытка парламента распустить армию. - Гранды и левеллеры. - Армейская организация. - Отказ армии разойтись. - Захват короля. - Разрыв с парламентом. - Декларация армии. - Армия и общественное мнение. - Деморализация парламента. - Оккупация Лондона.
Решающий голос в английской революции принадлежал организованному и вооруженному меньшинству - армии.
В марте 1647 г. была взята последняя роялистская крепость в Уэльсе. Но еще в мае 1646 г. король оказался в плену у шотландцев и в январе 1647 г. был выдан парламенту. В феврале последний шотландский солдат ушел из пределов Англии. Война кончилась. Тотчас же в парламент отовсюду стали поступать петиции о роспуске армии. В этих петициях чувствуется страх пресвитериан перед еретической армией; рядом с требованием роспуска вставляется требование строгого введения пресвитерианского строя. Кромвель жалуется Ферфаксу на общее озлобление против армии. Но слышны и другие мотивы - стремление облегчить невыносимое налоговое бремя, страх разорения. Парламент, в обеих палатах которого пресвитериане составляли большинство, мечтал мирно распустить армию, сильно ограничить власть короля, ввести в стране прочный конституционный порядок. Парламент решил оставить кавалерию почти в полном ее размере, совершенно распустить пехоту и срыть почти все крепости. Пресвитерианская милиция должна была служить противовесом сектантской кавалерии. Парламент даже не считал нужным расплатиться с армией перед роспуском, а кавалерия не дополучила жалованья за десять месяцев, пехота - за четыре; всего было недоплачено около 330 тыс. ф. Парламент решил выдать солдатам вместо наличных денег обязательства и расплатиться тогда, когда это позволит состояние государственного [401] казначейства. 4 марта 1647 г. были отменены специальные налоги, назначенные на содержание армии.
Для того чтобы облегчить роспуск, было предложено желающим записаться в ирландскую армию, остальные же должны были подчиниться приказу парламента и мирно разойтись. Однако дело пошло не так, как этого ожидал парламент. Армия совсем разойтись не пожелала. Когда 21 марта 1647 г. комиссары явились в главную квартиру записывать волонтеров для ирландской армии, офицерская сходка потребовала ответа на четыре вопроса:
1) Какие полки останутся в Англии и какие пойдут в Ирландию?
2) Кто будет командующим войсками в Ирландии?
3) Чем будет гарантирована уплата жалованья армии в Ирландии?
4) Какова гарантия уплаты недоданного жалованья? Солдаты, в свою очередь, на сходке выработали петицию
к Ферфаксу с требованием уплаты жалованья, освобождения бывших солдат от наборов и обеспечения солдатских вдов и сирот. Парламент объявил всех, кто будет поддерживать эту петицию, врагами государства. Еще раньше парламент распорядился отнять у высших чинов армии титул генералов и приказал всем офицерам примкнуть к государственной, пресвитерианской церкви. Подобные распоряжения подливали масло в огонь. В ирландскую армию записались очень немногие. В половине апреля один корреспондент, доброжелатель парламента, пишет, что в армии разлита ненависть к парламенту, что солдаты собираются идти на Лондон и что книги Лильберна в армии цитируются как свод законов.
Между тем в армии идет организационная работа. В конце апреля кавалерийские полки выбирают по два «агитатора». Тогда слово агитатор имело иной, отличный от нашего, смысл - представитель в делах, агент. Выбранные агитаторы подают высшему командованию петицию. Они жалуются на стремление расколоть армию путем приглашения в Ирландию, на чрезмерную власть, какую приписывает себе парламент, вырождающийся в тиранию. В это время парламенту доносят, что вся армия насквозь пропитана идеями Лильберна и скорее склонна предписывать законы, чем выполнять их.
Лильберн в это время сидит в Тауэре, но в армии ходят его памфлеты и памфлеты его единомышленников, например, «Новая стратагема», где армия призывается к охране закона и [402] свободы. Между армией и Лильберном поддерживается тесная связь. Он думал найти в Кромвеле защитника своих идей, но ошибся. Генералы и офицеры привыкли преклоняться перед авторитетом парламента и смотреть на простонародье свысока; за что они и получили название «грандов». Они пробовали и в армии и в парламенте умерить требования солдат. Радикалы не могли понять такой перемены фронта. Лильберн, который привык смотреть на Кромвеля почти с благоговением, пишет ему из тюрьмы письмо («Крик Ионы из чрева китова»): «О, дорогой Кромвель, да откроет бог твои глаза. Как бедный Мардохей говорил Эсфири, так я говорю тебе: ты, великий человек, Кромвель, если ты тормозишь наши и армейские петиции и подводишь под них мины, то избавление придет к нам бедным, несчастным, слишком много возлагавшим на тебя, и придет оно не от вас, одетых в шелк индепендентов. Если ты не захочешь смело и в страхе божьем идти вперед... - то знай, что я привлекаю тебя к страшному суду божьему за ложь и обман... и если это правда, то пусть будет проклят день, когда палата общин купила тебя за 2500 ф. в год, чтобы ты был против нас...» Но гранды не хотели служить левеллерам. Они пробуют занять примирительную позицию. Кромвель хорошо сознает всю трудность своего положения между парламентом и войском. Его раздражает недоверие парламента, него мелькает мысль перебраться в Германию и там сражаться за кальвинистов. Но в то же время он старается примирить солдат с парламентом. Парламент пошел на большие уступки. Он дал гарантию, что против солдат не будет политических преследований, обещал выплатить большую часть недоданного жалованья, на остальное выдать обязательства.
Причина этой уступчивости та, что к этому времени солдаты успели вполне организовать свое представительство (от каждого пехотного и кавалерийского полка по 2 агитатора). 7 - 16 мая 1647 г. офицеры и солдатские представители совещаются вместе. Под влиянием Кромвеля, убеждавшего солдат поддержать парламент как единственную опору порядка в стране, собрание вынесло умеренную резолюцию. Но агитаторы не доверяют парламенту и предостерегают солдат от его махинаций, стремящихся поселить раздор между офицерами и солдатами, уничтожить единодушие в армии и таким путем добиться ее роспуска, чтобы потом одних услать в Ирландию, а других перевешать в Англии. И парламент не доверяет армии и боится ее связей с людьми вроде Лильберна. Страхи парламента [403] были небезосновательны. В это время среди солдат все больший и больший успех имеет радикальная пропаганда. Радикалы еще в марте подают парламенту петицию, в которой требуют освобождения Лильберна и предъявляют ряд других требований, которые в то время не могли иметь практического осуществления, но показывают, как велико было в то время политическое возбуждение. Они требуют, чтобы верховная власть принадлежала палате общин, чтобы у короля и лордов отнять право veto; они требуют отмены законов против терпимости, отмены десятины, удешевления судопроизводства; требуют, чтобы право было согласовано с христианством, чтобы в судопроизводстве употреблялся исключительно английский язык; они требуют уничтожения монополий и социального обеспечения для бедных; наконец, они требуют, чтобы сектантов допускали к государственным должностям наравне со всеми.
Парламент в ответ распорядился арестовать двух вожаков, подавших петицию, но он не рассчитал, какое действие их арест окажет на армию, которая уже приобрела тесную связь с радикалами. Тотчас же после ареста в армии начали собирать подписи под петицией об освобождении арестованных. Парламент постановил к 1 июня 1647 г. начать роспуск армии; результатом этого был военный бунт. Агитаторы издали циркуляр о сопротивлении, солдаты отказались повиноваться парламентским комиссарам, присланным для производства роспуска.
Генералы и офицеры стали на сторону солдат, и армия немедленно приступила к захвату власти, начав с захвата короля. По приказу Кромвеля 2 июня кавалерийский отряд под командой корнета Джойса отправился к королю в Хольмби, отбил его у парламентских комиссаров и привез в лагерь армии. То обстоятельство, что пленный, бессильный король представлялся чрезвычайно ценным заложником, что армия старалась отбить его у парламента, может показаться странным; но этому объяснением служит живучесть лояльных чувств и роялистских настроений. Король в минуты крайнего упадка своей власти ничуть не сомневался в том, что он центральная фигура всей Англии; и в этом убеждении его поддерживали и окружающие; вспомним, с какими почестями его встречали, когда он возвращался пленником из Шотландии: звонили в колокола при его проезде, в честь него палили из пушек, и даже пленный, униженный, лишенный прерогатив король творил, [404] по народному верованию, чудеса: исцелял золотушных. Напрасно Мартен издевался над этим верованием: «Мне кажется, что и парламентская большая печать могла бы исцелять королевскую болезнь, если бы издать соответствующий приказ». Толпы стекались к королю в Хольмби, ища исцеления.
Парламент считался с этим и щедро отпускал королю деньги для его личных нужд (50 ф. в день). Король жил широко. Стол у него был такой же, как в былые времена. Король видел свое обаяние и не сдавался, по-прежнему был полон веры в свое назначение, верил в окончательное торжество своих надежд. Он думал, что стоит подождать полгода, и все образуется само собой. Он был до того в этом уверен, что даже обижался на тех, кто не искал у него милостей в это время; король надеялся то на шотландскую, то на ирландскую, то на французскую, то на голландскую помощь.
Как раз во время королевского плена сильно развивается роялистская литература, несмотря на цензуру. Появляются памфлеты, в которых пленение короля кощунственно сравнивается со страданиями Христа. Победители не в состоянии были смотреть на короля как на простого пленного; они видели его влияние и старались его заполучить в свои руки как некий политический амулет. Король, хотя и пленный, важен для всех, и с ним вступают в сношения и армия и парламент. Еще в январе 1647 г. пресвитерианские пэры готовы пойти на большие уступки, помириться с королем, если только он на десять лет предоставит парламенту власть над милицией и на три года введет пресвитерианский строй; от короля даже не требуют, чтобы он формально принял ковенант, и король в мае 1647 г. дает свое согласие на эти условия. Но одновременно с этим он тайком готовится к новой гражданской войне, заигрывает с индепендентами и армией, ведет тройную игру.
Еще в конце 1645 г. индепенденты вели тайные переговоры с королем в надежде, что король за свою реставрацию предоставит сектантам свободу. В апреле 1647 г. король получил от некоторых офицеров предложение бежать в армию, но он отказался. Появление кавалерийского отряда в Хольмби не было для короля полной неожиданностью. Он нисколько не испугался и довольно охотно поехал с Джойсом в главную квартиру армии, в Ньюмаркет, и с тех пор имел свое местопребывание вместе с армией.
В новом своем плену король чувствовал себя лучше, чем в Хольмби. Правда, он находился при главном штабе армии и [405] должен был следовать за ним при всех его передвижениях, но зато ему предоставлялось больше свободы; король, например, получил англиканских капелланов и виделся со своими детьми и роялистскими пэрами. Король быстро применился к новым условиям, интимно беседовал с Кромвелем и Ферфаксом, держался так высокомерно, что Айртону пришлось его осадить. В армии стали мечтать о том, чтобы умиротворить страну совместно с королем. Но с парламентом у армии резкий разрыв. С мая 1647 г. в армии развивается живая политическая жизнь и бьет ключом до конца года. В армии происходят митинги, общеармейские сходки (rendez-vous) и заседания армейского представительства, которое организовалось в конце апреля. На общеармейской сходке 5 июня в Кентфорд-Хис (близ Ньюмаркета) солдаты и офицеры подписали «Торжественное обязательство» не расходиться до удовлетворения армейских требований и устроить общеармейский совет, в котором были бы представлены и высшее командование, и офицеры (по два от полка), и солдаты (тоже по два от полка). Для солдатских представителей установлены двухстепенные выборы. Роты и эскадроны выбирали от себя выборщиков, которые в свою очередь выбирали по два человека от полка в генеральный совет армии; по два человека от полка посылали и младшие офицеры прямым выбором; генералы и полковники армии входили в совет все. Право созыва совета принадлежало главнокомандующему.
Начиная с внешней обстановки, все своеобразно в этом совете. Армия, конечно, имеет строгую дисциплину и субординацию, соблюдает табель о рангах. Но солдаты сидят, несмотря на присутствие генералов, голосуют наравне с другими, пользуются полной свободой слова, на совете Кромвель, обращаясь к ним, зовет их джентльменами. Генералы и офицеры подавляют солдат своим образованием, но и среди последних находились люди с несомненным политическим талантом, например, Сексби и Аллен. Влияние офицеров все растет, и они постепенно подчиняют себе солдатских депутатов. На заседаниях этого совета часто происходят моления, поются гимны, дебаты иногда прерываются псалмами, присутствующие поддаются религиозному экстазу, и кто-нибудь из них говорит по наитию духа. Решения могут приниматься в такие минуты как откровение свыше.
Новая организованная сила быстро вмешалась в тогдашнюю политическую борьбу, и старым политическим организациям [406] приходилось все более и более с ней считаться. 10 июня 1647 г. лондонское городское управление обращается к армии с предложением о примирении. Армия на общей сходке в Трипло-Хис ответила, что она не думает создавать нового государственного устройства, но она требует, чтобы парламент выполнил свое обещание дать стране свободу. Должна быть установлена свобода совести, хотя и без крайностей. Тогда армия разойдется. Но если ее вздумают распустить насильно, то она снимает с себя ответственность за те беды, которые могут постигнуть Лондон. 15 июня 1647 г. армейский совет послал парламенту «Декларацию армии». Автором этого знаменитого документа называют Айртона, а его ближайшим помощником - Ламберта. Оба они получили юридическое образование. «Армия, - заявляет декларация, - не войско наемников, готовых служить любому тирану, армия призвана парламентом защищать справедливые права и вольности народа. Армия не может толковать конституцию по букве закона, она хочет и должна толковать ее по духу. Для обладания властью нужны нравственная высота и благочестие. Нужно очистить парламент от недостойных людей. Нынешний парламент должен разойтись. Впредь парламенты должны заседать не дольше трех лет. У короля надо отнять право роспуска. Опасаясь, чтобы члены армии по выходе из нее не пострадали за свои религиозные и политические убеждения, армия требует для всех амнистии, права петиций, ограждения религиозной свободы; необходим контроль общественного мнения над государственным хозяйством, и потому надо печатать финансовые отчеты».
Эта декларация представляет собой зародыш будущих писанных конституций; до сих пор конституция опиралась по преимуществу на обычаи, прецеденты, молчаливые соглашения.
16 июня армия подает парламенту формальное обвинение против одиннадцати непопулярных коммонеров в том, что они нарушают вольность английского народа и готовят вторую гражданскую войну. Парламент вступается за обвиняемых, но армия настаивает и угрожает, и одиннадцать членов вынуждены покинуть палату общин. Так армия уже начала диктовать свою волю парламенту.
Армия старается опереться на общественное мнение; морякам пишут письмо, в котором приглашают их соединиться с армией. В армию подаются сочувственные петиции. Правда, враги ее утверждают, что все эти петиции фабрикуются на [407] главной квартире или, во всяком случае, инспирируются ею. Но против этого говорит то обстоятельство, что некоторые петиции приходят из отдаленных мест, например, из Девоншира, из Уэльса, среди подписей под ними встречаются и имена людей влиятельных, рыцарей и джентльменов. Уайтлок, которого нельзя заподозрить в пристрастии к армии, жалуется в своем дневнике, что парламент потерял свое обаяние в народе, что население графств и горожане Лондона обращаются прямо к генералу и к армии, минуя парламент. Население обращается к армии со своими нуждами как к верховному государственному учреждению. Из Девоншира жалуются на произвол и взяточничество чиновников, лондонские пивовары просят снять с них акциз. Есть много выражений сочувствия, поздравлений (в том числе от лондонских подмастерьев), пожеланий, чтобы армия-де расходилась. В некоторых петициях чувствуется радикальное влияние левеллеров. Например, такова петиция города Бристоля от 2 сентября. Нужно удовлетворить законные требования армии, предохранить народные свободы от тирании, удалить из парламента и судов неподходящие элементы. Но нужно также обеспечить права [408] личности, сделать невозможным продолжительное заключение без суда, ускорить сам судебный процесс, упростить действующее право и не принуждать к ковенанту силой. В некоторых сентябрьских петициях требуют отмены обязательной десятины в пользу господствующей церкви: каждая церковь должна содержаться только на средства верующих. Армия представляет собой ядро, вокруг которого кристаллизуются радикальные течения, и быстрый рост этого ядра импонирует парламенту.
Уже в июне 1647 г. в парламенте чувствуются растерянность и шатание, постоянная перемена настроений. В связи с этим приобретает все большее значение лондонская толпа, одно время подчинившая себе парламент. Разные слои столичного населения выступают с петициями. Парламент по большей части не удовлетворяет их. Тогда толпа пытается насильно навязать их парламенту, совершить государственный переворот, захватить власть. В Лондоне летом 1647 г. водворяется смута, анархия, которая приводит к военной оккупации Лондона.
На событиях 1647 г. приходится остановиться более подробно, так как они являются центральным узлом в истории английской революции; тут намечаются главные течения последующей борьбы, наиболее рельефно определяются пресвитерианство, парламентская программа, сказывается жизненность побежденного роялистского лагеря и, наконец, выдвигается та сила, которой приходится главенствовать в 50-х годах. Уже первые революционные шаги армии - отказ разойтись по приказу парламента и захват силой короля - намечают будущую военную диктатуру, которая и осуществилась затем протекторатом. И уже тогда, в 1647 г., большинству было понятно, что конечная победа в этой борьбе будет на стороне армии. Парламент не сразу сознает свое поражение; он еще пытается сопротивляться: продолжает переговоры с Шотландией, с королевой, заискивает с Сити, издает грозные приказы, чтобы армия отошла от Лондона и выдала короля, пытается устроить мобилизацию, но все это без успеха. Армия приближается к Лондону. Лондонские лавочники отказываются даже запереть свои лавки в день, назначенный для их мобилизации. Престиж парламента настолько падает, что даже Сити входит в переговоры с армией, говорит с парламентом очень непочтительно. Парламент мечтает противопоставить индепендентской армии, подступавшей к Лондону, [409] лишь мобилизованных милиционеров и солдат старой армии (reformadoes), расформированных при организации «Новой модели». Лондон наполняется этими расформированными, уже утратившими всякую дисциплину, буйными, ненадежными, которые дерзко пристают к парламенту, требуя от него уплаты жалованья, и в довершение всего присоединяются к лондонскому пролетариату, представлявшему собой еще менее надежную опору. 8 июня они осаждают парламент и не выпускают никого, пока им не обещают уплаты. Временами толпа подает парламенту петиции и резолюции, составленные в духе, враждебном армии, но этим еще больше пугает нерешительный парламент. Выступления хаотичны. Бывало, что две толпы однородного состава подавали одновременно петиции в совсем противоположном духе. 20 июля толпа появляется у стен парламента и ведет себя очень буйно; для усмирения толпы приходится обратиться к помощи полиции и солдат. 21 июля подмастерья, расформированные солдаты, лодочники, моряки и некоторые горожане подписывают торжественное обязательство поддерживать ковенант и восстановить королевскую власть. Парламент отказался принять обязательство и даже резко осудил его. Но это не произвело никакого впечатления на толпу; 26 июня толпа вновь собирается у здания парламента и производит настоящий политический переворот: она врывается в парламент - сначала в палату лордов, где в это время заседало 9 человек, и требует от них отмены постановления, осуждающего «Торжественное обязательство», и возвращения 11 членов, ушедших под давлением армии. Лорды уступают под натиском толпы. Опьяненная своим успехом толпа направляется в палату общин, но, однако, не решается войти в саму палату, а останавливается у дверей и требует голосования по тому же самому вопросу. С нижней палатой пришлось биться дольше - целых шесть часов толпа стояла в дверях и кричала: «Голосуйте, голосуйте!» («Vote, vote!»). В конце концов их желание удовлетворяется, и спикер уходит со своего места. Но толпа все еще не удовлетворена, силой удерживает спикера на кресле и заставляет палату проголосовать за немедленное приглашение короля в Лондон.
После этого события парламент потерял всякий авторитет. Он раскалывается на две части, и одна из них ищет защиты у войска. Спикеры обеих палат (спикер пэров - пресвитерианин Манчестер), 8 индепендентских пэров, 57 индепендентских коммонеров бегут в главную квартиру. Наступает полнейшая [410] анархия, неясно, какой же парламент настоящий, тот ли индепендентский, который находится вместе со спикерами в армии, или тот пресвитерианский, который остается в Лондоне. Последний, конечно, считает себя настоящим парламентом и делает попытку отстоять свою позицию: он пробует устроить мобилизацию, возвращает 11 коммонеров, приказывает армии отступить. 2 августа многотысячная толпа индепендентов подает парламенту петицию о соглашении с армией; пресвитерианская милиция избивает их за это тут же на улицах Лондона. Но это уже последняя вспышка, последняя судорога умирающего пресвитерианского парламента.
Еще 16 июля солдатские депутаты требовали оккупации Лондона. После событий 26 июля оккупация неизбежна. 3 августа происходит смотр армии, и на нем присутствуют, кроме генералитета, бежавшие в армию члены обеих палат. Армия двигается на Лондон, который совершенно не в состоянии защищаться, вынужден смириться и сдается без всяких условий. 6 августа 1647 г. армия входит в Лондон. Эта военная оккупация фиктивно является восстановлением парламента, фактически же это торжество армии; главнокомандующий ее, Ферфакс, назначается комендантом лондонской крепости, Тауэра. Даже после этого нижняя палата пробует фрондировать; там пресвитериане все еще составляют большинство (в палату лордов входят теперь только индепендентские пэры). Но с парламентом уже не церемонятся: полковник Рейнсборо прямо заявляет, что если палата общин не хочет добровольно смириться, то ее заставят это сделать. При таком положении дел парламенту остается только подчиниться. Возникает вопрос, как быть с деятельностью парламента с 26 июля по 6 августа, после ухода индепендентов. Солдатские депутаты просят Ферфакса выгнать из парламента всех, заседавших там в это время. 20 августа Кромвель поставил кавалерийский полк вблизи парламента, а сам вошел в палату с другими офицерами, членами парламента, и пригласил коммонеров проголосовать ордонанс, аннулирующий все постановления палаты от 26 июля по 6 августа, а их участников подвергнуть каре. Вскоре к заседавшим за это время лордам было предъявлено обвинение в государственной измене. Пресвитерианское лондонское самоуправление также подверглось репрессиям. Лорд-мэр и 5 ольдерменов привлечены по обвинению в измене, назначены новые